Текст книги "Лента Мёбиуса. Социальная драма"

Кун-Фу

(письма)

Вот проснулся с мыслями о Вас! У меня хорошее настроение – сегодня лес! Вчера встречался с друзьями – играли, дурачился в гараже! Была дуэль с Эриком на синтезаторе! Аха-хах, а до этого была кун-фу дуэль: я нападал на него с красным зонтом своим, у которого железный наконечник (зонт элегантный бордовый, с деревянной ручкой изогнутой, зонт покойной мамы!), так вот в стиле кун-фу кривлялся и наносил удары, стараясь проткнуть ему грудь или горло! Ах-ха-хах, на самом деле, я делал точные движения, и при этом старался его не задеть, либо нанести удар вскользь. Эрик уже все-таки старая развалина, с варикозным расширением вен нижних конечностей; он как истукан стоял на месте и лишь разводил мои удары, хотя и поймал мой зонт пару раз, и лишь однажды железный наконечник скользнул ему по щеке, едва ли! Было очень забавно, оказывается, мой арсенал довольно разнообразен, потому как со стороны я примерно могу это представить, у меня есть объемное чувство пространства неплохое; и я хорошо имитирую движения всевозможные? Да, так как занимался и быстро осваивал все виды спорта в детстве! Ну, популярные, конечно же! Так вот!

Эрик уцелел, я неплохо размялся! И была некая эйфория в теле! Ну, как давно забытое старое! При этом я проделывал дыхательные упражнения, то есть контролировал своё дыхание, не давал ему сбиваться, и восстанавливал его после атак!

Ага!

И после уже в гараже баталия развернулась на синтезаторе; Эрик играл на басах, а я на большей части высоких серединных клавиш, это было потрясающе. И его перевес звука практически не ощущался, мы играли, будто в унисон даже, потому как свою партию я монтировал довольно рельефно. И все же в противовес его партии, и не старался его переиграть, или пересилить, лишь обозначать направление мелодии; а порой даже, ему подыгрывая, потому как он довольно монотонно, что присуще басам глушил пространство! И, более того, я создавал впечатление, что он ведёт всю партию, усиливая ее! Это было так сложно для меня, обычно я не думаю ни о ком, и все вынуждены подстраиваться, а тут я вроде, как старался смоделировать общий фон и помочь слабому оппоненту? Суть не в этом, он играл, как чувствовал, и он слышал мой звукоряд, и действительно это было захватывающе, потому что партия то утихала, то нарастала. И начал небрежно одной рукой всего несколько нот, вскоре я играл обеими руками, выискивая сочетания звука, и под конец уже ревело все фоно как единый цельный орган! У меня плечи затекли, настолько я вкладывался в этот рёв!

Для меня это также было воспоминание, обычно я заставляю звучать весь инструмент! Максимально, то есть задействовать всю гамму возможного, и порой невозможного даже; как с флейтой, например!

Прохлада хорошо действует на мозг мой!

Думаю о Вас! Думаю о театре! Вы прекрасны!

Вы настоящая, вы чуткая, вы нежная и снежная!

На работе стараюсь не перегружаться! Плечо вроде проходит! Ну, просто тигр совершенно не соблюдает режимы; обычно на ногах переносит болезни, и презрителен к слабостям физическим, а это плохо! Нужно лежать, если нужно лежать; поэтому выздоровление растягивается на долгие месяцы! Но я вынужден работать! Нужны деньги постоянно!

Вы звезда и сокровище самое изысканное и желанное!

Самое желанное вы сокровище! Правда, так!

Люблю Вас! Думаю о Вас! Совсем не хорохорюсь!

/о шизофрении/

«Сейчас вот читаю о шизофрении! И знаете, мы русские с вот этим социальным дном, мы очень уязвимы, и понадобятся ещё десятилетия, пока появятся специалисты в области социальных и психологических наук, чтобы человек хоть как-то научился распознавать свои позывы? Да, мы, кажется, быстро что-то схватываем, но это не является ли ради „них“, то есть, не является ли это все тем же подражанием „им“, знаете, эти вопросы и философски также затрагивались во все времена, насколько мы смотрим „туда“, а не в себя, а они лезут нам в душу? И что есть русская душа, и наш характер и русская идентичность, и прискорбно, если все сведётся к примитивизму и дебилизму! Да, будет, пожалуй, очень горько, поэтому потребуются новые страдальцы, борцы, интеллектуалы, и смельчаки, которые встанут грудью и лесом за свободу внутреннего „я“, которые не пожалеют времени своего на это мерзкое общество, чтобы его преобразовать? Да, похоже на то!»

(09.09.21г.)

без бога страшно все

(письма)

Страшная у нас страна, духовно убиенная страна, и алчная, и собственно, у Розанова об этом написано, что низ он копирует верх, и на каждом углу идёт узурпация и насилие!

И вот с женщиной разговаривал пожилой уже, разговорились на работе; и говорит, вот вылечили внучку едва; возили ее в Европу, лечили дельфинами и проч. И здесь совершенно не знали, чем помочь девочке, поставили диагноз аутизм шизофрения!

А девочку просто напугала воспитательница новая в детском саду, огромная какая-то женщина, мастер спорта по борьбе, по её словам, отшлепала ее по рукам за какую-то провинность, и потом девочка замолчала, она ее потащила к врачу, и там ее напугали ещё больше – сказали, не будешь говорить, укол в язык сделают! Я слушал этот кошмар, и ушам не верил своим, и как же такое может быть? Такой тупизм непроходимый? Оказывается, да, может! И вот эта женщина, бабушка ее мне и говорит: «Она, когда пришла с садика, мне успела рассказать». Так вот я и спросил:

– Так и как, надо было в суд обращаться?

И она ответила, что ничего не доказать было, сказали у Вас больной ребёнок и все, девочка не говорила уже! В больнице поставили диагноз и выпроводили!

И вот они, с ног сбившись, искали, как вылечить ребёнка! И вот только во Франции нашли, где лечат этот невроз при помощи дельфинов! Возили ее туда и лечили, и все за свой счёт; и вот рассказывает – ездила с ней, и да, определили, что этот симптом замкнутости от испуга и стресса и проч.

Простой пример из жизни! И потом она рассказывала, да, это в Дубне ещё! В наукограде! В социальных службах также по поводу каких-то выплат, мать ребёнка обругали за неправильное заявление! Сказали: «Нарожают идиотов и заявление не могут заполнить», – а девочка то совершенно здорова была при рождении, и вот представьте, каково маме! И сколько она вытерпела за ребёнка своего! И все из-за некомпетентности людской, что в саду, что в управлении социальных служб! И это не захолустье какое-то, это Московская область, и вот спрашивается, кто у нас работает, что за люди, насколько это непроходимо, убого и несправедливо! И как мы в этом всем живём! А бабушка такая боевая, Советская! Вот так девочку отбили, вылечили своими силами!

И вот, видя жизнь даже со стороны, и слушая такое, не веришь, а возможно ли какое-то подобие общества цивилизованного в стране нашей; с этой убогостью, нищетой, несправедливостью, хамством, и бесчеловечностью?

И вот мне мои какие-то травмы кажутся совершенно нелепыми; да, какие-то нападки, каких-то тупых девочек зазнавшихся, не знающих жизни, не ведавших ничего, не рожавших даже! Девочек, кичащихся самими собой! Своей высокой душой и талантами! Говорящих высокопарно о чувствах, о смерти, или вот эти поэтики, носящиеся как курица с яйцом со своими несколькими строчками, аки чем незаменимым и божественным, готовые защищать эти свои нелепые потуги и мнить, бог знает что?! Да, нет у меня к ним уважения, не было и раньше, может это слишком категорично, я не знаю, однако вот что!

Что они могут знать о смерти? Я Вам обещал рассказать о спартанских мужиках? Так вот, со мной работает один человек, познакомился я с ним по работе, мужику этому за пятьдесят, мастер на все руки. Ага, может систему отопления установить в доме в Вербилках, к примеру, которая будет управляться с пульта по Джи Пи Эс из Москвы, и проч. Любые работы по ремонтам и электромонтажу, ремонтам электротехники; это, Вот ваше поколение как раз, срез его!

И я с ним по работе пересекся как-то и потом, и сейчас с ним ещё сотрудничаю! Так вот, как-то при встрече ещё пару лет назад, встретил его, а он еле живой, ну, идёт, хромает с палочкой, руку потряхивает у него одну! Я удивился сперва ему, говорю, что случилось то? Я-то знал, что он в больницу попал, мне жена его сказала, с язвой типа желудка! А на деле у человека был инфаркт, как выяснилось; и он так спокойно мне рассказывает, улыбается при этом; говорит да, вот парализовало левую часть тела; сын приехал из Франции, капельницы какие-то привёз, его как-то на ноги поставили! Я и подумал: «Все хана мужику…». А он мне и говорит, ну, я пока там что-то серьезное сделать не смогу, по работе, так мелкую работу какую-то только если! Помню, я совершенно остолбенел, так и спрашиваю только, а как со здоровьем то теперь? А он и отвечает, так немного вскипев, мол:

– Не переживай! До смерти хватит ещё здоровья!

Ну, я конечно, мужика послушал, сам же вот после инсульта недавно был, также боролся за эти свои дни, и страшные были мысли и дни, и месяцы!

Так вот, лето я его не видел, не беспокоил даже! А потом уже встречаю его осенью аж, и он вроде как нормальный, ходит без палочки, бодрый – выправился, и разговорился со мной!

Говорит, вот от дочери приехал, из Санкт-Петербурга! Говорит, приезжал к ней, расстроился сначала, говорит, набрали кредитов с мужем. А он инструменты с собой взял, приехал вроде как ремонт сделать, потому что опять бы переплатили они конторе какой-нибудь деньги; а он не уважает никаких контор, скажу я Вам; так вот он мне и рассказывает, приехал, выплатил их долги ипотечные, там несколько миллионов! И спрашивает:

– Аня, что ты хочешь? Какой ремонт ты хочешь, как ты хочешь! – он все умеет делать, а она и приблизительно не знает, чего хочет, или сформулировать не может! Так вот говорит, так и не решила ничего, мужик расстроенный такой!

И вот говорит как белка в колесе, сперва его вызвали по работе, – серьезная работа была летом, большой заказ на закладку систем отопления в элитном районе! И говорит мне:

– Трубы полетели, закупили не формат какой-то, короче, они их и ставили, материал заказчика, и вот, по новой их вызвали менять опять…

Заказ был летом, а менять вызвали их осенью; я и спрашиваю его:

– А что много домов было?

– Тридцать шесть, – отвечает он.

– А сколько Вас было человек? – спрашиваю я.

– Шесть мастеров! Каждый взял по шесть домов! – он и отвечает.

– Сколько вы работали по времени? – удивился я!

– Шесть дней, в день по дому делал каждый, – и знаете, вот здесь я уже совершенно выпал из пространства и времени, то есть, человек несколько месяцев назад перенёс инфаркт, и был еле живой! А тут оказывается, он успел летом монтировать какие-то сверхдорогие работы, и потом их переделывать из-за материала некачественного уже вот осенью. И он и говорит:

– А что нашей-то вины не было, закупают всякое дерьмо, потом мучаются, платят дважды!

И после он съездил ещё в Санкт-Петербург к дочери, ага, выплатил их долги. Я смотрел на него, а он будто ни в чем не бывало, а когда про дочь рассказывал, как ребёнок показывал, как он спрашивал ее, и как она отвечала. Показывал, как она капризничала, уже взрослая женщина!

И он, Будто и не было ничего за эти месяцы серьезного совершенно, а так ерунда какая-то.

_

_

_

Вот это спартанский мужик!

Чувствуется разница?

Да, есть люди разные, понятное дело! Но таких мужиков ещё не встречал!

И тогда я многое понять успел! Хотя итак, немало испытал чего, и также работал много и после инсульта, и да, а что знают о смерти эти поэтики? Поэтессы, которые кричат о ней на сто ладов? Да, ни черта, они не знают, словеса одни и эмоции! И как мне их уважать, спрашивается!?

Ну, вот скажете, разошёлся тигр совершенно?

Ну, простите его, вот такая разная жизнь его окружает! Разные люди! Вы уж не сердитесь на тигра своего! Любит Вас тигр! Вас любит! ЛЮБЛЮ, акулушку бриллиантовую!

хвороба

(письма)

Будто все напрасно и об стенку горох! Опять такое чувство отловил очень плохое; хоть в петлю лезь! Не знаю, чем больше пытаешься, делаешь, тем больше ты всем неугоден! У меня лично такое чувство сегодня возникло, неоцененность, неуважение, какие-то подковырки с родственниками; только одиночество мне полезно, в остальном все непроходимо, люди начинают ценить, только, когда теряют что-то, и то не всегда, очень закономерные какие-то вот безысходные наблюдения. Нельзя в этой жизни быть идеалистом, идеализм это наедине с собой и со смертью, перфекционизм, тем более. По крайней мере, на какой-то социальной ступени это просто гибельно! Тебя поворачивают через мясорубку и все, и ты всем не угоден, всем мешаешь, твои действия привлекают внимание, и люди лишь показывают пальцем и смеются, может быть, это и есть плата за искусство? За добро? За деятельность? Безысходность и презрение, потому что никто не хочет признать другого, что он как-то или чем-то лучше или справедливей, нет, им это не нужно, для них это непереносимая ноша, и все во власти эмоций неразделенности и потерянности! Это абсурдно, но старания тут с одним знаком минус, увы. Мы не умеем любить, за свою любовь выдаём свои слабости и страхи. Увы, нужно признать это, каждый шаг в сторону определения и оформления, будто камень окружению, он не такой, он другой, и невозможность эта рождает единственное желание, – уйти и не возвращаться никогда. Не то, чтобы память потомков, нет, или забвение, даже не это – свобода абсолютно уйти и никогда не возвращаться, уйти очень далеко! Может быть, нужно уйти навсегда, и не помнить, и не сожалеть, и не знать; и быть свободным, потому что кругом одна тщета и цинизм, кругом одна маета и невозможность, ублюдство и цинизм, мы идентичны только наедине с собой или с любимой, с миром нет! Мир нам, будто камень на шее, будто стрела в мозгу, будто пила в животе – мир нас распиливает, и не ждёт никакого совершенства, порядка и справедливости. И как смешно наше раболепное пресмыкательство, позёрство, наши обиды, наше маленькое крохотное человеческое дерьмо, которое мы носим в себе и пытаемся выдать за свет и доброту! Истинная свобода вне стен, вне колоколен, мы растрачиваем себя на работу, звонки, свои химеры, мы никогда не приходим к счастью, потому что нас это тяготит непереносимо; а мы вынуждены с этим жить, бороться и терпеть ублюдство и низость! И провокацию, и весь мир лишь искусная провокация, чуть зацепился за совесть, за честность, за силу, добро – тут же попран, растоптан! Тут же проиграл, лизоблюды, недолюди, утырки и выродки, которые не вступают в бой открытый, которые изживают под ковром свои мысли, за спиной свои ублюдские планы. И да, нужен голос, чтобы говорить смело им это, и нужен кулак, чтобы бить в кровь? Но кого? Утырков и недолюдей, это не по-нашему, мы будем терпеть, будем терпеть и страдать; но кулак не сожмём! Почему? Потому что это бесполезно! И это значит проявить нищету духа! Дух, он вне кулака, а, по-моему, так это такая же изощренная аномалия духа. Поэтому и хочется уйти, на недосягаемую высоту духа, туда, где не достанет никто, ни бог, ни дьявол, ни люди. Видя бесполезность и безосновательность этой борьбы, где нищета духа порождает нищету сознания, где, «первый последний, а последний первый»! А лизоблюды и ублюдки всегда вне игры, вне событий, вне правил; они будто отдельный класс паразитов!? А может и нет, может быть, это и есть круговорот вещества в природе, дух порождает нищету духа, нищета – ублюдков, которые служат достоянием и возвышением для идеалистов! И все мы безучастно страдаем, агонизируем и вроде бы живём своими химерами и растём своими химерами в никуда? Ага, потому что, кто это оценит? Дух, который ушёл за пределы? Люди? Никогда, единицы, алчущих познания, правды, возможно, раскопают, чтобы так же уйти навсегда и не проходить этот многострадальный путь! Это экзистенция! Это нормально, это такая философская концепция? Да! Концепция ухода в никуда! И навсегда!

Ps: Горячий спартанский мужик, объятый пламенем, без доспехов, доспехи смахнула гидра колючим хвостом; однако видно, что мужик ни сколь не унывает, ему и так хорошо, просто слегка нужно остудить мотор, до бурления мирового океана, и, поварившись в ухе из нарциссов, выпрыгнуть на берег. Гидра же, смахнув доспехи чешуйчатым хвостом, видя сей дивный фрукт, уже понимает, что это что-то горячее и вкусное, судя по всему, и прикидывает возможные сценарные композиции блюд из спартанского мужика, как то: спартанский мужик под сметанным соусом со специями и оливами, пикантная вырезка из спартанского мужика, спартанский мужик с гренками и пармезаном. Мужик же без тени сомнения, в совершенном спокойствии, он будто алые паруса, ага, он будто разверз новый пламень для Асоль, там где-то ее платочек на горизонте! А пока, на ближайшее будущее он полагает уйти в тень кипарисов, обмотавшись белой простыней и предаться созерцанию чистого голубого неба!

Он как красная тряпка для быка! Пышет жаром и шквалом из самого пекла! И даже на отдалённых участках вселенных прожорливые самки уже глазеют на дивного красного мужика, и в легком недоумении на счёт своего меню! Им теперь кажется оно не полным, и не столь богатым минералами и окисями железа и кварца! И этот факт подстёгивает их воображение и аппетиты!

Но мужику и до них дела нет, он будто рождён в плаще спартанском, скинули один плащ, там – другой, и дефибриллятор! Совершенно безмятежный знающий себе цену спартанский мужик; он не хочет умирать ни в жисть, и хотя голимая скука заедает порой, он все же, не стараясь, держится за мгновение и причастие бытию общемирового континуума! Вот такой сказочный мужик! Он словно из сказки! Радует всех и не уменьшается в размере при этом, такой бравурный пикантный корнишон!

«Обыгранная жизнь в театре приобретает самоценность; и в этом парадокс, что человек любит свою жизнь, не смотря на неудачи, боль и страдания; и она эта жизнь его возвеличивает над собой! Ведь руководимый волей или сомнением, или бравадой, или порывом страсти, человек изживает свою стезю; даже бездействуя как дерево, одинокое, он способен созерцать жизнь вокруг; и это придаёт ему значимость, однако обратная сторона медали в том, что он становится зависим, от этого истечения! От этой жизненной памяти, он носит ее постоянно с собой, увы, мозг так устроен, и психическая функция жаждет освобождения! Те, у которых кровь горяча, им нужно действо, им нужен выплеск, это волна, исходящая от человека; и насколько сильны глубинные переживания, настолько и ярок этот выплеск; и все же это примитивность; в том плане, что стимул-реакции обозначенные лишь превращают жизнь в отлаженный механизм и круговорот однообразия?»

Просфорка №4
гнев по расину

Гнев по Расину:

– Я умираю! Пока вы в своих бесконечных будуарах толчете ступку своего тщеславия! Моя любовь, моя жизнь обесценивается с каждым вдохом! Вы же будто холодное мраморное изваяние дышите свои миазмы отречения публике, моя Гермиона!

– Супруг мой? В чем моя вина?

– Безжалостность царит и счёты с миром мужчин! Вы мне не принадлежите! Вы вся там! Вы в закулисье выпадов и сцен! А как же счастье? В чем оно, по-вашему, тогда?

– В следовании этикету, может быть!

– И только, этого я не приемлю, я гнил там, здесь гнию как гриб, который вы жалели?

– Я любила!

– Враньё бесстыдное! Любили вы себя лишь! Вы ограждались от мужчин; и что повеса может дать Вам? Такой ценимый мира дружбы натюрморт постельный? Мне жизнь сломали! Лизоблюды, кого прирезать мало! Самую тонкую стезю, божественную веру в разум, в волю проведения, очаг семейный – и бывшую жену превратили в шлюху! Каков финал? Вам горестно? Вам жаль?

– Супруг мой, этот зов не мой! Я лишь играю роль, мне отведённую по воле рока!

– Я не верю в рок! Вы слышите, и никогда не верил! Борясь один со всеми, как это пошло и смешно, просить у Вас любви; кругом одно ублюдство и порука лизоблюдства! И всем, и каждому я поперёк!

– Прости меня, что я могу? Я совсем другая, нет той «другой», о ком ты говорил, есть жизнь, и она повелевает!

– Не будет так отныне! Ты будешь мне принадлежать сквозь боль и пламя! Я не потерплю тревог ничтожных, мне не остаться с ними, они рабы своих забвений, поэты не вершат судьбу, они играемы как кегли; а Вы стоите, будто до конца, внутри лишь трусости стена, она вам подпирает рёбра, оскверняет память, волю, вы не знаете себя; не видите оков, я – вижу!

– Расскажи тогда, не будь немым, будь смелым и иди за мной!

– О, Гермиона! В чем же счастье для двоих, коль противостоим мы миру, будто скованы цепями? Где тот луч надежды, в чем же счастье? В усладах рта иль чреслах? Вряд ли, полет, нам нужен лишь полет и пламя!

– Так разожги его, руками и словами!

– Вы будто мрамор, потрескаться боитесь от жара и огня; весь этот ваш расчёт, как бы не жить, – тянуть жвачку, и жевать терновник, вместо лавров пальмовых венков!

– Я умираю! Гермиона! Как долго длится, это так давно! Среди недолюдей! Мне нужна сцена, не подмостки вальсов! Вы душите меня, мои порывы. Запираете в кольце времён! Вот тотчас проглотил Ваш слёзный ком! Зачем нужны стихи? Кому они приятны? Тешат самолюбие Ваше, тихого ручья; хочу я женщину, и аргонавта в шкуре львицы!

– Я стал немым как отрок тени! Так не будет! Вы – актриса! Сцену жизни пишет Бог! Он Дионис! Он Геракл! Он Гераклит речей! И мрамор Ваш его не холодит!

– Уймись уже! К чему позор сей лицемерия! Взойти на трон как Цезарь в пальмовом венке!

– О, Гермиона, сомневаюсь я, любили Вы кого-нибудь, кроме своих причудливых обличий, кроме стези посеять удивление о самой себе, идею вечного страдания превозмочь!

– Ты не открыл глаза мне! Я люблю, но женщина покорное дитя, сомнения в тебе – пойми же, наконец!

– О, Гермиона! Выше воли неба хотел он быть, и был низвергнут, устояв едва ли; вполне возможно сострадание лучшая награда, а любовь? Что есть любовь – мгновение неопытного сердца; любовь не ожидание, она не может ждать года! Пойми же, наконец! Любовь в цветке, в речение – будь прокляты поэты, взрастившие во мне весь этот бред! Я переступил через него! Желал я Вас понять, а Вы все старую шарманку крутите за ручку! Вам нужен механизм любви? Так знайте, его нет, нет тайны и посему его и не раскрыть! Ребёнок с Вами на ладони! А Вы – холодная Горгона!

– Ну, успокойся, наконец, так долго ты терпел, я вижу; я слышу – так отрадно, сердце мое щемит и поёт!

– О чем оно поёт? О чем? Кривляния одни, тщеславные ужимки!

– Нет, супруг мой, это песнь любви!

– Любви к себе, к своей персоне, и годам в застенках театра, с претензией на мировую почесть!

– Всем наплевать, такие же кретины, воспитываемые, словно жёлуди совой! А я люблю Вас как последнюю надежду вырваться из этой жизни! И дышать свободно, плыть вдоль берега, ветром, осенённым счастья! Вы могли бы дать мне жизнь, о Гермиона, не позументы к сбруе бравого коня!

– Ты не конь, супруг мой! Ты мой тигр! – Обнимает его и нежно целует!

– Вы любите меня?

– О, да! Сегодня больше, чем всегда!

_________________________________________

(конец сцены по Расину)

«Вот опять снятся сны мне, а Вы нет; вы вся в раздроблении личностном на свои сто ролей; вернее, на одну роль ретро куртизанки в пыточной камере? Простите, Дарданелла Леопардовна, простите! Все так в этом мире злачно и пусто, как в муравейнике, в котором нет порядка, метафизический муравейник. И удавка-ошейник, есть любое нагромождение и напластование чувственных и зримых яств, только ключа к этому нет ни у кого; все как заговоренные экраном силятся ухватить реальность за хвост; а в итоге, это заканчивается квестом одиночества, одиночной мозговой клетки, в которой минимум кислорода на одну персону, и попытки к бегству бессмысленны. Да, есть экран, и он вроде бы живой, но на самом деле он пустой, наполнен такой же тоской по не прожитым вечностям, которые как клопы жалят вас, как скорпионы. И где наш разум теперь? Мы все теперь спутаны единой паутиной единого паука, мы мчимся на всех парах к финалу, в котором к голове будет подходить электропровод и электропривод; и так мы и будем жить, как зомби-раса, зомби-мира! Ведь вот хочу прочесть Пелевина, как ни странно, этого стоика и борца за свободу, прочесть его узурпированную язву мозговую, «I-phuck», уже название явствует наготу этого шнура, торчащего из затылка, мы нереальными стали, мы насквозь вымышленные, наши вымышленные трахи, наши вымышленные ахи и вздохи! Мы как тряпочки ментальные стали, поем и дрочим на вечность, которая суть пустой экран; вот она, правда мира жизни, уложись в формат, засунь туда всего себя и жди дивидендов к старости!

А кругом социальное дерьмо, не разгребаемое никем! Нет, фильтруй свой трафик, фильтруй свои эмоции, борись и умирай как кретин! И абсорбируй впечатления, учись жить, будь легче! Будь звонче и ярче! На экране! Все! Капец! Пойду, разобью морду кому-нибудь! Это натуралистично! Это живо и интересно! Это прекрасно! Это экстатично! Зачем рвать рубашку на себе? Тигр злой? Простите! Люблю вас!

Л_Ю_Б_Л_Ю и целую в нос?

А вы будете хвастать потом? Он целовал меня в нос! Он целовал меня в нос! И заклеивал мне рот! Он заклеивал мой рот, он любил меня, он любил мне заклеивать рот! И связывать руки! Он меня мучил! И ни разу не поранил! Он научил меня шибари! Он чокнутый! Аха-ха-хах, Дарданелла Леопардовна, Вы живая? Вы умираете в одиночной камере в киноленте Мебиуса! Это не сон, это срок, это наказание в углу карантина, который повсюду, и это наш коллективный разум на службе технологии; кругом эпидемия разразилась! И все заражены!»