Текст книги "Книга покойника"

Глава 8
Одиночества нет

Человек с румяными, как яблоки, щеками и в высоких резиновых сапогах робко вошел в дверь. Он представился Утзингером и провел гостей в гардеробную под лестницей, где находился телефон. Там же оказалась хорошо оборудованная умывальная комната. Пока Стефан мылся, Граф просмотрел расписание и заказал экипаж к поезду в 20:01 до Берна. Затем он позвонил в гостиницу «Адлер» и арендовал номер для сержанта Галлера, чему в гостинице приятно удивились.

Стефан вышел из умывальной, вытирая руки, и сказал, что это преступление.

– Что именно?

– Ужинать здесь под чужими именами и морочить голову бедной девушке. Вам будет очень неловко, когда она и Утзингеры обнаружат обман.

– Скорее всего, они об этом никогда не узнают. А если все же случится нечто непредвиденное, у них появятся причины простить меня.

– Мне почему-то кажется, что ваш клиент ввел вас в заблуждение. Мне здесь нечего делать.

– Тебе придется подождать следующей записки. Лучше поддерживать связь по телефону.

Когда они снова вышли в холл, их встретила сияющая госпожа Утзингер.

– Рада, что вы собираетесь остаться на ужин, господа. Вы составите компанию юной госпоже.

– Наверное, ей здесь одиноко?

– Она этого не говорит, да и в хорошую погоду здесь не так уж плохо. Она гуляет, работает в саду. На открытом воздухе всегда есть чем заняться. Но теперь мы засыпаны снегом.

У Графа возникло подозрение, что эти слова предназначались скорее для Одемаров, нежели для него. Тем не менее, он согласился с госпожой Утзингер, что подобная унылая жизнь не очень подходит девушке.

– Ах, госпожа Гаст так беспокоится насчет потерянной гравюры. А мы в сущности ничего не знаем ни о картинке, ни о книге.

– Что-то потерялось?

– Да. Вероятно, это случилось лет двадцать назад, а госпожа Гаст разбирает книги и бумаги всего пару недель… Нас господин Одемар, конечно, не обвиняет. Но бедной барышне тяжело – столько ответственности, и некому ей помочь. У нее совсем нет друзей, она выросла во Франции. Здесь у нее ни одной подружки, ни одного приятеля. Ей и словом-то не с кем перемолвиться. Нет более доброй и милой дамы, чем наша Беата, но разве она понимает проблемы этой бедняжки…

Граф с пониманием улыбнулся госпоже Утзингер.

– Я скажу об этом Матиасу Олдемару, когда увижу его. Не ссылаясь на вас, разумеется… Сделаю вид, что это мое непредвзятое мнение.

– Хорошо. Спасибо вам. А обо мне лучше и не упоминать – меня это как бы не касается. Хильда Гаст не раз говорила, что хочет поучиться на настоящего секретаря или поработать: идет война, лишние руки не помешают. Но Эмма Гаст не допустит, чтобы кто-то вмешивался в планы господина Фридриха, и это меня не удивляет. Но я жалею бедную девочку – эта возня в библиотеке совсем не то что настоящая работа, когда вы независимы и можете встречаться с молодыми людьми.

Слушая возбужденную пожилую даму, Граф чувствовал, что госпожа Утзингер, рискуя даже ухудшением своего положения у Одемаров, искренне пытается помочь Хильде Гаст. Уготованная ему роль посредника не удивила Графа – можно сказать, он только этим и занимался.

– Я понял, – ответил Граф, подводя тем самым черту под разговором.

– Она сейчас в столовой, вы туда пройдете через гостиную.

Если в прихожей и гостиной взгляд везде натыкался на махогон, то в столовой царствовал дуб: дубовые балки, дубовые панели на стенах, мебель из отличного дуба. Два массивных угловых шкафа поднимались до самого потолка, с которого свисала бронзовая люстра. Хильда стояла перед буфетом, держа за спиной бутылку. Она переоделась в платье цвета лаванды: летнее и тоже, увы, весьма потрепанное. Впрочем, оно явно шло своей хозяйке. Тонкая ткань юбки и корсажа, покрой и цвет делали девушку выше и изящней. Она казалась совсем юной и хрупкой, как статуэтка.

– Госпожа Утзингер говорит, что господин Одемар непременно предложил бы вам по стаканчику.

– Значит, он джентльмен.

– Вот. Вы и сержант Галлер нальете себе сами?

Через пять минут все они сидели за овальным обеденным столом, госпожа Утзингер раздавала яичницу с ветчиной и зеленый салат, а Хильда Гаст разливала кофе.

– Удачно, что вы к нам заглянули, – улыбнулась девушка. – Господин Утзингер пьет только чай… Где вы служите, сержант, если можно об этом спросить?

Стефан поперхнулся.

– На перевале, – выдавил он, справившись с комком пищи.

– Я уже спрашивал его об этом, – поспешил на помощь Граф, – и предупреждаю, вы больше ничего от него и не услышите, разве что он поделится своими соображениями о белках.

– Приятные маленькие существа, – обронил Стефан.

– И надолго вы станете нашим соседом? – спросила девушка, устремив сияющие глаза на квадратное лицо сержанта.

– Зависит от того, как пойдут дела.

– Здесь так хорошо. Я люблю снег. Правда, теперь я очень занята с книгами господина Одемара… Фридриха Одемара. Вы не сказали, знаете ли вы его, господин Арп?

– Совсем не знаю, – ответил Граф, с задержкой отозвавшись на свое вымышленное имя.

– Он – чудесный. – Лицо госпожи Гаст порозовело от удовольствия. – Чудесный. Я помогала ему в его библиотеке в Берне, но тетя Эмма решила, что там нас слишком много. – Она рассмеялась, но потом вдруг помрачнела. – Вы знаете о бедной Анне Одемар, ее сыне и их ужасном переезде?

– Да, я наслышан.

– И о Леоне?

– Да, я знаю.

– Разве это не печально? Судьба так неожиданно свела нас с ними, но, кажется, к обоюдному благу. Для нас это была редкая удача, потому что тете Эмме пришлось оставить все деньги в оккупированной Франции. Тетя Эмма – подруга госпожи Одемар, а меня господин Одемар взял в секретари. Он просто ангел, и мне хотелось бы оказаться по-настоящему полезной. Но одно доброе дело нам все-таки удалось сделать – мы нашли на вокзале Йоста Карсона, и теперь он заботится об Леоне.

– Наверное, этот человек замечательно подходит для подобной работы.

– Он прекрасен, вы не представляете себе, как он прекрасен, – отвечала Хильда. – И в первую очередь потому, что на самом деле он совсем не годится для этого.

– В самом деле?

Ее лицо вдруг помрачнело.

– Они никогда не смогут найти никого вместо Йоста, но я думаю, что отказ просто убил бы его. Хотя я испытала беспредельное удивление, когда услышала, что он собирается остаться. Он до сих пор не может заниматься тяжелой физической работой, но один его друг предложил поучаствовать в организации художественной галереи. Я так радовалась, так надеялась, что он согласится! Ему не обещали много денег, но все равно…

– Возможно, он тоже стремится сделать одолжение господину Фридриху Олдемару.

– Ну что вы, у Йоста нет никаких обязательств, просто он случайно встретился с нами и помог благополучно добраться сюда. Вы не представляете, что это был за поезд! А он… он не мог все бросить на произвол судьбы, возился с нами всю дорогу. Надо было переделать множество дел, а еще он писал статьи, очерки, отчеты – о Турции, вы знаете. Господин Одемар очень удивился, когда тот сказал, что останется и будет присматривать за Леоном, и тетя Эмма тоже удивилась.

– Очень изнурительная работа, я думаю.

– В особенности – для Йоста. Он привык сам распоряжаться собой и постоянно находиться на воздухе! А теперь он такой тощий и бледный…

– А когда он принял это решение?

– Примерно два года назад.

– Вы давно знаете господина Карсона?

– Всю жизнь, – сказала Хильда. – Его отец и мать были друзьями моих родителей, и после того, как они умерли, он часто навещал меня в школе, чтобы мне было веселее, понимаете?

– А вашей тети поблизости не было?

– Нет, она разъезжала по стране вместе с дядей – он работал в представительстве британской фирмы, мой отец тоже занимался этим делом. Когда он и тетя Эмма возвращались домой, тогда они жили под Парижем, в городке, который назывался Бур-ла-Рэн, у них был милый маленький домик.

– Надеюсь, этот ваш добрый знакомый – Карсон – навещает вас здесь, в Витчерхиире.

– Вначале он так и делал. Утзингерам очень нравится Леон, и они развлекали его, а мы с Йостом гуляли. Но теперь он слишком занят, да и Леона сюда не привезти. Война…

Госпожа Утзингер подала яблочный пирог. Съев его без остатка, гости и хозяйка поднялись из-за стола.

Хильда повела их через гостиную и, на ходу обернувшись, спросила, не хотят ли они взглянуть на библиотеку.

– Очень хотим.

– Но, наверное, там жутко холодно. Мы эту сторону держим закрытой, а во время работы я включаю газовую печь.

– Пожалуй, вы и вправду замерзнете. – Граф выразительно посмотрел на тонкую ткань ее платья цвета лаванды. – Наденьте мое пальто.

Граф взял его, когда они проходили через холл, и набросил его девушке на плечи. Она сунула руки в рукава.

– Мне оно нравится!

Гарольд приоткрыл створку высокой двойной двери, и Хильда включила свет. Сумрачная старая библиотека, с книжными полками, закрытыми дверцами с застекленными частыми переплетами, с гравюрами в рамках, с тяжелой мебелью из махогона и обивкой из зеленого сукна нагоняла тоску.

Окинув взглядом шкафы, Граф задумчиво протянул:

– Вряд ли вам удастся отправить все это в Берн – хотя бы половину, – на полках и сейчас довольно тесно.

– Я раздвинула книги, а промежутки незаметны. Тяжкая работа – чистить эти шкафы. Старые бумаги и вещи такие пыльные. – Госпожа Гаст повернулась к столу, заваленному бумагами и папками. – Я просматриваю каждую, потому что господин Одемар рассказал о гравюре, выпавшей из книги. Разве господин Матиас не рассказывал вам об этом?

– Нет, о чем?

– Это была прекрасная подборка старых гравюр, по крайней мере, так говорит господин Одемар, и я с ним согласна. Я помню, как они выглядели – все четыре тома, – в бархатных зеленых переплетах. Картинка пропала, когда книги отправляли в Берн, – ее вырвали. Вид старого Витчерхиира до первого пожара – утраченное родовое гнездо. Заменить гравюру невозможно. Мне так жаль…

– Может, ее вырвали после того, как книги прибыли в особняк? – Граф, покуривая, оперся о край стола. Гарольд рассматривал фотографии.

– Нет! – Казалось, что это предположение испугало Хильду. – Господин Одемар обнаружил, что картинка исчезла, на следующий день после получения посылки. И скажите, кому в особняке понадобилось портить книгу?

Граф улыбнулся.

– Ну, это уже философский вопрос, вроде обсуждения понятия «беспричинная смерть», не так ли?

– Я не это имела в виду. Я считаю, мы знаем, что ее не могли вырвать в номере 24.

Граф погасил улыбку, увидев, как Хильда поникла головой.

– Надеюсь, господин Одемар не осуждает вас?

– На словах нет, но я не могу удержаться от мысли, что он может посчитать меня небрежной или безответственной.

Гарольд произнес одно из своих бессвязных замечаний:

– Если бы это вы выдернули картинку из книжки…

– Да, но я ничем не могу помочь и потому нервничаю.

– Вы искали в доме? – спросил Граф.

– Повсюду, во всей библиотеке, в сундуках и в коробках на чердаке. Осталось два закрытых на замок шкафа. Правда, они платяные – я видела это, когда они были открыты. Их заперли, потому что они приоткрываются сами. Семья не приезжала этой осенью, вы знаете, и все вещи вывезены. Госпожа Одемар говорила, что это первый случай за всю ее жизнь. Вы встречались с ней?

– Нет, никогда.

– Она очень умная.

– А когда последний раз кто-то видел эту потерянную гравюру, вы знаете?

– Я думаю, лет двадцать назад.

– Не страдайте бессоницей из-за того, что было потеряно еще до вашего рождения, – проговорил Гарольд.

– Боюсь, бессонница мне не грозит.

– Здесь по ночам должно быть очень тихо.

– Так и есть.

– А как насчет одиночества?

– Мне оно нравится.

– Здесь только вы и семейство Утзингеров. – Граф казался озабоченным. – Ночью они недалеко от вас?

– Совсем близко. Я ночую в юго-западной комнате на следующем этаже, а они на верхнем этаже со стороны фасада.

– Да уж, ближе некуда! Но тем не менее вы не боитесь?

– За все это время я испугалась только один раз – неделю назад – в четверг, в холодную вьюжную ночь. Вообще-то это порядочная глупость – вообразить, что взломщик залезет в полупустой дом такой ночью!

– Не знаю, не знаю, случается и не такое. – Граф тихо курил, внимательно разглядывая девушку.

– Но это была не крыса… Господин Утзингер говорит, что у нас нет крыс. Он считает, что это была белка – они вроде иногда издают звуки, похожие на шорох шагов.

– Что же делала эта белка?

– Мне послышалось, что на черной лестнице кто-то есть. Затем кто-то прошел мимо моей комнаты. А потом мне почудились глухие удары.

– И когда это случилось? Поздно?

– Да. Мы все крепко спали, уже перевалило за три часа ночи. Мне показалось, что я слышу шум на чердаке. Это самый верх черного хода. Я собралась было позвать господина Утзингера, но тут шум прекратился, а я зверски замерзла, и мне стало жаль будить пожилого человека. Я закуталась в халат и вышла из спальни, но все стихло. На следующее утро я порадовалась, что не разбудила бедного господина Утзингера. Все окна были закрыты на замки.

– Такая ночь могла оказаться вполне подходящей для взломщика, не так ли? Его следы были бы засыпаны снегом.

– Пожалуй, из него самого вышел бы сугроб!

– Да и вряд ли он охотился за картинкой из томика гравюр, поскольку в этот момент ваша посылка уже прибыла в Берн. Я не ошибся?

– Вы правы. Они получили книги в тот день после полудня, и я выкинула это из головы!

– А о чем, собственно, вы перестали думать?

– Что ж. – Хильда Гаст выглядела озадаченной. – Какое-то неприятное совпадение, не так ли? Происходят два странных события.

– Исчезает картинка, появляется белка?

Девушка рассмеялась и пояснила свою радостную реакцию:

– Звучит ужасно забавно. Просто прежде в Витчерхиире никогда не происходило ничего необычного.

Стефан, погруженный в изучение старых снимков, неожиданно спросил:

– Кто это? – Он поднял большую, явно студийную, сильно потемневшую фотографию.

– Это – госпожа Одемар в юности. Не правда ли, очень эффектная женщина? Но тетя Эмма говорит, что никакая фотография не способна передать ее красоту – у нее был такой чудесный цвет лица, такие голубые глаза, такие славные волосы.

Граф посмотрел на фотографию высокой девушки в вечернем платье.

– Великолепная женщина, – согласился он.

– По-моему, она совсем не изменилась, но… Господин Арп, вы подумайте, прошло всего каких-то двадцать пять лет, а сколько ей пришлось пережить! Она жила в Бельгии и под Парижем, когда началась война, имела все, а теперь она здесь у родственников, без мужа, такая больная, и еще бедный Леон, о котором надо заботиться, и только тетя Эмма присматривает за ней.

– Я полагаю, госпожа Одемар могла бы позволить себе нанять нескольких служанок?

– Она хотела, чтобы ей помогала только тетя Эмма. Они старые подруги – им легче понять друг друга. Госпожа Одемар зависит от моей тети все больше и больше. Даже когда приходит массажистка, она не хочет оставаться с той наедине. Тетя Эмма никогда не покинет ее.

– Неужели ваша тетя не навещает вас здесь?

– Нет. Она не может. Только когда приезжают все вместе.

– Это муж госпожи Одемар? – Гарольд показал другую фотографию.

– Да, это Клаус Одемар. Разве он не мил?

Граф согласился, что длинное улыбающееся лицо со старого снимка кажется весьма приятным.

Приглушенные гудки прервали их разговор. Хильда – с легким вздохом – отдала Графу его пальто и проводила гостей к скамейке, на которой лежали их теплые вещи. Заранее представляя все прелести ветреного зимнего вечера, ожидающие их за порогом, Граф поежился и стал прощаться:

– Я не пытаюсь благодарить вас, госпожа Гаст, за ваше истинно христианское гостеприимство.

– Оно не мое, а господина Одемара. – Девушка улыбнулась гостю. – Я просто сыграла его роль. Но мне это понравилось! Я так приятно провела время. И хотела бы увидеть вас здесь снова.

Когда экипаж отъехал от дома Одемаров, Стефан принялся что-то бормотать.

– Гравюру вырвали из книги в день отправки – до того, как посылка попала на почту. Этой же ночью картинку унесли и спрятали на чердаке Витчерхиира… Барышня поискала на чердаке, но не заглянула туда, где лежала пропажа. Интересно, что бы произошло, если бы она встретила Карсона, спускающегося по черной лестнице. Несомненно, там был Карсон. Хильда Гаст не смогла бы подняться на этот холм с дороги, да еще в ветреную ночь.

– Девушке нравится Карсон.

– Ну да, «она знает его всю жизнь». А что она знает о нем на самом деле? Судьба послала его в нокдаун, и теперь он готов на все. К тому же ему не сложно раздобыть ключи от дома, дубликаты, скорее всего, хранятся в особняке.

Неразличимый в темноте Граф, видимо, нахмурился.

– Не вздумай забираться на чердак, пока я не дам сигнал! И не соглашайся на номер в гостинице, если в нем нет телефонного аппарата. Я, знаеь ли, могу позвонить и ночью. Вернее, так. Я позвоню наверняка – в любое время, если что-нибудь разузнаю, или завтра утром – если все останется, как есть. Сложность в том, что завтра понедельник, и я должен быть в конторе в девять. У меня множество намеченных встреч. Не представляю, когда смогу привезти книги Одемару.

– Эта девушка, которую держат в Витчерхиире… Не знаю, почему эти аристократы так обращаются с ней. Она одинока, бедна, как церковная мышь, и явно зря тратит здесь время.

– Боюсь, госпожа Одемар не хочет видеть ее в городском особняке.

– А как насчет господина Фридриха Одемара, с его филантропическими наклонностями?

– Ну а милейший господин Фридрих искренне считает, что юной девушке гораздо лучше в Витчерхиире, чем в школе ремесел или в какой-нибудь конторе…

– Нельзя допустить, чтобы с этой барышней что-нибудь случилось – клиент она или не клиент.

– Мой клиент хотел бы уберечь ее от неприятностей. – Граф повернул голову к своему помощнику – в свете фонаря стало видно, что он язвительно улыбается. – Теперь ты не против остаться в «Адлере», не так ли?

– По крайней мере она знает, что я здесь.

Глава 9
Брешь в стене

Поезд вполз на станцию и остановился в шестнадцать минут девятого. Граф поспешил по перрону через главный зал вокзала к телефону в участке полиции и набрал номер Одемаров.

Ответил Матиас Одемар.

– Алло. Кто это? – В голосе старика чувствовалось нетерпение.

Граф – неожиданно для самого себя – забормотал что-то не очень внятное:

– У аппарата Чарлз Арп, из клуба. Я говорю с господином Матиасом Олдемаром?

– Да. А вы действительно Арп?

– Он самый.

– Вы, кажется, ужасно простудились, Арп. – Пожилой джентльмен хмыкнул.

– Приступ ларингита. Об игре в бридж, Одемар: вы могли бы присоединиться к нам завтра вместо вторника?

– Завтра мне подойдет, старик.

– Э-э… давайте сразу после девяти, я как раз успею вернуться.

– Вы всегда были пунктуальным.

Радостный смех еще звучал в ушах Графа, когда он повесил трубку. Испытывая своеобразный охотничий азарт, он заплатил за хранение книг и отправился искать экипаж.

Неподалеку от собственного дома он остановил машину и пристроил на время книги в знакомом кафе, а затем продолжил путь. Путешествие Графа окончилось примерно за квартал до особняка Одемаров. Расплачиваясь с водителем, он заметил, что тот пытается рассмотреть что-то вдали, на следующем углу.

– Какая-то неприятность? – Граф взглянул туда же.

– Вон у того большого дома собирается народ, наверное, что-то случилось.

Граф пересек улицу и почти бегом вклинился в небольшую толпу. На ближайшей лестнице стоял офицер полиции, другой обосновался маршем выше. У тротуара был припаркован патрульный полицейский автомобиль. Из открытой входной двери на любопытные лица падал желтый свет, рядом с ней стояли Фридрих Одемар и Карсон – молодой человек бережно поддерживал своего работодателя, который, как бы заглядывая во двор, наклонился к наружному краю перил.

Граф быстро пробрался к лестнице, но едва он поставил ногу на первую ступеньку, как рука в голубом рукаве преградила ему путь – он словно наткнулся на сейф.

В эту минуту до него донесся голос Карсона.

– Это господин Граф?

– Да.

Нарочито спокойное лицо молодого человека напряглось, густая прядь упала ему на глаза.

– Вы не могли бы подняться сюда и увести господина Одемара в дом?

Полицейский взглянул на Карсона, затем на Графа и убрал руку. Граф взбежал по лестнице.

– Ах, если бы вы только увели его в дом! – воскликнул Карсон. – Ему нельзя оставаться здесь. Господин Одемар, вы не хотите уйти? Скоро здесь появятся еще полицейские и газетчики. Вы ведь не хотите беседовать с ними?

Второй полицейский из патрульной машины теперь стоял возле калитки перед служебным входом: позади него, на изгороди, Граф увидел черную фигуру, выделяющуюся на фоне снега. Распростертая, она казалась отсюда огромной. Пятна блестящей жидкости растекались по сверкающей ледяной поверхности.

– Несчастный случай. Я хочу, чтобы моего кузена перенесли в дом, я не могу оставить его здесь, – с трудом проговорил Одемар.

– Его нельзя трогать, господин Одемар. Я останусь здесь, все объясню и присмотрю за ним… Идите, пожалуйста. Господин Граф, ему надо дать кирша. – Карсон отпустил руку Одемара.

Граф взял хозяина особняка за локоть, осторожно повернул его и повел в дом, а в это время две машины – полицейская и еще какая-то – медленно повернули с Крамгасс. Граф закрыл дверь.

Вниз по лестнице спускалась Беата Одемар, волоча за собой коричневый бархат. Увидев отца, она бросилась к нему и обняла.

– Отец, бедный отец, я знаю. Анри только что рассказал мне. – Она посмотрела на Графа. – Кузен Матиас выпал из окна.

– Я не понимаю, почему не разрешают принести его сюда? – жалобно проговорил Одемар. – Я хочу, чтобы его отнесли в его комнату. Пошлите за Терли, Беата.

– Анри вызывает его по телефону. Господин Граф, не проводите ли вы моего отца в дальнюю гостиную, там я ему дам что-нибудь выпить? – Когда Граф снова взял Одемара за локоть, она добавила: – Я не знаю… Вы что, проходили мимо?

Ее неопределенный взгляд стал вопросительным.

– Да. Карсон позвал меня и попросил присмотреть за господином Олдемаром.

Но хозяин дома уже несколько пришел в себя. Он медленно и неловко шел рядом с Графем через полумрак неосвещенной гостиной, под слабым мерцанием хрустальных подвесок люстры, мимо мягкого сияния золоченых кресел и шкафчиков. В следующей комнате горели все лампы, и в камине на решетке пылало веселое пламя. Большое помещение, выдержанное в серых и красноватых тонах, с роялем возле арочного окна и зеркалом в стеклянной раме над серым мраморным камином казалось неожиданно уютным. Французские часы показывали десять минут десятого.

Одемар сел в кресло рядом с камином. Он вынул носовой платок, прижал к сухим глазам, потом, осознавая бессмысленность подобного жеста, смял его и посмотрел на Графа.

– Не могу поверить в это. Мы разговаривали в библиотеке, и тут зазвонил телефон. Матиас ответил на звонок – незадолго до девяти. Вернувшись, сказал что-то о перенесенной на завтра партии в бридж и направился к лестнице. Поднялся прямо в свою спальню на верхнем этаже. Молодой Карсон оказался у себя – в соседней комнате. Услышав крик Матиаса, он метнулся к нему, но там было пусто, и окно было поднято… Он выглянул наружу – вниз…

Одемар остановился. Граф – отчасти отвлекая его, отчасти подбадривая, – сочувственно кивнул и очень мягко проговорил:

– Это ужасно. Но если он, ваш кузен, упал с верхнего этажа, он умер мгновенно.

– Тот полицейский сказал то же самое. Я объяснил ему, что Матиас, уходя из комнаты, всегда открывал окно, но запирал при этом дверь – чтобы остальные не мерзли по его милости. Всегда такой заботливый, такой добрый. Мой лучший друг. Он собирался опустить стекло, а эти окна такие низкие! Я знал, насколько они опасны, я должен был понимать, что он уже немолод. Я хотел, чтобы его внесли в дом. Почему бы нет? Ведь это очевидный несчастный случай. Я хотел положить его на постель.

– Но полицейские не разрешают менять положение тела.

– Это Карсон позвонил в полицию. Он не посоветовался со мной. Он вызвал их, а потом сказал мне, что произошло. Если бы я только знал, мы бы сразу внесли кузена в дом.

– Собралась бы толпа, господин Одемар, и вы не смогли бы справиться с ней. Я уверен, что молодой Карсон сумеет избавить вас от доброй половины неприятных формальностей и сплетен, – он журналист и прекрасно знает, как, какими словами надлежит рассказывать об этом происшествии – несчастном случае – газетчикам, а о чем следует знать лишь полицейским.

Одемар сидел, сжимая забытый в руке платок; глаза его – пустые, беспокойные – лихорадочно блестели.

– Я уважаю полицию – у этих ребят тяжелая, рутинная работа, особый угол зрения на все проблемы. Но они так часто оставляют вопрос открытым. Вы понимаете, они станут говорить о самоубийстве. Но это просто абсурдно!

– Если бы вы сдвинули его с места, господин Одемар, вам пришлось бы давать множество объяснений. Карсон поступил разумно, уверяю вас.

– Он выбежал во двор, затем вернулся и сказал мне и Анри. Полицейская машина приехала очень быстро: когда я вышел на лестницу, они повернули из-за угла.

В дверях показалась Беата, а за ней следовал Арни с небольшим графином и рюмками на подносе. Он поставил поднос на стол рядом с Одемаром.

– Я вызвал доктора Терли, – дрожащим голосом произнес дворецкий, – и еще прибыл сержант Шенк.

– Шенк. Хорошо. Шенк – это ночной дежурный в нашем районе, господин Граф, очень хороший человек. Знает нас всех. Знал и моего кузена. Филлипс! Позвоните Эгли.

– Да, господин Одемар. – Голос Филлипса понизился почти до шепота.

– Эгли все подготовит. А где Карсон? – Одемар начал подниматься на ноги. – Почему они не занесли Матиаса в дом, Беата? Я не хочу, чтобы он лежал там.

Беата налила кирш в небольшую рюмку. Держа ее в одной руке, второй она пыталась усадить отца обратно в кресло.

– Пожалуйста, отец, не мешайте им выполнять свои обязанности. Да вы и не можете им помешать… Как вы считаете, господин Граф? – она задала вопрос, в упор глядя на незваного гостя.

– Лучше предоставить им полную свободу действий, тогда они управятся гораздо быстрее.

Одемар выпил рюмочку.

– Кто-нибудь должен сообщить о несчастье вашей тете, Беата. Кто скажет ей об этом?

– Филлипс. Хильда Гаст присмотрит за ней.

Граф, глядя на девушку, настойчиво продолжил:

– Выпейте и вы, госпожа Одемар. – Та не шелохнулась, и тогда он сам наполнил следующий из маленьких гравированных колокольчиков на тонких ножках и передал его Беате. – И сядьте, – добавил он.

Девушка снова пристально посмотрела на него через голову отца.

– И вы тоже – не так ли?

– Конечно, – тихо ответил Граф на вопрос, застывший в полных скорби глазах девушки.

– Вы белый, как привидение, вам тоже следует выпить.

– Благодарю.

Они взяли рюмки, и Беата села рядом с отцом. Тот протянул руку и сжал ее пальцы.

– Когда я подумаю, что если бы Карсон не оказался случайно в своей комнате, то Матиас мог бы лежать там… лежать там…

– Ах, отец, все ужасно, но бедный Матиас об этом не знает.

– Я очень рад, что вы проходили мимо, господин Граф. Вы понимаете – все эти полицейские процедуры… Если бы вы остались и помогли нам…

– Я буду рад оказать вам услугу, господин Одемар.

– Надо же: тот, кто знает полицейскую процедуру, как раз проходил мимо. Какая удача для нас, – пробормотала Беата.

– Видите ли, я живу недалеко, а в вашем квартале у меня есть друзья…

В дверях появился крупный мужчина в полицейском мундире. Позади него неясно вырисовывалась еще более мощная фигура в штатском. При ближайшем рассмотрении оказалось, что мужчина в костюме светловолос, у него голубые глаза и квадратная челюсть. Еще один полицейский с блокнотом в руке замыкал шествие.

– Шенк! – Фридрих Одемар поднялся с кресла.

– Мне очень жаль, что я находился в участке, когда это произошло. – Первый полисмен поднял руку, отдавая честь. – Какая беда для вас и госпожи Одемар. Несчастный Матиас… На прошлой неделе я разговаривал с ним перед домом. Я уже рассказывал лейтенанту, каким приятным человеком он был. Господин Фридрих Одемар – лейтенант Нидербергер. Он хочет поговорить с вами.

– Если это удобно, – учтиво сказал лейтенант.

– Вполне. Это моя дочь, а это господин Граф, мой друг, он проходил мимо вскоре после того, как случилось несчастье.

Нидербергер, вежливый и серьезный, поблагодарил за любезность и выразил свои соболезнования. Затем – в такой же корректной форме – он посоветовал Шенку поскорее вернуться к своим обязанностям. Громадный сержант смутился и выскользнул за дверь, а полицейский с блокнотом достал карандаш и приготовился стенографировать.

– Сержант Шенк передал мне кое-какую информацию, полезную, но общую. – начал Нидербергер. – Большую помощь оказал господин Карсон: он избавился от газетчиков. Я уже разговаривал с вашим дворецким Анри и с другими слугами. Еще несколько слов от членов семьи, и мы бы на этом закончили – если вы, конечно, не против?

– Тело моего кузена, лейтенант…

– Что ж. – Нидербергер посмотрел в спокойное лицо Беаты, затем продолжил: – Оно очень пострадало от удара об изгородь. Эгли – вы просили связаться с ним – уже прислал своих людей. Пусть лучше они сейчас увезут тело, а завтра можно будет вернуть его в дом.

– Да. Очень хорошо. – Одемар закрыл глаза и опустился в кресло.

Нидербергер продолжил с выражением вежливого сочувствия на лице:

– Давайте рассмотрим все по порядку. Я был на месте трагедии и определил бы ее, как несчастный случай.

– Ни о чем другом не может быть и речи, лейтенант.

– Похоже, так. Пострадавший вошел в свою комнату и решил закрыть окно – высокое окно с очень низко расположенным подоконником.

– Очень опасное, но Матиас не хотел устраивать ограждение.

– Да, одно-единственное неосторожное движение – и трагедия неминуема. Он поднял руки вверх – пазы в раме находятся примерно на уровне его подбородка, – сунул в отверстия пальцы, потянул вниз, но тут руки вашего кузена соскользнули, и сила инерции вытолкнула его вперед и вниз. Подоконник не доставал ему даже до колен.

– Если б я только помнил, что он уже пожилой человек! Я должен был настоять… Но теперь это бесполезно.

– Теперь только маленькая формальность – для протокола: у пострадавшего перед смертью с головой все было в порядке. Вы поняли?

– Конечно. Мы сидели с ним в библиотеке – через коридор, направо. Он был весел. Я вообще никогда не видел его в подавленном состоянии. Он обладал поразительным жизнелюбием, лейтенант. Некоторые люди называли его счастливчиком, хотя это не совсем справедливо. В молодости ему пришлось пережить и разочарования, и неудачи, но он никогда не унывал, а в последнее время вообще не имел поводов для личного беспокойства.

– Господин Карсон сказал, что ваш кузен отвечал на какой-то телефонный звонок.

– Да. Здесь, внизу.

– Но телефон зазвонил и в первой комнате наверху. Карсон поднял трубку и услышал, что кто-то хотел пригласить господина Матиаса Одемара на партию в бридж.