Текст книги "Ботаники не сдаются"

Моей руки вдруг касаются холодные как лед пальцы Умки. Я опускаю к ней взгляд, но она всего лишь отбирает свой рюкзак, смущенно поглядывая на парочку.

– Ваня, мы с Антоном сейчас должны подойти к профессору Белоконеву, – негромко объясняет. – Это насчет студенческой олимпиады. Давай позже поговорим, ладно?

Она так просительно взглядывает из-за очков, что я соглашаюсь.

– Ладно. Но мы увидимся?

– Конечно, – пробует мне улыбнуться, но от волнения, у нее не очень получается. – Я приду на репетицию. К-к тебе.

Прежде чем уйти, я, все-таки, наклоняюсь к Очкастику и шепчу в ухо, чувствуя, как у нее горит щека.

– Катя, так и быть, я дам тебе поиграть в эту игру – в прятки, раз уж тебе так хочется, – обещаю. – Но недолго! Я не смогу, как Семен довольствоваться разговорами и редкими встречами. Мне нужно больше.

Я вижу ее в окно. Она стоит под моим домом, в нескольких шагах от подъезда, и от неуверенности переминается с ноги на ногу. Смотрит на входную дверь и никак не может решиться войти. Наше сближение определенно стало для нее неожиданностью, но здесь не университет, и я знаю, что ко мне ее привел не только танец.

Трусиха. Я не против ей помочь. День затянулся, мы оба успели соскучиться, и новое, странное чувство заставляет меня взять в руки телефон и отправить сообщение:

«Поднимайся, боягуз. Я не кусаюсь при свете дня и опасен только ночью».

Она читает его и тут же вскидывает голову вверх. Находит в окне мое лицо. Наши взгляды встречаются на долгую минуту, пока девчонка, наконец, не отвечает мне улыбкой. Входит в подъезд, поднимается на этаж, и вот уже останавливается у открытой двери…

– Привет, – я снимаю с ее плеч злосчастный рюкзак и жду – сейчас здесь нет свидетелей нашей встречи и мне интересно: насколько же нас изменило общее «вчера».

Она тоже ждет. С, мелькнувшей в глазах, тревогой и сомнением поднимает лицо…

Господи, ну что за детский сад! Я, словно голодный паук, вышедший на охоту, затягиваю ее внутрь квартиры и прижимаю к стене. Целую так, как мне хотелось весь день, чтобы до вдоха и первого стона.

– В-ва-вань, ты что? Обалдел?! – очки съехали на висок и, смущенная, Очкастик кажется ужасно милой.

– Не знаю. А что, похоже на то? – я снова нахожу ее губы – мягкие и податливые. Прохладные. И заставляю их ответить.

– Да…

Теперь она целует меня сама, с просыпающимся голодом – еще несмелым, но его невозможно спутать ни с чем. Он уже проснулся и живет в ней, и скоро захватит с головой, не оставив места робости. Она еще и сама не знает, насколько готова вспыхнуть. И не догадывается, каких усилий мне стоит на время притушить свой.

А пока… Это наши первые поцелуи и я стараюсь их запомнить. Я рад, что она пришла. Прошел всего день, а мне уже мало и хочется больше. Ладони сжимаются в кулаки, и я с тяжелым вдохом отступаю, чтобы не наломать дров.

– Ванька, ты точно сумасшедший! – смеется Умка. – Ты что, всегда такой? Неужели это со всеми… вот так?

Хитрюга, ей не удастся меня разговорить о прошлом. Да и нечего выпытывать. Не всегда, и не со всеми.

– Не помню. Ты лучше скажи: долго собираешься от меня бегать? Скоро ты сама поймешь, что это глупо. Катя? – руки тянутся к девчонке сами, и как бы я ни старался себя контролировать, я снова притягиваю ее к себе за талию – Давай попробуем? Что тебя пугает?

Она грустнеет на глазах.

– Извини. Я просто не ожидала, что ты захочешь ко мне подойти при всех. Наверное, ты прав, и это глупо, но… Что они подумают о нас? Воробышек и вдруг… Уфимцева?

– Что мы вместе.

– А мне кажется, что ты надо мной просто шутишь.

– Да мне плевать! Пусть думают, что хотят!

– А мне?

– А ты, Катя, – я вдруг становлюсь серьезным, – должна сама для себя решить: чего хочешь. Чего хочу я – ты знаешь. А теперь пойдем! – я целую ее в край губ и увлекаю в комнату. – Наши занятия никто не отменял! Не продвинемся, Женька с нас три шкуры спустит!

Проходит час, два, три… Мы честно отдаемся репетиции – шагам и поддержкам танго. Снова и снова сплетаем руки, смотрим в глаза… Сегодня мы гораздо ближе, чем всегда. Очкастик еще не раскрылась полностью, но держится смелее, и танец постепенно захватывает нас. В какой-то момент мы дурачимся и оказываемся на диване…

– Ой, Вань, кажется, мне пора!

Я с трудом отрываюсь от мягких губ. Не помню, чтобы я когда-нибудь так целовался. Как ошалелый подросток, впервые дорвавшийся до девчонки. Возбуждение звенит в теле, кровь, от желания и близости Умки, шумит в голове… Мне слишком просто все далось в жизни. Видимо, пришло и мое время пройти испытания.

– Да, – соглашаюсь, глядя, как она растерянно ищет очки и приглаживает руками встрепанные волосы. Часто дыша, торопливо застегивает воротник рубашки, которую так и не дала мне расстегнуть.

Когда-нибудь она не уйдет. Сейчас это кажется глупым, но мне хочется, чтобы осталась. Как здорово было бы познакомить ее с братом. С мамой, с Большим Боссом. Она бы им понравилась, не могла не понравиться. Наверняка Очкастик с легкостью бы заморочила голову даже Донгу, а он известный любитель наплести красивых небылиц с три короба. У меня вырывается смешок, когда я представляю с каким лицом любимец Градова, повар-китаец, проглотит эти небылицы обратно, реши вдруг поумничать с Катей. Наверняка она знает историю Китая не хуже его самого. Ей так просто лапши не навешаешь.

Какое-то время мы стоим возле ее дома, не желая заканчивать вечер. Для нас все ново и ярко, и расставаться не хочется. В хорошо освещенном дворе жилой высотки «Седьмое небо», толпится молодежь, и Умка снова смущается, но борется с собой и мне удается удержать ее руку в своей.

– Вань, скажи, – голубые глаза внимательно смотрят в мое лицо. – А если бы в тот день в «Трех китах» я не столкнула тебя в фонтан, ты бы меня заметил? Меня? Очкастика? Обратил бы внимание, как на девушку?

Я не задумываюсь. Да и что тут думать.

– Думаю, нет, – отвечаю честно. – Но зачем гадать: что было бы, если я замечаю тебя сейчас? – удивляюсь.

Но она почему-то расстраивается. Хмурится и вздыхает.

– Я так и думала.

Ее вздох мне кажется ерундой, но девушки – создания странные и, похоже, Умка не исключение.

– Да ладно тебе, Катя, – я улыбаюсь. – Если бы не фонтан, ты меня тоже вряд ли бы заметила. Случай – он на то и случай, чтобы менять судьбы людей. Здесь и сейчас я с тобой и это главное!

– А если бы ты вдруг узнал, что кто-то, допустим незнакомая тебе девушка, решила тебя в себя влюбить? Ты бы расстроился?

Я улыбаюсь: что за мысли сегодня приходят в голову Очкастику?

– Я бы посмеялся. Это невозможно, Умка! Чувства – это химия. Это что-то выше нас. Они или есть, или их нет. Нельзя за кого-то решить, по ком ему сохнуть. Человек не тумблер, его так просто не переключить простым щелчком.

– Ну, я бы не стала так уж утверждать…

– Да брось! Ты просто не знаешь, а я это вижу в своей семье! Я бы никогда не поверил в подобные глупости! Я знал много девчонок, но только от тебя у меня сносит крышу, – я притягиваю ее к себе за тонкие запястья, поднимаю их вверх и шепчу у лица. – А я ведь даже не знаю, какая ты без одежды.

Ничего не могу с собой поделать, мне нравится ее дразнить. Умка вспыхивает спичкой, ахает и закрывает лицо руками.

– Воробышек, прекрати!

Теперь ей все равно, кто смотрит на нас, и я могу обнять ее и притянуть к себе.

– А чего, Катя? Мы же не дети. Да, я все время думаю о тебе, физиологию не убить. О тебе, Умка, все остальные мне безразличны.

– Лучше бы не думал, Вань, – слышу неуверенно-горькое. – Боюсь, что я не смогу тебя ничем поразить.

– А вот это я сам решу, сможешь или нет.

– Вань, – она вновь смотрит на меня – то ли грустно, а то ли виновато. В сумерках вечера глаза блестят и точно не разобрать. – А если бы ты узнал, что на тебя поспорили?

– Поспорили? – я удивляюсь. – Как пари?

– Да. Что человек это сделал по глупости и теперь об этом страшно жалеет. Ты бы смог его простить? Человека?

Я напрягаюсь.

– Очкастик, ты меня пугаешь. Неужели кто-то посмел тебя…

– Нет, Ваня! Речь не обо мне.

– Какие-то странные у тебя сегодня вопросы. Это что, для какой-то научной статьи? – догадываюсь.

Она, как-то дергано пожимает плечами, пробуя выдавить улыбку.

– Да, что-то типа того. Я хочу узнать, пожалуйста…

– Если для статьи, тогда перестань об этом думать. Нет, я бы не простил, – уверенно отвечаю.

– Но почему? Ведь человек, может, давно раскаялся?

– Может, – соглашаюсь. – Просто есть вещи, которые простить нельзя.

POV Катя

Нельзя, и он прав. Как можно простить подобную глупость? Как можно простить, что кто-то просто взял и стер ластиком твою индивидуальность, превратив в объект для самоутверждения. В реализацию чужих планов и принципов?

Противно и стыдно. А еще тошно, что я оказалась настолько упряма и слепа. Поддалась обиде, сосредоточив мир на кончике своего, упрямо вздернутого, носа. Ведь Иван и правда для меня был всего лишь объектом спора. Вызовом. Недосягаемым Ванькой Воробышком. Почти неодушевленным любимчиком факультета, в котором за привлекательной внешностью не стоило и искать что-то, похожее на желания или чувства. Из тех, кто окружен всеобщей любовью, как броней.

О чем я думала, когда решила во что бы то ни стало ее пробить?

О себе, вот о ком. Об обиженной девчонке, задетой грубыми насмешками и о своем раздутом эго, но точно не о Воробышке и не о том, что у него есть сердце.

Катя Уфимцева – заучка-ботанша, влюбленная в цифры и формулы. Кем я была для Ивана – одной из тысячи девчонок, вот что заставило меня думать, что таким, как он, не больно. Пусть я хорохорилась и строила планы, пыталась себя убедить, что смогу – глубоко в душе я никогда не верила, что у меня получится привлечь его внимание. Или влюбить. А что еще удивительнее – влюбиться самой. По уши, по самое темечко и до последней дрожащей клеточки.

И сама не заметила, как так вышло-то?

Господи, да я еще недавно не верила, что это возможно, но у Ваньки получилось меня убедить. Это я, я оказалась готова сомневаться, а ему на самом деле было плевать, что это не Катя из салона стоит перед ним, а я – Очкастик, в кедах, джинсах и с косой. Именно меня он целовал на холме. Именно меня, как сумасшедший, у себя дома. Именно меня щекотал на диване и обнимал, пытаясь раздеть. И ни разу не прятал взгляд.

А я все сомневалась. Искала причину и ответ. А вдруг играет? А вдруг и он поспорил? Измеряла долей вероятности его симпатию ко мне. Как же легко, оказывается, низко упав самому, и другого подозревать в падении. Мерить по себе.

Противно и тошно от своего поступка, но брошенных слов не вернуть назад.

– Снежана? Можно тебя на минутку?

Я с утра – сама не своя, и после занятий поджидаю девушку на зеленой аллейке университетского парка. Она идет с подругой (той, у которой розовые пряди в светлых волосах) – красивая брюнетка в короткой юбке, и нехотя останавливается, заметив меня.

– Уфимцева? – удивленно переглядывается с блондинкой: ну да, последнее время я упорно их избегала. – Чего надо?

Грубо, но я решаю эту грубость проглотить. Поправив на спине рюкзак, подхожу ближе и останавливаюсь перед девушками.

– Нам надо поговорить, – сообщаю. – Я хочу, чтобы вы забыли о споре. Пожалуйста. Все это было ошибкой.

Им так не кажется, и я вижу это по лицам.

– С чего бы это? Ты что, внезапно поняла, что всегда была никому неинтересной ботаншей? Откуда вдруг такое озарение?

– Она поняла, что ей не выиграть, – хмыкает розоволосая. – Посмотри на нее, бедняжка бледная, как тень. Наверняка от страха сон потеряла. Снежанка, может, пожалеем мышь? – она смеется. – Хотя ты далеко зашла, Уфимцева! Кто бы мог подумать, что тебе так повезет с танцами!

Пусть смеются, сейчас мне на этот смех плевать.

– Я просто хочу все прекратить. Это глупо, девочки!

– Что именно? Быть выскочкой и подлизой? – усмехается брюнетка. Тонкие губы растягиваются, как у ехидны, и кому она может показаться красивой? – Так мы согласны – глупо.

– Я не подлиза.

– Ну-ну. Белоконеву с Крокотухой расскажи, они тебе точно поверят.

– Я…

– Вот только не надо нас посвящать в интимные подробности ваших отношений, Ка-атенька! А то стошнит еще!

Они нашли друга друга и это видно по тому, как, сказанная Крымовой пошлость их, веселит. Действительно, противно смотреть.

– Послушайте, мне все равно, что вы обо мне думаете и какой считаете. Я просто прошу вас забыть о споре. Я погорячилась и это признаю.

– Постой-постой, – брюнетка окидывает меня свысока недружелюбным взглядом. – Ты хочешь сказать, что проиграла и готова забрать документы? Я правильно поняла? Ты? Ботанша? Надежда всего универа?!

– Да, – я киваю. Неуверенно, но это точно знак согласия. – Я готова уйти из университета в ближайшее время, если вы пообещаете никому и никогда не рассказывать об этом споре.

– То есть… – Крымова вдруг догадывается. – Ваньке Воробышку?

Мое молчание заставляет ее подругу хитро сощурить глазки и пихнуть главную грымзу плечом.

– Ой-ой! Снежанка, а не влюбилась ли наша мышь в Птица? А теперь боится, что он узнает о споре и ей не поздоровится.

– Да, я думаю, Ивану будет неприятно узнать, что его выбрали предметом спора, – вынуждена признать. – А что чувствую я, это никого не касается. Особенно вас. Я очень жалею, что однажды оказалась настолько глупой и связалась с вами, для меня это само по себе наказание. Я уйду из университета, даю слово. Но прошу вас никогда не вспоминать о споре. Ведь это не трудно! – удивляюсь непробиваемым лицам. – Вы все равно получите, что хотели. Я проиграла!

Но «Мисс университет» качает головой.

– О нет, Уфимцева, не все, что хотели. Так легко ты не отделаешься. Я не собираюсь лишать себя удовольствия размазать тебя по стенке.

– Но почему?

– Терпеть не могу сопливых выскочек, которые думают, что они самые умные! Ну уйдешь ты, и что? Да ты, наверняка, найдешь способ выставить себя героиней! Нет, Мышь. Не для того мы столько ждали. Уговор есть уговор!

У меня стынет кровь от ощущения беспомощности. Я отступаю, понимая, что бледнею еще больше.

– Значит, вы… вы все равно расскажете?

– Всем, не сомневайся! Уфимцева закинула удочку на самого Воробышка! Эта новость народу понравится. Особенно, когда все узнают, как уверенно ты облажалась со своей наукой! Давай, у тебя есть неделя, ты уже получила с ним танец, осталось заставить его тебя поцеловать!

– Снежанка, ну, почему же заставить? Мы же о высоких чувствах договаривались. Он должен ее «по-лю-бить»!

Грымзы смеются, уже отворачиваясь от меня.

– В общем, дерзай, Уфимцева! Еще не все потеряно! У тебя есть время, ты даже можешь попробовать победить!

Крымова возвращается и склоняется к моему лицу.

– Ты ведь серьезный противник, правда, Мышь? Смотри, не разочаруй нас. И не вздумай сама на него вешаться! Будет только хуже!

Да уж куда хуже. Я смотрю, как девчонки уходят, и понимаю, что попала. Именно они и спор не дают мне в университете открыто сблизиться с Воробышком. Я продолжаю от него прятаться и эти прятки с каждым днем становятся настоящей мукой. Как странно, что грымзы даже не подозревают, насколько я близка к победе. Победе, которая будет мне стоить совести.

И Ваньки.

Господи, какая же я дура!

Сегодня пятница, и я уже три дня веду отсчет моей последней недели отношений с Воробышком. Последние дни мы занимались танго в студии у Жени, и я под всякими предлогами отказывалась приходить к нему домой. Я почти жду, что ему надоест и он сам откажется от меня, и тогда, быть может, ему будет не так больно все узнать. Потому что сказать ему я пыталась много раз, но всякий раз, когда смотрела в синие глаза, у меня заканчивалась смелость и включалось малодушие. Стоило лишь представить, «что» через секунду после моего признания в них отразится, каким холодом повеет… и слова пропадали и костенел язык.

Ты, действительно, боягуз, Очкастик. Трусливый, несчастный ботаник.

Я беру в руки телефон, и тут же кладу его на место. Сегодня мне плохо, как никогда. Я не спала всю ночь, не помню, как в университете прошли лекции, и не помню, как оставляла заявление об отчислении секретарю декана. Все прошло, словно в тумане. Я сама была туманом…

Воробышек поймал меня в коридоре учебного корпуса, прошептал на ухо, что скучает, и вновь запорхали, приунывшие было, бабочки в животе. Не знаю, заметил ли кто-то, как он лизнул мою щеку и куснул за мочку уха. Но я услышала обеспокоенное: «Ты чего такая хмурая, Очкастик? Дождись вечера. Обещаю поднять тебе настроение!»

Дождись…

Как это у него получается? Я только что была под тяжестью собственных мыслей, а вот уже улыбаюсь, глядя, как он пятится вслед за друзьями – красивый улыбчивый парень. Высокий, широкоплечий и синеглазый Ванька Воробышек, мечта всех девчонок. С некоторого времени, не замечающий никого, кроме меня. Я это знаю, мне не нужны доказательства, потому что чувствую все в прикосновении его губ и рук.

Моя мечта, которая совсем скоро может разбиться о правду. И почему-то плевать на карьеру ученого и международные олимпиады. На собственное будущее физика-теоретика, на доклады и планы покорить мир. Сейчас для меня куда более важным видится не потерять доверие одного человека.

Я должна все рассказать, каким бы ни был итог разговора. Все равно Ванька обо всем узнает, и если не от меня, то будет только хуже. Вот только бы набраться смелости и духу ему признаться…

Время близится к вечеру, и сердце трепещет от радости скорой встречи, а еще от ожидания, чем этот вечер для меня сегодня закончится. Я нахожусь дома в своей спальне и с третьего раза все же решаюсь отправить Воробышку сообщение:

«Привет, Звездочет».

«Привет, Умка».

«Вань, нам надо поговорить».

«Я уже выезжаю за тобой. Жду внизу!»

«Вань, а если мы сегодня пропустим танго?»

«Устала? К черту танго! Но программа вечера за мной… Стоп!»

Он набирает меня на сотовом, и я слышу волнение в его голосе:

– Катя, ты не заболела? Все хорошо?

О, Господи! Ну почему, почему Ванька не оказался черствым и неприятным типом?

– Нет, все хорошо, Вань! Просто мне очень нужно с тобой поговорить. Я хочу тебе кое в чем признаться и объяснить.

Мысли парней и девушек точно различаются орбитами, потому что Воробышек вдруг хмуро спрашивает:

– Это все Семен, да? Это он тебе не дает покоя? Я же чувствовал, что ты расстроена.

– Что?

– Катя, я обещал, что сам с ним поговорю. Пусть не облизывается на тебя, если хочет жить! И не донимает. Черт! Как мне его найти?

Ну, в отношении Семена я его уж точно могу успокоить и навсегда закрыть эту тему.

– Вань, ты можешь ко мне прийти? Домой?

– Он что, сейчас у тебя?! – в голосе Воробышка внезапно слышатся напряжение и холод, а совсем не смущение оттого, что я впервые позвала его к себе.

Только от этого холода становится не зябко, а приятно на душе, и я не могу сдержаться и не пошутить, глядя, как мохнатый Сёма замер в террариуме, наблюдая за мушками – своим обедом:

– Ну, да. Сидит, молчит и, кажется, хочет кое-кого убить.

– Конечно. Я сейчас буду!

Старших Уфимцевых дома нет, Светки тоже. Лялька с Котэ надежно заперты в своем склепе и под звуки рока, наверняка, медитируют над какой-нибудь чакрой. Один Волька крутится у ног, виляя хвостом, когда я слышу звонок в дверь и спешу открыть ее своему гостю.

– Привет, Вань. Входи, пожалуйста! – приглашаю парня войти. – Родители в гостях, мы дома с Лялькой и с Котэ, так что познакомиться не получится. Извини, что я нарушила наши планы.

– Не страшно.

Воробышек непривычно серьезен и насуплен, и входит в квартиру широким шагом. В его руке два мотоциклетных шлема и он откладывает их в сторону, по-охотничьи оглядываясь по сторонам.

– Здравствуй, Катя, – почему-то включает официоз и, конечно же, задает вопрос в лоб: – Где он?

Я еще не видела Ваньку таким Отелло, это странно и непривычно. Он даже не видит мою улыбку. Я пожимаю плечами и показываю кивком в сторону своей комнаты.

– Он в моей спальне, как всегда.

– Где?! – сглатывает Ванька.

– В спальне. Он там живет. Пойдем!

Я беру Воробышка за руку и, пока с ним не случился шок от моей «тайной жизни с другим», завожу в свою спальню.

Комната довольно уютная. Здесь есть много чего. Встроенная мебель, телевизор, кровать, кресло, шкаф с книгами, компьютерный стол. Здесь есть весь набор для жизни девушки, а в любимых вещах – оттиск моей души, но нет парня, и Воробышек, войдя, удивленно озирается.

– Не понимаю… Катя, он что, спрятался?

– Не совсем. У него ужасный характер и он не любит незнакомцев. Но сейчас он в полной боевой готовности, так что пообещай не делать резких движений. Он, конечно, страшный, но ты для него страшнее.

– Вот насчет резких движений – не уверен, – хмурится Ванька. – Не нравится мне все это. Эй ты! – обращается к невидимому сопернику. – Выходи, давай! Будь мужиком, в конце концов! Катя, у тебя здесь что, есть балкон?!

Мне ужасно смешно. Нет, ну правда, судя по Ванькиному виду, еще чуть-чуть и он полезет искать за шторами, но я заставляю себя сказать серьезно. Потому что шутить с Сёмой чревато, а я действительно намерена их познакомить.

– Ваня, сядь, пожалуйста, – подвожу и усаживаю Воробышка на кровать. – Все, хорошо, ты сейчас его увидишь, просто посиди смирно…

– Чего?!

– Иначе он может тебя укусить!

– Что?! Кать, не смешно! Это мы еще посмотрим, кто кому и чего откусит! Тьфу! Оторвет!

– Глаза закрой!

Ванька упирается и мне приходится поцеловать его в губы. Я чувствую их напряжение, но они отвечают, и руки парня тут же оказываются на талии…

– Катя…

– Подожди! – я отстраняюсь и подхожу к террариуму. – Не открывай! – прошу, аккуратно доставая из него Сёму.

Мне пришлось прервать его охоту за мушками и паук настораживается. Я пересаживаю его на ладонь – мохнатое чудо размером с блюдце, а затем, аккуратно на одно из колен Воробышка.

– Ваня, – наклоняюсь к парню и шепчу на ухо, – ты главное не пугайся, я с тобой! Можно смотреть!

Но на всякий случай оставляю теплые пальцы лежать на шее Ваньки.

– Катя, ты меня сегодня с ума сведешь своими тайна-ик! – ми.

Паук красивого бархатистого цвета оттенка «венго» с оранжевыми пятнышками на коленцах и угольками четырех пар эбонитовых глаз. Взрослый самец. Воробышек вздрагивает, и Сёма воинственно поднимает две передние лапки.

– …Твою ж… мать!

Надо отдать парню должное, он остается сидеть на месте, и я понимаю, что испытание на смелость Иван точно прошел. Не могу удержаться и снова целую парня в щеку. Сейчас она гладкая, а в университете была колючая. Он, как всегда, побрился и вкусно пахнет морем и хвоей.

– Это Сёма, – говорю тихо. – Мой домашний питомец – красавец мужчина. Другого Семена в моей жизни нет.

– Но я не понимаю…

– Ты так внезапно спросил меня о парне, что я не смогла придумать имя и сказала первое попавшееся, которое повторяю каждый день.

– Но как же голос? Я ведь сам слышал?

– Это был Костик – Лялькин ухажер. Он видел меня в ту ночь, когда я выбиралась из дома к тебе, вот и позвонил узнать: где я и что со мной. Честно, Вань.

– Гот, что ли? Который тощий с патлами и похож на девчонку?

Что ж, это правда. Именно таким все и видят Котэ, но все равно я чувствую обиду за Сердюкина.

– Вообще-то, Костик очень хороший и настоящий друг. Это у него парик. Его недавно обстриг старший брат – он у него редкий придурок и терпеть не может нашу Ляльку. А для Ляльки увлечение готикой сейчас до ужаса актуально, вот Костик и терпит, как истинный рыцарь причуды своей дамы. А так – он обычный старшеклассник, не смотри, что в парике. Мы его с детства знаем.

– Значит, у тебя на самом деле и не было парня?

Я снимаю Сему с колена Воробышка и возвращаю паука в террариум. Вытираю руки влажной салфеткой, чтобы не оставить на коже раздражающих волосков, и откладываю ее в сторону. Ванька тут же вскакивает с места.

– Постой, Очкастик! К черту Костика! Я тут чуть с ума не сошел, а это был всего лишь… паук?!

– Осторожно! – я поворачиваюсь и угрожающе наставляю на парня палец. – Паук-птицеед! Так что лучше его не злить, Птичка!

Я улыбаюсь, глядя в растерянное синеглазое лицо Ваньки, но, вернувшиеся мысли, вдруг заставляют эту улыбку померкнуть. Я вспоминаю, о чем хотела с ним поговорить и почему позвала.

– Нет, у меня никогда не было парня и не было отношений, но ты уже и сам наверняка догадался. До тебя, меня всегда интересовала только учеба и будущие открытия. Если честно, ты первый, Вань, кто обратил на меня внимание. Точнее, не совсем ты и не совсем сам.

– То есть? Как это?

От волнения пальцы сцепляются в замок, но этого мало, и вот уже руками обхватываю себя за плечи, пытаясь укрыть свой стыд.

– Понимаешь, об этом я и хотела с тобой поговорить. Хотела тебе признаться, как все получилось…

– Стоп! Стоп! – Ванька останавливает меня. Всего секунда и он легко расплетает узел из моих рук, которым я только что себя опутала и оказывается прижатым ко мне. – Кать, я впервые к тебе пришел и даже конфет не купил. Черт, так неудобно! Ты наверняка думаешь, что я жлоб.

– Что? – я удивленно моргаю, не понимая, о чем он.

– А ведь у меня кое-что есть для тебя. Но я ни о чем думать не мог, только о проклятом Семене! Очкастик, – он наклоняется к виску, – не шути так больше, договорились? У меня, оказывается, буйная фантазия и никаких тормозов. Могу и дел натворить сгоряча. Ум-м, – он протяжно стонет, зарываясь носом в волосы, – как ты пахнешь сегодня. Что это за запах? Похоже на черничный десерт.

– Ваня, погоди…

Но Воробышек отстраняется и хмурится.

– Что, кто-то умер? Или заболел? – спрашивает всерьез.

– Н-нет.

– Ну и отлично. Терпеть не могу всякие признания! Очкастик, давай не будем. Сейчас ты скажешь, что у тебя нет на меня времени. Или, что, начитавшись книг, ты представляла себе отношения с парнем совсем не так. Ты у меня умная и способна додуматься до чего угодно!

Он притягивает меня к себе крепче и с усталостью в голосе признается сам:

– Катя, если бы ты знала, как мне надоело.

– Н-надоело? – последнее слово отзывается в сердце холодом.

– Твой страх. С той ночи на холме ты так и не сняла запреты и продолжаешь отгораживаешься от меня, я чувствую. Я думал, все дело в бывшем парне, но получается, что ты меня стесняешься.

– Я тебя не стесняюсь, ты что! – изумляюсь.

– Тогда нам нужно перестать себя вести на людях так, словно мы чужие. Это университет, в нем полно парочек, и если кто-то увидит еще одну – мир не рассыплется. Черт, да меня на части рвет от того, что я не могу никому показать, какую девчонку себе отхватил! Хожу по коридорам, как призрак, высматривая своего Очкастика. А он все прячется и прячется.

Ванька смеется, заставляя меня шутливо его пихнуть.

– Эй, перестань! – ну вот, я снова румяная, как рождественский пряник и этого не скрыть. – Нашел красотку. А может, я за тебя переживаю. Как ты будешь жить без табуна девчонок?

– Кать, давай, наконец, поставим точку. Прямо сейчас! Мне двадцать один год, а не шестнадцать, и я хочу быть с тобой. На людях, без людей, да где угодно, мне все равно!

Господи, ну что на такое ответишь? И снова эти глаза синие, и губы на губах в долгом поцелуе.

– Ты – как хочешь, – продолжает Воробышек, когда за вздохом, наконец, меня отпускает, – а я действую. Собирайся! К черту танго, на тебя отлично влияет природа, вот и поедем, подышим воздухом!

– Куда?

– На речку, в лес – помнишь, я тебе говорил о месте, где мы часто бываем с ребятами. Наши как раз сегодня собрались с ночевкой в палатках – погода стоит отличная. Будут костры, песни под гитару и шашлыки. Ну и парочки, само собой. Пора мне тебя явить миру.

– Но, Вань, я не могу так быстро! Что, п-прямо сейчас?!

– У тебя нет спортивного костюма?

– П-почему это? Есть.

– А больше ничего и не нужно. Родителям твоим я сам позвоню – отец меня знает. И все необходимое тоже возьму. Ну, беги! Чего стоишь? – он разворачивает меня лицом к шкафу и подталкивает. – Одевайся! Нам еще в Черехино заехать надо, взять машину и вещи.

– Ага!

Я послушно направляюсь к шкафу, но вдруг, споткнувшись, останавливаюсь, сжав пальцы на поясе халата. Поворачиваюсь к Ваньке.

Он плюхается на мою кровать и упирает плечи о стену. Закидывает руки за голову, не сводя с меня глаз.

Он что, на самом деле собрался здесь сидеть?!

– Вань, чтобы с тобой поехать мне нужно переодеться, – говорю осторожно.

– Согласен, мы это решили. И?

– Ну, как бы, – я в растерянности кусаю губы, – ты здесь и можешь меня видеть.

– Правильно, я здесь. В твоей комнате, – улыбка у парня ползет в стороны, как у чеширского кота – довольная, но голодная. Он страшный симпатяга – Воробышек, и я не могу не ответит тем же. – Мне нравится, Очкастик, что ты это понимаешь.

– Ну, хоть глаза закрой, Жук! – пробую возмутиться.

– Зачем? Я этого события месяц ждал. И не подумаю! Ну, давай же, Катюш, начинай, я весь внимание. Покажи себя, а то я скоро в монаха превращусь! Думаю, я заслужил хорошей встряски!

Раздеться? А точнее, переодеться на глазах у Ваньки? От этой мысли у меня учащается дыхание и покрывается пятнами грудь. Он точно меня сведет с ума! Если не чувством вины, то степенью внутренней свободы – тем, как просто он говорит и чего хочет. Но, это же и вправду несложно. И не должно быть стыдно. И вполне нормально между двумя людьми, которых связывают чувства, сильнее дружбы. Ну, не убудет ведь от меня! Я только что из душа, белье на мне, конечно, не дизайнерское, как у Светки, но тоже вполне себе симпатичное. Обычный светлый бюстик и белые бикини с широкой резинкой, на которой написано «Kiss Me please»…

Еще двадцать минут назад мне совершенно точно было плевать на надпись.

О, боже!

Я выдыхаю, как перед прыжком, но это действительно похоже на погружение под воду. Под толщу новых ощущений, в которых всего мало: и воздуха, и пространства, и времени.

Ванька смотрит внимательно, но я вижу, что его улыбка пропала, а дыхание заметно участилось. Что происходит? Ведь ничего не случилось. Он продолжает полулежать на кровати, а я все еще стою в халате, но что-то между нами определенно происходит. Меняется, сокращая расстояние и делая нас ближе.

Я отворачиваюсь к шкафу, открываю створки и нахожу футболку и костюм.

Бег по утрам и рассчитанные калории сделали свое дело и мое тело изменилось. Не так, как хотелось бы, но у меня определенно появились попа и грудь. Последняя небольшая, но, судя по конституции всех женщин Уфимцевых – в будущем мне точно, насчет ее отсутствия, переживать не стоит.

Я развязываю пояс халата и откладываю его в сторону. Снимаю с плеч и сам халат, достаю вешалку и убираю его в шкаф. Осталось надеть костюм.

Ну вот, ничего страшного. Я так делаю каждый день, подумаешь. И белье по утрам надеваю на голое тело. Все это мне привычно и знакомо.

Сначала кожу обдувает, словно легкий ветер, а потом за спиной раздается хриплое: