Текст книги "Хайди, или Волшебная долина"

Глава 14. В воскресный день, когда звонят колокола

Хайди стояла под волнующимися елями и дожидалась деда, который решил пойти вместе с ней и, покуда она будет у бабушки, сходить в Деревеньку забрать чемодан. Девочке не терпелось поскорее увидеть бабушку и услышать от нее, как ей понравились белые булки. Однако это ожидание не было ей в тягость, она все не могла наслушаться, как шумят у нее над головой милые сердцу ели, она буквально впитывала в себя аромат и красоту зеленых лугов с золотистыми цветами.

И вот наконец дед вышел из хижины, еще раз окинул взглядом округу и довольным тоном произнес:

– Ну что ж, можем идти!

Это была суббота, день, когда дедушка с утра прибирал хижину, чистил хлев и вообще повсюду наводил порядок. Это издавна вошло у него в привычку. А сразу же после полудня они с Хайди отправились в путь. Возле домика Козьего Петера они расстались. Едва заслышав ее шаги, бабушка с любовью в голосе крикнула:

– Это ты, деточка? Ты пришла?

Она схватила Хайди за руку и долго не отпускала, словно боясь, что девочка вновь исчезнет. Хайди жаждала узнать, как бабушке понравились булки.

– Ох, уж такие вкусные, так понравились, что сдается мне, у меня даже сил прибавилось! – говорила бабушка.

А Бригитта добавила, что бабушка даже огорчилась, что они втроем уже столько съели, ей, бабушке, кажется, что ежели она каждый день будет есть такую булку, то сумеет набраться сил. Их осталось еще на восемь дней. Хайди внимательно выслушала Бригитту и ненадолго задумалась. Наконец она нашла выход.

– Я знаю, что делать, бабушка! – с жаром начала она. – Я напишу письмо Кларе, и она обязательно пришлет еще столько же булок или даже еще больше, потому что у меня в шкафу их была целая куча. А когда их у меня отняли, Клара пообещала, что даст мне столько, сколько я захочу.

– Ах ты господи, – проговорила Бригитта, – душа у тебя добрая, Хайди, но подумай сама, они же зачерствеют. Да будь у нас чуть больше денег, так пекарь в Деревеньке печет булки не хуже этих. Но нам по карману только черный хлеб.

И тут Хайди просветлела.

– О, так у меня же ужасно много денег, бабушка! – с восторгом закричала она и даже подпрыгнула от радости. – Теперь я знаю, что мне с ними делать! Ты каждый день будешь получать булку, а в воскресенье даже две! А приносить их из Деревеньки будет Петер!

– Нет, нет, деточка! – заволновалась бабушка. – Тебе деньги не для этого дадены. Ты должна отдать их дедушке, а он уж решит, что тебе с ними делать.

Но Хайди ни за что не хотела отказаться от своей затеи. Она, ликуя, прыгала по комнате, то и дело повторяя:

– Теперь бабушка будет каждый день есть булки и станет крепкая и здоровая и… О, бабушка! – вскричала Хайди в новом приступе воодушевления. – Если ты поправишься, может, ты тогда и прозреешь! А вдруг ты ничего не видишь только потому, что у тебя мало сил?

Бабушка молчала, ей не хотелось портить девочке радость. Пока Хайди скакала по комнате, ей вдруг попался на глаза старый бабушкин молитвенник. И новая счастливая мысль посетила ее.

– Бабушка, знаешь, я теперь умею читать! Хочешь, я прочту тебе песню из твоей книжки?

– О да! – в счастливом изумлении выдохнула старушка. – Неужто ты и впрямь научилась читать, моя хорошая?

Хайди влезла на стул, достала книгу с полки, подняв при этом клубы пыли. Давненько никто эту книгу не трогал! Хайди аккуратно стерла с нее пыль, села на скамеечку у ног бабушки и спросила, какую песню ей прочитать.

– Какую хочешь, деточка, какую хочешь!

Бабушка напряженно ждала и даже отодвинула от себя прялку.

Хайди листала книгу, выхватывая то одну строчку, то другую.

– Бабушка, я прочту тебе вот эту песню, про солнце.

Хайди начала читать, и чем дальше, тем больше душа ее наполнялась теплом.

 
Солнце благое,
Солнце златое,
Радостью блещет —
Сердце трепещет.
Ласковый свет нам дарит благодать.
Пусть я во прахе,
Мраке и страхе,
Все же воспряну,
В небо я гляну,
Бог не захочет мне отказать.
Зрят мои очи
Мир славы Отчей,
Божье творенье —
Нам поученье,
Как безгранична сила Его.
Жизнь провели вы,
Благочестивы,
С миром уснете,
К Богу уйдете,
Бренной земле не должны ничего.
Все в мире тленно,
Но неизменна
Вечность – основа
Божьего слова,
Воля Господня тверда, как гранит.
С благостью милость
Соединилась,
Сердце исцелит,
Боль перемелет,
Святость Его нам благо дарит.
Есть окончанье
Тягот страданья,
Пусть ветер злится,
Буря ярится,
Солнце нам явит радостный лик.
Блаженной тиши,
Радости высшей,
Сердцем ликуя,
Несмело жду я,
К Райскому саду душою приник.
 

Бабушка сидела молча, уронив руки на колени, по щекам ее струились слезы, но на лице была написана неимоверная радость. Никогда прежде Хайди ее такой не видела. Едва Хайди кончила песню, как бабушка потребовала:

– Еще разочек, Хайди, дай мне еще раз услыхать:

 
Есть окончанье
Тягот страданья…
 

И девочка начала читать сначала, и читала с упоением:

 
Есть окончанье
Тягот страданья,
Пусть ветер злится,
Буря ярится,
Солнце нам явит радостный лик.
Блаженной тиши,
Радости высшей,
Сердцем ликуя,
Несмело жду я,
К Райскому саду душою приник.
 

– О, Хайди, как светло, как светло на душе! Как же ты меня порадовала, деточка!

Бабушка раз за разом повторяла эти слова, а Хайди так и сияла и все не могла наглядеться на бабушку, потому что впервые видела ее такой счастливой. Лицо слепой больше не было старым и печальным, казалось, она с благодарностью и восхищением новыми, зрячими, глазами заглянула в Райский сад.

Но тут в окошко кто-то постучал, и Хайди увидела деда, который сделал ей знак идти с ним. Девочка послушалась, пообещав бабушке завтра снова прийти к ней. Даже если утром она пойдет с Петером на пастбище, то после обеда непременно заглянет к бабушке. Дарить слепой старушке свет и радость было для Хайди самым большим счастьем, какое она только знала. Даже большим, чем зеленые луга с цветами и козами.

Бригитта выскочила за ней с ее платьем и шляпкой и хотела отдать девочке ее добро. Платье Хайди взяла, ведь дедушка уже признал ее, но от шляпки отказалась наотрез. Пусть Бригитта оставит ее себе, она, Хайди, ни за что на свете ее не наденет.

Хайди так переполняли впечатления, что она просто не могла не поделиться с дедом своей радостью и, надо сказать, тронула его сердце. Еще она добавила, что если есть деньги, можно покупать в Деревеньке белые булки для бабушки. Выложив все один раз, она начала сначала, а потом с надеждой в голосе спросила деда:

– Дедушка, ведь правда же, хоть бабушка и не хочет, но ты отдашь мне эти деньги из пакета, чтобы я каждый день давала Петеру на булочку, а в воскресенье на две?

– А как же кровать, Хайди? – сказал дед. – Хорошо бы купить тебе настоящую кровать, а на булки там тоже хватит.

Но Хайди с жаром стала доказывать, что ей прекрасно, ну просто замечательно спится на ее ложе из сена, куда лучше, чем на мягкой кровати во Франкфурте. Она взывала к деду так неустанно и проникновенно, что он в конце концов сдался:

– Ладно. Деньги – твои. Делай с ними все, что тебе в радость. На эти деньги ты сможешь целый год кормить бабушку булками.

– Ух ты, как здорово! – воскликнула Хайди. – Бабушке больше не придется есть черствый черный хлеб. Знаешь, дедушка, вот теперь все так хорошо, так хорошо, как никогда еще не было! – И Хайди с ликующими воплями запрыгала по тропинке. Точь-в-точь птичка небесная. Но вдруг она стала серьезной и, немного помолчав, заговорила: – Вот если бы Боженька сразу сделал все то, о чем я так горячо молилась, все было бы совсем-совсем по-другому, не так! Я бы сразу вернулась домой, привезла бы бабушке немного булок, не научилась бы читать, а ей это так приятно! Господь все это придумал гораздо лучше, чем я. Бабуленька мне про это говорила, и вот теперь все сбылось! И как же я рада, что Господь не поддался на мои мольбы и жалобы! Теперь я всегда буду молиться, как велела бабуленька, и благодарить Господа, а если Он чего-то не сделает, о чем я попрошу, я буду думать: опять все идет как во Франкфурте, это значит, Боженька все придумал лучше меня. Мы с тобой, дедушка, теперь будем каждый день молиться, правда же? И никогда не станем про это забывать, чтобы и Господь про нас не забыл.

– А если кто-то все-таки забывает молиться, что тогда? – проворчал дед.

– О, тогда ему будет плохо, потому что тогда и Господь махнет на него рукой. А если ему потом будет очень плохо и он начнет жаловаться, то все люди скажут: сперва он отвернулся от Бога, а теперь вот и Бог, который мог бы ему помочь, тоже от него отвернулся.

– Твоя правда, Хайди. Но откуда ты все это знаешь?

– От бабуленьки, она мне все объяснила.

Какое-то время дедушка шел молча, потом, словно преследуемый какой-то мыслью, пробормотал:

– Ну, уж что сделано, то сделано, не воротишь. Назад дороги нет, и уж кого Господь оставил, того оставил.

– Нет, дедушка, назад вернуться можно, мне бабуленька говорила. Это совсем как в той истории из моей книжки, – ах да, ты же ее не знаешь. Вот мы сейчас придем домой, и ты узнаешь, какая это чудесная история.

Хайди что было сил рвалась вперед, и, едва они добрались до дому, она высвободила руку из руки деда и вихрем влетела в хижину. Дед снял со спины корзину, в которую сложил половину вещей из чемодана, потому что тащить на гору весь чемодан ему было тяжело. Затем в задумчивости опустился на лавку. И тут же примчалась Хайди с большой книгой под мышкой.

– Дедушка, как хорошо, что ты тут сидишь!

Хайди уселась рядышком и раскрыла книгу.

Она столько раз перечитывала эту историю, что книга сама открывалась на нужном месте. Хайди с глубоким чувством читала о юноше, которому так хорошо жилось дома, где на отцовских лугах паслись коровы и овцы, а он мог в красивом плаще стоять посреди луга и, опершись на свой пастушеский посох, любоваться заходом солнца. Все это было на картинке.

Но однажды ему вдруг захотелось стать самому себе хозяином, самому распоряжаться своим добром, и он потребовал у отца свою долю. Потом он ушел из дому и все промотал. Ничего у него не осталось, и пришлось ему наняться в батраки к одному крестьянину. Но у того не было таких прекрасных коров и овец, как у его отца. У крестьянина были только свиньи, и юноше пришлось пасти свиней. Вскоре платье его превратилось в лохмотья, а кормился он лишь малой толикой того, что ели свиньи. Он вспоминал, как ему жилось у отца, как тот был добр к нему и каким он оказался неблагодарным. Сын горько плакал от раскаяния и тоски по дому. И однажды он подумал: я пойду к отцу, буду молить его о прощении и скажу ему: «Я не достоин быть твоим сыном, но оставь меня у себя поденщиком». И вот он подошел к отцовскому дому, отец увидел его и…

– Дедушка, – вдруг сама себя перебила Хайди, – ты, наверное, думаешь, что отец рассердился и сказал ему: «Я же тебя предупреждал!» А теперь послушай, как все было на самом деле: «Отец увидел его и преисполнился жалости, он выбежал навстречу сыну, обнял и поцеловал его. А сын сказал: «Отец, я грешен перед Богом и перед тобою и не достоин называться твоим сыном». Но отец велел своим работникам: «Принесите сюда лучшее платье, оденьте-обуйте его, наденьте кольцо ему на палец и забейте тучного тельца, и мы станем есть и веселиться, потому что сын мой потерялся, а теперь нашелся вновь». И они стали веселиться».

– Ну разве это не чудесная история, дедушка? – спросила Хайди, так как дед не произнес ни слова. А она-то думала, что он будет радоваться и удивляться.

– Ты права, Хайди, история и впрямь чудесная, – проговорил наконец дед, но лицо его при этом было таким серьезным, что Хайди притихла и стала смотреть картинки. Потом опять тихонько пододвинула книгу к деду.

– Посмотри, как ему хорошо! – И она показала старику картинку, где блудный сын уже в чистом платье стоит рядом с отцом и вновь чувствует себя его сыном.

Спустя несколько часов, когда Хайди давно уже спала крепким сном, старик поднялся к ней на чердак, поставил лампу рядом с душистым ложем Хайди так, чтобы свет ее падал на спящую девочку. Она лежала, сложив ладошки, ибо теперь Хайди никогда не засыпала, не помолившись Богу. Ее розовое личико было таким мирным и доверчивым, что дед долго, очень долго стоял, не сводя с нее глаз. Потом он тоже сложил руки и, склонив голову, произнес:

– Отец, я грешен перед Богом и перед тобою и не достоин называться твоим сыном!

По щекам старика катились крупные слезы.

Уже в первом свете наступающего дня Горный Дядя стоял перед своей хижиной, ясными глазами озирая округу. Воскресное солнце вставало над горами и долиной. Сюда, наверх, доносился звон отдельных колоколов из долины, а на верхушках елей птицы пели свою утреннюю песнь.

Старик вернулся в хижину.

– Хайди, иди сюда! – позвал он внучку. – Солнце взошло! Надень сегодня свое нарядное платье, мы пойдем в церковь!

Хайди не заставила себя долго ждать. Раньше такого с дедушкой не бывало, и потому следовало поспешить. Она мгновенно натянула на себя нарядное платье из Франкфурта, выбежала к деду и в изумлении остановилась.

– Ох, дедушка, я тебя таким никогда не видела! – вырвалось у нее. – Надо же, какой сюртук, и пуговицы серебряные, ты никогда его не надевал, дедушка, какой же ты в нем красивый!

Старик с довольной улыбкой оглядел внучку:

– Да и ты в своем платье тоже хороша! А теперь идем!

И взявшись за руки, они спустились с горы. Со всех сторон до них долетал колокольный звон, и с каждым их шагом он становился все громче, все полнозвучнее. Хайди была в восхищении.

– Ты слышишь, дедушка? Колокола звонят, как будто сегодня большой праздник!

Внизу, в Деревеньке, народ уже собрался в церкви, и когда Хайди с дедом тихонько вошли и сели на последней скамье, все уже пели. Вдруг сидящий рядом с ними человек толкнул локтем своего соседа и прошептал:

– Ты видел? Горный Дядя в церкви!

Тот, в свою очередь, толкнул другого, и вскоре уже во всех углах шептались:

– Горный Дядя! Горный Дядя!

Женщины то и дело оборачивались и в результате сбились с мелодии, так что запевальщику лишь с большим трудом удалось ее выровнять. Но когда пастор начал проповедь, все стали слушать очень внимательно, ибо в его словах звучали такие горячие хвалы и благодарения, что это захватило всех. Казалось, на всех разом снизошла великая радость.

Когда служба кончилась, Горный Дядя об руку с внучкой вышел из церкви и направился к дому пастора. И люди из церкви в большинстве своем пошли за ними, посмотреть, вправду ли он войдет в пасторский дом. А когда он туда вошел, они, разбившись на группки, стали взволнованно обсуждать поистине неслыханное событие – Горный Дядя пришел в церковь! Люди не сводили глаз с дверей пасторского дома, откуда должен был выйти старик. Уж как он выйдет – разгневанный, в ссоре с пастором, или же примирившись с ним, кто его знает. Мало ли что взбредет в голову сумасбродному старику, судили и рядили люди. И все же совсем новые настроения уже давали себя знать, и один говорил другому:

– Да не такой уж он страшный зверь, как о нем говорят. Достаточно только поглядеть, как он держит за руку свою внучку!

– Да я всегда это утверждал, никогда бы он не пошел к пастору, будь он таким уж конченым человеком. Ведь ему было бы страшно! Людям свойственно все преувеличивать!

Пекарь заявил:

– А разве не я первый об этом сказал? Не зря же девчонка, у которой в городе и еды, и питья было вдоволь, и вообще всего, что душеньке угодно, не зря она оттуда сбежала к деду, значит, не такой уж он дикий и злобный, раз она его ничуточки не боится!

И вскоре уже все говорили о Горном Дяде вполне дружелюбно, так как к разговору присоединились и женщины. Они давно слыхали от Козьей Петерши и слепой бабушки, что Горный Дядя совсем не такой злодей, как о нем говорят. И вдруг как-то разом все в это поверили, еще немного, и всем стало казаться, будто они тут поджидают старого друга, которого им очень недоставало, чтобы поздороваться с ним.

А Горный Дядя тем временем подошел к двери пасторского кабинета и постучал. Пастор открыл ему и вышел навстречу, и вид у него был не удивленный, как могло бы быть, нет, сразу видно было, что он ждал этого визита. Ведь от него не укрылось появление Горного Дяди в церкви. Пастор схватил руку старика и долго с искренней сердечностью жал ее. А Горный Дядя стоял молча, не в силах вымолвить ни слова, ибо никак не ожидал столь ласкового приема. Наконец он совладал с собою.

– Я пришел просить господина пастора позабыть мои слова, сказанные тогда у меня в доме, и пусть господин пастор не таит на меня зла за то, что я тогда так рьяно воспротивился добрым советам. Господин пастор во всем оказался прав, а я кругом не прав. Но теперь я хочу последовать совету господина пастора и переселиться на зиму в Деревеньку. Суровая зима в горах не для ребенка, девочка слишком хрупкого здоровья.

И пусть даже люди тут считают, что мне нельзя доверять, что ж, я ничего лучшего и не заслужил. А господин пастор, я надеюсь, сам поймет что к чему.

Ласковые глаза пастора сияли радостью. Он еще раз взял руку старика и растроганно проговорил:

– Сосед, вы побывали в истинной Церкви еще прежде, чем спуститься в мою. И я искренне этому рад! Вы не пожалеете о том, что решили снова вернуться и жить среди нас. И добро пожаловать ко мне в любое время, как добрый друг и сосед. Я уже заранее с удовольствием предвкушаю, как мы с вами станем коротать долгие зимние вечера, ибо ваше общество желанно и приятно для меня, а девочке вашей мы найдем хороших друзей.

И пастор ласково погладил Хайди по кудрявой голове, взял ее за руку и вышел с ней из дома. За ним появился и Горный Дядя. Они стали прощаться. Тут уж все могли видеть, как господин пастор жмет руку Горному Дяде, – долго, как лучшему другу, с которым никак не может расстаться. И едва дверь за пастором закрылась, как все обступили старика. Каждый хотел первым его поприветствовать, к нему со всех сторон тянулись руки, а он стоял в растерянности, не зная, с кем первым поздороваться. Кто-то крикнул:

– Вот здорово! Вот здорово, Дядя, что вы опять к нам пожаловали!

– Мне уж давно охота с вами покалякать, Дядя, – сказал другой.

И такие слова доносились со всех сторон. Когда, поздоровавшись со всеми, он сказал, что думает перебраться в Деревеньку в свое старое жилище и провести зиму со старыми друзьями, поднялся такой шум! Казалось, Горный Дядя – давний любимец всей деревни, насущно необходимый всем и каждому. А когда они с Хайди собрались домой, многие пошли их провожать, и, прощаясь, каждый желал убедиться, что Горный Дядя непременно навестит его, когда в следующий раз придет в Деревеньку. Наконец все простились и ушли, а старик еще долго глядел им вслед, и лицо его было словно озарено каким-то теплым светом, как будто его изнутри освещало солнце. Хайди пристально на него смотрела, а потом проговорила звенящим от радости голосом:

– Дедушка, ты сегодня такой красивый, еще красивее, чем утром, таким я тебя никогда не видела.

– Ты так считаешь? – улыбнулся дед. – Видишь ли, Хайди, я сегодня очень многое понял. Быть в мире с Господом Богом и людьми – это красит человека. И Господь Бог очень хорошо придумал, когда послал тебя ко мне на пастбище!

Дойдя до домика Козьего Петера, дед сразу же открыл дверь и вошел.

– Доброго здоровья, бабушка! – крикнул он. – Я думаю, надо нам еще кое-что подлатать, покуда осенние ветры не задули!

– Ах ты боже праведный! Да это же сам Горный Дядя! – в радостном удивлении воскликнула старушка. – Вот, привел Господь, наконец-то я смогу облегчить душу, поблагодарить за все, что вы для нас сделали, добрый человек! Спаси вас Бог! Спаси вас Бог!

С просветлевшим лицом она протянула дрожащую руку, и старик пожал ее, а бабушка, не отпуская его руку, продолжала:

– Есть у меня к вам еще одна сердечная просьба: если я когда-нибудь, не приведи бог, чем-нибудь вас обижу, то не карайте меня, отослав отсюда Хайди, покуда я не упокоюсь там, внизу, у церковной ограды. О, вы даже не знаете, что значит для меня эта девочка!

И она крепко прижала к себе Хайди.

– Не волнуйтесь, бабушка, – успокоил ее старик. – Такой кары я не пожелаю ни вам, ни себе. Теперь мы все вместе. Бог даст, еще долго будем вместе.

Бригитта с несколько таинственным видом отвела в сторонку Горного Дядю и показала ему прелестную шляпку с пером, объяснив, как все с этой шляпкой получилось. Видит бог, она ни за что не хочет отбирать у ребенка шляпу.

Однако дед, весьма одобрительно глянув на внучку, сказал:

– Шляпа есть шляпа, и ежели она не желает ее носить, то правильно делает. А раз она отдала ее тебе, то и бери ее.

Бригитта страшно обрадовалась столь неожиданному решению.

– Да ведь она наверняка больше десяти франков стоит! Вы только гляньте, красота-то какая! Сколько же всякого добра наша Хайди привезла из Франкфурта! Я уж иной раз думаю, не послать ли мне туда моего Петера, хоть ненадолго. Как вы думаете, Дядя?

Глаза старика весело сверкнули. Он ответил, что, по его мнению, Петеру это не повредит, надо только дождаться хорошей возможности.

А тут как раз явился и сам Петер. Он так бежал, что со всего маху ударился головой о дверь. Видать, очень спешил. Он, едва дыша, стоял посреди комнаты, сжимая в руке письмо. Это было событие из ряда вон выходящее, такого еще не случалось. Письмо было адресовано Хайди, его передали Петеру на почте в Деревеньке. Все в ожидании расселись вокруг стола, а Хайди вскрыла конверт и громко, без запинки прочитала письмо. Оно было от Клары Зеземанн. Клара писала Хайди, что с ее отъездом в доме опять воцарилась скука и долго она так не выдержит. Она умоляла отца поехать на воды в Бад-Рагатц уже этой осенью, и он согласился. Бабуленька тоже поедет с ними, и они все хотят во что бы то ни стало навестить Хайди и дедушку на горном пастбище. А еще бабуленька просит передать Хайди, что очень одобряет ее за то, что Хайди взяла с собою булки для старой бабушки. А чтобы той не пришлось есть их черствыми, бабуленька высылает ей еще и кофе. Он уже отправлен. А когда они приедут, то Хайди непременно должна отвести бабуленьку к бабушке.

Все эти новости вызвали столько радости и удивления, столько разговоров и расспросов! Все предвкушали много интересного, и даже дедушка не заметил, как уже стемнело. Сколько хорошего ждет их впереди, но сегодня, наверное, было лучше всего! Они были все вместе! И бабушка вдруг сказала:

– До чего же хорошо, когда к тебе приходит старый друг и вновь протягивает руку, как в старые добрые времена. Что может быть прекраснее? Это истинное утешение для души – вновь обрести то, что было нам дорого. Вы ведь скоро еще придете, Дядя? А Хайди придет уже завтра, да?

Хайди пообещала. Пришла пора прощаться, и дед с Хайди вернулись к себе. И как утром наверх доносился звон ближних и дальних колоколов, так и сейчас, по пути домой, их сопровождал мирный вечерний звон.

Родная хижина по-воскресному нарядно выглядела в закатных лучах.

Потом, когда приедет бабуленька, для Хайди будет много радостей и сюрпризов, как, впрочем, и для самой бабуленьки. На чердаке, конечно же, будет новая настоящая кровать, потому что там, где появляется бабуленька, все скоро приходит в порядок, как в доме, так и в душе.