Текст книги "Сад камней"

9. Байрам

Убийца не стал бы звонить в дверь.

Впрочем, почему бы и нет? В свободное от убийства время он делает то же, что все нормальные люди: ест, пьет, ходит, дышит, что-то кому-то говорит – может и позвонить.

Кемаль видел убийц и знал, что они выглядят и действуют точно так же, как все. Вон, измирский убийца: скоро год, как он охотится за своими жертвами, их уже шесть – и что, кто-нибудь заметил что-нибудь? Или он совершил что-то настолько из ряда вон выходящее, что выдало бы его, сделало бы заметным в толпе обычных людей? Ничего подобного, живет, как все, ничем не выделяясь, ходит по магазинам, говорит по телефону, где-то работает.

– Не открывай! – выдохнула Айше и крепче вцепилась в него.

– Не бойся, – Кемаль постарался придать своему голосу хоть какую-то убедительность, – не будет же убийца звонить в дверь!

И, не давая ей возможности обдумать его нелепое заявление и прийти к тем выводам, к которым только что пришел он сам, он усадил ее на диван и распахнул дверь.

– Ой! – вздрогнул от неожиданности ночной гость. – Вы меня извините…

– Байрам? – подала голос Айше. – Что, что-нибудь опять?..

Облегчение, прозвучавшее, когда она узнала сторожа, мгновенно сменилось страхом, что причина, которая привела его так поздно… это, наверно, такая причина, о которой лучше не знать.

– Нет-нет, Айше-ханым, ничего, вы меня извините! – заторопился Байрам. – Просто, сами понимаете, обход делал, смотрю: вторая машина около дома вашего. Ну и решил проверить… когда такое творится! Вы уж простите, пожалуйста!

– Да нет, все правильно… спасибо за заботу… это мой муж приехал.

– Очень хорошо! – обрадовался Байрам. – Значит, вы теперь тут не одна…

– Ты, Байрам, тут сторож, что ль?

Айше удивленно посмотрела на Кемаля. Вопрос был задан таким развязным, панибратским тоном, с таким… народным произношением… она никогда прежде не слышала, чтобы ее муж обращался на «ты» к незнакомому человеку… и эта рыночная интонация…

Вот, значит, как.

Надо признать, что ты видела его за работой, ты сама когда-то была для него работой: то подозреваемой, то свидетелем, но тогда он имел дело с такими, как ты сама, с образованными культурными людьми.

Но ведь есть и другие. И, значит, с этими другими он разговаривает совсем по-другому… то есть… что же получается? Я не знаю собственного мужа, не знаю, как он может разговаривать и вести себя… как будто на другой стороне камня, как сказал этот противный Эрман, было что-то, о чем я не подозревала.

Ей не удалось додумать вдруг поразившую ее мысль, потому что сторож, с которым они обычно обменивались двумя-тремя вежливыми фразами, похоже, принял предложенный ему дружеский тон двух равных.

– Ага, сторож я… тут убийство у нас – слыхали?..

– Ага, слыхал. Кемаль, – он протянул руку для закрепления возникающего доверия. – Да ты садись, если не спешишь… сейчас нам жена чайку сделает… как, Айше, сделаешь мужчинам чайку? Испугалась она очень, ты не обращай внимания, твоя тоже небось трясется? – Айше слегка покоробило от этого доверительного сообщения, от того, как было произнесено слово «жена», а потом «твоя», вообще от всего этого… представления. Если бы ее муж говорил так всегда… да нет, тогда он никак не мог бы стать ее мужем!

Оказывается, он неплохо владеет простонародной речью – ничего себе, сюрприз! «Чайку мужчинам», видите ли! Ладно, сделаем.

Между тем Кемаль включил свет и усадил сторожа, обычно не позволявшего себе и порога переступить, на лучшее место в гостиной.

– Я, между прочим… только ты это… слышь, не болтай… в полиции работаю, – понизив голос, сообщил он, с удовольствием наблюдая, как у сторожа вспыхнул в глазах огонек азарта и любопытства.

– Не, да я никому! Так вы убийцу ловить приехали? Так я вам тогда все-все… я тут целый день за всем наблюдаю, – заторопился Байрам.

– Давай, – подбодрил его Кемаль, – рассказывай! Да ты кури… мы и сами курим… только ты по порядку давай.

– А как же, ясное дело, по порядку. Значит, так… с утра если… то с утра все нормально было, – Байраму было явно нелегко собраться с мыслями.

– Ты сам-то где был? Ты вообще на воротах дежуришь или как? – помог ему Кемаль.

– Не… на воротах мы по очереди. Да там и делать нечего… только чтоб чужие в бассейн не ходили – так там смотритель есть, в случае чего спрашивает: вы, мол, к кому приехали и так далее. На воротах каждую машину же не остановишь…

– Теперь придется, наверно, – посочувствовал Кемаль, – или местные жандармы своих поставят. Когда такое дело…

Роль, как казалось Айше, давалась ему без труда. Поднимешь камень и увидишь на той стороне… что? Что-то такое, что может удивить. Или не понравиться.

Другая сторона Кемаля ее удивила. И не слишком приятно. Конечно, это его работа, он и сейчас привычно приступил к делу, но то, что он так легко преобразился, почему-то расстроило ее. Может быть, просто потому, что она полагала, что знает его всего – со всех сторон.

А это ведь только другая сторона, а что внутри?.. Как Эрман сказал – жуки-скарабеи, золотые самородки, вкрапления? Между прочим, чтобы увидеть то, что внутри камня, надо его разбить. То есть уничтожить, превратить в кучку гравия, в пыль… это уже не будет прежним камнем, его же не склеить… убийство, в сущности.

Теперь я всегда буду думать об убийстве. Камень не живой, его нельзя убить, а я вот все равно…

Она нашла пакетики чая, купленные специально для нее и принесенные днем из того дома… «тот дом», господи! Эмель всегда заваривала нормальный чай, не признавая пакетиков с краской, как она их называла, но Айше всегда спешила, а если хотела чаю, то хотела его прямо сейчас, а не тогда, когда он соизволит завариться, и остатки старой заварки она вечно забывала в чайнике, пока они не покрывались плесенью… а Эмель вот никогда!

Всегда. Никогда. Теперь все, что связано с Эмель, будет определяться этими словами. Только к ним придется мысленно добавлять «раньше» – когда она… была.

Эмель раньше всегда – Эмель больше никогда.

– …в отпуске, так что только я и Зеки, – о чем это он? Наверно, о третьем стороже, которого сейчас не было в поселке. Надо бы сказать Кемалю, что зря он ломает комедию: Байрам целый день не появлялся около дома, а значит, не мог ничего и никого увидеть.

Айше поставила стаканы на поднос, нашла сахарницу и салфетки – все давалось с трудом, потому что ей не приходилось здесь хозяйничать. Чай и кофе она пила на своей половине, потом приходила к Эмель и брату обедать и ужинать, но при этом только помогала убрать грязную посуду в посудомоечную машину или что-то доставала из холодильника: при Эмель никто лишний не был нужен на кухне, все появлялось, словно само по себе. Раз – и стол накрыт, два – и еда подана, три – и чай уже, оказывается, заварился… этот вечер мы должны были провести вместе, в одном доме. И где-то должна быть рыба, купленная Мустафой… Эмель же отправляла его за рыбой…

Айше открыла холодильник – никаких признаков рыбы. Она попробовала представить себе… да, конечно: вот он подъехал, рыба и все покупки, разумеется, в багажнике… тут полиция, суета… сама Айше, видимо, уже была без сознания… брат наверняка бросился выяснять, в чем дело…

– Знаешь, – невпопад сказала она, поставив перед мужчинами поднос с чаем и перебив что-то говорящего сторожа, – там у Мустафы в багажнике рыба.

– Рыба? – переспросил Кемаль и внимательно посмотрел на нее. Он знал свою жену, знал, что она не стала бы говорить что-то бессмысленное, тем более прерывать допрос – его-то умница Айше! Если ей что-то пришло в голову, с этим, как правило, надо считаться.

Ну да. Разумеется.

– Сейчас посмотрим, – сказал он и обратился к сторожу: – Значит, на воротах был Зеки, говоришь? Что же он полиции не сказал, что Мустафа-бей во время убийства за рыбой ездил?

– Так я не знаю, что он сказал! Полиция же мне не скажет! Может, они и не спросили его! И потом… он, может, не прям уж целый день сидел… или сидел, но мог внимания не обратить – кто проехал, куда, во сколько. Все же ездят все время… мы только если незнакомая машина… а своих записывать, что ли, кто когда проедет? И телевизор там…

Понятно. Сторож на самом деле не так чтобы сторож и алиби Мустафы не подтвердит. Если в багажнике найдется чек из супермаркета и если рыбаки вспомнят, во сколько он покупал рыбу, то это может сработать. Если, конечно, это совпадет с временем смерти… а если нет? Нет, об этом не думать, исходить из того, что брат жены невиновен… как же иначе?

Значит, с утра пораньше к рыбакам, сейчас за чеком. Кемаль с наслаждением глотнул чаю и поднялся.

– Сейчас я… да ты сиди, сиди! – сказал он вскочившему сторожу. – Права моя хозяйка: надо, правда, рыбу забрать, испортится.

Скорее всего, машина открыта: как приехал – сразу попал в весь этот ужас, потом его увезли, да и кто здесь машины запирает? Ни машины, ни двери – блаженная беспечность, уверенность в собственной безопасности и неуязвимости, на поверку оказывающейся порой мнимой.

Байрам и Айше последовали за ним, как будто были его подчиненными и участниками в общем расследовании. Которое никто не давал ему права вести.

Завтра надо непременно поговорить с местными, сразу расставить все по местам: он им никто, из Измира приехал по личным делам, в их работу вмешиваться не собирается… да, опыт у него большой, помочь он может и будет только рад… а никаких амбиций у него нет, руководить здесь он не намерен, никого критиковать тоже… а если удастся убийцу найти – я ни при чем, дело это ваше, я в стороне, рапортуйте сами.

Хорошо бы, нормальные парни попались… так, а это еще что?

Две тени приближались к машине, Айше быстрым судорожным движением схватила его руку и прижалась к ней, Байрам решительно шагнул вперед, словно подчеркивая, что выполняет свои непосредственные обязанности.

– А, это вы… добрый вечер! – громко, чтобы скрыть страх и облегчение, поприветствовал он подходивших. – Гуляете ночью, не боитесь?

– Ой, Татьяна… – сказала Айше и отпустила его руку, – напугали вы меня! Вот… познакомьтесь: мой муж Кемаль. Кемаль, это Татьяна, риэлтор, я тебе рассказывала… и ее муж…

Айше запнулась, забыв, как его зовут.

– Очень приятно, – протянул руку Кемаль. – Вы говорите по-турецки?

– Да, немного, – ответила полная женщина с приятным, но, как показалось Кемалю, озабоченным лицом, – выучила тут. А Борис… Борис, – повторила она, исправляя оплошность Айше, – английский знает.

– Очень приятно, – повторил Кемаль по-английски и пожал руку высокому бородатому мужчине, похожему в темноте то ли на пирата, то ли на сказочного разбойника.

– Хотите чаю? – спросила Айше. – Все равно не уснем… после всего этого.

– Спасибо, – нерешительно отозвалась женщина, то ли принимая, то ли отклоняя приглашение.

– Кемаль работает в полиции, в Измире, – сказала Айше по-английски. Она знала, что Татьяна понимала и по-английски, особенно если не спешить и выбирать слова попроще, и решила избавить ее от необходимости все переводить мужу. – Не знаю, удастся ли ему… во все это вмешаться…

– В полиции? Really? Вот и отлично! – непонятно обрадовался Борис. – Мы как раз кое-что хотим рассказать! Мы тут читали в газете, что у вас в Измире какая-то невероятная раскрываемость преступлений… как в Америке?

– Да, мы… стараемся, – неопределенно сказал Кемаль, добравшийся таки до багажника. Да, все верно: вот она, рыба, вот еще пакеты, будем надеяться, что чеки там… а если вдруг нет, то вот у него есть свидетели, что эти покупки он вынул из машины подозреваемого: ведь в любом случае они были где-то сделаны. Выяснить время и место не так сложно, было бы желание.

Только его-то, по-видимому, у местной полиции и не было.

– Заходите, заходите, – преувеличенно гостеприимно поторопил всех Кемаль: если есть что сказать полиции, пусть делают это прямо сейчас.

Интересно, что еще осталось от ночи? Он встал, как обычно, рано, проработал весь день, потом мчался сюда – он должен был устать, но, как ни странно, чувствовал себя так, словно день только начался, а то, что сейчас ночь, если судить по темноте и по часам, не больше чем какое-то недоразумение. Кто-то там, наверху, решил, что надо затянуть расследование: не дать ему прямо сейчас внимательно осмотреть при дневном свете место преступления, задержать его около испуганной жены, не дать ему сию минуту броситься к рыбакам, в супермаркет, в полицейский участок. То, чем он весь день занимался в Измире, осталось где-то далеко, за всеми бесчисленными поворотами дороги, которую он преодолел с какой-то запредельной скоростью, и здесь, в этом тихом дачном поселке, для него начался новый отсчет.

Другая эра. Время другого убийства.

– Байрам тоже пусть зайдет, – сказал по-английски Борис, и Кемалю показалось, что он сейчас схватит сторожа за руку, как будто тот собирался убежать. Впрочем, пожалуй, да, было какое-то такое движение, даже еще не движение, а душевный порыв, который этому русскому удалось пресечь. Наблюдательностью это вряд ли объяснишь, скорее, что-то между ними есть, и этому чему-то тоже предстоит найти объяснение.

– Только недолго, у меня жена дома одна, – подтвердил Байрам свое нежелание присутствовать при разговоре.

– Ничего страшного! – решительно произнесла по-турецки Татьяна. – Ничего с ней не случится, вон Айше-ханым вообще одна в таком доме оставалась.

– Так к ней теперь Кемаль-бей приехал…

– Ну и ты сейчас пойдешь!

Борис, явно ничего не понимая, наблюдал за сердитым диалогом. Похоже, эта Татьяна Байрама и его жену недолюбливает, хотя… когда имеешь дело с иностранцем, плохо говорящим по-турецки, лучше не торопиться с выводами.

Войдя в дом, русские обменялись быстрыми негромкими репликами.

– Я сам расскажу, – решительно усадив жену в кресло, сказал Борис. – По-английски расскажу, а этот… – он презрительно кивнул в сторону Байрама, – пусть вам потом как угодно по-турецки объясняет. Только учтите, что мне и врать ни к чему, и такое с ходу не придумаешь!

– Хорошо… можно просто Борис, да? – как еще к нему обращаться: к «мистеру» полагается фамилия, турецких обращений он не поймет, скоро придется нам всем тут русскому этикету обучаться! Сколько раз уже приходилось сталкиваться с русскими, вот совсем недавно, прошлой осенью, из-за балерины, например… – Вы рассказывайте… только сейчас вам Айше чаю нальет…

– Спасибо, – отмахнулся Борис: какой, мол, тут чай, не до того! – Мы должны сообщить, что мою жену шантажируют.

– Вот как? – немного недоверия, побольше заинтересованности, побольше поощрения: продолжайте, и желательно без излишних предисловий.

– Да, именно так, – твердо выговорил Борис, – вот этот господин. Сторож Байрам…

– Что – Байрам?! – тотчас вскинулся сторож, услышав свое имя. – Пусть по-турецки говорит, если про меня что…

– Да погоди ты! – отмахнулся Кемаль, постаравшись сказать это так, чтобы возмущенный Байрам почувствовал в нем союзника. – Пусть он скажет, что хочет… разберемся… не кипятись зря. Или натворил чего?

– Да чего я могу?! Я и не знаю, чего он там придумал!

– Вот и давай послушаем… пей свой чай спокойно… извините, Борис, так что он?..

– Он пришел сегодня к нам и заявил моей жене, что скажет полиции, что видел ее около этого дома во время убийства. Мы иностранцы, турецкого практически не знаем, вот он и решил воспользоваться… намекнул жене, что ему деньги нужны… сами понимаете.

– Понимаю, – протянул Кемаль. – А ваша жена, там, конечно, не была, но доказать ничего не может?

– Да в общем-то, может, только этим заниматься надо, и нам не суметь. Судите сами: Татьяна сидит в бассейне с ребенком… не нашим, ее знакомая попросила… кстати, та самая, которая в этот дом должна была переехать и тело обнаружила…

– Мария? – уточнил Кемаль, чтобы окончательно запомнить, кто есть кто в этой истории. Похоже, придется в этом сюжете осваиваться – вон, действующие лица как сговорились, все сюда подтягиваются, как будто он Пуаро какой-нибудь!

– Вы уже знаете? – удивился Борис. – Быстро вы… но это хорошо! Так вот: Татьяна в бассейне с ребенком примерно… тут, кстати, все примерно, потому что на часы редко смотрят, на отдыхе все… вечером темнеет, днем жара – вот и все наше время! Примерно, повторяю, часов с двух. Дальше: наша дочь… ей шестнадцать, такой возраст, сами понимаете… она тоже была в бассейне, а потом с каким-то местным красавчиком отправилась… погулять. У вас есть дети? – неожиданный вопрос застал Кемаля врасплох.

Господи, ему вообще сто лет не задавали вопросов! Разве что Айше… но это же… все равно, что он сам… и те вопросы, что она задавала… да, совсем другие вопросы.

Ты меня любишь? Когда вернешься? Будешь ужинать?..

Как допрос? Что нового? Нашел что-нибудь?..

Последние, деловые, задавали и коллеги, и начальство, но это… он же и сам их себе задавал, в них не было ничего неожиданного – неожиданными вопросами он обязан был удивлять и озадачивать подозреваемых и свидетелей, они же могли удивить и озадачить его ответами, или молчанием, или нежеланием давать вразумительный ответ.

Но чтобы так!

Наверно, русские как-то так общаются между собой… конечно, вся их знаменитая литература об этом кричит: они вечно разговаривают о чем-то задушевном и глобальном, причем так, словно от их разговоров может измениться мир. В свое время Кемаль внимательно, не отрываясь, штудировал «Преступление и наказание» и был поражен длиннотами диалогов. Зачем, например, следователю знать, верует ли подозреваемый в бога, и буквально ли верует?

А уж чтоб свидетель спрашивал полицейского, есть ли у него дети?..

Кажется, у них это называется «загадочная русская душа» или что-то в этом роде.

И, между прочим, придется ему ответить. Чтобы не уподобляться их же, русским, следователям из кино времен коммунизма: там строго и фанатично сверкающие глазами агенты госбезопасности всегда говорили, что вопросы, мол, здесь задают они.

И придется сказать, что нет.

Детей у нас нет. И уже, наверно, не будет.

Все, что у нас есть, это моя работа, ее работа, любовь, вечера и ночи… иногда только несколько часов, редкие выходные… ее книги, мой компьютер и вечные телефонные звонки, ни одного совместного отпуска, потому что… ну да, моя работа, ее работа…

– Нет, пока нет, – ответила за него подавшая чай Айше. – Но я вас понимаю, – по-турецки обратилась она к Татьяне, – я в университете работаю… сейчас такие молодые люди…

Что ж, она включилась в игру, тем лучше.

Айше всегда утверждала, что ничего не меняется, что жалобы стареющих поколений на «нынешнюю» плохую молодежь стары, как мир, что уже тысячелетия назад отцы предъявляли претензии детям: не то читают, не так одеваются, не так себя ведут, не ту музыку слушают… куда катится мир?!

Если она вдруг присоединилась к этому хору… значит, вопрос о детях не задел ее, и убийство интересует ее гораздо больше. Кстати, она сказала «пока нет», а это означает… нет, не отвлекаться на глобальные вопросы!

– Вот именно! – обрадованно подхватила Татьяна. – Ужасные! И наша дочь не ангел… поэтому я…

– Татьяна пошла за ними, – перехватил инициативу Борис, – вернее, побежала, как я понимаю. И вышла за ворота, и поругалась там на них… словом, оттуда она быстро вернулась в бассейн, потому что волновалась за ребенка, а к этому дому и близко не подходила. Все это, вероятно, можно как-то подтвердить, но мы, – он развел руками, – тут бессильны. Может, ее видел сторож у ворот, может, еще кто-то… приятель нашей дочери вряд ли что-то подтвердит, правильно?

– Да уж, маловероятно, – согласился Кемаль. – А потом что было?

– А что потом? Потом приходит этот… наш друг Байрам и говорит, что видел Татьяну здесь!

– Да нет… я имею в виду – днем? Вы-то сами где были?

– Я? Я с утра пораньше на пляж съездил, потом… дома был. Нет, еще в супермаркет ездил, кое-что на ужин купил, но это раньше было, до того как Татьяна ушла. Я по жаре не люблю, всегда дома сижу, читаю… да, я еще в Москву и в аэропорт звонил, мне завтра мужа Марии встречать, узнавал, не изменилось ли время рейса… потом… потом уже Татьяна позвонила, беги, говорит, сюда быстро, убийство тут!

– Во сколько это было, не вспомните?

– Конечно, нет! Я же говорю: мы здесь практически не следим за временем. Около трех… или после трех? Не знаю я!

– И вы сразу пошли сюда?

– Ну, конечно. Но я ничего не видел, меня же не пустили. Татьяна мне мальчика передала, чтоб я за ним присмотрел, и все.

– А вы, – Кемаль перешел на турецкий, – пришли сюда с ребенком – и что увидели?

– Как что?! Машины, люди какие-то… ленту натягивают… меня сразу остановили: вы кто, да куда, да зачем? Я говорю: мне ребенка отвести надо, вон в тот дом, а они мне: нельзя, его мать у нас, здесь убийство произошло… я не сразу поняла, в чем дело, я слово «убийство» не знала, они Машу позвали, она сказала…

– Простите, Маша – это?..

– О господи, это Мария, Мария… вы же сказали, что знаете! Я позвонила Борису… потом они стали меня расспрашивать. Про дом, про когда я где была, что видела… я даже за словарем сходила… со мной, кстати, один полицейский ходил, одну меня не пустили… вот и все! Я же никого не видела, ничего…

– А потом пришел Байрам?

Сторож, до этого нетерпеливо пытавшийся вникнуть в ведущийся на двух языках разговор, встрепенулся.

– А что я такого сделал, Танья-ханым?! Мы, Кемаль-бей, с Танья-ханым давно друзья, вместе работаем, я ей всегда помогаю, со всеми хозяевами ее знакомлю… я ничего плохого…

– Как же ничего плохого, если они говорят, что ты ее шантажировал? Ты ее у дома тут видел? Только правду мне говори! Если видел – точно давай: где, когда, в чем она была одета, что в руках держала! И сам ты где был – с какого точно места ее видел, куда сам направлялся, как был одет, кого еще встретил? Давай, рассказывай, все сейчас проверим!

– Да вы что, Кемаль-бей, какой шантаж?! Она меня не так поняла, мужа ее вообще при нашем разговоре не было, она ему что угодно могла наговорить! Нет, не со зла, мы с Танья-ханым друзья, просто не поняла. Я ей сказал, что видел, как она из бассейна убегала, спросил, что случилось… еще мы про дом поговорили… проблема у нас… опять же из-за того, что Танья-ханым не так поняла…

– Да что ты все одно и то же: не так поняла, не так поняла! Все я понимаю, что тут не понять?..

– А с домом этим и переселением что за проблема, я не понял?

– Ой, это… – Татьяна поморщилась, словно у нее вдруг заболел зуб. – Это отношения не имеет… это наша проблема.

– Ну, не совсем ваша – Мария ведь иначе не пошла бы в этот дом, не обнаружила тело… вообще, непонятно: то ли убийца специально так выбрал время, когда вы все туда-сюда ходили, то ли вы с вашими хождениями ему, наоборот, мешали, но он почему-то не мог отказаться от задуманного, то ли все произошло спонтанно, и ему просто повезло, что удалось скрыться. Словом, придется вам, Татьяна, все как следует вспомнить: когда вы договорились, что Мария сюда переедет, кто об этом знал… кстати, зачем вам это вообще понадобилось?

– Это… как сказать… Борь, – она быстро перешла на русский, – как сказать «недоразумение»? С ними тут все забудешь к черту!..

– Таня говорит, что это недоразумение, – перевел Борис, – они с хозяевами друг друга не поняли. Таня дом сдала, а они вот приехали. Хорошо еще, предупредили заранее.

– Да, вот именно, – подхватила Татьяна, – мы друг друга не поняли. Вернее, либо они с Байрамом друг друга не поняли, либо я его не поняла… теперь это уже неважно, да? Какая разница, Кемаль-бей?! Главное, вы же сами сказали: когда все это закрутилось, кто что знал, – так это все я сейчас вспомню, не проблема.

Женщина перевела дух, словно собираясь с мыслями, и что-то опять сказала мужу по-русски.

– Она просит сказать по-английски, – тоном заговорщика перевел ее муж, – чтобы он… не понял… она говорит, что он врет. Он ее шантажировал, пугал, что ее чуть ли не в убийстве обвинят.

– Ну, это не вопрос, – тоже по-английски сказал Кемаль, – можно же легко проверить, куда ваша жена на самом деле ходила. Я с утра проверю… но в этом никакого смысла. Я имею в виду, что если бы она действительно была здесь и видела что-то подозрительное, то ведь она бы сообщила, правильно? А саму ее никому в голову не придет обвинять – зачем ей?

Борис быстро (как же они быстро говорят, что за язык такой!) перевел сказанное жене. Татьяна слушала внимательно, кивала, но, казалось, продолжала в чем-то сомневаться. Может, не все было так, как она говорит? Может, что-то другое скрывает? Чего, спрашивается, ей волноваться, если совершенно очевидно, что она никакого отношения к убийству иметь не может? Кто ей Эмель – знакомая, не больше. Где бы она взяла тот японский нож или меч, что это было? Надо утром посмотреть… если покажут.

– Вы их не слушайте! – неожиданно вступил сторож. – Не знаю, что они там вам по-английски, только Танья-ханым очень умная и хитрая женщина, она дома здесь за одну сумму сдает, хозяевам другую говорит, налогов вообще не платит, запуталась во всем этом! А я ее делишки все знаю, и если бы сейчас Эмель-ханым с хозяйкой того дома поговорила, то много чего бы выяснилось! А так… теперь никто ничего, а меня она вон в шантаже обвиняет! Я кто – сторож! Нашей местной полиции, сами знаете, лишь бы дело замять, туристы тут, никому убийство не нужно, обвинить кого проще всего? А для Танья-ханым прямая выгода…

– Чушь! – вскочив, закричала по-русски Татьяна. – Это чушь!..

– Это ты мужу своему… такие слова! – Байрам тоже вскочил и, сжав кулаки, приблизился к Татьяне. – Где ты выучилась так с мужчинами говорить, а? «Чушь» она мне будет говорить!..

– Конечно, чушь, а то что же?!

– Нет, вы слышали, Кемаль-бей?! Она мне… как ослу… неприлично даже женщине так…

– Подождите, – вмешалась Айше, вклинившись между разгневанными противниками, – вы, наверно, опять… друг друга не поняли. Татьяна, что это слово по-русски значит?

– Какое слово, господи?!

– Ну вы же по-русски закричали, да?

– Ну и что?! Нервы у меня… стресс! Он ерунду такую говорит…

– И что вы по-русски сказали?

– «Чушь» сказала… это значит… ну, ерунда, глупость… и что такого?!

– Вот видишь, Байрам, – Айше успокаивающе обратилась к сторожу, – это не то, что ты подумал… не как ослу! Это она по-русски…

– А мне плевать, по-каковски! Пусть мужу своему «чушь» говорит!..

– Байрам, по-русски это совсем не то… о господи, Кемаль, да скажи ты ему!

– Да я сам не понял… успокойтесь вы все! Какая разница, кто что сказал, успокойтесь, извинитесь, сегодня у всех стресс…

– Да ей не за что извиняться, она русское слово сказала, а не наше… ругательство, а Байрам не понял… да и ты сам! Понимаете, Татьяна, – внятно и четко выговорила она, чтобы наверняка быть правильно понятой, – слово «чушь» по-турецки звучит… грубо очень… раньше так погонщики на ослов кричали, а сейчас… ну… так не говорят, это невежливо.

– Слушайте, что происходит, в конце концов?! – возмутился ничего не понимающий Борис. – Что там такое с этим “choosh”? – на английский манер произнес он.

– Ох, господи! – вздохнула Айше и принялась объяснять фонетическое недоразумение по-английски.

Поняв суть проблемы, Борис плюхнулся в кресло и захохотал.

– Вот так «чушь»! Чуть не передрались все из-за… «чуши» этой! Ой, не могу! Еще неизвестно, кстати, откуда оно, слово это, в русский язык пришло! Может, во время войн всяких… ваши на ослов кричали, а наши… о господи, как смешно… тоже на ослов, только в переносном смысле! Нет, это записать прям надо! Значит, такое слово у вас тут и произносить нельзя?

– Ну, не то что нельзя… но на вас могут обидеться… грубое слово…

– Вот так они с Байрамом и разговаривают, сами видели! – все еще посмеиваясь, сказал Борис Кемалю. – От этого у них и… недоразумения всякие… так сказать полный “misunderstanding”! И никого они оба не убивали, и дома нормально сдавали, и никакого шантажа тоже не было! Все это, извините за неприличное слово, полная чу-у-ушшшь! – он старательно выговорил роковое слово. – То есть ерунда, не стоящая внимания. Все, Тань, остынь, – перешел он на спасительный русский, – сама видишь, все нормально, алиби твое наверняка подтвердится, кавказцу твоему тут особо доверия нет, хорошо, что пошли и поговорили, да? Давай, пойдем, хватит людям голову морочить, утро скоро! Я говорю, – сменив русское аллегро на более размеренный темп английского, Борис встал и почти поклонился Кемалю, – что пора нам, уже очень поздно. Женщинам надо прийти в себя, отдохнуть после всего этого кошмара… они тут все… сами видите!

– Вижу, – кивнул, тоже вставая, Кемаль, но Татьяна, похоже, не считала разговор оконченным.

– Нет, он вам сейчас тут наговорит… он, – уточняющий кивок в сторону снова напрягшегося сторожа, – мне сказала, что его жена мне сказала… нет, не так! Господи, как трудно! Получится глупо, но… Байрам сказал, что его жена ему сказала, что она сказала мне – понимаете, какая… путаница? – что у меня могут быть проблемы из-за Эмель… ну якобы я заработала нечестно какие-то деньги, а я все вернула бы той хозяйке, мы просто друг друга не поняли… ничего такого для меня опасного! Но дело не в этом, а в том, что он врет… да, да! – почти закричала она, видя, что сторож собирается что-то сказать. – Его жена мне ничего такого не говорила! Я вообще с ней не разговариваю, она… лентяйка и больше ничего! Убираться она, видите ли, не может! Да я с высшим образованием, и то…

– Тань, – твердо перебил ее муж, – это все ни о чем. Прощайся и пошли, ты уже все сказала. Сейчас все дело испортишь!

– Где убираться? – не обращая внимания на Бориса (надо же: ни слова не понял из того, что он пробурчал, а все понятно!), спросил Кемаль.

– Да в доме! – охотно ответила Татьяна. – Мне помощница была нужна… уборщица, считайте… так она, видите ли, отказалась! Не для нее, мол, это – а кто она такая?! Жена сторожа, подумаешь, королева! Короче, она меня с того времени не любит… ну и я ее… не то чтобы. Мы не разговариваем, понимаете? Вообще! А если она говорит, что мне сказала, то врет она, а если Байрам говорит, что она сказала, что сказала, то врет он… о господи! Понимаете? – с надеждой и отчаянием она еще повысила голос. – Или она врет ему! Вот!

А ведь правда. Все варианты перечислила, неглупая, в сущности, тетка! И если она сама не врет (а не похоже, очень уж правдиво у нее выходит!), то правда пока только то, что Байраму зачем-то понадобилось пугать Татьяну. Самому или вместе с женой.

– Так твоя жена что именно тебе говорила? Татьяна вот утверждает, что они вообще не разговаривают, и как быть? Кому мне прикажешь верить, а? – Кемаль вернулся к роли простачка, своего сторожу и чужого всем остальным. – Или женщины вообще что-то путают и сами не знают, что кому кто сказал? Пойти, что ли, твою спросить, а то эта не отстанет ведь до утра?