Текст книги "Сад камней"

– Вот здесь будут иероглифы; я узнала, как по-японски пишется «Прошу прощения», как будто она извиняется за то, что слепа и сурова, а вот здесь можно ветку сакуры протянуть. Кривую такую. И все. Остальное, как там сказано, белая поверхность с значительным молчанием. И рамку закажу. Хорошо, как ты думаешь?

Эмель всегда нуждалась в похвалах. Айше поняла это еще тогда, когда речь шла о том самом, первом абажуре. Пожалуй, именно эта неуверенность в себе и собственных силах и способностях, доходящая порой до смешного, помешала ей стать профессиональным художником. И не только стать – даже отваживаться на такую мысль. Если Мустафа, придя с работы, не замечал произведенных ею изменений в интерьере, она огорчалась чуть не до слез. Если ее сын начинал в шутку утверждать, что суп пересолен и есть его невозможно, она готова была тотчас же выплеснуть его, даже не попробовав.

И Айше не поскупилась на похвалы. Вполне, впрочем, искренние. Через день или два японская Фемида была перенесена на длинный узкий кусок шелка, обрела подходящую раму, а через неделю отправилась украшать новый кабинет преуспевающего адвоката, любящего все японское.

«Скажи я ей тогда, что ее картинка никуда не годится, она бы осталась жива!» – с какой-то безжалостной, саморазрушительной злобой твердила она про себя, борясь с подступающей тошнотой и равнодушно позволяя господину Эрману поднимать себя с газона.

«Скажи я ей тогда… и она бы… но кто же знал?! Кто может вообще что-то знать?! Господи, если я не знала такого – такого! – о родном брате и о ней, то что мы вообще можем знать?!»

– Идите вы к черту со своей Японией! – испугав соседа и его суетящуюся над ней жену, вдруг с непонятно откуда взявшейся энергией выкрикнула она. – Это все из-за вас! Из-за вас, черт вас побери! А вы чай пьете по японским правилам! Да как вы можете?! Ведь если бы не вы… если бы не вы, они не переехали бы сюда, и ничего бы этого не было! Ничего! Отстаньте от меня, не трогайте! И не надо мне вашей воды и вашего японского чая! Это все из-за вас! И меч этот ваш!

– У нее шок… неудивительно… позвони этому врачу сейчас же… ну и что, что поздно, на то он и врач… шок, конечно, не обращай внимания… Айше, милая, ну что с вами… так нельзя… мы понимаем, как вам трудно, но нужно взять себя в руки… давайте позвоним, чтобы приехал ваш муж… еще чуть-чуть выпейте… вот так, умница… посади ее здесь… ты позвонила?.. Айше, послушайте, вам нужно лечь… сейчас придет доктор…

Голова кружилась и отказывалась думать. Внезапная вспышка была, похоже, последним действием, на которое она была способна. Теперь Айше погружалась в апатию и безразличие. Какая разница: чай или вода? Доктор? Муж? Пускай. Зовите кого хотите. Сами знаете, что вы во всем виноваты. И сколько бы вы ни суетились, ничего уже не исправить.

Вы виноваты.

И я. Надо было тогда еще сказать, что ее Фемида уродина!

Рука ощупала приятно бархатистую обивку дивана, на который ее заботливо усадили. Диван был черно-белым, Шейда рассказывала, какого труда стоило найти именно такую ткань.

Все вокруг было черным и белым.

Черный гранит и белая плитка кухни, черно-белый узор на полу и на шторах, белое напудренное лицо Шейды с черными бровями, черный чайник с белым иероглифом, две вазы – черная и белая – на низком столике.

Взгляд Айше невольно остановился на вазах: они были странной, изогнутой формы, и словно обнимались, не прикасаясь друг к другу, – необычная и красивая вещь. В одной из них стоял ярко-красный цветок – единственное, если не считать накрашенных губ хозяйки, исключение из кем-то установленного здесь черно-белого правила.

– Вы любите шахматы? – по своей неискоренимой привычке спросила она. В последние годы она почти научилась управлять своим быстрым потоком сознания, из которого неожиданно для собеседника вдруг выпрыгивала, взлетала над гладью разговора рыбка странного вопроса – и все принимались вглядываться: что это было? откуда взялось? было ли вообще? Она знала за собой эту не слишком приятную манеру и старалась по мере сил говорить логично и не позволять мыслям так быстро и вольно перепрыгивать с одного предмета на другой.

Но сейчас ей было не до этого, и адвокат с женой переглянулись.

На их лицах было знакомое Айше недоумение: о чем это она? Она не в себе или мы что-то прослушали и не так поняли? При чем здесь шахматы?..

– Да, мы играем, – осторожно, как говорят с сумасбродными, но важными гостями, выбирал слова Эрман. Эту интонацию Айше тоже знала – и не любила: ей казалось, что люди, говорившие так, слишком озабочены тем, как они выглядят в ее глазах, и тем, что она о них подумает, и тем, чтобы произвести впечатление умных, все понимающих… лучше бы спросили прямо: о чем это ты? – куда умнее!..

– Я просто подумала, – извиняющимся тоном начала объяснять она, – что у вас здесь все черно-белое… ну, и по ассоциации… что шахматы бы сюда вписались.

– А, понятно, – Эрман не скрывал облегчения и даже позволил себе улыбнуться, – это Шейда все тут устраивала… и мне нравится, – он с удовольствием говорил о постороннем, отвлекая ее и себя от того, о чем им хотелось и не хотелось говорить и думать. – Было довольно сложно все подобрать, все любят теплые тона, бежево-коричневые, а молодежь, наоборот, все яркое, цветастое… насмотрелись мы на всякие лиловые диваны, зелено-розовые ковры… в глазах рябит!

– Я хочу понять… что случилось, – сказала Айше, усилием воли отвлекаясь от зелено-розовых ковров и прочих проблем современного дизайна: только этого не хватало! – Не волнуйтесь, я в порядке… и вы… вы извините меня… что-то такое нашло. Вспомнила, что это вы предложили купить здесь дачу, ну и… дальше уже…

– Да-да, я понимаю, – быстро закивал Эрман, и Шейда с облегчением налила чаю и поставила свой чайник, за который до этого держалась как за возможность спрятаться от обвинений Айше, – в такой ситуации… мы и сами, поверьте… выпейте, пожалуйста. Я думаю, завтра во всем разберутся, ваш брат, разумеется, невиновен, просто им же надо кого-то… сами знаете! Кстати, надо, наверно, все-таки позвонить вашему мужу; может быть, он сумеет что-то сделать?

– У него много работы… там, в Измире, убийства… серия уже… и он вряд ли сможет…

– Да что там такого в Измире?! Серия убийств?! Но он же там не единственный полицейский! Вот здесь он действительно нужен! И вам, и вообще… у местных ни опыта, ничего! По идее они не имели права вашего брата задерживать, а что поделаешь?!

– Вряд ли Кемалю позволят вмешиваться: это же не его район. К тому же он родственник…

Чей родственник, уточнять не хотелось.

– Да, пожалуй, – согласился Эрман. – С другой стороны, что, они не рады будут любой помощи? Не официальной, разумеется. И потом, вам нельзя быть одной…

– Я не совсем одна, ко мне русская соседка переедет завтра. Или даже вся семья, я не знаю.

– Так они все-таки переедут? – удивилась Шейда. – Но там же…

– Нет, – заторопилась Айше, чтобы не думать, что именно было «там». Конечно, в тот дом, в тот, теперь страшный дом не переедешь: и полиция еще не закончила работу, и кто-то должен будет потом убрать все это, вымыть пол от крови… и вообще… господи, меня опять тошнит, может, чаю глотнуть?.. – Нет, не в тот дом… на нашу половину. Место же есть, и мы им обещали. Больше им некуда переселиться, завтра хозяева должны приехать, как я поняла. Ко мне точно переедет Маша с сыном, а ее сестре их риэлторша подыщет что-нибудь. Если Кемаль приедет и если Мустафу отпустят, то места, конечно, не будет… тогда не знаю, что им делать.

– А какие странные хозяева-то! Впервые слышу: чтобы сдать дом, а потом раз – и освободите! Как это вообще называется?!

– Может, посмотреть на их контракт? – оживился Эрман. – Не может быть, чтобы там не было оговорено, за сколько они должны предупреждать об одностороннем прекращении…

– Да какой контракт! Что, ты не знаешь, как это делается? Договорились, деньги наличными передали – и все дела! Потом иностранцы эти говорят: вот, турки такие, турки сякие, а все из-за таких вот!..

– Поэтому мы всегда говорим клиентам: надо все обязательно фиксировать документально, чтобы потом…

– Может, у них и есть какой-нибудь контракт, я не знаю, – сказала Айше. – Но наверно нет. Иначе Татьяна – это их риэлтор – уже бы что-нибудь придумала…

– Кстати, Айше… – Эрман как-то странно помялся и переглянулся с женой. – Я думаю, вам нужно знать… одну вещь. Чтобы потом, когда вы узнаете…

– Что такое?! – Айше испугалась. Кажется, хуже уже некуда – что еще могло быть… одна вещь?.. – Что?! Говорите же толком!

– Я говорю. Вы только не волнуйтесь. Ваш брат ничего не знал… во всяком случае он утверждает, что не знал, и я склонен ему верить… хотя…

– Да что такое?! Чего он не знал?

– Дело в том, что на прошлой неделе Эмель решила обратиться ко мне. Как к адвокату. Она собиралась начать дело о разводе, и поскольку все имущество…

– Что вы несете? Какое имущество?! Какой развод?! Эмель?.. Да вы… нет, вы что-то не так поняли… этого просто не может быть!

– Шейда может подтвердить. Собственно, она и просила Шейду, а я должен был встретиться с ней сегодня, и она позвонила, но потом у нее переменились планы… а потом… словом, мы так и не встретились… но… видимо, у нее кто-то был…

– Кто?

– Ну как «кто»? Другой мужчина, как я понимаю. Видимо, она не могла решиться, хотела посоветоваться с ним, и вот сегодня… Айше, милая, это так часто бывает, сплошь и рядом, что вы так смотрите? Когда женщине под сорок, ребенок вырос, а муж все время на работе…

– Да я не знаю, что где бывает! Но Эмель – Эмель! У нее… у нее и у Мустафы ничего такого не могло быть!

– Да, я понимаю, вам трудно в это поверить, но… например, у меня на мобильном есть два звонка с ее телефона… в принципе, можно получить запись наших разговоров, это не так сложно. И это осложняет положение вашего брата, к сожалению. Если выяснится, что он знал о ее намерениях, или просто подозревал в неверности, у него появляется прекрасный мотив… они в последнее время часто и шумно ссорились, вы не знали?.. До вашего приезда, при вас перестали…

Айше молчала.

Ей казалось, что ей пересказывают сюжет плохого детектива. Все это не может иметь ничего общего с действительностью, никак не может!

Или может? Зачем ему врать? Он не мог придумать эти звонки, разговоры, он говорит, это можно проверить… значит, правда?

Неужели мы так плохо видим то, что рядом с нами? Так плохо знаем самых близких?..

– Знаете, Айше, в каком-то смысле люди как камни, – словно поняв ее безмолвные вопросы, произнес Эрман. – Мы видим только одну сторону. Приближаемся, видим другую, но не ту, на которой они лежат. Берем их в руки, рассматриваем со всех сторон – и все равно не знаем, что у них внутри. Можем лишь предполагать, основываясь на том, что снаружи. И, как правило, предполагаем, что внутри то же самое… монолит. А там могут быть пустоты, вкрапления, золотые самородки, жуки-скарабеи…

У Эмель не могло быть никаких… жуков! Надо послать его к черту с его рассуждениями!

– Кто-то подъехал! – сказала Шейда, смотревшая в окно. – К вам, по-моему. Посмотреть?

– Подожди, я сам! – почти приказал Эрман, и жена послушно замерла.

Интересно, она всегда так ему подчиняется? Бред какой!

– Нет уж, я сама посмотрю! – этому господину и повелителю так и тянуло возразить: если не жена, то хоть кто-то должен давать ему отпор! – Может, Мустафа? Или полиция опять?..

Айше вскочила, чтобы опередить Эрмана. Наговорил гадостей, всякой лжи – и он еще будет ей помогать?! Да кто бы ни приехал, без него обойдусь!

– Пойдем посмотрим? – она потянула за собой Шейду (что он ей приказывает?), убедилась, что та тоже вышла, и стала вглядываться в подъехавшую машину. Включенные фары ослепляли, и понять, что за машина, даже светлая она или темная, было невозможно.

– Он лжет, – очень быстро и тихо-тихо, словно не разжимая губ, выговорила у нее за спиной Шейда, – он сам просил, чтобы она ему позвонила, меня просил передать… я не знаю, зачем… но я вам ничего не говорила! И полиции не скажу.

– Как? – ахнула, обернувшись, Айше. – Вы?..

– Потом, все потом! Я боюсь… боюсь, понимаете?.. А это, кажется, – последние слова она произнесла нарочито громко, чтобы заглушить любые попытки Айше продолжить запретный разговор, – кажется, ваш муж! Эрман, это Кемаль-бей, да?

– Вот и хорошо! А как он узнал? Вы ему звонили? Вы же говорили, он так занят?

– Звонила? Да, кажется, я звонила… потом мне вкололи это лекарство… Кемаль! Не туда – я здесь!

– Айше!

Господи, какое счастье! Она прижалась к мятой рубашке, вдыхая родной запах, дрожа и плача, и вжималась изо всех сил, чтобы спрятаться в его объятиях, чтобы больше ни о чем не думать, ничего не бояться, ни о чем не вспоминать.

– Что здесь случилось? – спросил он через ее голову. Кемалю не хотелось общаться ни с кем, кроме Айше, но он чувствовал ее напряжение и видел, что от нее сейчас невозможно получить никаких объяснений.

– Хорошо, что вы приехали, – не отвечая на вопрос, сказал из темноты Эрман. – Ужасная трагедия, надеюсь, вы сможете разобраться. У Айше сильный стресс…

– Я понял, – прервал Кемаль. – Так что все-таки случилось? Айше сказала, что-то с Эмель?..

– Эмель убита, Кемаль-бей. Я потом вам расскажу все подробности, Айше, наверно, лучше лечь?.. Приходите потом к нам, и я…

– Я сама знаю, что мне лучше! – интонации Эрмана будили в ней дух противоречия. – И я сама расскажу… пойдем в дом, со мной все в порядке… спокойной ночи, Шейда, до завтра!

– Спокойной ночи, Айше…

– Утром увидимся, Эрман-бей, – успеет он узнать подробности, сейчас он нужен Айше, и он будет с ней… Эмель, боже мой! Неужели правда?

– Я звонил Мустафе, но он ничего толком… – начал он, когда они подошли к двери.

– Что он может толком?! Его же арестовали, подозревают в убийстве, – Айше принялась рыться в карманах в поисках ключа.

– Его?! – господи, какая ерунда, все равно, что подозревать его, Кемаля, в убийстве Айше, если бы оно, не дай бог, случилось! Об этом всерьез и подумать нельзя, завтра все выяснится, не иначе!

– Ой, дверь открыта, я же не запирала, а ключи ищу… знаешь, что-то у меня с головой… сейчас я…

– Не говори ничего… вообще забудь… вот так… я так скучал по тебе…

– И я… я совсем измучилась одна… не могу я быть одна… никогда больше никуда не поедешь…

– Не поеду, не бойся… с тобой буду…

– И на работу…

– И на работу не поеду… черт с ним со всем!

– Да, черт… знаешь, я сейчас прямо должна рассказать…

– Ай, милая, не надо, давай так посидим, ты успокоишься… я не уеду, ты утром расскажешь.

– Нет.

Они не включали света, так и стояли посреди темной гостиной. Кемаль был в этом доме один раз и сейчас с трудом соображал, куда отвести Айше. В прошлый приезд они жили с другой стороны – на второй половине, фактически в отдельном доме, а здесь обитали сами хозяева, а как сейчас?

– Нет, – повторила она, не высвобождаясь из его объятий, но переместившись так, чтобы ее голос не исчезал у него подмышкой, – прямо сейчас. Мне так легче будет, вот увидишь. Давай сядем куда-нибудь.

Диван был освещен слабым отблеском уличного фонаря, Айше постаралась устроиться так, чтобы как можно большая часть ее тела ощущала его присутствие… господи, вот оно, счастье… хотя какое может быть счастье – без Эмель, без брата, со всем этим ужасом? А все равно: не счастье, так покой, его родной брат… брат…

– Значит так… сейчас я соберусь… и все порядку, без эмоций! Я полиции пробовала, но тогда… мы с Шейдой ее нашли… то есть сначала русская соседка… нет, подожди!

Так ничего не получится. Айше вдохнула поглубже – так, как учат всякие психологи, потом выдохнула и вдохнула снова. Надо рассказать все внятно, четко, они обсудят это убийство, как обсуждали всегда все другие, не затрагивающие их лично.

Тогда Кемаль сможет что-то предпринять и выяснить.

– Сейчас… с самого начала… – знать бы еще, где оно, это начало? Надо просто что-то принять за начало – не с японской Фемиды же все началось, на самом деле! Пусть будет… какой день? Ну, например, когда к ним прибежала Татьяна.

– Несколько русских семей снимают здесь дачи, – начала она, и Кемаль понял, что ей наконец-то удалось собраться с мыслями. Что ж, пусть рассказывает, анализирует, она это любит, хоть выговорится! – Два дня назад выяснилось, что одну из них надо срочно освободить: что-то там случилось у хозяев, и они приедут. Татьяна – это русская риэлторша, она здесь каждый год сдает дачи и сама все лето живет – прибежала к нам. У Эмель же два дома, это все знают, она попросила помочь – поселить этих дачников к нам на две недели. Мустафа не очень хотел, но ты же знаешь Эмель: всем всегда помогает! Ты сказал, что не приедешь, Мустафа тоже часто на работу ездил, ну, мы и решили: я перебираюсь из гостевого дома в этот, на третий этаж, тот мы приводим в порядок, и пусть въезжают. Они очень приятные, я знакома с Ланой, но она сама гостит у сестры. Главная там сестра, к ней муж должен приехать, а к Лане друг или жених, что ли, не знаю. Позавчера вечером мы все решили, вчера я перенесла вещи, а сегодня с утра Мария – это старшая русская – пришла к нам и стала свои вещи приносить. Она по-английски говорит, я так поняла, что ей только что обо всем сказали, она была удручена… не знаю, почему Татьяна не сказала ей заранее. Словом, картина такая: Эмель пылесосит на втором этаже, я на третьем убралась и… – она замялась.

Вот так всегда и бывает в любой истории, неважно с убийством или нет, но особенно с убийством: каждый, даже самый честный, самый старательный и объективный свидетель стесняется какой-то мелочи и пытается ее скрыть. Ну что такого, спрашивается, могла делать его абсолютно ни в чем не виновная, любимая и по натуре правдивая Айше, что вдруг примолкла и стала выбирать слова?

– Я к себе поднялась… вроде дел никаких не было… я поработать хотела, мысль одна пришла в голову…

Все понятно: ей стыдно, что оставила Эмель и не помогала ей. Если бы они убирались вместе, то… но двум женщинам нечего делать с одним пылесосом, и если бы ничего не случилось, Айше не пришло бы в голову в чем-то себя винить. Убралась на третьем этаже – Эмель принялась за второй, а Айше посчитала себя свободной, и все дела. Еще, наверно, и Эмель внушала, что нечего тут все вылизывать, и так чисто!

Надо отвлечь ее от мыслей о собственной вине – иначе примется себя изводить и упрекать, как будто можно предвидеть такие вещи! А убийца: или он точно знал, что Эмель одна, или ему повезло, или все вышло случайно, и он не планировал ее убивать? Как можно спланировать убийство среди бела дня в доме, где все двери настежь, где женщины ходят туда-сюда, где, в конце концов, такая слышимость?..

– Как ее убили? – невозможно уже не задать этот вопрос. – Чем?

– Мечом… японским мечом для харакири… несколько раз… – голос отказывался повиноваться, выговаривал с трудом, почти неслышно.

– Откуда он здесь взялся, господи?!

– Это… Эрмана… у них все… японское…

– Ничего не было слышно из-за пылесоса, да? И где был Мустафа? – лучше, наверно, об этом, чем о таком экзотическом оружии.

– Мустафа за рыбой поехал. К рыбакам на залив.

– Именно в это время? Он это планировал или так случайно совпало? Кто знал, что он уехал?

– В каком смысле – кто? – голос снова обрел звучание: кажется, вопросы о собственном местонахождении и о мече временно отошли на второй план, вот и хорошо. – Кто угодно мог видеть… он сел в машину, уехал – раз машины нет, значит, и его нет, правильно? Мы с Эмель же не водим… а поехать Эмель его попросила. Говорит, вечером эти русские переедут, давай их на ужин пригласим, ничего особенного, рыбу на мангале пожарим. Они же не знают, где здесь хорошую рыбу купить, из супермаркета возят… а для них меньше стресс будет, и Мария ничего не успеет на ужин сделать… что ты, Эмель нашу не знаешь?..

– Во сколько он уехал? – пусть вспоминает факты, нельзя сейчас об Эмель: да, вечно всем помогала, вечно в чужих заботах… кстати, об этом стоит подумать – не влезла ли она в чьи-то дела глубже, чем следует? Своих-то секретов у нее не было, вся как на ладони!

– Так, сейчас… он выехал около двух… Эмель еще просила его заехать в магазин, список дала, еще что-то добавляла по ходу дела… до машины его проводила. Мы посчитали: нас трое и их сегодня трое – две женщины и ребенок, но Эмель сказала: купи семь рыбин на всякий случай, пусть лучше останется.

– То есть кто угодно мог услышать, что его не будет? Где этот залив, далеко?

– Не очень. Залив-то вот он, пять минут езды, но рыбаки подальше, туда дорога такая ведет… узкая, вдоль горы. Минут пятнадцать туда, потом там ждать, пока рыбу почистят, это еще минут двадцать, потом супермаркет… да, зеленщик еще, Эмель сказала, чтобы он салат в магазине не покупал… еще минут двадцать, да? И обратно – больше часа получается. И слышать могли, мы на террасе все обсуждали, и они у машины еще потом…

Мустафа был доволен, что ему нашлось дело. Когда ему не нужно было в офис, он с вечера радовался, что может отдохнуть, побыть дома, утром с удовольствием неторопливо завтракал, но уже часа через два не находил себе места от безделья. Конечно, на даче постоянно появлялись какие-то дела, но Эмель вела дом так, что они не накапливались, да и сделать она могла их сама. Стричь газон ежедневно не будешь, на пляже Мустафа выдерживал не больше часа, и то, искупавшись, не лежал на песке и не сидел с книгой, а ходил вдоль берега, словно страдал от вынужденного простоя.

Эмель всегда старалась найти ему занятия, наверняка и этот ужин с рыбой придумала специально… господи, что теперь со всеми нами будет без нее?!

– А когда появилась… Мария с вещами?

– Да все как-то одновременно… сначала Татьяна ее привела познакомиться, дом посмотреть… тогда вроде Мустафа не уезжал еще… да, точно. Она – Мария – сказала, что через полчаса начнет ходить туда-сюда, чтобы мы внимания не обращали и дверь не запирали. Мы и так никогда не запираем, но все русские всегда… никак не привыкнут, что у нас здесь все целый день открыто! Так вот, точнее не скажу, но около двух Мустафа уезжает, где-то в половине третьего Мария начинает носить вещи, я на этой половине наверху, Эмель пылесосит. Потом… наверно, в три или чуть позже мне Шейда звонит на мобильный, спрашивает, где Эмель, почему, мол, она на звонки не отвечает? Я говорю, она пылесосит, не слышит, наверно, ты пойди поднимись к ней, если нужно. И сама зачем-то встаю, спускаюсь и иду туда… сейчас думаю – я-то зачем пошла? Не знаю, как толкнуло что-то. Нет, ни предчувствий, ничего такого, не буду врать… но ведь встала, книгу бросила, пошла! На террасе Шейду увидела, мы с ней вместе в дом вошли… а на лестнице… представь, Мария, она раньше вошла, увидела, ей плохо стало, так вот она подняться пытается, лицо жуткое, тошнит ее… и тянет тряпки какие-то мокрые, а они в крови все, и руки у нее от этого в крови… мы… кричим, ахаем, помогаем ей подняться, что такое, спрашиваем… думаем, это с ней что-то! А сами не видим еще, и пылесос этот гудит, я Эмель зову! Она туда показывает, Мария, а сказать ничего толком не может, и белье это кровавое лестницу загораживает… потом увидели.

– Полицию сразу вызвали?

– Нет. Шейда быстрее нас опомнилась, в скорую позвонила, а в полицию не сообразила, мы же думали, вдруг жива, только бы успеть помочь! В полицию уже потом… я. Когда Шейда сказала, что она… еще скорая не приехала. Шейда медсестра, она подошла, осмотрела…

– Понятно. То есть она пылесосила, кто-то вошел, Мария, конечно, никого не видела?

– Думаю, нет, иначе она бы сказала. Ее потом полиция допрашивала, а я… я уже толком не помню ничего: врачи, люди какие-то, мне вкололи что-то… до сих пор тошнит… и вообще как-то плохо…

– А Мустафа? Почему его задержали?

– Я его не видела… наверно, алиби нет: как он докажет, что за рыбой ездил?

– Элементарно: рыбаки же подтвердят. И чек из супермаркета, на нем точное время… нет, с этим можно разобраться. Не понимаю, почему он сам им не сказал?..

– Эрман…

– Что?

– Эрман наговорил ему, наверно…

– Чего наговорил?

– Эрман сказал, что Эмель – можешь себе представить?! – хотела развестись! И что она с ним, с Эрманом то есть, собиралась встретиться, звонила ему. А Мустафу он в полиции видел, мог ему это сказать… наверняка сказал – и ему стало не до алиби, не до чего!

– Не может быть!

– И я говорю: не может. Но, сам подумай, с другой стороны, зачем ему врать? Он сказал: звонки можно проверить, даже разговоры прослушать, это правда?

– Ну, если есть необходимость, конечно, можно.

– Видишь, значит, он не врет!.. Правда, Шейда… она хотела мне что-то сказать… ты с ней потом… только без Эрмана: там у них что-то… Знаешь, если это правда… ну, про Эмель, про развод… я уже больше никогда ничему не поверю! Никому! Он сказал: мы все как камни!.. Но камни же не могут… так лгать!.. Эмель вообще была… прозрачный совсем камень… драгоценный!.. Я им окно разбила… камень бросила из сада их… камни чертовы…

Она заплакала.

Кажется, предстоит непростой день.

И не один.

Какая-то темная тень бесшумно возникла на террасе, и Кемаль поспешно прижал к себе жену, чтобы она ее не заметила и не испугалась.

Кто здесь бродит ночью? Надо сейчас же встать и посмотреть… пистолет, как назло, в машине: кто же ожидал?! И Айше не оставишь… черт, уйдет же!

Но тень не собиралась уходить: мужской силуэт приблизился к застекленной двери, уличный фонарь освещал его сзади, и лица, почти прижавшегося к стеклу, невозможно было разглядеть. Пришедший вглядывался в неосвещенную комнату, судя по всему, не видя сидящих на диване.

Кемаль напрягся, осторожно высвобождаясь из объятий Айше и готовясь к самому худшему… черт его знает, кто такой? Может, оставленный следить за домом полицейский, а может, и убийца!

Темная тень подняла руку – и Айше с Кемалем вздрогнули от неожиданной трели дверного звонка.