Текст книги "Книга покойника"

Глава 3
Шекспир. Господина Мартинели

Граф взял у Лидии томик Шекспира, повертел его так и этак, открыл и снова закрыл.

– Боюсь, я не заслуживаю комплиментов Дроза, – произнес он. – Я давным-давно не работал в лаборатории… По крайней мере, по-настоящему – с тех пор, как пять лет назад у меня появился ассистент. Я говорил ему, что нужно сделать, а как… он догадывался сам. Теперь он оберегает границы страны, а я больше не занимаюсь документами. Хотя книга господина Мартинели мне нравится. На вид, на ощупь.

– Помеченные отрывки… – начала Лидия.

– Нет-нет! Давайте вначале внимательно рассмотрим сам томик: снаружи и изнутри. Нужно продвигаться от общего к частному по мере исследования. Естественно, я сгораю от нетерпения взглянуть на помеченные места, – признался Граф, – но, как вы заметили, я даже не брал книгу в руки, пока не выслушал ваш рассказ. И вот теперь, наконец, я начинаю с ней знакомиться: это первый том шеститомного издания, толстая книга в блестящем переплете телячьей кожи, украшена изящным тиснением, золотой обрез. Кто такой, вы сказали, этот Конрадус М. Мартинели?

– Дед моего знакомого.

– Понятно – фамильная реликвия, однако, переплет в плачевном состоянии. Из титульного листа ясно, что это издание коллекционеров не заинтересует. Его рыночная стоимость нулевая. Переплет потертый, настолько потертый, что оставляет на моих брюках красновато-коричневые пятна. Очень старая кожа! Корешок отваливается. Половина его, фактически, уже отвалилась. – Граф ловко подхватил оторвавшийся кусочек и положил его на угол письменного стола. – Но сама книга в хорошем состоянии. Открывая ее, обнаруживаем, что если не обращать внимания на эти коричневые пятна, бумага, хоть и тонкая, сохранила упругость. Страницы выглядят абсолютно новыми. В верхней части титульного листа – твердая, несколько выцветшая подпись деда господина Мартинели. Была такая дурная привычка у наших предков. Ниже…

ПЬЕСЫ УИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

В шести томах

Том I

…Еще ниже – небольшая гравюра. На ней изображены три колдуна, лохматых и бородатых, простирающих руки в сторону битвы. Напоминают трех разгневанных джентльменов в ночных рубашках. Похоже, собираются драться.

– Там много иллюстраций, – заметила Лидия.

– Да, именно об этом говорится в тексте на следующей странице:

Иллюстрированное издание Харпера

Множество гравюр

Драматические произведения Уильяма Шекспира.

«Время, неумолимо стирающее следы других поэтов,

проходит мимо бесценного Шекспира,

не причинив ему вреда».

– Из предисловия д-ра Джонсона.

Харпер и Братья, Клифф-стрит

1839

…Прекрасное издание, что и говорить. Ясный и четкий шрифт. Однако слишком мелкий и убористый. Читать Шекспира в таком издании – тяжело, Лидия, разве что при самом ярком дневном свете. Переворачивая страницу, находим:

Жизнь и творчество У. Шекспира

Написано Н. Роу, эсквайром

…Затем идет ранее процитированное предисловие доктора Джонсона к изданию 1773 года. Далее…

О Шекспире.

– Незабвенный Хейз из Итона…

…Так. Затем идут «Замечания о “Буре”», и наконец, сама «Буря». Странно…

– Странно? – с удивлением повторила Лидия.

– Странная подборка. Том открывает последнее произведение Шекспира. Вторым идут «Два веронца» – из ранних пьес, затем – «Виндзорские проказницы» – веселая комедия. Потом «Мера за меру» – мрачная драма, «Комедия ошибок» – милая и смешная история и, наконец, «Венецианский купец» – там всего понемногу, даже частичка трагедии. Не знаю, о чем думали составители, когда готовили этот сборник! Хотя, возможно, они просто переиздали более раннее собрание сочинений? Нам, Лидия, нужно выяснить, почему в поездку на озеро Тун господин Говард Мартинели взял с собой именно этот томик.

– А почему бы и нет? – растерянно спросила Лидия.

– Ну, вряд ли ему захотелось бы читать «Двух веронцев», «Комедию ошибок» или «Виндзорских проказниц» на необитаемом острове – если только он не в восторге от Фальстафа. Обычно в путешествие берут томик великих трагедий или сверкающих остроумием историй. Итак, у нас остаются «Мера за меру», «Купец» и «Буря». – Зеленоватые глаза Графа задумчиво смотрели на Лидию. – Вы давно перечитывали «Бурю»?

– Не уверена, что читала ее вообще.

– Это пьеса для чтения на необитаемом острове! В самый раз для больного! Спокойная, смиренно-настроенная, философская, с отгоревшими страстями. В определенных обстоятельствах – в случае болезни, тяжких переживаний, глубокой печали – правильный выбор.

Граф открыл томик и бросил небрежный взгляд на страницу.

– «…после чего под странный, глухой шум они исчезают», – прочел он вслух. – Какая пьеса! Интересно, а как они шумят? Что вы думаете по этому поводу, Лидия?

– Кто исчезает? – спросила Лидия.

– Нимфы и жнецы.

– Жнецы?

– Всего лишь видения. Часть представления, которое устроил Просперо. Вскоре, однако, он их прогоняет: «Изчезните. – Довольно». Позже он призывает только «музыку небес». А господину Говарду Мартинели нравилась «Буря»?

– Именно в «Буре» он пометил некоторые отрывки и стер пометки на полях.

– Ага! Что я говорил? Он взял эту книгу с собой как раз из-за «Бури». Иными словами, господин Говард Мартинели чувствовал себя постаревшим и больным.

– Он ничего не говорил об этой пьесе, – произнесла пораженная Лидия.

– Естественно, нет. Он и о болезни своей вам не говорил.

Госпожа Шафер помолчала, видимо, размышляя над словами Графа, а затем сухо сообщила:

– Помеченные отрывки находятся в начале пьесы.

– И вот первый из них. «Акт I. Сцена I». Боже мой!

У Лидии был торжествующий вид. Медленно и громко Граф прочитал вслух помеченный отрывок:

– Однако этот малый меня утешил: он отъявленный висельник, а кому суждено быть повешенным, тот не утонет. О Судьба, дай ему возможность дожить до виселицы. Сделай предназначенную ему веревку нашим якорным канатом: ведь от корабельного сейчас пользы мало. Если же ему не суждено…

– Ну и ну! – воскликнул Граф. – Кто-то очень не нравился вашему другу, господину Мартинели… Это очевидно. И вы полагаете, речь идет о его слуге?

– Возможно, мы узнали бы это наверняка, прочитав пометки на полях.

Граф поднял книгу, чтобы получше рассмотреть слабые отпечатки карандашной записи напротив отмеченных в тексте слов.

– Не видно, ничего не видно. Стирали долго и очень усердно, пользовались прекрасной резинкой, но призрачный след все же остался. Давайте посмотрим второй отрывок… Вот он. «Акт II, Сцена II». Точнее, три фразы:

…это безмозглое чудовище!

…ты, жалкое чудовище!

…Ну и простофиля же это несчастное чудовище. А ты неплохо лакаешь, чудовище, право слово!

…Ну и что же это нам дает? Если первая ремарка относится к Шмиду, то две другие явно нет. Может, это горькая попытка взглянуть на себя со стороны? Господин Мартинели говорит о себе?

– А по-моему, это означает, что он во власти Шмида.

– Да, Лидия, вам не дознаватель нужен, а карающий меч! Только не обижайтесь. А вот и вторая пометка на полях, вернее, ее следы, по всей странице. Написано без нажима, жестким карандашом. Удалено тщательно. Вряд ли я сумею восстановить эти записи.

– Но вы попытаетесь?

– Видите ли, Лидия, ваш знакомый писал это для себя, а вовсе не для того, чтобы кто-то читал его соображения. – Граф улыбнулся – казалось, его что-то позабавило. – По-видимому, заметки он стер перед тем, как дать книгу вам. Не хотел, чтобы вы их прочли. Стоит ли вытаскивать на свет божий чужие откровения просто из интеллектуального любопытства?

– Я не любопытна. Я только хочу удостовериться, что с ним все в порядке.

– А я любопытен, и даже очень. Но, по-моему, нам следует сначала покопаться в больничных архивах, а потом я возьмусь за эту работу. Признаться, она не слишком мне по душе… Да ладно. Интересно другое – поблагодарит ли вас господин Мартинели за эти хлопоты?

– Он ничего не узнает. Я не скажу ему.

– Думаете, так лучше? Но когда он поправится, и ваша дружба возобновится, вы могли бы вместе посмеяться над всей этой историей, включая ваше самовольное проникновение в старый дом, что в Шпице.

– Вряд ли его это порадует… Господин Граф, как восстанавливают стертые записи?

– И читают отпечатки? Ну, есть несколько способов. Холодные пары йода, например. Они конденсируются на странице и проявляют все что угодно. Но трудность в том, что страницу нужно сразу сфотографировать, поскольку йод испаряется, и восстановленные надписи бледнеют. Одному человеку это проделать сложно. А нам с вами соглядатаи не нужны. Если бы не конфиденциальность, я послал бы книгу своему другу в полицейскую лабораторию…

Госпожа Шафер побледнела и заерзала в кресле – похоже, мысль о полиции всерьез напугала ее.

– Иногда пользуются так называемым методом наложения, – продолжал Граф. – Он много сложнее: нужны покрытые коллоидом пластинки, а что с ними делают – я уже не помню. Лучше не вникать! Есть еще диапозитивный метод, поляризованный свет, получаемый от двух скрещенных лучей. Вам не очень интересно слушать о скрещенных лучах?

Лидия потрясла головой.

– Затем есть такая уловка: вы фотографируете обратную сторону страницы на просвет, и за счет светотени следы письма становятся более заметными. Кстати, если вы не измените свое решение во что бы то ни стало изучить стертые заметки, я, с божьей помощью, попытаюсь применить этот метод.

Лидия выглядела теперь ужасно расстроенной. И сконфуженной.

– Ужасно. Мне следовало прикинуть, во что это выльется. Господин Граф… если господин Мартинели попал в беду, а мы его вызволим, возможно, он будет рад заплатить вам.

– Если мы «вызволим его из беды» – как вы выражаетесь, – он вряд ли рассыплется в благодарностях, и подчеркнутые строфы в томике Шекспира красноречиво об этом свидетельствуют. Не беспокойтесь о плате. У меня есть аппаратура. Должен же я попрактиковаться с ней, если это без труда проделывал Стефан. Но главное, в сущности, не это – мне просто интересно… – Улыбнувшись, Граф вновь открыл Шекспира и просмотрел несколько страниц. – Действительно проблема. Вы оставите мне книгу господина Мартинели на некоторое время?

– Конечно, пусть она будет у вас, раз вы собираетесь работать над стертыми записями.

Граф встал, подошел к одному из металлических шкафчиков для картотеки и запер в нем томик Шекспира.

– Достаточно надежно и под рукой.

Посетительница кивнула. Граф неторопливо вернулся к своему креслу, но садиться не стал.

– Госпожа Шафер, а не поехать ли нам в больницу Святого Дамиана? – спросил он.

Лидия вскочила со стула, словно подброшенная пружиной.

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет? Еще только четверть восьмого. А больницы открыты для посетителей, по крайней мере, до девяти часов вечера…

Улица встретила их удушливым жаром.

– Тяжелый вечер.

Покинув дом, Граф и госпожа Лидия Шафер повернули на запад, к реке и трамвайной остановке. Желтое с лиловато-фиолетовыми прожилками небо над головой выглядело нездоровым. Ни единой живой души поблизости. Только сторож сидел без пиджака на ступеньках своего дома. Граф приветливо кивнул ему.

– Ни души, – констатировала Лидия.

– Словно чума прошла… Двор переехал в Кройдон. Кто-нибудь напишет прекрасное стихотворение о том, как с неба яркий свет пролился и лихорадку принес.

Шум над головой заставил их поднять глаза – там, в вышине, куда-то медленно, неторопливо смещаясь к северу, летел едва различимый аэроплан.

– Это всего лишь продукт нашего воспаленного воображения, – произнес Граф. – И он тоже исчезнет. На самом деле его там и не было.

– Мне нравятся эти новые кафе: в них много света и продаются полезные мелочи. – Госпожа Шафер показала на чисто вымытую витрину.

– Вот они действительно реальны. После больницы мы зайдем в то, что окажется поблизости. Вы выпьете кофе. Я всегда угощаю нового клиента. Поспешим, Лидия. Трамвай остановился перед светофором!

Глава 4
Больница святого Дамиана

Дверь трамвая открылась, водитель, словно вырезанный из дерева идол, неподвижно возвышался за рулем. Несколько похожих на манекены угрюмых пассажиров молчаливо переносили тяготы поездки. Граф протянул мрачному кондуктору деньги за проезд и проследовал за Лидией к выбранным ею местам возле входной двери. Тонкий крестик красного сигнала светофора сменился на зеленый, и автобус двинулся вверх по улице.

Лидия повернулась к Графу:

– Господин Граф…

– Да?

– Вы сказали, что знаете, почему мне ничего не сказали в больнице.

– Знаю? Скорее у меня есть несколько версий.

– А мне вы рассказать можете?

– Вряд ли вам понравится то, что бросается в глаза в первую очередь.

– Почему?

Он ответил вопросом на вопрос:

– Вы когда-нибудь сталкивались с наркоманами?

– С кем? – воскликнула Лидия с таким негодованием, что стало очевидно – ответ не нужен. – Вы имеете в виду тех, кто принимает морфий?

– Или кокаин, или другой наркотик.

– Вы полагаете, господин Мартинели наркоман?

– Для этого есть основания.

– Нет, он не такой.

– Вы уверены?

– Конечно. Я читала и слышала о них, а господин Мартинели не психовал и не дергался – напротив, был спокойным и естественным.

– Возможно, в то воскресенье, когда он не разрешил вам прийти, эти качества оставили его.

Лидия красноречиво промолчала. Тогда Граф вкрадчиво произнес:

– Это не должно пугать вас. Вы обратились ко мне, и теперь моя задача – оценить все версии, пока я не обнаружу ту, опровергнуть которую невозможно. А версия о наркомании, видите ли, проливает свет на некоторые вопросы.

– Вы так считаете?

– Давайте рассмотрим хотя бы ситуацию в Шпице. Допустим, Шмид поставлял наркотики для Мартинели откуда-то издалека. Возможно, нервозность Мартинели при виде машины Шмида объясняется весьма прозаически: он боялся, что тому не удалось раздобыть снадобье, или беспоколся о качестве товара. Вероятно, в предыдущий раз так и случилось. Ни для кого не секрет – трудности военного времени обогащают дельцов черного рынка, они наживаются на всем и всех, в том числе и на этих несчастных, сплавляя им сильно разбавленные, совершенно неэффективные препараты.

Зависимость наркомана от поставщика – абсолютная. Но и тот полностью зависит от потребителя его товара. Поэтому так опасны лишние свидетели. Вот Мартинели и не хотел, чтобы Шмид видел вас: он мог бы решить, что его подопечный невольно выдаст свой порок или доверится вам – поведение наркомана непредсказуемо. Разоблачение же обернулось бы для Шмида серьезными последствиями, ведь торговля наркотиками – уголовное преступление.

Изнурительный жар заставлял Графа понизить голос и почти не двигаться. И, тем не менее, он продолжал:

– Вот и помеченные в «Буре» отрывки. Моя версия легко объясняет их выбор: безвольный человек склонен обвинять в своих недостатках тех, кто потакает его слабостям. Вряд ли Мартинели благодарен Шмиду. Он скорее ненавидит своего клеврета, но, презирая этого рожденного для виселицы типа, не обманывается и на свой счет. Недаром же Мартинели называет себя слабохарактерным чудовищем, да еще и простофилей, которого надувает нахальный жулик.

Предположим, однажды товар не поступил или оказался испорченным. Мартинели на грани нервного истощения. Они должны немедленно вернуться в Берн, где, по-видимому, находится источник зелья. Но когда они добирутся до квартиры, Мартинели становится совсем плохо. Напуганный Шмид бросается на поиски врача и, отыскав его, вынужден изворачиваться. Скорее всего, представившись слугой, которому платят за контроль над наркоманом, он придумал правдоподобную историю о том, как изворотливому пациенту удалось обвести его вокруг пальца. И плачевный результат – налицо.

Критическое состояние Мартинели вынуждает врача немедленно принять решение о госпитализации, а в больнице, естественно, не хотят афишировать поставленный диагноз. Ни один врач ни за что вам этого не скажет, особенно если он… но я, кажется, дал волю своему воображению, не так ли? – прервал Граф свой монолог и, приветливо улыбнувшись, взглянул на молчаливую спутницу. Та, не отрываясь, смотрела на него округлившимися от удивления глазами, и он продолжил: – Если все дело в этом, то, скорее всего, Мартинели повстречал Шмида не в Тиле, а привез с собой из Женевы или из Берна. Это уже установившаяся связь палача и жертвы, что и объясняет изоляцию Мартинели и его страх перед Шмидом. Ваша интуиция позволила вам почувствовать преступную сущность Шмида. Мы также нашли объяснение их внезапному бегству в Берн и уединенному образу жизни здесь. Можно понять и рассеянность Мартинели. В подобном состоянии он, естественно, забыл и свой томик Шекспира, и своего нового друга…

Прервав его, женщина убежденно произнесла:

– Если бы вы знали господина Мартинели, то никогда не посчитали бы его наркоманом.

– Хорошо, – согласился Граф. – Я же не говорил, что эта версия объясняет все. Кстати, как и предположение, что Мартинели страдал алкоголизмом.

– Он не алкоголик!

– По виду этого не определишь.

– Уверяю вас – у него не было дурных пристрастий!

– Вряд ли он принялся бы проявлять свои пристрастия в незнакомом месте.

– Само собой.

– Ну, так бутылки со спиртным могли быть у Шмида в машине. 3-го июля у Мартинели начинается горячка. Шмид отправляет письмо в Берн – ах, если бы вы сохранили тот конверт с образчиком его почерка! – а потом привозит его в город, пока тот еще может передвигаться. Начиная с 6-го июля Мартинели прикован к постели. Острая стадия алкоголизма – это очень серьезно. Врач, больница, никаих справок для посетителей – все то же самое, как и в случае наркомании.

– Неужели вы думаете, – возмутилась Лидия, – что алкоголик способен читать «Бурю»?

– А что тут удивительного? Она бы прямиком унесла столь своеобразного читателя из этого мира туда, где странные, неясные, гулкие звуки почти не слышны, а ужимки и гримасы – обычное дело.

– И все-таки он не алкоголик!

– Но может быть еще и шантаж, – продолжал Граф, словно говоря сам с собой. – И по каким-то причинам Мартинели вынужден держать шантажиста у себя в доме, да еще и платить ему. Но все так зыбко – мы слишком мало знаем о вашем знакомом и абсолютно ничего – о его финансовых делах.

– Не думаю, что господина Мартинели было чем шантажировать, – чуть ли не с отчаянием произнесла Лидия.

– Вспомните, он считает себя слабым, морально слабым, а такие люди – легкая добыча для шантажистов. Но меня вдруг осенило…

– Что на этот раз? – сухо поинтересовалась Лидия.

– Любопытно, стал бы Мартинели подчеркивать отрывки, отражавшие характер Шмида, если бы тот мог увидеть его пометки? Или Шмиду безразлично, что Мартинели считает его рожденным для виселицы?

– Вряд ли такой тип, как Шмид, когда-нибудь заглядывал в книгу, тем более Шекспира.

– Остается положиться на ваше слово, – согласился Граф, чувствуя себя словно выжатый лимон.

Разговор иссяк, Лидия отвернулась к окну. Граф, глядя на ее суровый профиль, подумал, как много, по-видимому, значила для нее дружба с этим пожилым, образованным, мягким человеком. И чтобы сберечь эту искру добра, женщина поступила совершенно несвойственно для себя: судя по всему, она никому не станет навязывать свое, а уж тем более – преследуя собственные цели. Зная Мартинели, она уверена, что подобный финал их знакомства возможен лишь в случае вмешательства чужой воли или смерти. И тогда – вопреки природной сдержанности и скромности – решает любой ценой выяснить, не применяли ли к нему насилие и вообще свободен ли он.

Можно предположить, что знакомство с Мартинели стало самым интересным событием в ее однообразной, лишенной красок жизни.

Делая остановки перед светофорами или для того, чтобы впустить или выпустить разморенных жарой пассажиров, трамвай скользнул вдоль Аары, свернул, затем пополз вверх. Лидия, наконец, повернулась к Графу.

– Выходим.

Как только трамвай остановился, они выбрались из него и сквозь знойные сумерки пешком продолжили путь по темным улицам. На очередном перекрестке взглядам прохожих предстал огромный старый платан, узловатые ветви которого нависали над улицей из-за стены из песчаника.

– Кажется я никогда прежде не видел эту больницу, – проговорил Граф. – Или просто забыл?

– Главный вход не здесь, а дальше по улице, за углом, – пояснила Лидия.

– Давайте прежде всего обойдем квартал.

– Чтобы все осмотреть снаружи?

– Мне думается – сначала надо приглядеться, разве не так? Вспомните, как вы делаете покупки, – рассмеялся Граф.

Лидия чувствовала себя в обществе интересного, предупредительного мужчины легко и свободно и вряд ли задумывалась над тем, что эту непринужденную атмосферу создавал ее спутник. Ей льстило его внимание, и она стала чаще улыбаться – уголком рта.

Они довольно долго шли вдоль высокой стены вверх по аллее и повернули на другую улицу. Там, в глухом заборе, оказались старые деревянные двери, окрашенные зеленой краской и запертые на висячий замок. Из-за ограды больничного участка сквозь листву деревьев выглянула черепичная крыша небольшого, отдельно стоящего здания.

– Прачечная, наверное? – предположила Лидия.

– Скорее морг. Заведение с историей. Похоже, Мартинели выбрал себе врача старой школы.

Теперь они довольно хорошо ознакомились с расположением зданий. Большой лечебный корпус занимал юго-восточный угол квартала. Это оказалось строение с некоторыми признаками готического стиля, сказавшегося в архитектуре стрельчатых окон, высокого дверного проема и каменного крыльца с широкими ступенями. На одной из дубовых створок двери красовалась начищенная бронзовая табличка с надписью готическим шрифтом: «Больница Св. Дамиана». Другая створка была приоткрыта.

– Разве не следовало сначала позвонить? – опасливо спросила Лидия, когда Граф быстро прошел с ней в плохо освещенную приемную.

– Зачем же? Сейчас всего без четверти девять.

– Еще рассердятся, что мы вошли без звонка.

– Вряд ли. Им же не пришлось отвечать еще и на звонок! В больницах сейчас мало санитарок, а тем более швейцаров.

Стены высокой, но довольно узкой приемной были отделаны отполированными до блеска панелями из светлого дуба, а пол выложен плиткой красного и желтого цветов. В нише вдоль правой стены стояла скамья, а несколько дальше виднелось окно регистратуры. Граф предложил Лидии устроиться на скамейке, а сам заглянул в окошечко: в глубине помещения возле картотеки сидела молодая женщина и читала сатирический журнал «Маленький швейцарец». Граф, несколько удивленный выбором юной особы, легонько постучал о полку под окном. Дежурная, аккуратно загнув уголок страницы, отложила чтиво на полку и подошла к посетителю.

– Да?

– Я хотел бы узнать о состоянии господина Говарда Мартинели.

– Мартинели? Минуточку. Я только что заступила.

Она повернулась и зашелестела страницами журнала регистрации.

– Вы родственник? – поинтересовалась она.

– Нет, я спрашиваю по просьбе друга господина Мартинели.

Девушка снова перелистала страницы.

– Вспомнила теперь. Вот эта запись. Господин Мартинели умер сегодня утром.

Граф взглянул направо – напряженно выглядывавшая из ниши Лидия на мгновение замерла, услышав слова дежурной, а затем медленно откинулась назад и оперлась о стену. Лицо ее утратило всякое выражение.

Граф опять повернулся к окошку.

– Я этого не ожидал… Можно узнать подробности? – глотнув произнес он.

– Минуточку.

Девушка скрылась за дверью в глубине комнаты. Вернулась она с невысоким седым человеком в очках. Тот вышел в холл через дверь в перегородке и приветливо обратился к Графу:

– Рад познакомиться с другом господина Мартинели.

– Точнее – другом его друга.

– А-а, той дамы, которая ранее справлялась о нем? Дежурная говорила мне, что некая молодая особа приходила сюда вчера вечером и, кажется, неделю назад. Помнится, они познакомились этим летом.

– Все верно.

Человек в очках не замечал Лидию: ее скрывала тень. Он продолжал:

– Запрос задокументировали и доложили о нем в администрацию. Но лечащий врач господина Мартинели предупреждал, что больного нельзя волновать – тем более передавать записки. Правда, такие строгости и не понадобились: уже спустя час после прибытия к нам, на прошлой неделе, господин Мартинели потерял сознание, да так больше и не очнулся… Эта госпожа Шафер… Ее фамилия Шафер, я правильно помню?

– Да.

– Она оставила свой адрес на прошлой неделе. Вас не затруднит сообщить ей, что господин Мартинели умер сегодня утром, в восемь часов, а тело передано в ведение похоронной конторы Галлер? Они намерены отправить тело покойного в Тун завтра утром, чтобы похоронить на семейном кладбище в Шпице.

– Благодарю вас, я передам.

– Так распорядился сам господин Мартинели. Такой необычный случай. Но он и сам оказался необычным человеком: все было продумано заранее, оплачено до последнего раппена… Наличными. Выправлены счета по всем статьям расходов, включая лечение и стоимость отправки останков в Шпцу. Я так понял, что дальше всем займутся люди на месте. Мы перешлем счета и остаток наличных в банк кантона Женева, клиентом которого являлся господин Мартинели. Когда все произошло, мы уведомили служащих о безвременной кончине несчастного, не тратя ни минуты.

– Кремация?..

– Нет, и это единственное, что я мог бы покритиковать в его распоряжениях. Это существенно упростило бы процедуру, учитывая нынешние трудности с перевозками. Но господин Мартинели не давал указаний о кремации.

– А кто его лечащий врач?

– Доктор Флориан Троллингер, – не задумываясь, ответил словоохотливый пожилой господин. – Он связан с этой больницей гораздо дольше, чем я. Кстати, позвольте представиться: ночной дежурный врач Вонгунтен… Господин Троллингер – квалифицированный медик. Всю свою профессиональную жизнь он работает в контакте с больницей Святого Дамиана. Сейчас он практикует, но одно время, насколько мне известно, специализировался исключительно на диагностике, и весьма успешно.

– А от чего умер господин Мартинели, господин Вонгунтен?

– Я думал, вы знаете. От лейкемии, от острой формы лейкемии.

– Вот как… Это, кажется, совершенно неизлечимо?

– Пока да. Однако медицина, как вы знаете, не стоит на месте, – ответил Вонгунтен с улыбкой. – Справятся, надеюсь, и с лейкемией.

– Диагноз поставил доктор Троллингер?

– Да, более трех недель назад. Я так понимаю, что господин Мартинели и его сопровождающий – слуга или что-то в этом роде – вернулись в Берн шестого числа, во второй половине дня, из Шпица, где у господина Мартинели произошло внезапное кровоизлияние. Он, по-моему, занимался в этом городке наследственными делами. Вы знаете, что кровоизлияние – один из симптомов этой болезни?

– Нет, я не врач.

– Ага. А второе произошло уже в Берне. Как мне рассказывали, слуга испугался, выскочил на улицу и обратился к ближайшему доктору – его приемная как раз за углом.

– Господину Мартинели повезло с врачом.

– И не говорите. Господин Мартинели, правда, отказался от лечения, а до последней среды, до двадцать первого числа, отказывался и от госпитализации. Вообще-то, лейкемия – любопытная болезнь. Представьте себе, когда они с доктором Троллингером приехали в такси сюда, господин Мартинели казался абсолютно здоровым человеком, разве что несколько слабым. Он уладил все дела, о которых я говорил, заплатил нам наличными, затем… – Вонгунтен воздел руки к небу, потом обреченно опустил их. – Казалось, что он сдал окончательно. Когда мы сделали первый анализ на гемоглобин, господин… э…

– Граф.

– Господин Граф, мы просто удивились – как он смог продержаться так долго! Я уже говорил – это странная болезнь.

– Да, кое-что я о ней слышал.

– Сначала постепенный упадок сил, затем быстрое истощение и смерть. Естественно, в каждом случае есть свои особенности.

– Поскольку анализы оказались такими плохими, господина Мартинели не стали мучить бессмысленными процедурами?

Господин Вонгунтен улыбнулся.

– Личный врач – в безнадежных случаях – вправе идти на поводу у своего пациента, господин Граф. Мы же в клинике продолжаем бороться за жизнь каждого больного до самого конца.

– Рентгенотерапия и все такое прочее?

– И переливание крови. Мы никогда не сдаемся. Но в данном случае это ничего не дало…

– Я бесконечно благодарен вам, господин Вонгунтен…

– Да, вот еще что. Фирма Галлер, вероятно, хотела бы организовать небольшую траурную церемонию, и там с радостью приветствовали бы друзей господина Мартинели. Вот если бы госпожа Шафер могла заглянуть туда… У господина Мартинели нет близких. Он одинокий человек. Весьма печально.

– Я передам госпоже Шафер.

Граф повернулся к скамье, и тут господин Вонгунтен впервые увидел Лидию. Он неловко замолчал, удивленно поглядывая то на нее, то на Графа, потом растерянно всплеснул руками и, залившись краской, скрылся за перегородкой.

Девушка в регистратуре снова углубилась в свой журнал. Граф, довольный тем, что больше никто не обращал на них внимание, присел рядом с Лидией и, коснушись ее плеча, тихо произнес:

– Жаль. Но он больше не страдает.

В ответ Лидия горько проговорила:

– Наркотики! Ах, как же вы…

– Простите. Но это казалось вполне вероятным.

– А что такое лейкемия?

– Я знаю несколько больше, чем пытался показать Вонгунтену, – просто хотел, чтобы он разговорился. Это разрушение белых кровяных телец – смертельно опасная болезнь.

– Болеют долго?

– Не всегда. Сроки могут быть самыми разными.

– Выходит, он знал, что умрет?

– То есть, знал ли об этом Мартинели, когда жил в Шпице?

– Так вот почему он так себя вел… Теперь мне ясно! Как будто покончил со всем.

– Его доктор сказал в больнице, что впервые поставил этот диагноз в Берне шестого июля.

– Нет, господин Граф. Здесь какая-то ошибка. Господин Мартинели знал о своей болезни много раньше. Шмид, по-видимому, выполнял роль сиделки и следил, чтобы больной не переутомлялся, в том числе – и от разговоров. А господин Мартинели, возможно, забывал о своей болезни во время наших бесед. А потом увидел Шмида и внезапно вспомнил, что должен умереть. Неудивительно, что он так испугался.

Граф промолчал.

– Понятно теперь, почему он забыл и обо мне, и о книге. У него началось обострение. А после того, как он вернулся в Берн, стало еще хуже. Ничего странного, что он обо всем забыл. – Собственные объяснения, казалось, успокоили Лидию.

– Но о делах-то он помнил.

– О делах напомнила ситуация.

– Пожалуй, только одна вещь подтверждает вашу версию, Лидия, – «Буря». Это как раз такая пьеса, которую берут с собой в последний путь. Но тогда почему он скрыл тот факт, что Шмид за ним ухаживает, и говорил всем, в том числе и вам, о своем знакомстве с ним в Туне?

– Может, просто не хотел пересудов о своей болезни?

– Что ж, тогда мы прекращаем расследование? – улыбнулся ей Граф. – И вы не хотите узнать, почему ваш друг подчеркнул те отрывки и сделал пометки на полях книги?

Захваченная врасплох этим напоминанием, Лидия нерешительно произнесла:

– Я забыла о них. По всей видимости, он стер их потому, что там были рассуждения о смерти, а он не хотел, чтобы я об этом прочла.