Текст книги "Сад камней"

– Куда?! Какие три дня?

– К… русским, к Марии то есть! – зачастил Нихат. – Они через три дня уезжают, кажется…

Кажется тебе! Наверняка и точное время знаешь. Кемалю стало смешно: Нихат торопился так, как будто за три оставшихся дня не добежит до дома, который уже видно на углу.

– Мария-то твоя здесь при чем? Понятно, что ты про нее все время думаешь, но…

– Так именно поэтому! Думаю, да! И сейчас, как мы сюда повернули – да, тоже думал! И поэтому и вспомнил, так что нечего мне!..

– Да ты можешь толком-то?!

– Могу. Сейчас все поймете, некогда объяснять, пришли уже.

Вот мальчишка! Не упустил случая покрасоваться, а? Некогда ему объяснять!

Кемаль здоровался с сидевшими на террасе за поздним ужином и настороженно поднявшимися русскими. Все как тогда, десять, нет, уже одиннадцать дней назад: рыба на тарелках, догорающий мангал, остатки салатов и бутылки на столе, улыбчивые и приятные женщины, кружащие под ногами кошки, веселый мальчишка-непоседа, с воплями носящийся вокруг.

«А у нас будет девочка. Откуда она может знать? Просто ей так хочется, феминистке, вот и выдумывает! И какая, в сущности, разница?»

Нихат на правах уже более близкого, чем Кемаль, знакомца, пожимал руки мужчинам, и весь его вид говорил: да, я молодец, и сейчас я вам докажу!

Еще и время тянет: усаживается за стол, отказывается от еды и вина, потом от фруктов и кофе. Конечно, ему неприятно, что он что-то не так сделал, заслужил, по его понятиям, выговор или что-то вроде того – и что теперь? Ну, признал бы: да, спешил, не подписал образец… нет, минуточку! Он говорит, что не посылал слюну, только волосы. Об этом-то он вряд ли будет лгать? Что парень твердит, что все подписал, это одно, это можно понять, а вот что не посылал слюну вообще… черт!

– Ты уверен, что не посылал слюну? На жвачке? – тихо спросил он по-турецки.

– На какой еще жвачке?! Не давал я ее никому! Неразбериха там, сами говорите! – и, недовольный тем, что его отвлекают, Нихат снова перешел на английский: – Мария, у нас к вам последняя просьба. Опять насчет убийства. Я хотел бы вас попросить…

– Так вы же забрали убийцу, разве нет? – спросил муж Марии. – Мы все были в шоке: жили тут, оказывается, рядом с преступником!

А ведь, похоже, никакой жвачки он, и правда, не посылал.

И это означает… ну, думай же – что?!

Кемаль мысленно представил себе свой кабинет и постарался вспомнить весь разговор с криминалистом. Нихат (что у него может быть здесь такого важного?) разберется сам, и Кемаль едва слушал его, пытаясь сосредоточиться на собственных мыслях.

Значит так: мужской образец слюны на кусочке жвачки, взявшийся неизвестно откуда, так? И какой-то еще образец – волос, из присланных Нихатом, а для лаборатории Кемалем, с просьбой сделать все срочно и еще срочнее… эти два образца вдруг дают совпадение по ДНК, из чего эксперт делает вывод, что Кемаль прислал и тот, второй. А если слюну Нихат не посылал… откуда она могла взяться, а?

– Да, мы… его забрали и пока еще подозреваем, но у нас есть один вопрос, и только вы или Мария можете нам помочь, – продолжал гнуть что-то свое Нихат, отвлекая Кемаля от рассуждений.

– Я? Да меня вообще тогда еще не было! А моя жена…

– Нет, Мария все рассказала, дело не в ней и не в вас. Я хотел бы задать вопрос вашему сыну, но без вас… сами понимаете. И переводить, и просто… ну, чтобы он согласился ответить.

Образец слюны мог взяться из другого дела, так? Нихат ведь, в сущности, прост и понятен, хоть сейчас и затеял какую-то свою игру… но это именно игра – для публики, для женщины, которой он хочет понравиться, но на работе? Легко проверить: есть подозреваемые, у которых он брал волоски, есть ребята из участка, которых он отправлял в Измир… нет, жвачка точно возникла из другого источника.

Была приписана к другому делу, а когда они принялись за волос, его ДНК совпала, так? А они решили, что этого не может быть! Совпадение на сто процентов, как сказал эксперт, но его быть никак не должно.

Конечно, одно дело в Измире, может быть, даже старое какое-нибудь дело, а другое в Дидиме, и никакой связи между этими делами нет и быть не должно…

– А при чем здесь Мишка?! – возмутился между тем муж Марии, и Кемаль снова отвлекся – вот черт!

– Чего, пап? – тут же высунулась из-за угла загорелая мордочка. – Ты сказал «Мишка», я все слышал!

– Ничего, Миш, это папа про меня! Ты давай играй себе, – сообразительный дядя у мальчишки, хоть по-русски, а все понятно: он же Майкл, то есть, значит, тоже Мишка!

Совпадение на сто процентов, но связи нет и быть не должно… кажется, на этом я и остановился.

Сосредоточиться не удавалось: Кемаль невольно следил и за происходящим на террасе. Как это любит цитировать Айше? Я подумаю об этом завтра? Или просто чуть позже – не здесь, не в разгар затеянного Нихатом спектакля.

– Мальчик мог кое-что видеть, и мы с вами… или вы сами… я вам скажу, что спросить, ладно?

– Нихат, он не мог ничего видеть! – предусмотрительно не называя сына по имени, вступила та, ради которой и велась игра. – Вы забыли, он же был в бассейне.

– Мария, я думаю, – вот он, его звездный час! Нихат даже выдержал вполне театральную паузу, – я думаю, что он не все время там был. Он уходил. Я не знаю зачем, и вы, наверно, стали бы его ругать, если бы он признался. Но можно спросить Татьяну, увидите – он наверняка уходил! Смотрите: когда мы, все вместе, ужинали… – Нихат обвел глазами присутствующих, расширяя благодарную аудиторию.

Но они и так смотрели на него во все глаза: худенькая сестра Марии с кошкой на коленях, ее симпатичный высокий муж Майкл-Мишка, коренастый, уверенный в себе Ник и сама Маша, как звала ее Айше, сама героиня этого… полицейского романа.

Они приняли игру и вполне серьезно взирали на новоявленного Пуаро, собравшего их по законам жанра на этой вечерней террасе.

Наверно, им нравится, что вокруг уже стемнело, и шумит ветер в соснах, и они участвуют в чем-то таком интересном, как будто неожиданно попали в детективный фильм, и разгадка уже близка, и убийца, настоящий убийца, имени которого они еще не знают, вот-вот будет найден… вот так мы все и мыслим, поморщился Кемаль, киношными категориями!

В игры они играют вместе со своим Пуаро, вот и все… на чем я остановился-то? Это явно было важнее!

Итак, в лаборатории два образца.

Никакой связи между ними нет и быть не должно… вот именно! Здесь-то и ошибка. Быть не должно, но она – есть.

Все решили, что раз ее быть не должно, значит, это путаница, чья-то ошибка, халатность, неразбериха. Раз образец слюны совпадает по ДНК с присланными бог знает откуда – значит, и он прислан оттуда же, потому что связи-то быть никак не должно.

Но если связь есть… то она просто-напросто есть. Никто ничего не путал, и надо разобраться, как и почему эта связь могла возникнуть.

Хорошо, но почему эта здравая мысль никому не пришла в голову? Почему в лаборатории принялись что-то выяснять, подозревать ошибку и искать виноватых? Только потому, что образец ДНК совпал не с теми, которые собраны в специальную базу данных, а с теми, принадлежность которых еще не определена?

Или потому, что оба эти образца были связаны в сознании криминалистов (они знают все, это да, но на клеточном, молекулярном уровне!) с одним человеком. Ради которого они должны были заниматься этими образцами вне очереди. Может, они даже были куда-то вместе отложены – и на них написано имя Кемаля?

Этого надоедливого, настырного трудоголика, который вечно просит (помимо начальства, из своих личных интересов!) сделать то и это, и прислать еще раз, и посмотреть то и то, и побыстрее, и даже из другого города!

Слово «трудоголик» напомнило об Айше: черт, она беременна, это для нее такое событие, я должен был быть рядом… а я… еще и недоволен был, когда она спросила про календарь – «женским», видите ли, голосом… и я зачем-то сижу на этой террасе и участвую в представлении, смысла которого не понимаю… вместо того чтобы арестовать убийцу и вернуться домой.

Да я вопрос с этим совпадением ДНК не могу решить, черт! Вот вернусь в Измир, сам поеду в лабораторию… на календарь посмотрю – тьфу, при чем тут! Все этот Нихат: громогласен как никогда…

– Помните, когда мы ужинали в тот вечер, ваш сын выключил свет? И он тогда сказал, что сделал это в первый раз, а раньше и не знал, где этот… выключатель, – последнее слово Нихат произнес по-турецки, так и не вспомнив английского, но все поняли его энергичный жест и закивали головами. – А когда мы с вами, – это уже адресовано только и исключительно Марии, – днем проводили здесь… эксперимент, да?.. – она понимающе кивнула, – то его же не было с нами. И я подумал: он видел, как кто-то другой пользовался таким же… выключателем, – он снова изобразил слово руками, и снова все его поняли, и напряженно ждали, пока он закончит.

Неплохая мысль – оценил Кемаль.

Молодец Нихат – на этот раз действительно молодец!

Если ему удастся с помощью Марии разговорить мальчишку, в деле будет свидетель, пусть маленький, но свидетель… впрочем, это теперь уже понятно, а вот проклятые ДНК… и еще что-то… черт, о чем я перед этим думал-то?.. почему про календарь?

…когда Айше («женским» голосом!) сказала про календарь, у тебя перед глазами были цифры, так? Цифры весь день не дают тебе покоя! Ну, давай же, что же твоя знаменитая память… тридцать – одиннадцать, пятнадцать – двенадцать, один – два, двадцать – три, два – пять… знакомые цифры, ты их знаешь наизусть… но рядом с ними был номер машины, номер чертовой машины!

Я смотрел на монитор, а не на американскую перегородку, но цифры… связи быть не должно, но она есть – как и с этими совпавшими ДНК!

Связь есть, потому что это те самые цифры, которые я так и так крутил в голове, и переставлял на все лады, и записал в отдельный столбик, и пометил на календаре, чтобы посмотреть, не образуют ли они какого-нибудь знака или символа, и тот столбик, и тот календарь – вот именно, что они-то давным-давно висят на американской перегородке!

А в мониторе у тебя было совсем другое дело (связи нет и быть не должно!), на мониторе были даты проезда чертовой машины чертова адвоката через автоматический турникет автобана.

И у меня получается совпадение на сто процентов, связь, которой не должно быть, но которая при этом есть.

Совпадение пяти из семи дат измирских убийств – с датами поездок адвоката… ничего себе!

– И ваш сын мог видеть убийцу, который решил как-то подправить время смерти, может быть, ради собственного алиби, – торжественно закончил Нихат. – Давайте попробуем спросить его, только без всяких подсказок, кого он видел в тот день у дома. Я уверен, что это было в тот же день – мальчик сразу же воспользовался новым… развлечением, правильно?

Под впечатлением от собственного открытия Кемаль, не думая о том, какое это произведет впечатление, встал и отошел в темный, почти не освещенный угол террасы.

– Сорри, – отмахнулся он от обратившихся на него взглядов, – сорри, я… сейчас… ты молодец, Нихат… попробуй, идея прекрасная.

Идея вовлекла в игру, ставшую уже не игрой, а настоящим и важным делом, всех сидящих за столом. Они что-то возбужденно зашептали по-русски, о чем-то заспорили по-английски, они с опаской оглядывались вокруг, и каждый предлагал свой личный, разумеется, самый лучший, вариант хитрого допроса Мишки… обойдутся без меня, решил Кемаль.

Ему надо было побыть наедине со своим ошеломляющим открытием.

Это совпадение не может быть случайностью: пять дат из семи… господи, а ведь я даже подозревал его в одном из преступлений этой серии, он тогда был в Измире, ему не нужно было ехать с дачи! Шесть – из семи?

Неужели… Эрман?!

Тот неуловимый равнодушный убийца, на счету которого уже столько жертв?

Кажется невероятным, но…

Кемаль вспоминал, как он представлял себе этого… не совсем человека: он прекрасно мог не убивать, и когда-то он легко обходился без этого. Он не следует за собственным безумием, он убивает без какой-либо системы, он практически не совершает ошибок, не оставляет следов и улик… стоп.

В одном (даже не в одном, а, кажется, в трех!) из этих дел фигурировала жвачка.

Жвачка с сохранившейся слюной.

Никто не принимал этого всерьез: грязные, заплеванные подъезды, и окурков и жвачек здесь сколько угодно. Они были на всякий случай собраны дотошными криминалистами, но никаких совпадений не было выявлено.

А вот теперь – совпадение есть.

С образцом из совершенно другого дела – какое счастье, что у нас теперь централизованная база данных, как в американских фильмах, как знаменитая система «Шерлок» в Англии!

Ведь в этом другом деле только два мужских образца: Мустафы и Эрмана.

Кажется, мне удалось очертить еще один страшный круг.

Кемаль боялся поверить в невероятное стечение обстоятельств, в казавшееся невозможным подтверждение своей давней провальной догадки.

Теперь объясняется все, даже то, что адвокат так долго не пытался опровергнуть возводимые на него несправедливые обвинения: его прекрасное алиби было, похоже, намерением совершить еще одно из его обычных убийств.

Он поехал в Измир, но вовсе не в публичный дом, как он заявил, в конце концов, наивному Нихату, он поехал с другой, ужасной целью, он не мог больше терпеть, его каникулы слишком затянулись, он пытался дозвониться до Эмель и отменить пришедшуюся так некстати встречу, его действительно поразили обвинения жены: развод, прочитанная эсэмэска, его намерения помогать Эмель в качестве адвоката, спрятанный японский меч.

Ни в чем из этого он не был виноват и не был готов к таким обвинениям.

К совершенно другим – пожалуй, да, но это?!

И он смотрел на жену, как если бы камень в его японском саду вдруг сдвинулся с места и нарушил всю тщательно продуманную схему их существования.

Наверно, он тогда же понял, что убийца – она сама.

Что она – тоже убийца.

С высокого угла террасы Кемаль мог видеть часть японского сада: камни были на месте, Шейда, вопреки его предположениям, еще не избавилась от них. Сверху ему было видно шесть камней и часть седьмого, и он мог бы поклясться, что на этом, видном ему в свете только луны и фонарей участке сада никаких других, спрятанных камней нет.

Как все просто, когда смотришь сверху.

Может быть, это и есть самый главный вывод, который должен сделать созерцающий сад камней? Не то, что мир бесконечен в своей непознаваемости, но что познать, пусть немного, можно, только если научишься смотреть на все немного сверху: поднимаясь над реальностью, над ежедневной суетой, не боясь самых невероятных выводов, не упираясь взглядом в заслоняющий истину камень?..

Эрман – господи боже мой! Кто бы мог подумать?!

Да ты сам и смог в свое время: Эрман был в числе тех, кто точно знал не только про перышки, оставленные у тела первой жертвы – балерины, но и о проводе, которым она была задушена. Он даже видел этот провод, какой-то непростой, компьютерный…

Но ведь балерину убил совсем другой человек, это доказано, – значит, серия, собственно серия, началась не с нее?

Кемаль почти физически ощутил, как вдруг ускорился темп его мыслей: только что он с трудом выстраивал логические цепочки, отвлекался, упирался взглядом во все заслоняющие камни, сам не верил собственным выводам, – и вдруг!

Он словно взглянул на всю историю сверху – охватив взглядом все камни до единого.

Убийца балерины был клиентом Эрмана, его подзащитным, на чьей абсолютной невиновности он настаивал. Эрман брался за разные дела: то за земельные тяжбы, то за уголовные, то… правильнее сказать, что после того, проигранного Мустафе дела, он уже не брался, а хватался за любые дела, как хватаются за спасительную соломинку.

Он не нуждался, ему по наследству досталось немалое состояние, у него уже был этот дом и вся его японская коллекция, но… но ему нужно было не это. Его карьера адвоката стремительно рушилась, неслась под откос, ему надо было любой ценой выиграть дело… камень, который Кемаль так долго пытался увидеть, в отчаянии бродя по выстроенному для него не саду – целому лабиринту из камней, был ничтожно мал и отвратителен.

Даже не любовь… не страсть, не болезнь – ничтожное, отвратительное желание любой ценой выиграть дело?

Подозреваемого тогда в убийстве мужа балерины пришлось освободить: второе убийство так явно указывало на появление серийного убийцы, а за ним последовало и третье… да, муж действительно оказался невиновным, но настоящий убийца был все-таки найден. Были доказательства, его собственное признание, мотив и улики – а серия продолжалась до весны, жертвами стали еще несколько женщин, и все это ради чего?!

Чтобы доказать, что к балерине и всем, связанным с этим делом, серия не имеет ни малейшего отношения?

Поэтому и измучились психологи, и не могли составить профиля предполагаемого убийцы: адвокату было все равно, кого и как убивать, наверно, он мог и остановиться – или вошел во вкус?

Нашел в этой жестокости выход каким-то своим тайным желаниям?

А его жена: знала ли она, кто с ней рядом? Или действовала из собственных побуждений, по иронии судьбы обвинив в убийстве Эмель – не ее, но все-таки убийцу?

Совпадение, каких не бывает и быть не должно.

– Yes! – торжествующе закричал Нихат, и все, кто до этого, затаив дыхание, прислушивался к разговору Марии с сыном, возбужденно зашумели, вскочили с мест, заговорили на своем быстром, шипяще-рычащем языке.

– Все, дело закрыто, он ее видел! Вы слышите или?.. Надо идти ее забирать, теперь ей не отвертеться. Мальчик видел, как она выключила и снова включила свет! Он хотел подсмотреть, как Мария сюрприз какой-то готовит… впрочем, это теперь неважно, но у нас настоящий свидетель! И эпителий под ногтями! Понять бы еще, чего ради она все это затеяла… нет, я понимаю: муж надоел, подставить его, но соседку-то как?! Мечом этим – это ж ненавидеть надо, да? И еще как ненавидеть: и ее, и мужа…

– Я не хочу это обсуждать, – монотонно повторяла Шейда.

Она сказала это в первый раз в своей черно-белой гостиной, когда Кемаль и Нихат предъявили ей обвинение. Кемаль вглядывался в осунувшееся лицо женщины, когда-то бывшей простой знакомой, приятельницей Эмель, ее соседкой, женщины, с которой его собственная жена пила кофе и курила; он вглядывался и понимал, что все это зря: нам никогда не понять тех, кто остался внутри очерченного расследованием круга.

Он пытался как-то сладить с нахлынувшими на него сегодня открытиями, их было слишком много для одного дня, и он не смог выговорить ничего лучше простого вопроса: «Но зачем, Шейда? Почему?!»

– Я не хочу это обсуждать, – ответила она.

– Я не хочу это обсуждать, – прозвучало в машине, когда Нихат попробовал было разговорить ее.

– Я не хочу это обсуждать, – это уже в Дидиме, куда ее, в наручниках от Нихата, привезли для официального оформления обвинения и допроса.

– Вы имеете право, – привычно перечислял Нихат, и Кемаль заметил искривившую ее губы усмешку, когда речь зашла об адвокате.

Он по какому-то наитию перебил Нихата:

– Вы могли бы обратиться за помощью к мужу. Возможно, он бы простил вас и не отказался…

– Простил меня?! – Шейда оживилась, на ее лице появилось осмысленное выражение, глаза засверкали, и Нихат быстро и бесшумно отъехал в сторону на своем вращающемся стуле, чтобы дать возможность Кемалю закрепить и развить успех. – Меня не за что прощать! Это я должна была бы простить – его! Но я не прощу. Если бы вы знали…

– Но мы не знаем, Шейда, – негромко сказал Кемаль, – мы ничего о вас не знаем и хотим понять…

– Что вы можете понять?! – голос женщины взлетел и словно сорвался с высоты. Громкие слова давались ей нелегко, как будто она не умела или разучилась кричать. – Этого никто не сможет понять. Никогда. Как он издевался надо мной… я же была… в том самом публичном доме, он вам сказал? Он приходил… ему нравилось, что я – Шейда… он говорил: поменять одну букву и переставить – получится «гейша»… ему же все японское подавай! Ну и… всегда только ко мне ходил, кимоно приносил, требовал, чтобы я делала специальную прическу… иначе не мог. Потом решил меня забрать – выкупил… думаете, я – его жена? Как бы не так! Я его вещь, он мог меня выбросить, продать, выгнать, я никто, понимаете? Нет, господин адвокат у нас весь из себя респектабельный, снаружи все честь по чести…

– Да, у вас другая фамилия, я заметил, но все же думали…

– Вы думали! А ваши жены, респектабельные, нормальные, они тоже думали! А я должна пить с ними чай и изображать эту их респектабельность… любимое ваше слово… ненавижу вас всех, понимаете?! Я должна вести пустые разговоры, обсуждать, почему мы не заводим детей… да лучше уж по десять клиентов в день принять… или по двадцать, так тоже бывает! А он все забавлялся… рано или поздно он меня бы убил, а вы, все вы, думали бы, что я поехала навестить матушку! Покойную матушку!

– Шейда, я понимаю, вам пришлось нелегко, но Эмель…

– О, прекрасная и добродетельная Эмель! Вот кого мне ничуть не жалко, ни капельки! Дура набитая! Жила в этой своей респектабельности, на уме только: как что приготовить, да как где пыль протереть… еще и строила из себя: картины, художница она, блин! Ничтожество, могла бы там же оказаться, где и я, узнала бы тогда! Я была рада, когда ее убивала, вам не понять!..

Кемаль встал и отошел к окну.

Слушать это – и представлять себе их да, обыкновенную и правильную, не важно, по-настоящему ли талантливую Эмель не живой, хлопочущей по дому, не ведущей пустые разговоры с соседками, не заваривающей чай, а умирающей, истекающей кровью из-за этой женщины… нет, никаких сил!

Почему некоторым так необходимо превратить свои страдания в чужие?

Как случилось, что два эти чудовища – Эрман и Шейда – встретились и соединились, не подозревая о подлинной сущности другого? Или Шейда все-таки что-то чувствовала, о чем-то догадывалась? Или это – способность на убийство – что-то вроде заразной болезни, и она передалась Шейде, потому что невозможно жить рядом с таким злом и остаться свободным от него?

В любом случае теперь закрыты оба дела.

– Эрмана я у вас заберу, – сказал Кемаль, не обращая больше внимания на продолжающую свои обвинения Шейду. – Только ты мне организуй охрану какую-нибудь, а то сбежит, не дай бог!

– Как – заберете?! – изумленно ахнул Нихат.

Конечно, он же ничего не знает, вдруг сообразил Кемаль.

То, о чем он думал на террасе, те выводы, к которым он пришел, – ему казалось, что он прокричал о них на весь мир, что все стало понятно не только ему, но и всем, и в первую очередь Нихату.

– Заберу. Это долго объяснять, но, судя по всему, он… – да, теперь предстоит доказывать всем свою правоту, предъявлять доказательства, ведь для непосвященных эти обвинения прозвучат дико.

– Но вы же мне сами сказали… когда позвонили, что приедете… ну, что эпителий не его, а ее… и алиби у него! И не можете вы его забрать!

– Алиби-то, да, – нетерпеливо перебил Кемаль, – но он… понимаешь, он, кажется, у меня проходит по другому делу. Когда я тебе звонил, я сам не знал.

– Да как же вы его заберете, когда я его еще до вашего приезда велел выпустить! И алиби, и эпителий этот… пришлось освободить. С извинениями, мать его!

С извинениями.