Текст книги "Ботаники не сдаются"

– Умка, повернись.

А вот это уже слишком, и я бросаю поверх плеча:

– Обойдешься, Звездочет! – но не успеваю сказать, как дверь в комнату стремительно распахивается и вбегает Лялька.

Сестра останавливается посередине спальни и возмущается, чуть не плача.

– Кать, сделай за меня домашку для репетитора! Эта старая мегера достала своими заданиями! А мама сказала, пока не сделаю, я не могу пойти с Котэ в кино! А сеанс уже через час, мы этот фильм с Сердюкиным целый год ждали! Ну, Ка-ать!

Лялька не сразу замечает развалившегося на кровати парня, а потому успевает капризно топнуть ногой. Но, наконец, ее рот открывается от удивления, когда она видит Ваньку и медленно переводит изумленный взгляд с него на меня, стоящую перед ней в одном бикини.

Бедная Лялька, для нее это точно шок.

– П-привет. А что это вы тут делаете?

Я давно повернулась на голос сестры и замерла, не зная, что сказать. Дело спасает Воробышек. Он садится в кровати и хмуро сдвигает брови.

– Ты кто? Дочь сумерек или исчадие ада? Отвечай!

– Я Оля, – растерянно бормочет Лялька.

– А я – Ваня. А теперь, когда познакомились, кыш отсюда, Оля! И в следующий раз входить только по стуку, поняла?

– Д-да.

– Я сегодня Катю забираю, так что никаких заданий и старых мегер, у нее выходной!

Лялька тенью выскальзывает в дверь, тихо притворив ее за собой, а я закрываю лицо ладонями. Смеюсь, потому что… ну что еще остается делать?

– Ванька, ты сошел с ума!

– Ничего, пусть привыкает, что у ее сестры есть своя жизнь и своя территория. И парень, который эту территорию охраняет. А если бы мы с тобой занимались не вуайеризмом, а любовью? Знаешь, тут и про дверь запросто можно забыть!

– Чем? – я изумляюсь такой откровенности, а сердце пропускает удар.

Ванька встает и подходит ближе. Встав передо мной, берет в руки косу, которая лежит на плече, и медленно ведет по волосам ладонью вниз, задерживая пальцы у моей груди. Он значительно выше меня и я чувствую у виска шепот горячих губ, которые опаляют кожу пламенем. Так же, как грудь – легкое прикосновение костяшек пальцев.

– Черт, детка! Ты меня завела. Я теперь буду думать о тебе все ночи, обещаю. И не только думать, – он шепчет это в ухо, прижимая меня к шкафу. – Ты ведь понимаешь, о чем я, Умка?

Что? Да уж, Воробышек за словом в карман не лезет. Скромность – не его добродетель. Да он для меня сплошной стресс!

Я хватаю с полки первую попавшуюся футболку, комкаю ее и, хохоча, запускаю в грудь отшатнувшемуся парню.

– Ах ты, пошляк! – гляжу на довольно скалящуюся физиономию и запускаю еще одну. – Не понимаю, и понимать не хочу!

– Врешь!

Но он тоже смеемся, а затем наши губы встречаются. Надолго. До тех пор, пока тяжелое дыхание не заставляет сделать один вдох на двоих. Сегодня мы зашли дальше, чем всегда, я ощущаю жесткие от желания ладони на голой спине и вижу по Ванькиному взгляду, как тяжело ему их от меня оторвать.

– А теперь одевайся, Очкастик, пока я тебя не съел! Лучше уж подожду на улице!

POV Воробышек

Вот это встряска! Всего хватило с лихвой! Как только не заорал, когда увидел на себе чертового паука – не знаю. Кажется, сердце остановилось от взгляда домашнего питомца.

Ну и Очкастик, с ней не соскучишься. Мелкая любительница провокаций, террариумов и огромных пауков. И белых бикини, м-да. Я не шутил, когда говорил, что бессонные ночи мне обеспечены. Но мне все нравится. Нравится эта, ни на кого не похожая, девчонка с линией гордых скул и упрямым ртом. Ум в глазах в сочетании с просыпающейся сексуальностью – определенно мой коктейль. Хоть бы удержаться и не разбудить все это в ней раньше времени. Но удержаться сложно, когда понимаешь кожей: она сама хочет и отзывается. Увидеть ее без одежды в закрытой комнате было неожиданным подарком, и я его оценил. Длинные ножки и аккуратная попа вызвали жар в паху и, если бы не сестра…

Спасибо Ляльке, остудила пыл.

Я жду ее на улице и встречаю с улыбкой – моего горячего ботаника, вдруг зардевшуюся при взгляде на меня. Катя Уфимцева – вкусный орешек, и я еще раз напоминаю себе, что надо бы держать свои загребущие руки подальше. А вот ее руки – нежные ладони с тонкими пальцами – встречаю на себе с радостью. Мне это просто нравится, без всяких мыслей. Я, спортбайк и она – крепко прижавшаяся к моей спине Умка.

Так вот, значит, как оно: чувствовать свою девчонку?

Мы пролетаем город, Новотрипольское шоссе, и едем знакомой дорогой в Черехино – загородный элитный район частных коттеджей. Проезжаем центральную улицу с дорогими особняками и машинами, дома заканчиваются, и впереди раскидывается зеленый парк загородного поместья Романа Градова – негласного хозяина города, – огражденный высоким кованым забором и ельником. Подъезжаем к главным воротам, возле которых нас встречает охрана.

Очкастик напрягается. Сильно. Мы уже остановились, но девчонка не отпускает меня, продолжая крепко держать под грудью.

– Ты правильно думаешь, Катя, что это неспроста. Здесь живет Большой Босс – страшный мужик. Во всяком случает, я могу так судить, зная, как его все уважают и боятся. Как думаешь, если я предложу ему тебя украсть и сделать на тебе состояние, он согласится? Ты же у нас будущий светоч науки, а в этом месте так легко замести следы.

Вокруг нас тихо, ни души. Охрана, завидев меня, уже распахнула ворота… Я сегодня прошел проверку ревностью и Сёменом и не могу удержаться от ответной провокации.

Но напугать Умку не удается.

Она обнимает меня за шею и говорит вполне спокойно, со знакомой рассудительной ноткой в голосе.

– Идея неплохая, Звездочет, но ты заведомо прокололся на звонке моему отцу. Он знает, где я и с кем. И, если я ему сегодня еще три раза не перезвоню, он не на шутку рассердится и оторвет за меня уши не только тебе, но и твоему страшному Большому Боссу. Будет Босс еще страшнее – без ушей-то! Вань, – спрашивает Очкастик, – а что мы тут делаем?

На этот раз решаю ответить честно:

– Приехали взять вещи, необходимые для ночевки в лесу. Палатку, спальники, еду, ну и тачку. Не переживай, своей у меня нет, зато есть права! Здесь живет моя семья, Катя. Мама.

– Она здесь работает? – удивляется Умка. – Так далеко от города!

Да, поместье Градова впечатляет размахом. Такого точно в журналах не увидишь. По крайней мере, пресса о подобных имениях предпочитает молчать.

– Ну, не совсем. Она у нас здесь жена хозяина.

На этот раз Умка изумляется.

– Ничего себе! То есть, ты хочешь сказать, что вот это все – дом твоего…

– Отчима, Очкастик! – сообщаю я ориентиры. – Он нормальный мужик на самом деле и мы с ним ладим. Просто я не люблю распространяться о нашем родстве. Не хочу, чтобы люди видели не меня, а фамилию Градов. Ладно, поехали!

Я завожу мотор, с ревом стартую с места и проезжаю мимо охраны, мчусь на мотоцикле по главной аллее к дому – трехэтажному особняку в колониальном стиле с белыми высокими колоннами и портиком с массивным фронтоном.

Территория поместья огромная. Здесь разместился парк, пруд, большой гараж и даже собственная конюшня с паддоком. Летний фонтан. Мне здесь нравится, когда-то этот дом произвел на нас с братом неизгладимое впечатление. Ну еще бы, после крошечной хрущевки-трешки в маленьком городке, провинциальным мальчишкам он показался сущим раем. Но Илья прав. У меня должна быть своя жизнь, хозяином которой буду я сам, иначе, все это однажды может сломать мне хребет так же легко, как сломало Яшке[24]24
  Яшке – речь идет о Якове Градове, персонаже романа «Гордая птичка Воробышек».


[Закрыть].

Сейчас его здесь нет, мы не виделись больше трех лет, но это его выбор – выбор старшего сына Биг Босса жить в каком-то захолустье, и мы с семьей его уважаем.

Я останавливаю свой спортбайк возле широченного, выступающего полукругом крыльца, беру Очкастика за руку и веду по мраморным ступеням в дом. Провожу мимо дворецкого, который читает на стуле какой-то журнал, но, завидев меня, успевает распахнуть двери.

– Иван? Здравствуй. Какой ты шустрый… Давно не виделись!

На самом деле, он куда шустрее, что с его зарплатой вполне оправдано.

– Почти две недели, – приветствую мужчину рукопожатием. – Добрый вечер, Кирилл! В доме что, гости? – догадываюсь.

Дворецкий не всегда у дверей (по дому всегда хватает дел), но в ближайшее время особых семейных торжеств не предвидится, а значит у отчима, скорее всего, деловые переговоры с партнерами.

– Да, – отвечает мужчина. Он кивает вглубь дома и важно замечает, вскинув густые брови: – Как всегда важная встреча!

– Ясно. Идем, Катя!

Мы минуем с Очкастиком холл, проходим галерею с картинами, и входим в центральную часть дома. Здесь находится главное украшение особняка, гордость Градова и вершина мысли архитектора – круглый двухуровневый зал с красными колонами и китайской росписью на стенах и потолке, выполненной в стиле старых восточных гравюр и украшенной позолотой. С центра высокого круглого свода, расписанного под рассветное небо, спускается хрустальная люстра – огромная, многоярусная, сверкающая, как ниспадающий водопад.

У девчонки путаются ноги, и она открывает рот.

– О, Боже. Какая красота-а! Вань, – не замечая того, теснее прижимается ко мне, вскинув голову, – неужели это все хрусталь?!

– Не сомневайся, Катя. Он самый! – я приостанавливаюсь, давая Умке хорошенько осмотреться вокруг.

Я еще не приводил в этот дом ни одну девчонку и для меня это тоже впервые – чувствовать ответственность и радость от ее близости и присутствия в доме, в котором живет моя мать, а, значит, и часть меня.

Я обнимаю Очкастика, а она щебечет дальше.

– Вань, я думала, что наше «Седьмое небо» – самое красивое здание. Но этот дом – просто сказка! Да здесь же потеряться можно!

– А вот это запросто! Здесь еще помимо двух верхних этажей есть цокольный этаж и два крыла! – сообщаю не без гордости. – Так что держи меня за руку. Говорят, в особняке Биг Босса даже привидения водятся!

– И почему я не удивлена?

– Наверно, потому, что я всегда говорю только правду?

Умка улыбается, но вдруг виновато отворачивается, словно я ее чем-то смутил. Ничего не говорит, но продолжает идти рядом, рассматривая любопытным взглядом красоту вокруг.

– Катя, все хорошо? – беспокоюсь я.

– Да, Ваня, все хорошо, – пожимает она мою руку. – А куда мы идем?

– Экскурсию по поместью я обещаю провести для тебя в дугой раз – поверь, здесь есть на что посмотреть. А сегодня у нас с тобой на повестке вечера лес и шумная компания студентов, поэтому мы идем сейчас в мою комнату! И, если ты меня очень попросишь, обещаю лично развлечь тебя стриптизом!

– Чем?! – изумляется Очкастик, да так, что ей приходится поправить очки.

– Да ладно, Кать! Всего лишь переодеться! – я наклоняюсь и целую ее в щеку – нежную и горячую. – Я не стеснительный, привыкай. Ну, хочешь, обойдемся без музыки, – шепчу на ухо. – Но советую хорошенько подумать – двигаться я умею и еще как! Тебе понравится!

Черт! Опять прозвучало двусмысленно и Очкастик качает головой, закрыв глаза. Она улыбается, и мне это нравится. Нравится, что она принимает меня таким, каков я есть. Да, я неисправим. И докапываться до сути – пустая трата сил! Мне заводят эти игры с ней, и я вряд ли от них откажусь, потому что чувствую: она откликается.

Мы в задней части дома, не такой официальной и пафосной. К черту телефоны, я прожил здесь пять лет, здесь живет мужчина, который любит мою мать и доказал, что это не пустые слова. Я соскучился, я пришел не один, и я громко окликаю:

– Ма-ам! Ты где?!

Секунда, другая полной тишины… И дом наполняется звуками. Оживает детским визгом и топотом ног. Этот, только с виду, дом грозен и молчалив, а на самом деле тут вовсю кипит жизнь.

– Ой, кто это? Какие хорошенькие! – восклицает Умка, когда видит двух белокурых и кудрявых малышей, которые во всю прыть несутся нам навстречу.

Ко мне навстречу. Подбежав, запрыгивают на руки, обхватывая ручонками за шею, и я с удовольствием их ловлю.

– Ванька! Ванька! Донг, смотли, Ванька плишол! Ванька!

Машка – моя любимица, и я целую ее первой. Младший сын Люка – Матвей, еще совсем маленький и неуклюжий, но уже отличает меня от брата-близнеца, и я щекочу ему живот, слыша, как он хохочет, повторяя мое имя.

– Ванка! Ванка!

Эта чистая детская радость не может не вызвать улыбку и Умка умиляется.

– Какие симпатичные мальчики! Похожи на маленьких Купидончиков! Вань, это ведь Женины дети, да?

Она догадалась, но только отчасти.

– Женьки и Ильи! Обожаю своих племянников! Только, вот, это у нас девочка, – игриво тискаю Машку. – Просто она у нас вся в папу, растет сорванцом и категорически не хочет носить платья! Зато характер – огонь! Даже Босса строит!

– Фу! Не люблю платья! – тут же кривит ротик малышка. – Мне нлавится кимоно, как у папы! И чолный пояс! Хочу длаться и победить всех мальчишек!

И почему я не удивлен, зная, как Илья «балует» свою старшенькую тренировками.

– Машка, ты уже большая! Пора рычать! А ты все «лыкаешь»! Конечно, победишь! Вон ты у нас какая красавица. Как посмотришь, так и победишь! А где бабушка?

– Они там с дедой Ломой воплосы важные лешают, – показывает малышка рукой за спину. – А мы с няней и Донгом иглаем на кухне! Он там готовит всем такое-е-е!

– Какое? – у Машки от восторга округляются глаза, и я понимаю, что сегодня всех гостей дома ждет вкусный ужин.

– Во-от такое! Большое! Только я название забыла. А это кто? – малышка косится на Очкастика светло-карими цепкими глазками, и я отвечаю.

– А это Катя.

Девочка вдруг хохочет, заставляя и братика рассмеяться.

– Она на маму похожа! У нее тоже очки! Ты что, – спрашивает у Умки, – тоже четылехглазик?

– Я? Еще какой! – Очкастик кивает, не растерявшись, раздувает щеки и смешно моргает ресницами за стеклами очков, веселя малышню.

В широком коридоре появляется немолодая женщина – няня детей, и я снимаю их с рук.

– Ну все, бегите к Донгу, купидончики, и к няне! – говорю. – А мы с Катей найдем бабушку.

Мама с Биг Боссом и гостями расположились в Голубой гостиной. Судя по выбору места для обеда – встреча носит характер полуофициальной, скорее, ужин в кругу старых партнеров и знакомых. Зная, что не задержусь в доме надолго, я решаюсь заглянуть к родителям и поздороваться.

– Всем добрый вечер! Мам, Роман Сергеевич, мы ненадолго, так что я поздороваться! У меня все хорошо! Это Катя, моя девушка! – представляю Очкастика, обнимая девчонку за худенькие плечи. – Мы заехали за вещами и сейчас отчалим. Рад был вас видеть! Ну, ладно, не будем мешать. Пойдем, Кать! – смотрю на Умку и вдруг вижу, как ее лицо удивленно вытягивается.

– Мама? Папа? – растерянно выдыхает она, глядя на гостей за столом Градова. – А вы что… тоже здесь? Зд-драсте, Роман Сергеевич.

POV Катя

– М-да, неожиданно вышло. Но кто мог знать, Умка, что твои родители знакомы с Большим Боссом. А тем более, что окажутся сегодня с ним за одним столом. Еще час назад я и сам не предполагал, что заявлюсь сюда.

– Я не знала, что Роман Сергеевич – хозяин города и Босс, папа никогда не говорил. И фамилии его не называл.

– Неудивительно. О таких людях не говорят, Кать, – пожал Ваня плечами, – себе дороже. Никаких сплетен. С такими, как Градов, налаживают контакты, их уважают и боятся. Кстати, откуда ты его знаешь?

– Видела несколько раз в детстве и позже, когда была школьницей. Он приезжал к нам домой, оставлял охрану за дверью квартиры, и они всегда закрывались с отцом и дядей Максимом в кабинете. Конечно, я понимала, что он богатый человек, но никогда не задумывалась: насколько влиятельный. Он всегда был приветлив с нами.

– Ну вот, видишь. И сегодня ничего страшного не случилось! Чего ты расстроилась? Ну узнали твои родители, что мы не только танцуем, но и встречаемся. И что? Наверняка твоя Лялька им бы и так все рассказала в красках, а там и догадаться несложно. Знаешь, если хорошенько подумать, то, может, это и не случайность вовсе. То, что они здесь оказались.

– То есть? Что ты хочешь сказать?

Мы сидим с Воробышком, взявшись за руки, у него в комнате и, как два нашкодивших подростка, смотрим друг другу в глаза. У Ваньки вдруг розовеют щеки, но он не отводит взгляд.

– Я рассказал о тебе маме, мне скрывать нечего. Точнее, сначала проболталась Женька, а потом… В общем, мамы – они любопытные, сама понимаешь. Вот и моя не исключение. Если она, в свою очередь, рассказала о тебе Биг Боссу, боюсь этот хитрый жук запросто мог организовать встречу – он матери во всем потакает. Возможно, твои родители никогда бы и не догадались, зачем их пригласили, если бы не появились мы. Но это только догадки. Мне кажется, твоего папу хлебом не корми, а дай о тебе поговорить. Ведь так?

– Ну, вообще-то, да, – признаюсь. – Я давно привыкла, что обо мне знают все его друзья.

– Они тебя любят, Умка. Твои родные.

– Я их тоже люблю, Вань, вот потому и переживаю. Мне кажется, не совсем правильно получилось. Боюсь, папа обиделся. Я ведь, – виновато вздыхаю, – не говорила им о тебе. Вот так, как это сделал ты.

И это настоящая пощечина по лицу совести. «Это проклятый спор не дал мне рассказать о тебе! – хочется крикнуть. – А вовсе не стеснение!» Разве можно стесняться такого, как Ванька? Я знаю, что мое признание его задело, но Воробышек гордый парень и, конечно, не подает виду.

– Ничего, Очкастик, мы ведь решили с сегодняшнего дня все исправить, – вместо обиды, он приподнимает уголок рта. – Вот оно, отличное начало! А хочешь, завтра мы приедем к твоим с тортом? Кать, – Ванька сжимает мои руки крепче, – да отпусти ты ситуацию! Ну что они, никогда не были молодыми – твои родители? Я им понравлюсь, вот увидишь! Я могу быть обаятельным, и, к тому же, я не тощий и у меня нет парика!

Глядя в лицо Воробышка – на умильную синеглазую мордаху, я и сама улыбаюсь. Еще бы он им не понравился. Да, наверняка уже нравится, иначе бы никуда они меня с ним не отпустили. И неважно, что я уже совершеннолетняя и, вроде как, сама могу решать. Папы, они такие – знают все рычаги управления сознанием собственного ребенка.

Я смотрю на парня перед собой и понимаю: мне он тоже очень-очень нравится! А, возможно, и больше чем нравится. И, если бы не одна совершенная ошибка, я могла бы сейчас чувствовать себя по-настоящему счастливой.

Наверно, что-то отражается в моих глазах, когда я произношу его имя…

– Ваня, я…

Потому что Воробышек вдруг решительно меня перебивает.

– А вот этого не надо, Умка. Не люблю, когда у тебя такой взгляд – это не ты. Пора взрослеть, Катя! И привыкать не отчитываться, а принимать собственные решения. Не переживай, я знаю Босса. Он хитрый мужик и если поймет, что твой отец напрягся – расслабит!

Воробышек быстро собирает вещи, переодевается в спортивный костюм, натягивает бейсболку и присаживается на одно колено, чтобы зашнуровать кроссовки. У него просторная комната, опустевшая без хозяина, но еще сохранившая следы вчерашнего тинейджера. Прямо передо мной висит постер Imagine Dragons, чуть слева от него группа Linkin Park, и я старательно рассматриваю знакомые лица музыкантов, отводя взгляд от бесстыжего Ваньки, запросто раздевшегося при мне до боксеров.

Воробышек, заметив мою уловку, весело хмыкает. Он уже зашнуровал обувь и собрал в сумку спальники, достал палатку и поднимает меня с дивана. Поймав пальцами подбородок, коротко целует в губы.

– Очкастик, если ты будешь избегать на меня смотреть, я обрасту комплексами, как старая дева мечтами. Ты разве не знаешь, что мужчине необходимо видеть восхищение в глазах своей дамы? Зря я, что ли, хожу в качалку?

Да, он меня поймал. Жаль, что я не могу рассказать ему, скольких таракашек только что про себя посчитала, чтобы не превратиться в лупоглазую лягушку с отвисшей челюстью и сердечками в глазах. Не зря он ходит, и сам прекрасно об этом знает.

– Ну ладно, так и быть! – набираюсь смелости, понимая, что мы уже на выходе, и он вряд ли снова разденется. Тем более, что его родители запросто могут сюда заглянуть. – Показывай обещанный стриптиз! Я готова!

Ванька меняется в лице и на минуту мне уже кажется, что насчет родителей, это я сильно поторопилась с выводами. Точнее, что его способно хоть что-нибудь смутить.

– Думаешь, обхитрила, да? – прижмуривает глаз, но вдруг подхватывает сумку, палатку и выходит в коридор. – Будет, все будет, Очкастик! – утаскивает меня следом. – Я обещаний зря на ветер не бросаю!

Как и ожидается, кухня в доме Романа Сергеевича оказывается просторной и не пустым звуком, как иногда бывает в таких домах. Едва мы с Иваном заходим в комнату, я сразу понимаю, что здесь действительно готовят, и готовят вкусно. Возле большой плиты копошится невысокий человечек в белом переднике и колпаке. Ловко орудуя большим ножом, он шинкует овощи на доске и тут же переходит к пестику и ступке, измельчая в последней какие-то специи, аромат которых мне отдаленно знаком. На нем наглаженная синяя рубашка, рукава аккуратно подвернуты до локтей, и когда он поворачивается на звук наших шагов, я замечаю под воротником мужчины желтый галстук-бабочку.

Надо же. Я сразу догадываюсь, почему он ее надел. Для него эта кухня – сцена, где происходит действо, а значит, работа повару нравится. Он позволяет себе творить таинство и относится к этому с уважением. Интересно, кем он себя ощущает во время процесса? Фокусником или артистом?

Это немолодой китаец – круглолицый и коренастый, Воробышек представляет мне его, как Донга, выходца из Поднебесной страны восходящего солнца, и я из вежливости здороваюсь с мужчиной на диалекте Путунхуа. Ничего особенного, пара дежурных фраз о том, как мне приятно с ним познакомиться и вопрос: какая же из специй имеет такой диковинный аромат? Никогда не ощущала ничего подобного. Но китаец вдруг замирает, молча уставившись на меня хмурым взглядом.

Странно. Те студенты из университетов Пекина и Гуанчжоу, с которыми я общалась во время участия в международных математических форумах и олимпиадах прекрасно меня понимали. На диалекте Путунхуа говорит семьдесят процентов Китая – весь север и юго-запад страны, так неужели он из центральной части? И я пробую все повторить на втором из самых распространенных диалектов – «У», применяемом в Шанхае и Чжецзяне. В нем я не очень уверена, но китаец молчит и это меня задевает. Ладно, возможно, он из Гонконга или Макао, и я упрямо повторяю приветствие на диалекте Юэ. Китайский язык – моя слабость, так неужели мои познания в нем меня подводят? Нет, не может быть! Это вызов собственной памяти!

Китаец медленно откладывает нож на стол и внимательно смотрит на меня. Наконец, отвечает на русском.

– Яшмовое крыльцо рождает белую росу.

Что? Вот теперь и я нахмурилась. Какой странный человек.

– Ой, Донг! Вот только не начинай грузить, а? – кривится Воробышек. – Снова ты за свое! Лучше скажи, где у тебя здесь термос и что нам можно взять с собой пожевать. Мы в лес! Кать, не обращай внимания, – обращается ко мне Иван. – Донг у нас своеобразный. Типа семейного философа, но он нормальный, честное слово! – и снова к китайцу: – Не пугай мне Очкастика, друг, будь человеком!

Но китаец смотрит на меня и упрямо повторяет:

– Ночь длится… Полонен шелковый чулок.

– Черт! – чертыхается Воробышек. – Нет, ну это слишком. Донг, нам что, лучше уйти? Может, мы к тебе не вовремя?

Однако я понимаю, о чем говорит китаец, и мягко замечаю парню.

– Нет, Вань, он у вас не философ, а скорее любитель поэзии. Не злись, Звездочет. Кажется, это он мне.

– В смысле?

– Ваш повар сейчас цитирует знаменитое стихотворение Ли Бо – поэта, жившего в Китае больше тысячи лет назад.

– А ты здесь причем?

– Оно специфическое. Сложное для перевода и восприятия европейцами. Китайцы считают, что его красоту усеченных строф и смысловую индивидуальность нам сложно постичь, и они правы. Это стихотворение – суть, квинтэссенция старинной лирики. Видимо, ваш повар хочет знать, понимаю ли я, о чем в нем идет речь, раз уж осмелилась с ним болтать на китайском. Проще говоря: понимаю ли я сама то, что говорю или заучила речь, чтобы произвести на тебя впечатление. Так, Донг?

Я права, и мужчина кивает:

– Так.

– Мне кажется, что понимаю, с учетом доли условности и личного осмысления семантики[25]25
  Семантика – в языкознании: значение, смысл (отдельного слова, оборота речи).


[Закрыть] слов. Вы же, Донг, наверняка имели в виду семантическое поле эмоций вашего родного языка и грамматическую аморфность китайских глаголов? Для этого привели этот поэтический пример?

Вот теперь напрягается китаец (я вижу смешение чувств в его глазах). Он почему-то растерянно хватается за нож и отворачивается. Но тут же его бросает, чтобы ворчливо задать вопрос Ваньке:

– Ты где ее взял такую, Ван? Она же дочь дракона!

– Вообще-то врача-ветеринара, – поправляю мужчину сухо. – Но если вы хотите поговорить о драконах, то я с радостью поговорю!

– Ах-ха-ха! – смеется Ванька, а вот мне ничуточки не смешно.

Я тоже хмурюсь и сердито поправляю очки.

– И ничего не «ах-ха-ха!», – дразню Воробышка. – Если твой друг хочет, мы можем и по мифологии пройтись. И не только по китайской, но и по японской или даже по корейской. Например, найти отличия в культурах и символах.

– Да ладно тебе, Катя! Остынь! Он же пошутил!

– Ничего не ладно, Вань! – я смотрю на парня. – Если ты ничего не понял, то это не значит, что не поняла я. В китайской мифологии самки драконов откладывают яйца, из которых появляются детеныши. И Донг только что сказал, что я вылупилась из яйца. А значит, глупая, как птица. Точнее, как курица! – я себя не могу видеть, но, кажется, у меня на самом деле валит из ноздрей дым. – Нет уж, Ваня, давай-ка ты сам поезжай в лес, а мы тут с Донгом побеседуем на тему моего происхождения из рода рептилоидов. Пока он не пожалеет о своих словах!

Как же хочется топнуть ногой, как Лялька, чтобы пяткой в пол и громко. Ну, почему, почему я снова и снова наталкиваюсь на такое отношение ко мне людей? Ведь я всего-навсего хотела быть вежливой!

– Ка-ать, ну, Ка-ать! Иди сюда, – неожиданно притягивает меня к груди Ванька, и я утыкаюсь лбом в его крепкое и теплое плечо. Мне почти девятнадцать лет, я всю сознательную жизнь напитывала себя энциклопедическими знаниями и знаю больше, чем десять человек, вместе взятых, я даже могу складывать в уме шестизначные числа, а дожила до того, что парень гладит меня по голове, как ребенка. – Очкастик, ну хочешь, я тоже буду сыном дракона, а? – тихо спрашивает. – Донг, – обращается к китайцу. – Давай и меня записывай в сыновья великого Ин-Луна, а то какая-то дискриминация по полу получается. А где ее взял, там таких больше нет. Умка такая одна и она моя!

– Тогда скажу, Ван, что тебе повезло. Душа и ум у нее точно от дракона, а дух от огня! – невероятно, я оборачиваюсь к китайцу и вижу, что он смеется. – Прости, девочка, – обращается ко мне на китайском. – Это был урок мне, а не тебе. Специя в ступке – сушеная слива, истолченная с имбирем и мятой. Добавлю вам в чай. Подождите, я соберу сумку.

– Ну и напугала ты Донга, Очкастик! – говорит Воробышек, сидя за рулем небольшого внедорожника, когда мы выезжаем с ним за ворота поместья его отчима и берем направление к лесу. – Никогда бы не подумал, что этого умника можно уесть. Он был похож на двоечника!

– Скорее, на грубияна.

– Поверь, этот хитрец не первый год морочит голову гостям Босса и говорит, что ему вздумается. Я слышал не раз. Вот и тебя решил попробовать на зуб, но сам его чуть не сломал. Хотя, он мировой мужик – Донг. Градов его уважает.

– Я сама виновата. Не нужно мне было с ним заговаривать, мы ведь еще не знакомы. Конечно, он подумал, что это все, чтобы произвести на тебя впечатление. Но у меня как-то само собой получилось, не специально.

Я сижу рядом с парнем на пассажирском сидении «Тойоты» и смотрю на Ваньку.

– Я знаю, Умка.

– Вань, а скажи, этот ваш Донг всегда называет тебя Ваном?

Воробышек пожимает плечами, крепко держа руль.

– Да, а что? Я, вроде как, привык.

– Может, и ничего. Но мне почему-то кажется, что определенный смысл в этом есть.

– Только не говори, Кать, что все это время наглый китаец надо мной смеялся, – удивляется Ванька. – Неужели, правда?

– Ну…

– Эй! – он улыбается. – Давай договаривай, раз уж начала! Из какого яйца по его мнению я вылупился? Из воробьиного? Если так, то, знаешь, что-то в этом есть. Недаром меня всю жизнь называют Птицем.

Мне нравится, что он не обидчивый и ни капли не напрягается. Я даже думаю: а может, зря меня задела колкость Донга? Но ведь китаец это сделал умышленно.

Ну хоть Воробышка успокою.

– Нет, он не смеется, Вань, скорее, подшучивает, – замечаю. – Ван – это титул. Изначально его жаловал исключительно император своим верным вассалам. Что-то, типа, более мелкого правителя, у которого есть определенная власть – помещика или князя.

– Ого! – впечатляется Ванька. – Хочешь сказать, что Донг признает за мной власть?

– Размечтался! – я смеюсь. – Если бы это было так, он бы называл тебя господином. А так…

– А так что же?

– А так, думаю, он хочет сказать, что ты не безнадежен. И да, вылупился из яйца.

Мы приезжаем в лес в легких сумерках. Уже начало июня, дни стали заметно длиннее, но вблизи от воды и леса тени сгущаются быстрее, а прохлада кажется ощутимее городской. Мы едем несколько километров по грунтовой дороге, пока, наконец, не выезжаем на широкую поляну, на которой стоят несколько автомобилей и мотоциклов. Вокруг тихо, и Ванька, взвалив на одно плечо палатку, а на другое сумку, ведет меня сквозь редкий подлесок в чащу. Эти места ему знакомы, он хорошо ориентируется на местности, и минут через двадцать мы выходим к опушке, где уже стоят кругом палатки и заметен народ.

Мы появляемся из-за деревьев, и друзья встречают Воробышка возгласами удивления и радости. У Ваньки в руках сумки, он не дал мне ничего нести, тропинка узкая, и сейчас я иду за ним, наблюдая, как навстречу подходят парни и хлопают друга по плечам.

– Оп-паньки! Кого я вижу! Смотрите-ка, Гай, Никитос! Неужели это Птиц прилетел к нам собственной персоной?

– Не верю глазам! Вот так бы сразу! А то наплел, что занят. Привет, Вано!

Воробышек ставит сумки в траву, и пожимает друзьям руки. Их лица мне знакомы – это парни из университета, из группы Воробышка, и я напрягаюсь, не зная, как они меня встретят.

– Привет, Лаврик! Привет, парни! Да, мы подумали и решили тоже выбраться на природу. Я смотрю, сегодня в лесу людно.

– Да, нескучно, – улыбается светловолосый парень и кивает в сторону дальних палаток. – Димка Борзов с компанией тоже здесь. Решили хоть раз пересечься по-дружески. Кстати, с ним кое-кто приехал. Ты удивишься, Птиц, но Лорка как раз о тебе спрашивала.

Кто? Какая еще Лорка? Вот уж не думала, что слух больно резанет женское имя. Я стою за широкой спиной Воробышка и не могу видеть его лица, но кажется, он не очень-то удивлен или рад последнему факту.

– Вот что я в тебе не люблю, Лаврик, – спокойно замечает другу Ванька, – так это то, что у тебя язык без костей. Лучше покажи, где вы разбили палатку, чтобы мы с Умкой могли к вам присоединиться.