Текст книги "Муж мой – враг мой"

Глава 14

Еще недавно я думала о том, как мне будет не хотеться уезжать из Стража, а теперь думала только о том, как бы поскорее оказаться в замке Лунь.

Вернувшись в покои после разговора с мужем, я честно собиралась разрыдаться, но не вышло.

Нита уехала ровно через час, отведенный ей на сборы, успев напоследок надавать мне советов наперед, отругать за упрямство, приободрить, что всё будет хорошо и попросить быть осторожней. И снова надавать советов. И еще раз попросить быть благоразумной.

Расстроенной решением герцога она не выглядела, только собранной и строгой, далеко от меня уезжать не собиралась, и о нашем с Вейлероном будущем говорила так, будто оно у нас было.

Да какое уж тут будущее, когда он… так?

Но спорить с Нитой не было сил. Как и с Анабель. Поэтому я позволила увести себя в покои Алиссандра, переодеть, причесать…

Утром я проснулась в объятиях мужа. Он провел пальцами по моей щеке, а я закаменела и сжалась, вспомнив его лицо, когда он узнал, что в его замке ведьма.

Лис выпустил меня и отстранился. И ничего не сказал.

Во время утреннего умывания с непривычно хмурой русалкой, я думала о том, что можно бы и поплакать – Ан-Баир уберет все следы.

Но слёз по-прежнему не было.

Ни когда Анабель с Дайан затягивали на корсет, ни когда они в четыре руки расправляли на мне белое с зеленой отделкой платье, на котором даже очень пристрастный взгляд не нашел бы следов починки.

Не появились слезы и тогда, когда мои волосы укладывали в традиционную прическу.

А потом пришло время выезжать, и плакать стало поздно.

Посещение дворцового храма прошло, как в тумане: отеческие объятия его величества, благопожелания их высочеств, возложение ритуальных даров…

Я чувствовала себя обманщицей, кладя на алтари хлеб, вышивки, монеты. Опуская чашу с водой и ставя кубок с вином.

Все эти дары возносятся теми, кто не спрашивает себе счастливого многочадного брака. А я обманываю богов.

К счастью, возложение даров супругами совершается только вдвоем, без гостей и родственников, и мне не пришлось встречаться ни с Виториком и Оленной (они наведались в храм ранним утром), ни с ее светлостью матушкой, ни с вдовствующей герцогиней тэей Керолайн.

К сожалению, возложение даров совершается без гостей и родственников – и увидеться с батюшкой и заранее переговорить с ним тоже не получилось.

А сразу после этого мы отправились в Лунь.

Естественно, в переход, установленный в подвалах замка Лунь, герцогскую чету Вейлеронских никто не пустил. Карета в сопровождении охраны въехала в большой переход на портальной площади Акрейна, а выехала уже в Гэнси.

А из Глэнси был виден Лунь, с его белыми стенами и алыми стягами, оседлавший гору Холка Грифона, и, казалось, что отсюда уже рукой подать до моего детства и безмятежности.

Дорога от города до замка казалась бесконечной, а закончилась – в один миг.

Вот прогрохотали по подъемному мосту конские копыта и колеса кареты.

Вот кучер выдал протяжное «Тпру-у-у!», останавливая движение.

Распахнулась дверца, Алиссандр вышел наружу, помог выбраться мне, сердце дернулось вперед, к батюшке и матушке… И снова замерло.

Строгий протокол встречи двух равных друг другу вельмож не предполагал бурных объятий.

Поклоны и церемонные приветствия.

Матушка приветствует меня, как взрослую. Как равную.

Тэя Оленна приседает, как перед более высокой по статусу.

Я очень стараюсь держать на лице приветливое и любезное выражение, но глаза почему-то щиплет.

Разговоры-разговоры-разговоры. Светские улыбки. Взаимные заверения в неземном счастье от визита…

Можно, я тихонько улизну в свою комнату, и просто подожду там, пока освободится его светлость батюшка?

Нельзя, конечно же: свою роль в спектакле мне надлежит отыгрывать со всем тщанием.

Отец, как радушный хозяин, обещал семейный ужин и экскурсию по Луню. Матушка ненавязчиво нахваливала тэю Оленну. Братец Виторик откровенно рассыпался в комплиментах и пел дифирамбы сестре Алиссандра.

Я гадала, насколько это всё настоящее.

С одной стороны, кажется, всё вполне искренне, и Оленна, хоть смущается, краснеет, но выглядит уверенной и спокойной. И радой брату.

С другой стороны… Вон, Алиссандр тоже меня превозносит с самым честным видом.

Я тайком посмотрела по сторонам, выискивая Рискин. Нигде нет. Надо будет потом улизнуть, и найти её.

– У меня не было никаких оснований предполагать, что тэйр Мельгор будет против покупки этого гарнитура! – энергично жаловалась на мужа одна из матушкиных подруг, приглашенных к визиту.

– Тэя Мельгор, это был третий! Третий комплект украшений, и это только в этом месяце! – тонко улыбнулась в ответ Оленна, поднося к губам чашечку с чаем.

– Ах, милая, это его мужская обязанность – достойно содержать меня!

Пока мужчины ушли осматривать Лунь («Меряться замками», как с невинным видом пошутила одна из дам), женщины собрались в матушкиной гостиной.

Чай, сладости и непринужденная беседа.

Я сидела по правую руку от герцогини Аласской, на почетном «гостевом» месте, и чувствовала себя именно так, как сидящей на этом месте полагалось – дорогой гостьей. Только почему-то ощущение это отнюдь не было приятным, а совершенно наоборот.

Дамы вели беседу – живую, непринужденную. Им было о чем поговорить друг с другом. Время от времени всеобщее внимание согласно этикету обращалось на меня, и тогда я отвечала на какой-нибудь отвлеченно-вежливый вопрос, и беседа возвращалась в свое журчащее русло.

Конечно, если бы мне захотелось, я бы смогла принять не менее активное участие в обсуждении.

Но мне не хотелось.

Герцогиня Аласская всегда была строга к дочери, а вместе с ней было строго и ее окружение. Оно как самое верное зеркало отражало чувства тэи Эмелиссы к той или иной персоне, даже если по самой матушке это не всегда можно было понять.

В мой адрес эмоции сейчас были неопределенными. С одной стороны, я все та же юная тэйрим, за благочестивостью которой они привыкли рьяно бдить. С другой – герцогиня и ровня матушке. Это вызывало легкий конфуз и замешательство у почтенных тэй.

Зато отношение к Оленне было совершенно определенным.

Ее любили.

И это почему-то оказалось неожиданно обидным.

Нет, я вовсе не желала сестре Лиса плохой жизни в замке Лунь. И уж совершенно точно была только рада, что она чувствует себя здесь хорошо. И что с Виториком, кажется, они счастливы. И что мама и дамы ее приняли.

Но всякий раз, когда герцогиня Аласская одаривала невестку благосклонным и одобрительным взглядом, у меня внутри что-то болезненно сжималось.

Оказывается, она это умеет. Смотреть так.

А я как была белой вороной здесь, так и осталась.

Зеленой. Зеленой вороной.

Я машинально поправила кулон с крупной жемчужиной в обрамлении изумрудов – подарок Алиссандра в честь помолвки. Виторик, помнится, тоже подарил Оленне что-то столь же дорогое и символично-семейных цветов.

Теперь, получив некоторый опыт взаимодействия с недовольным женским коллективом, я понимала: страшно представить, что они мне устроят, когда я вернусь домой с разводом…

– Я хотела бы отдохнуть, – обратилась я к матушке, вставая и прерывая мирное щебетание.

– Да, конечно, – благосклонно кивнула тэя Эмелисса. – Оленна тебя проводит!

Она протянула ко мне руку.

Равенство положений – равенством, а её светлость герцогиня Аласская по-прежнему остается моей матерью.

Я подавила раздражение (зачем мне провожатые в родном замке?), и послушно наклонилась, позволяя себя приобнять и подставляя щеку под поцелуй.

– Я загляну к тебе, когда ты отдохнешь, дорогая.

Оленна, извинившись перед собеседницами улыбкой, встала из-за стола:

– Прошу вас, ваша светлость!

Мы вышли из матушкиной гостиной, и почти сразу свернули не туда, куда я ожидала, и на мой вопросительный взгляд тэя охотно откликнулась:

– Вас разместили в морских покоях, – приветливо отозвалась она. – Её светлость решила, что вам там будет удобнее всего.

Да, действительно, глупо было предполагать, что супружескую пару из герцога и герцогини устроят в апартаменты для одной персоны, но… Мне хотелось увидеть свои комнаты.

– А мои бывшие покои? – небрежно спросила я.

– Там сейчас меняют обстановку, – легко откликнулась Оленна. – Тэя Эмелисса выписала из Акрейна краснодеревщика и каталоги с модными фасонами обоев, и хочет переложить туда фейский ковер, привезенный вашим дедушкой из странствий. Её светлость считает, что он будет там чудесно смотреться – по утрам в тех комнатах совершенно изумительный свет…

Да. Я знаю.

А мне и в голову не пришло тронуть покои Оленны и вдовствующей герцогини.

Спокойно, Ниса.

Оленна не виновата, что тебя здесь не ждут.

Давай ты лучше поговоришь с ней о чем-то другом.

– Скажите, тэя Оленна, а вы не хотели бы забрать вашу оранжерею? – пожалуй, даже я сама удивилась, что мне хватило смелости этот вопрос задать.

Но…

Я перехватила удивленный золовки-невестки, и постаралась как можно обаятельней улыбнуться:

– Понимаете, моя ненавязчивая забота уже успела аукнуться вашим растениям определенными… сложностями. У меня нет ни малейшей предрасположенности к цветоводству и флористике, и я опасаюсь, что дальнейшее мое попечение может обернуться, – я замялась, подбирая смягченный аналог слова «катастрофа». – Некоторым упадком для вашей прославленной оранжереи.

Я попросту видеть её не хочу.

– Ваша светлость, – осторожно начала Оленна, – А… вы предлагали это моей матери?

Ответить так же, как я ответила однажды Лису о Мириам – «Бедные растения, тогда они все погибнут!» – было бы невежливо, и я замялась, подбирая слова.

– Понятно, – улыбнулась жена моего брата. – Мама порой бывает… сложной. Я слышала, о том, что вы не поладили. Я сожалею.

Она задумалась, и я только сейчас обратила внимание, что мы остановились у основания лестницы, и никуда не идем.

Тонкая рука легла на перила с непринужденным изяществом, идеальная прическа подчеркивала горделивый постав головы – её хотелось увековечить на вышивке. Истинная тэя, безупречная и благородная.

– Видите ли, ваша светлость, – она не спешила говорить, подбирая слова, и наконец-то начав медленное восхождение по лестнице, – Я не слишком увлечена флористикой. По-настоящему успешным у меня был всего один проект, модификация красного драконьего клена, и я бы не отказалась это растение получить себе, признаю – но, когда я попросила его из Стража, матушка мне отказала.

– К сожалению, если я верно помню, – призналась я. – Миниатюрный красный клен был в списке растений, которые тэя Керолайн попросила себе, и несколько дней назад его уже отправили. Но, поверьте, ему было бы лучше, если бы его отдали вам, тэя Оленна.

Она в меру расстроенно, в меру элегантно махнула рукой:

– Прошу вас, зовите меня по имени. Просто Оленна.

– Тогда и вы зовите меня Нисайем, – ответила я любезностью на любезность.

А Оленна продолжила:

– Я дорожила дюжиной растений – теми, которые я растила с детства или вложила душу. Но вы мне и так их отдали. В остальном же я равнодушна к этому виду искусства. Мне, пожалуй, всё равно, растения, вышивка или любое другое рукоделие. И если уж матушка… Виторика увлекается вышиванием – почему бы и нет?

От меня не укрылась ее заминка, и стало буквально до дрожи обидно, что вот Оленне её свекровь уже позволила звать себя матушкой, а моя… а меня!

– А я люблю вышивку, – ответила я вместо всего этого.

– Повезло вам, Нисайем, – вздохнула собеседница. – Я вот люблю боевую магию. Но кто ж мне позволит?..

И я была вынуждена согласиться, что да, если смотреть на вопрос так – то мне с увлечением, определенно, повезло.

А уже возле самой двери в морские покои, Оленна улыбнулась:

– А что касается оранжереи… Мне кажется, у меня есть неплохая идея.

По проказливому огоньку в глазах я поняла: она что-то задумала!

– Видите ли, несмотря на то, что я не слишком увлечена этим видом искусства, судьба растений мне не безразлична! – пафосно продолжила она. – Поэтому, я возьму на себя смелость написать одной достойной женщине, с которой мы с мамой имели счастье встречаться на мероприятиях, посвященных флористике и магическому растениеводству. Если вы не возражаете, я напишу ей, что моя родственница попала в затруднительное положение, нуждается в помощи компетентного специалиста, и к кому еще нам обращаться за помощью, если не к особе, о профессионализме которой моя матушка и ее коллега столь лестно отзывалась?

Оленна открыла для меня дверь, и пропустила в покои первой – как гостью, и как особу, занимающую более высокое положение.

– Видите ли, – продолжила она, – эсса Уна Томпсон – удивительного таланта маг-флорист! Даже не смотря на то, что она куда более ограничена в возможностях, чем ее более родовитые коллеги, она неоднократно умудрялась обходить их на выставках, показывая просто выдающиеся результаты! Уверена, что, объединив ресурсы оранжереи Вейлеронских и ее мастерство, вы сумеете добиться ошеломительного успеха! Моя мама о ней очень, очень высокого мнения! – с невинной улыбкой заключила супруга братца Виторика.

И я с отчетливой ясностью поняла две вещи: во-первых, тэя Керолайн эту эссу Томпсон наверняка терпеть не может.

Во-вторых, красный драконий клён тэя Оленна вдовствующей герцогине Вейлеронской так и не простила.

Морскими эти покои звались не просто так, и декорированные в бело-голубых тонах было вовсе не главной из причин. Если подойти к окну в любой из комнат – в спальнях, или в кабинете – открывался вид удивительной красоты: Пограничные горы, вписанные в морской пейзаж.

Море открывалось внизу, под самыми стенами замка, и катило пенные волны, несло на их беспокойных спинах корабли и лодки, и влажный ветер приносил запахи йода и водорослей.

И Гленси, видневшийся с этой стороны, казался плавучим городом из древних сказок…

Я потянула за шнур и задернула шторы.

Матушка всегда была сильна в искусстве иллюзий, и теперь спешила продемонстрировать это мужу дочери, давая понять, что его жена пусть и бездарна, но хорошей крови, и способна родить одаренных детей.

А может быть, я просто пристрастна, и ищу дурное там, где его нет.

По стенам были развешаны мои собственные вышивки с морской тематикой, и в этом я тоже увидела демонстрацию и умысел, хотя это уж точно – моя глупая мнительность.

Матушка пришла, когда две служанки, смутно знакомые с детства, заканчивали помогать мне со сборами к ужину.

– Что ж, – сказала она, когда мы с ней под руку плавно и чинно направились к парадной столовой. – Ты молодец уже хотя бы в том, что выжила Керолайн.

Изумленная столь вольным толкование фактов, я взглянула на матушку, но мое негодование пропало впустую.

– Поверь, жизни бы она тебе не дала, не с её характером, – похлопала она меня по руке. – Но теперь тебе следует развить успех и закрепить свое положение рядом с мужем! А ты? Что делаешь ты?

Я всё больше понимала, что не понимаю, о чем мы сейчас говорим.

– О, я помню о планах твоего отца и том, что он забил тебе голову этой чушью! – небрежно продолжила герцогиня Аласская, шествуя по своему дому(?), – Артефакт замка Лунь, и прочие глупости. Поверь мне, это всё полная ересь. Артефакт нужен для обороны замка – отлично, верни его домой. Но прочее – это просто безумие! Открыть правду о себе всем и позволить себя отослать?! Тебе, наоборот, следует позаботиться о том, чтобы твой муж никогда, никогда не узнал этой правды, и больше думать о том, чтобы быть ему хорошей женой и всячески ублажать. Бери пример с Оленны. Виторик от нее без ума! Она всегда приветливо улыбается и со всеми мила – и её все любят. А ты? Что за кислая мина, позволь спросить моя дорогая?

Гневно трепещущие ноздри выдавали глубину переживаний моей матушки, с которыми она загоняла в меня раскаленные иголки своих слов.

– Я представляю, что тебе сказал твой отец. Что после развода для тебя всё будет по-прежнему. Но он мужчина, и он просто не понимает, что такое для женщины – развод. Твоя жизнь изменится, моя девочка. Ты станешь парией, тебя больше не будут принимать в свете, и никогда не пригласят ко двору – и это лишь малая часть последствий.

Она остановилась, взяла мои руки в свои, и, проникновенно глядя в глаза, грустно сказала:

– Поверь мне, я лишь забочусь о твоем положении, родная…

И кто-то другой, измученный всем, что творится вокруг, и бесконечно уставший терпеть, ответил ей вместо меня:

– О моем положении – или о своем, матушка? Что станется с вашим положением и статусом, если ваша дочь разведется, и свет узнает, что она – ведьма?

Холод взгляда тэи Эмелисы был куда гуще холода зимней ночи за окном.

– Что ты себе позволяешь, девчонка?

Я не нашлась, что ответить на этот вопрос. А действительно, что я себе позволяю: защищать себя? Говорить с ее светлостью открыто?

Что я себе, наконец, позволяю?

– И что дурного в том, что я беспокоюсь о своем будущем? – ледяным тоном продолжила тэя Эмелисса. – От этого всё, что я тебе сказала, не перестало быть правдой.

Я продолжала стоять молча и смотреть ей в глаза. Ее светлость сильнее стиснула мои пальцы:

– Послушай доброго совета, дочь, – спокойно и властно произнесла она. – Твой отец уже не молод, и после него герцогом Аласским станет твой брат. Твой развод, если он случится, ударит и по нему тоже, и по его жене. Как ты думаешь, девочка, он будет очень тебе за это благодарен?

Я думала о том, что за весь разговор матушка ни разу не назвала меня по имени.

Ужин прошел сложно: мне кусок в горло не лез, и я разделывала ножом и вилкой поданные блюда на мелкие кусочки, не видя толком, что это, и абсолютно не ощущая вкус. Обеспокоенный взгляд отца и строгая холодность матери спокойствия мне не добавляли. Лис, сидевший рядом, тоже смотрел на меня куда чаще, чем того требовала беседа. Он провел с отцом весь день (в какой-то момент я даже заволновалась, не решил ли папенька потерять родового врага в каких-нибудь катакомбах), и мы едва ли перекинулись парой слов, пока собирались к ужину. Присутствие Анабель и герцогского камердинера не располагало к беседам.

Но я все равно была рада его видеть, хоть и по-прежнему не имела ни малейшего представления, как себя с ним вести. И сейчас я то и дело ощущала на себе его взгляд, но ни разу не подняла глаза в ответ.

Братья старательно делали вид, что всё хорошо, и им не привыкать ужинать за одним столом с Вейлероном. Только Виторик смотрел на меня испытывающе.

Из-за стола я сбежала, как только это стало прилично. Прямо объявила, что желаю походить по дому детства, испросила у мужа дозволения и ушла. Алиссандр оное дозволение дал без восторга, и мою руку в своей задержал при поцелуе так, что пришлось почти вырывать, но… мне нужно!

Правда, долго ходить по замку не стала, только погладила по пути старые камни, утешая – я тебя люблю и помню, и мы еще весело проведем время, но потом, потом…

Тройка коридоров, неприметная дверь, и привет, свобода!

Зима-зимой, но до избушки Рискин у самой замковой стены проскочу, не замерзну!

Ричард, перехвативший меня у самой заветной цели, стал досадной неожиданностью.

– Ваша светлость. – Он склонился в предусмотренном этикетом поклоне, и меня кольнуло обидой.

Вот от Ричи, от человека, который на пару с Виториком знал о доброй половине моих проделок, и треть из них утаил от грозного родительского ока, от того самого Ричи, который однажды каялся, что не уследил за мной, и все то время, пока ее светлость распекала нерадивого бастарда своего мужа, загораживал широкой спиной портьеру, за которой я пряталась, от Ричи, учившего меня таскать щенков на псарне так, чтобы им было не больно – от него я такого не ожидала.

– Низанием, – единокровный брат, поняв мою реакцию, поправился, едва заметно улыбнувшись. – Отец просил сказать тебе без лишних глаз и ушей, что хотел бы завтра до обеда прогуляться с тобой по Соколиной Галерее, – и снова его губы дрогнули в быстрой улыбке. – Если у вас, тэя, нет других планов!

Я вздохом обозначила своё согласие.

Значит, поговорить с отцом без свидетелей раньше не удастся…

Ричи шагнул вперед, и мне на плечи опустился его теплый сюртук, и пока я растерянно хлопала глазами, брат поклонился и отступил, растворившись в тенях – глава разведки Алассов уже на протяжении добрых пяти лет явно не испытывал сложности с маскировочными заклинаниями.

Погладив плотную ткань, я нырнула за дверь.

Путь был привычный и давно знакомый – вот только в этот раз он окончился ничем. Рискин не оказалось дома.

Это стало последней каплей.

Я так хотела её увидеть, так надеялась на встречу! А матушка Рискин даже не сочла нужным быть в замке на время моего приезда.

Долгую минуту, я стояла перед закрытой дверью вдыхая через нос, выдыхая через рот, пытаясь, стараясь не…

А потом, круто повернувшись на каблуках, не думая ни о чем и ни чуя под собой ног, припустила к русалочьему озеру.

Это озеро не замерзало зимой. Зимы для него не существовало, а берега поросли зеленой травой и цветами.

Кусочек лета.

Они почувствовали мое приближение и показались из воды раньше, чем я дошла до берега.

– Что случилось с тобой, девочка? – спросила меня старшая.

Я с присвистом вдохнула воздух и просто разрыдалась.

Не знаю, как так вышло, что я не услышала шаги и не почувствовала чужого приближения. Удивленно моргнула, когда молчаливо присутствующие владычица озера и ее свита вдруг без плеска ушли под воду, будто их и не было, и тут же за спиной прозвучало облегченное:

– Нашел.

Я зажмурилась и, не оборачиваясь, торопливо вытерла щеки, понимая, что это совершенно бесполезно. Глаза зареванные, нос опухший…

В груди ныло – болезненно, тянуще – а при его появлении еще и кольнуло.

– Простите, если заставила вас искать меня, ваша светлость, – произнесла я, по-прежнему не оборачиваясь. – Я… я сейчас вернусь. Мне… мне нужно…

Я еще судорожно подбирала слова и оправдания, которые заставили бы мужа вернуться в замок и оставить меня дальше оплакивать свою несправедливую судьбу, превращая озеро в море на радость русалкам, когда мне на плечи легли твердые ладони.

Сжали, развернули меня и, прежде, чем я успела возмутиться, отстраниться или хотя бы отвернуться – вот еще, демонстрировать ему лицо все в красных пятнах! – прижали к широкой груди.

На груди было тепло, уютно и удобно прятаться.

Но я все же уперлась ладонями в попытке отодвинуться.

И не надо меня жалеть! И обнимать не надо!

Пожалеть я и сама себя могу, чем и занимаюсь! А от объятий только хуже. Это сейчас ты обнимаешься. А потом будет как с Нитой: «Вы можете идти собирать ваши вещи. После вас сопроводят в герцогство Аласское».

А Лис неожиданно выпустил, не стал удерживать силой.

Я покачнулась, сделав шаг назад, и против воли встретилась с ним взглядом. И почему-то не смогла отвести глаза.

– Хочешь, мы уедем? Хочешь – прямо сейчас?

Мой муж смотрел на меня без осуждения и без обиды. Спокойно. Тепло. Так тепло, что у меня от этой теплоты снова щипало глаза.

– Так нельзя, – только и смогла шевельнуть губами я. Нельзя. Неприлично. Возмутительно. Оскорбительно. Нельзя взять, и укатить среди ночи из замка, который я считала домом, но который больше им не является. Нельзя взять и махнуть рукой на приличия и правила. Нельзя…

– Можно, – уверенно отозвался Алиссандр. – Скажи, что ты этого хочешь, и я отдам распоряжение. Ты хочешь?

– Я… – холодный воздух застревал в горле, слова терялись. – Я не знаю… Нет, не хочу.

Мысли наконец вынырнули из зыбкого болота самокопания и нащупали твердую почву – нельзя, я так еще и не поговорила с отцом.

– А чего ты хочешь? – Муж сделал шаг вперед, снова сокращая дистанцию между нами.

Чего я хочу? Перестать ежеминутно бояться разоблачения. Перестать чувствовать себя виноватой за то, что родилась такой. Я ведь не виновата! Я этого не хотела, не просила! Я не должна была такой родиться! Я должна была родиться обыкновенной тэйрим, родовитой магиней. Удачно выйти замуж и жить долго и счастливо.

Например, с тобой. Ведь у нас могло бы получиться долго и счастливо. Ты хороший, Лис, ты добрый и чуткий. Строгий, но справедливый. Такой взрослый, в отличие от меня, но умеющий быть мальчишкой…

Если бы только не…

Губы снова задрожали, слезы градом покатились по щекам.

– Боги, Ниса… – Лис выдохнул это, уже сгребая меня в охапку, на этот раз не терпя возражений, впрочем, на этот раз я и не возражала. – Ты мне сейчас душу наизнанку выворачиваешь своими несчастными глазами. Я поклялся перед богами, что я буду защищать тебя, и я буду, слышишь? Даже от твоих треклятых родственников. И если ты не перестанешь из-за них рыдать, мы уедем.

Он обхватил ладонями мое лицо, поднял его и принялся целовать, не только губы – а все лицо, глаза щеки, лоб. Он осушал соленые капли, ловил их губами, и потом я ощущала вкус собственных слез на языке.

Голова закружилась. Я цеплялась за него и ловила, пила эти поцелуи, пьянея от них, как от вина.

Что будет, если я скажу ему сейчас?

Посмотрю в глаза и скажу: «Я ведьма, Лис».

Да-да, та самая угроза благополучию твоего замка и его обитателей.

Повторишь ли ты сказанные только что слова?

Я отстранилась, посмотрела ему в глаза…

И не смогла.

Опустила ресницы, потянулась всем телом к нему за новыми объятиями и поцелуями.

Пройдоха со всей это правдой!

Он спросил, чего я хочу – я хочу вот этого. Пока еще могу – хочу.

– Остановись, – опомнилась я, когда за спиной оказался шершавый ствол дерева, а поцелуи перетекли с лица на шею и ниже, а руки и вовсе поползли под одежду.

– Зачем? – хрипло выдохнул мужчина и чувственно прихватил губами полушарие груди, от чего я едва не застонала в голос. – Не бойся, тут никого нет.

На самом деле этот вопрос меня занимал, как ни странно, меньше всего! На самом деле, мне просто очень хотелось его раздеть, но беса с два я в этом признаюсь!

– Тут есть русалки, – возразила я.

– И что? – удивился Лис.

– Они смотрят!

– Ниса, ты не поверишь сколько нечисти вокруг подглядывает за людьми.

– Да, мы никому не расскажем, – вмешался в разговор тоненький хрустальный голосок из-под воды.

– Только позавидуем немножко, – другой голосок.

– Ниса, может поделишься потом? – включился третий, томный и игривый. – Обещаем, вернем в сохранности!

– Ну, почти… – усомнился первый.

– Ну, живым! – поправил второй.

– Скорее всего, – вздохнул третий.

Я зло зыркнула на водную гладь и от воды повалил легкий парок, к счастью, незамеченный герцогом, а хихиканье стало чуть дальше.

– Все, я понял, почему русалки – это проблема, – вздохнул Алиссандр, но вместо того, чтобы шугануть наглую нечисть, схватил меня за руку и повел за собой в замок.

Мы крались в собственные покои, как провинившиеся дети, прячась от любых случайных взглядов. Хихикая, что те русалки, и жарко тискаясь при любой удобной и не очень возможности.

А за закрытыми дверями мы обдирали друг с друга одежду, не считаясь с застежками и пуговицами.

И мне не было стыдно.

Я не краснела и не стеснялась. Я смотрела и позволяла на себя смотреть. Я целовала и позволяла себя целовать.

У меня всегда было сплошное «нельзя». Мир, сотканный из правил и ограничений. А потом в нем появился Лис и сказал: «Можно».

И я была ему за это благодарна. Даже когда потом он меня прогонит – все равно благодарна. За то, что можно не стыдиться, можно дурачиться, можно иногда ляпнуть глупость – и он не посмотрит с неодобрением, а посмеется.

Можно дышать. Можно быть собой.

Ну почти…

Я чувствовала глубокие, сильные движения моего мужчины во мне. Я чувствовала жар его кожи, силу его мышц. Я пила его дыхание.

А потом, когда я приходила в себя после ослепительной разрядки, когда меня пристроили на широкой груди, а наши тела так и остались переплетенными – руками, ногами – я подумала о том, что я бы хотела, чтобы он успел подарить мне ребенка.

Лучше девочку, чтобы не забрал. Девочки-ведьмы никому не нужны, а я бы ее любила больше всех на свете.

Я приподнялась на локте и задумчиво изучила раскинувшееся подо мной расслабленное мужское тело. Лис поднял руку и уже каким-то привычным жестом провел костяшкой пальца по моему носу, заставив поморщиться.

– О чем ты задумалась с таким серьезным видом?

– О детях, – честно призналась я. Ну а что в этом такого? Нормальная женская мысль! – Можно мне сначала девочку?

Лис страдальчески искривил губы – опять мужественно пытается не расхохотаться, я эту гримасу узнаю из тысячи, и я профилактически ткнула локтем беззащитные ребра. Муж охнул и пробормотал:

– Не то, чтобы я как-то мог на это повлиять…

Я закатила глаза, всем видом выражая – такую малость не можешь для меня сделать! – и села, намереваясь улизнуть в ванную.

– Ниса, – герцог тоже сел и перехватил мою ладонь, разворачивая к себе. – Давай проясним кое-что. Ты понимаешь, почему я выставил твою камеристку из замка?

Я насупилась, дернула плечом, но пальцы не вырвала. И, помедлив, неохотно признала:

– Понимаю.

– Хорошо, – Лис кивнул. – Тогда, пожалуйста, пообещай, что в следующий раз, когда тебе приспичит притащить в замок ворох неведомых зверушек, ты поставишь меня в известность. И заранее, а не постфактум.

– Обещаю, – все так же хмуро вздохнула я.

– Отлично. Тогда, раз мы договорились, можешь вернуть свою ведьму, но под твою ответственность! – произнес он, и пока я неверяще светлела лицом, добавил: – Кстати, где она? Я не видел ее сегодня в замке…

– Что ж ей в Лунь делать, когда она в Антре живет и ждет, когда его светлость образумится, – с важным видом сообщила я и с визгом бросилась удирать через постель.

…Лис уснул только под утро. После жаркой, насыщенной ночи, наполненной шепотом, стонами, разговорами ни о чем и обо всем, и новыми ласками. У меня самой совершенно не осталось сил, но сон почему-то все равно не шел. Я лежала на жестком мужском плече, осторожно гладила гладкую кожу, перебирала пальцами изгибы тела, прислушивалась к ровному дыханию, и медленно уплывала, но не в сон, а в подобие странного транса.

Погруженный в ночной сумрак мир постепенно обретал небывалую ясность, а в моем сознании будто бы рассеивался затянувший все густой туман.

Потоки силы – не чужие и непокорные, а знакомые и ласкучие.

Бессмыслица старого языка в книгах обрела четкость и стройность.

И все становилось понятно.

Все мои всплески, все мои срывы. Причины и следствия. И задействованные силы.

Почему и как.

Иногда я видела все как бы со стороны, особенно ярко последние воспоминания – как например, повинуясь моей воле, незримая тень парит за плечом моего мужа в гарнизоне, отводит удар…

Как я сплю, но сила моя устала сидеть взаперти и, свободная от оков разума, она разворачивается, расправляется, устремляется ввысь, если не сама, то зелеными побегами.

И я улыбаюсь во сне.

Я выпадаю снова в здесь и сейчас, и на несколько мгновений не могу вспомнить, как дышать. А напоминает – чужое дыхание рядом и грудь, вздымающаяся под моей щекой.