Текст книги "Муж мой – враг мой"

Глава 13

Молодая жена – это всегда испытание для мужчины. Проверка, достиг ли он зрелости достаточно для того, чтобы справиться с искушением махнуть рукой на все прочие дела, да и запереться с ней в спальне на месяцок-другой.

Я вот, к примеру, явно не слишком-то зрел – потому что немалый испытывал соблазн именно так и поступить. Но со стороны Предгорий ощутимо тянуло Великой Волной, непонятная активность инородцев все возрастала, разведка сбивалась с ног, пытаясь собрать как можно больше информации об их подготовке и дать прогноз о планах и будущей тактике…

Я метался из Стража в столицу, из столицы – по пограничным замкам и крепостям, а оттуда обратно, в столицу, на бесконечные советы, на которых командование пыталось выстроить оптимальную единую линию защиты. С драгоценным тестем я виделся нынче чаще, чем с собственной женой.

И не то чтобы его величество не помнил про молодую жену и о том, что в герцогстве меня ждут мои собственные дела и заботы, но…

Выбить день передышки удалось только потому, что по-настоящему моё время еще не пришло.

Сейчас, пока у нас есть только предположения, Меч Предгорий, инспектирующий крепости пограничья – всего лишь напоминание поддерживать в порядке свое хозяйство для владетелей и комендантов.

К тому же, перерыв мне был действительно необходим: с инспекциями я закончил.

И у меня, в конце концов, есть собственное герцогство, требующее моего внимания.

И молодая жена.

Нисайем очень удачно затеяла свою ревизию – в свете наведения порядка во владениях приграничных тэйров.

И очень удачно ее закончила – как раз в тот день, когда я выторговал для себя передышку.

Утром, выравнивая манжеты, чтобы вставить в них запонки (за плотно закрытыми дверями гардеробной, чтобы не потревожить усталую супругу) я улыбался. Грядущий день обещал быть не слишком насыщенным, и, если все сложится благополучно, то вторую половину дня я смогу провести дома.

А после полудня, когда я покинул королевский дворец после очередного совещания, меня перехватил посыльный, и вручил записку от матушки. В ней вдовствующая герцогиня настоятельно просила уделить ей время при первой возможности.

Как же не уделить время родной матери, особенно, если у тебя есть возможность?

Она встретила меня на зимней веранде.

Накрытый к чаепитию стол и приличная случаю беседа, но сквозь всё это пробивалось ее настроение. Я знал матушку неплохо, до случая с Нисайем был уверен, что и вообще, отлично знаю, сейчас мог однозначно сказать, что она напряжена и собрана, и готовится к неприятному разговору.

Тему я тоже мог угадать тему заранее, и злился. На себя в основном: Меч, мать его, Предгорий. Герой! Гроза инородцев. С женскими склоками в собственном доме разобраться не может.

– Милый, – начала матушка, когда все обязательные ритуалы хорошего тона были соблюдены. – Я хочу поговорить о… – она запнулась, но продолжила, – О твоей жене.

Жаль, я не азартен. Мог бы сделать ставку сам с собой.

– Я понимаю, что в твоем представлении она кроткий агнец, – продолжила матушка. – Невинное дитя, обиженное мной. Но прошу тебя, прислушайся. Она не такая, какой тебе кажется, сын мой. Твоя жена хитрая, очень умная, злопамятная др…

Она осеклась и примирительно подняла руку, увидев, что я собираюсь её одернуть. Встала, аккуратно расправив юбки – ухоженная женщина в годах, несущая свой возраст с достоинством – и позвала меня:

– Пойдем. Я покажу тебе кое-что.

Оранжерея в здесь была немногим хуже, чем в Страже – собственно, это и стало одной из причин, почему матушкин выбор пал именно на этот особняк.

Правда, растений здесь пока находилось куда меньше, и, хотя матушка уже успела пополнить коллекцию, те, что она пожелала забрать из замка, все же пока что составляли основную массу.

К стыду своему, узнал я их только по знакомым горшкам – к увлечению матери и сестры я относился без должного сыновнего и братского интереса, и, в отличии от них, не способен был различать их «питомцев» «в лицо».

– Полюбуйся, – тихо и жестко сказала мать. – Уверена, эта аласская змея отлично знала, что я готовлюсь к выставке. Что она проходит под патронажем принцессы, и что я возлагаю на эту выставку большие надежды. И позаботилась… позаботилась о том, чтобы уничтожить плоды моего многолетнего труда. Все мои достижения!

Я послушно полюбовался: зеленое буйство выглядело сочным, здоровым и вполне довольным жизнью.

Матушка же, напротив, пребывала в бешенстве – просто изо всех сил старалась держать себя в руках.

– Видишь? Видишь, что она наделала? – она на секунду прикрыла глаза и стиснула зубы, а затем продолжила, – О, вы, мужчины, видите лишь то, что женщина вам показывает, и верите тому, что видите, но… Подумай! Эта мерзавка избавилась от Сириль. Опозорила Мириам. Я же покинула Страж быстрее, чем она успела отомстить – и у нее не дрогнула рука ударить по тем, кто не может за себя постоять.

Я стоял в некоторой растерянности. И, пожалуй, мог бы ответить, что Сириль сама от себя избавилась, да и Мириам опозорила, если уж быть честным, никак не моя жена, а я и она сама – но, во-первых, матушка действительно искренне страдала, а во-вторых, я никак не мог взять в толк, почему.

– Возможно, я действительно была к ней пристрастна, но они-то перед ней чем провинились? – тихо, с болью выдохнула мама.

Шагнув ко мне, она положила ладони мне на грудь и попросила:

– Я понимаю, ты сейчас очарован… Но ты же видишь, на какую она способна подлость! Просто имей это в виду, умоляю!

Я вздохнул, накрыл ее руки сверху своими, и, чувствуя под ладонями привычное тепло, спросил:

– Матушка. Объясни. Что случилось?

Оранжерея замка Страж была тиха и пустынна.

Я задумчиво изучал что-то вьющееся, похожее на обычный уличный плющ, но с бело-голубыми листьями: междоузлия на растущей части побегов длиннее, чем на старой, стебли утончены, а сами листья, над изменением цвета которых явно поработала матушка или сестра, неправильной формы.

После того, как матушка указала, на что следует смотреть, стало казаться, что деформация бросается в глаза. Её светлость, правда, упомянула еще целый ворох последствий, но большая часть вылетела из моей головы еще до конца нашей беседы.

Матушка, поджимая, губы, признала:

– Я так и не смогла понять, как она это сделала: следов постороннего магического воздействия на растениях нет. Я было подумала, что это подкормка, но анализ грунта эту версию тоже не подтвердил…

– То есть, у тебя нет никаких оснований утверждать, что это сделала Нисайем, – постарался я вернуть матушку в реальность, но она будто воды в кипящее масло плеснул.

– Кто еще это мог быть? Опомнись, милый! Она меня ненавидит! Кто еще в твоем замке мог невозбранно провести любого специалиста, чтобы изуродовать растения, а потом издевательски сделать щедрый жест, и вернуть их мне?!

Я тогда хмыкнул, пообещал матушке разобраться в произошедшем, и отбыл домой. Сорок минут пути от ее особняка до портала из столицы в Антр, еще двадцать – з Антра в замок, и вот дома, созерцаю имеющую место аномалию.

Ну и что это такое, Бес его побери?

Я вызвал лакея, и когда бесшумная тень в зеленой ливрее возникла рядом, поинтересовался:

– Родерик, ты не знаешь, где сейчас моя жена?

– Её светлость прогуливается по портретной галерее, ваша светлость.

– Будь любезен, пригласи ее в оранжерею, – со вздохом попросил я.

Не думаю, что она имеет отношение к произошедшему, но, в конце концов, это ее зона ответственности. Не стоит прыгать через её голову с разбирательством.

А разобраться всё же придется: как бы я не относился к увлечению матери и Оленны, отнестись неуважительно к их труду было бы чересчур.

Как будто других неприятностей мало!

Нисайем явилась быстро, и я в очередной раз с удовлетворением отметил, что зеленый ей к лицу больше, чем алый. Как и улыбка, и выбившаяся из пучка рыжеватая прядь.

– Вы желали меня видеть, ваша светлость?

– Да, тэя. – А вот если бы не присевшая в реверансе камеристка, приветствие можно было бы и углубить… Но придется сразу к делу. – Вы знаете, что это?

Он с любопытством изучила путаницу ветвей перед нами, и легко призналась:

– Знаю. – И пока я молчал от неожиданности, продолжила. – Это фиольский плющ, подвергнутый изменению Терлианы в авторской модификации.

И пояснила:

– В базовой модификации цвет куда бледнее. Тэя Керолайн необычайно искусна, ваша светлость.

– Благодарю вас, тэя Нисйем, уверен, матушке будет приятно узнать, сколь высоко вы цените её мастерство, – не моргнув глазом, заверил я жену, и по блеснувшим смешинкам, понял, что попытка не удалась. – Но я имел в виду не совсем это. Меня интересуют изменения, которым массово подверглись растения в оранжерее замка Страж. Как вы полагаете, маг-флорист из Антра достаточно квалифицированный специалист, чтобы установить причину, или стоит поискать кого-то толкового в столице?

Втягивая жену в это обсуждение, я вовсе не ожидал услышать:

– Простите, ваша светлость. Это было сделано мной не намеренно.

Камеристка моей супруги мертвенно побледнела и судорожно сцепила руки, но голос ее, пусть и тихий, был тверд.

Я молчал. Жена смотрела на свою подругу перепуганно. А рихтим продолжила:

– Я… я приношу свои глубочайшие извинения вам и тэе Керолайн, – она не поднимала взгляда от пола, – Я не хотела… Не думала… В замке Лунь было достаточно не заходить в оранжерею, чтобы избежать подобного рода… казусов. Но я не учла, что я жила там с рождения, и, видимо, тамошние растения привыкли к моему фону, а здешние обитатели оказались гораздо чувствительнее…

– Рихтим Дроут, поясните-ка, что вы имеете в виду?

«Пройдоха вас побери!» – последнюю часть я добавил сугубо мысленно.

– Я ведьма, ваша светлость, – призналась Нита Дроут, камеристка моей жены.

«Да Пройдоха, собственно, и побрал».

Первым порывом было перехватить где-нибудь подальше от королевского ока дорогого тестя, и от души начистить ему рыло. Бесов Аласс, даже родной дочери не пожалел, лишь бы подсунуть мне это! Его не остановило даже то, что Нисайем тоже будет рядом с ней, и случись что, может пострадать!

И лишь потом до меня дошло: Ниса знала.

Нисайем сама назвала ее имя среди прочих, когда добивалась права привезти своих служанок из замка Лунь. А эта девка сама призналась, что жила в там с рождения, и…. и сейчас Нисайем выглядит испуганной, но не удивленной.

Она знала, и притащила в Страж ведьму. Знала – и ни слова не сказала мне.

Стоп. Потом. Этот разговор нужно отложить на потом. И уж точно не стоит вести его в присутствии прислуги.

– Что ж, рихтим, – решил я, с отстраненным спокойствием разглядывая темноволосую, – Вы можете идти собирать ваши вещи. После вас сопроводят в герцогство Аласское.

Рихтим Дроут почтительно присела в реверансе, выпрямилась и повернулась к выходу из оранжереи.

– Нита останется в Страже! – раздался звенящий голос жены. – Она служит не вам, а мне, и останется со мной!

Я устало поглядел на нее: бледное лицо в красных пятнах, в глазах дикая смесь из страха и кошачьей ярости…

У моей жены есть характер. Это было понятно еще по печальной участи эссы Мириам Клэвлин. Когда к нему добавится жизненный опыт – с ней будет очень сложно не считаться. В делах герцогини Вейлеронской эти свойства сослужат ей неплохую службу.

Её камеристка замерла у выхода с отчаянной надеждой в глазах.

– Вы можете остаться, рихтим Дроут, – согласился я. – Я приглашу королевского мага-дознавателя, с тем чтобы он установил, действительно ли воздействие на оранжерейные растения было не намеренным, определил сумму ущерба, нанесенного моей собственности и назначил меру пресечения. Дожидаться его прибытия вы будете под замком.

Нисайем вздернула подбородок с отчаянным упрямством человека, готового стоять до конца, но рихтим Дроут ее опередила:

– Не стоит, ваша светлость. Я покину Страж в течение часа.

Она вежливо склонила голову, и вышла из оранжереи.

– Задержитесь, тэя Нисайем, – попросил я жену, которая собралась последовать за ней.

Ниса замерла, глядя куда-то поверх моего плеча. Ярости ее хватило ненадолго.

Ну и что ей сказать? Как с ней вообще говорить, когда она сейчас думает только о том, что злой Вейлерон отобрал у нее подружку, а вовсе не о своей провинности? И, Бес их всех там в замке Лунь дери, но и не говорить – тоже нельзя. Дело ведь даже не в треклятых цветах – что б им пусто было. Дело в том, что такие выходки подрывают моё доверие. Супружеские отношения. Безопасность, мать вашу за ногу, моего замка!

Она. Молчала. О том. Что. В моем замке живет стихийная сила, способная в любой момент выкинуть что угодно. И судя по цветам – сила бесконтрольная.

И не назначить наказания за это нельзя.

А моя жена смотрела на меня так, будто я на ее глазах избил ногами котенка.

И я, не выдержав, дал волю раздражению:

– Ради богов, Ниса! Не надо таких мученических выражений лица! Ничего с твоей драгоценной Нитой не случится – ее проводят порталом сперва в столицу, а затем из столицы в Глэнси. Оттуда до замка Лунь не дальше, чем до Стража из Антры!

Молчание.

И что мне с этим делать?

– Думаю, нам будет удобнее говорить в кабинете.

И, жестом доброй воли, шагом к примирению – предложение:

– В ваш или в мой?

Возможность перенести разбирательство на её территорию, где ей будет комфортнее, герцогиня не оценила:

– Мне вполне удобно здесь.

Закрылась. Наглухо.

Хорошо, здесь так здесь.

– И когда ты собиралась мне сказать? – выбрал я, достаточно, нейтральный вопрос.

Бес тебя побери, Нисайем, ты провинилась, и ты это знаешь! Будь достаточно взрослой, чтобы нести ответственность за свои решения!

– Я не знала, что ваши растения пострадали от моей служанки, – ломким голосом отозвалась она. И добавила, – Ваша светлость.

Я сжал зубы, уговаривая себя не реагировать на провокацию.

Не ведись, не ведись, Лис. Она просто обижена. Нельзя сейчас срываться из-за этого.

– Я не имею в виду цветы. – Вот так, тихо, спокойно, молодец, Лис! – Когда ты собиралась сказать мне, что твоя служанка – ведьма?

Молчание – это тоже ответ. В этот раз оно вышло на диво красноречивым: она не собиралась.

Ниса. Что ж ты такая… Уступи. Хоть для вида – я поверю, клянусь. Закрою глаза, и не вернусь больше к этой теме. Я не могу позволить твоей камеристке остаться в Страже. Даже последний подкаблучник не спустит подобного. Не после того, как ты меня обманула.

Нисайем молчала, не спеша проявлять женскую гибкость. Но и не опускаясь до женских уловок, вроде рыданий и обвинений.

Я тоже молчал. Что тут еще можно сказать? Она провинилась и понесла наказание – всё сказано.

Хотя есть еще кое-что:

– Вторая тоже ведьма?

Нисайем зло зыркнула из-под влажных ресниц:

– Нет! Анабель не ведьма!

– Ты в этом уверена?

О своем сарказме я пожалел сразу же, как он вырвался: Ниса полоснула меня бешеным взглядом, резко шагнула к столику с инструментами (только юбки взметнулись), и, схватив со стола с инструментами кривой нож для обрезки, вспорола себе запястье раньше, чем я успел ее остановить.

Перевернув вытянув руку и перевернув её порезом вниз, чтобы крупные алые капли падали на плиты пола, она, гневно и четко проговаривая каждое слово, произнесла:

– Я, Нисайем Вейлерон, в девичестве Аласс, клянусь на крови, что моя камеристка Нита является ведьмой, а горничная Анабель – не является! И да будут боги порукой моей клятве!

Я прикрыл глаза, усмиряя ярость.

Что. Ты. Творишь?

Кто швыряется кровными клятвами без веских причин?

И кто, драть тебе не передрать, режет руки грязным садовым инструментом!

Шагнуть к ней, старательно не замечая, как она деревенеет и сжимается от моей близости, пережать вену на запястье, а потом наложить одно за другим два заклинания, очищающее и заживляющее.

Перетянуть порез платком.

Выяснять, что там не так со второй девицей, сейчас точно не время.

И ни в коем случае не выражаться вслух так, как просит душа!

Спокойно, спокойно, Лис. Ты же не в армии. А она не твой офицер…

Нельзя нецензурно орать на жену.

Постарайся объяснить ей, отчего ты злишься, просто, доходчивыми словами. На примерах. Давай. Ты сможешь!

– Ниса, – я стоял совсем близко к тоненькой девушке в зеленом платье, чувствовал ее запах, видел, выбившиеся из прически завитки волос, и понимал, что я от нее бесконечно далеко. – Отчего тебя так оскорбило предположение, что твои люди могут утаить от тебя что-то важное, но при этом сама ты скрыла, что в моем замке живет ведьма? Это ведь немного важнее изменившегося количества поросят.

Она аккуратно забрала у меня своё кое-как перевязанное запястье. Не поднимая ни глаз, ни головы, спросила:

– Я могу идти, ваша светлость?

Бесполезно. Глухо.

– Да, Ниса. Можешь идти.

Нисайем, Бес тебя забери! Я не буду извиняться в ситуации, когда виновата ты!

Я окликнул её, когда она была уже у самого выхода:

– Ниса, ты же помнишь, что завтра у нас визит в дворцовый храм для возложения даров?

Она замерла на секунду, а потом ответила, вроде бы невпопад:

– Я домой хочу…

До ужина мы не виделись, а после ужина, на котором Нисайем выглядела бледной и замкнутой, она сослалась на скверное самочувствие, и ушла спать.

Я не стал протестовать, и вместо этого отправился работать.

Разобрал давно откладываемые дела, переделал ворох бумажной работы, и когда поднял, наконец, голову, время было уже заполночь.

Я размял спину, покрутил головой, растягивая связки. На душе было тяжело.

И я позвал:

– Шорк!

Он появился не сразу – пусть мелкий инородец и слышал зов хозяина из любого места замка, но являться мгновенно на него всё же не умел.

Теплый темный комок шлепнулся мне на колени из ниоткуда, распластал крылья, и, цепляясь коготками за ткань сюртука, пополз выше.

Я осторожно погладил нечистика по хребту.

– Ты смотрел днем за её светлостью?

Шорк, пристроивший башку мне на плечо, вздохнул.

Ясно. Смотрел.

– Как она?

Новый вздох был еще тяжелее.

– Плакала?

– Нет, – маленький мышезмей повозился, устраиваясь удобнее. – Хозяйка сидела. Ничего не хотела. Спать пошла.

Тяжесть на душе стала еще неприятнее.

– А… в свою комнату, или в мою? – осторожно уточнил я, ни на что не надеясь особо.

Шорк даже голову от моего плеча оторвал, замер, озадаченно хлопая красными глазами и морща мордочку.

– В вашу! – убежденно выдал он, справившись со странным вопросом, а мне стало немного легче.

– Шорк, ты знаешь служанку ее светлости, у которой светлые волосы? – такое понятие, как «горничная» для него не существовало, поэтому приходилось вносить уточнение.

– Знаю, – кивнул он. И добавил, с неожиданным одобрением, – Злая!

Угу, понятно. Следующий вопрос я задавал, фактически, «на ощупь»:

– Ты знаешь, кто она?

– Так ведь, это… – шорк заюлил, беспокойно топча лапами мне по груди, а черный чешуйчатый хвост беспокойно мел колени. – Так ведь… Ну… – немного пометавшись, он признал, – Знаю.

И обреченно зажмурился.

Вот ведь… чудо. В шерсти.

Я погладил его по той самой шерсти и задал вопрос, которого инородец ждал, горестно опустив уши:

– И кто она? – и почесал грудку.

Уши чуть приподнялись, и глаза открылись, но на морде было написано величайшее страдание:

– Так ведь, это… – и неожиданно заверещал, – Она хорошая! Злая, но хорошая! Маленькая хозяйка хотела в другое логово уйти! Злая ругалась! Не дала!

Обе лапы уперлись мне в ключицы, а шорк, вытянувшись, заглядывал мне в глаза так, будто я тут каждый день младенцев ем, а он умоляет меня этого не делать ну вот хоть в этот раз.

Да чтоб вас, а!

Полон замок манипуляторов глазастых!

Развел на свою голову!

Тьфу!

Решив, что на сегодня обиженных мною детей достаточно, я стиснул зубы. Подышал. И сказал:

– Ясно. Будь добр, позови ее сюда. Хозяйку постарайся не разбудить.

Горничную своей супруги я ждал, лениво листая огромный фолиант магистра Холистара, посвященный разновидностям антропоморфных инородцев, и гадая, кого пригрела моя жена.

Она вошла без стука и без стеснения. Не опуская глаз, и не склоняясь в реверансе.

Мало похоже на испуганную горничную, вызванную посреди ночи ко всемогущему хозяину. Совсем не похоже.

Остановилась перед моим столом, молча и с явным усилием склонила голову. И, несмотря на спокойный вид, было понятно, что спокойствием там и не пахнет. По пальцам, то и дело скрючивающимся и сминающим юбку, по подрагивающим ноздрям, по взгляду, цепкому и примеряющемуся.

Маленькая герцогиня, своенравная и по-детски наивная, очевидно, всё же очень сильная личность, если ее люди относятся к ней так.

Горничная Нисайем готова была в любой момент броситься на меня, вырвать глотку и растерзать на месте.

Но отговорила Нису покидать супружескую постель.

– Кто ты? – задал я прямой вопрос.

И знал, что не ответить на него она не сможет. Ей, конечно, может хватить упрямства попробовать побрыкаться, но…

Я имею право знать. И здесь, в центре моих владений, сопротивляться этому праву она не сможет.

Она не стала даже пытаться.

Черты лица ее лица потекли и изменились – скулы стали острее, глаза больше и светлее, прозрачнее. Зрачок с круглого изменился на вытянутый, рыбий, а на висках, там, где сквозь тонкую кожу синели ниточки вен, наросла чешуя. А еще на щеках, ключицах – и глубже, уходя под одежду.

Шпильки рассыпались со звоном, и волосы рухнули из тугого узла светлой с прозеленью волной.

А на руках, меж пальцев с солидными загнутыми когтями появились перепонки.

Русалка.

Я, конечно, понимаю, в приграничье проблема с рабочими руками, но чтобы настолько?!

А речная дева смотрела с вызовом:

– Мне собирать вещи?

– Пока нет. Для начала, ответь мне на некоторые вопросы. Почему ты живешь с людьми?

Русалка дернула плечом:

– Поссорилась с владычицей озера. Нашла себе новую госпожу.

– И Аласский не возражал?

Снова пожатие плечами:

– У старого Вольтура два десятка сыновей, и одна дочь. Когда она просит – он редко отказывает.

– Редко? – заинтересовался я против воли.

Она на мгновение задумалась, и уточнила:

– На моей памяти – никогда.

– Значит, герцог Аласский дочь баловал… А герцогиня?

– Её светлость – строгая, но внимательная мать, – отозвалась Анабель (или как её там), аккуратно подбирая слова.

Ясно. Здесь стоит сделать зарубку.

– Как давно тэе Нисайем прислуживает Нита Дроут?

Горничная мазнула по мне взглядом, и торопливо опустила его, пряча неодобрение.

– С пяти лет, – исчерпывающе ответила она.

– Ты знаешь, почему герцог позволил ведьме находиться подле его дочери?

Быстрый взгляд снова мазнул по моему лицу, и прежде, чем я успел понять, что он выражает, русалка с насмешкой спросила:

– Разве твои шпионы не доложили тебе, Алиссандр Вейлеронский? Матушка Рискин – любовница Аласского!

Да-а-а. Распустила моя жена свою прислугу. Таких наглых девиц нужно держать в ежовых рукавицах.

И ведь понимает же, стерва, что информация мне сейчас важнее, чем её дерзость. И пользуется.

– В отличие от герцога Аласского, я не имею привычки копаться в грязном белье соседей. Мои шпионы заняты сбором стратегически полезной информации, а не выяснениями, кого еще огулял тэйр Вольтур, – ответил я сквозь зубы. И поторопил, – Ну! Причем здесь это?

Русалка посмотрела на меня свысока, и снисходительно ответила:

– Нита – дочь Рискин Дроут, – и продолжила медленно, неохотно. Врать мне она не могла, поэтому вынуждена была говорить правду. – Это было еще до меня, так что я сама не видела. И не могу знать. Но, говорят, Ри Дроут здорово потрепало, прежде чем она осела в замке Лунь. Верно, не хотела дочери такой же судьбы. И раз уж они любовники…

Она снова дернула плечом в своем излюбленном жесте.

– Что ты будешь делать, если я тебя выгоню?

А вот на этот вопрос она явно знала, что ответить, и не колебалась:

– Я служу не тебе, а своей госпоже! А погонишь меня со своих земель – уйду в здешние воды, и буду биться за власть с их хозяйкой!

Ясно. Еще одна защитница, уверенная, что я ем младенцев на завтрак и мучаю свою безвинную жену ради собственного удовольствия!

Пришибить бы тебя, дуру, да Нису не хочется еще сильнее расстраивать.

– Ступай, Анабель. Ты можешь идти к своей госпоже.

Прозрачные глазищи полыхнули глубоким голубым цветом, девица замерла, словно не сразу поверив своему счастью, дернулась к дверям, опомнилась, сделала реверанс, и покинула мой кабинет с достоинством, приличным для личной горничной герцогини.

Когда дверь за ней закрылась, я подпер голову ладонью.

Ведьма, русалка, шорк… Не оплот борьбы с инородцами, а рассадник какой-то!