Текст книги "Хайди, или Волшебная долина"

Глава 8. В доме господина Зеземанна все идет кувырком

Когда наутро Себастиан открыл дверь господину кандидату и провел его в классную комнату, в дверь опять позвонили, да еще так громко, что Себастиан сломя голову бросился открывать. Так звонит только сам господин Зеземанн, – должно быть, он неожиданно приехал, мелькнуло в голове у Себастиана. Он распахнул дверь и… На пороге стоял оборванный мальчишка с шарманкой за спиной.

– Это еще что такое? – напустился на него Себастиан. – Я тебе покажу, как звонок попусту дергать! Ты что тут делаешь?

– Мне к Кларе надо, – отвечал мальчишка.

– Ах ты, чумазый ободранец, не можешь сказать, как все мы говорим: «Фрейлейн Клара»?! И какие такие у тебя дела с фрейлейн Кларой?

– Она мне сорок пфеннигов задолжала, – объяснил пришелец.

– Да ты, похоже, не в своем уме! Откуда ты вообще знаешь, что фрейлейн Клара здесь живет?

– Я вчера показал ей дорогу за двадцать пфеннигов, а потом обратно, тоже за двадцать. Итого сорок!

– Да что ты тут выдумываешь? Фрейлейн Клара сроду из дому не выходит. Она и ходить-то совсем не может, давай, проваливай, пока я тебе не всыпал!

Однако мальчишка ничуть не испугался.

– Я видел ее на улице и могу вам ее описать! – заявил он. – У нее черные волосы, курчавые, короткие, и глаза тоже черные, платье коричневое, и говорит она как-то не по-нашему.

«Ого, – подумал Себастиан и хмыкнул про себя, – да ведь это маленькая барышня. Опять она что-то учудила».

Себастиан поманил мальчика в дом и сказал:

– Ладно уж, твоя взяла, заходи, только постой у двери, пока я не вернусь. И если барышня велит тебя впустить, то ты уж сыграй для нее что-нибудь, она это очень любит.

Оставив мальчишку у дверей, Себастиан поднялся наверх и постучал в дверь классной комнаты.

– Там пришел какой-то парнишка, ему во что бы то ни стало нужно видеть фрейлейн Клару, – доложил Себастиан.

Клара страшно обрадовалась нежданному событию.

– Проводите его сюда скорее, Себастиан, – сказала она. – Господин кандидат, вы не против? Ему нужно о чем-то поговорить со мной.

Мальчик вошел и, как ему было велено, сразу начал крутить шарманку. Фрейлейн Роттенмайер, чтобы не слушать, как Хайди учится читать, занималась чем-то в столовой, но вдруг она навострила уши. Не с улицы ли доносятся эти звуки? Нет, музыка звучит совсем рядом! Однако откуда в классной комнате взяться шарманке? Но тем не менее… в самом деле… Она пробежала через всю столовую и распахнула дверь классной. И глазам своим не поверила – посреди комнаты стоял какой-то оборвыш и крутил ручку шарманки. Крутил с большим рвением. Господин кандидат порывался что-то сказать, но его не было слышно. Клара и Хайди с восторженными лицами внимали уличной музыке.

– Прекратить! Сию минуту прекратить! – взвизгнула фрейлейн Роттенмайер, но шарманка заглушала ее голос. Тогда она кинулась к мальчишке, но тут ей что-то попалось под ноги. Она глянула вниз и обомлела: по полу ползло что-то темное, отвратительное – черепаха! Домоправительница в ужасе подпрыгнула, да так высоко, как не прыгала уже много-много лет, и завопила что было мочи:

– Себастиан! Себастиан!

Музыка вдруг оборвалась. На сей раз вопли фрейлейн Роттенмайер оказались громче музыки, и мальчик остановился. Себастиан, стоя у полуоткрытой двери, корчился от смеха, так как видел прыжок домоправительницы. Наконец, собравшись с силами, он вошел в классную. Фрейлейн Роттенмайер в изнеможении рухнула в кресло.

– Вон отсюда! Всех вон! И мальчишку, и черепаху! Выбросьте их, Себастиан, скорее! Вон! Вон! – вопила она.

Себастиан послушно выставил мальчишку, который успел подхватить свою черепаху. На пороге лакей что-то сунул мальчишке в руку:

– Сорок за фрейлейн Клару, сорок за игру, это было здорово! – И он запер за мальчиком входную дверь.

В классной вновь царил покой. Урок продолжался, и фрейлейн Роттенмайер почла за благо на нем присутствовать, дабы не допустить больше подобных безобразий.

Расследовать происшедшее она решила после урока. Она так накажет виноватого, что тот надолго запомнит.

Но вот в дверь опять постучали, и вошел Себастиан. Он доложил, что только что доставили большую корзину, которую следует вручить лично фрейлейн Кларе.

– Мне? – изумленно переспросила Клара. Она сгорала от любопытства. Что же такое в этой корзине? – Несите ее скорее сюда! – распорядилась она. – Я хочу ее видеть.

Себастиан внес большую корзину и поспешно удалился.

– Я полагаю, сначала надо закончить урок, а уж потом открыть корзину, – заметила фрейлейн Роттенмайер.

Клара терялась в догадках, что же такое ей прислали, и с тоской поглядывала на корзину.

– Господин кандидат, – сказала она, сама себя оборвав на полуслове, – нельзя ли мне хоть одним глазком взглянуть, что там такое, а потом я все-все вам отвечу.

– С одной стороны, конечно, это возможно, но, с другой стороны, я против, – отвечал господин кандидат. – С одной стороны, ваше внимание будет отвлечено от занятий, с другой стороны…

Но речь так и осталась неоконченной. Из неплотно прикрытой корзины вдруг начали выпрыгивать котята. Один, два, три, еще и еще… С непостижимым проворством они разбежались, и казалось, классная комната так и кишит котятами. Они скакали вокруг ботинок господина кандидата, вцеплялись в его брюки, карабкались по юбке фрейлейн Роттенмайер, царапая ей ноги, вскакивали на Кларино кресло, скреблись и мяукали. Короче говоря, возникла ужасающая неразбериха! Клара вопила от восторга:

– Какие дивные котята! Смотри, смотри, Хайди, как они прыгают!

Хайди вне себя от радости кидалась из одного угла в другой. Господин кандидат в глубоком замешательстве стоял у стола, то и дело дрыгая ногами, чтобы сбросить очередного котенка. Фрейлейн Роттенмайер сперва в безмолвном ужасе застыла на кресле, а потом принялась кричать во весь голос:

– Тинетта! Тинетта! Себастиан! Себастиан!

Она не смела даже пошевелиться, а то вдруг эти маленькие чудовища, не приведи господь, станут по ней карабкаться, да еще все разом!

Наконец на вопли о помощи примчались Тинетта с Себастианом. Себастиан мгновенно переловил всех котят и сунул обратно в корзинку. Затем он отнес ее туда же, где вчера устроил гнездышко для двух первых котят.

Сегодня тоже во время урока зевать никому не пришлось. Поздним вечером, когда фрейлейн Роттенмайер немного отошла от утренних треволнений, она позвала Тинетту и Себастиана в классную комнату, дабы провести дознание и выяснить, кто же виновник всех этих происшествий, безусловно, достойный самого сурового наказания. И тут мгновенно выяснилось, что все эти безобразия учинила Хайди во время своей вчерашней прогулки. Фрейлейн Роттенмайер побелела от негодования. Она просто не находила слов, чтобы выразить обуревавшие ее чувства, и лишь взмахнула рукой, отпуская Тинетту и Себастиана. Затем она обратилась к Хайди, которая стояла возле Клариного кресла и никак не могла взять в толк, что же такое преступное она совершила.

– Адельхайда, – строго начала домоправительница. – Я знаю лишь одно наказание, которое может пронять такую маленькую дикарку, как ты. Посмотрим, каково тебе придется в темном погребе с крысами и ящерицами. И пусть тебе неповадно будет впредь вести себя подобным образом.

Хайди молча и удивленно выслушала приговор. Она никогда еще не бывала в страшном погребе, потому что каморка в горной хижине, которую дед называл погребом, была очень даже приятным местом, там лежали готовые сыры и стояло свежее молоко. А крыс и ящериц девочка и в глаза не видывала.

Но тут подала голос Клара:

– Нет, нет, фрейлейн Роттенмайер, надо подождать, пока вернется папа! Он же пишет, что скоро приедет. Вот тогда я все ему расскажу, и пускай он сам решает, как поступить с Хайди.

Против этого верховного судьи фрейлейн Роттенмайер возражать не посмела, тем паче что его и в самом деле ждали со дня на день. Она поднялась и недовольным тоном проговорила:

– Хорошо, Клара, пусть будет по-твоему, однако я сама тоже переговорю с господином Зеземанном. – И с этими словами она удалилась.

Минуло несколько спокойных дней, но фрейлейн Роттенмайер все еще не могла прийти в себя от пережитого. Она разочаровалась в Хайди. Теперь ей казалось, что с появлением этой маленькой дикарки все в доме Зеземаннов пошло вкривь и вкось и уже никогда не наладится.

Клара же, напротив, была очень довольна. Она больше не изнывала от скуки во время уроков, так как Хайди без конца ее смешила. Девочка вечно путала буквы и никак не могла научиться их различать. Когда господин кандидат для пущей наглядности пытался приводить какие-то сравнения и говорил, что эта буква напоминает рог, а эта клюв, Хайди вдруг радостно восклицала:

– Это козел!

Или:

– Это орел!

Ибо рога и клювы вызывали у нее в памяти отнюдь не буквы. В послеобеденные часы Хайди сидела с Кларой и рассказывала ей о горах, о жизни там, рассказывала так долго и подробно, что в ней мало-помалу разгоралась тоска по дому и делалась уже такой нестерпимо жгучей, что Хайди всякий раз говорила Кларе под конец разговора:

– Все, мне пора домой! Завтра я уж точно уеду!

Но Клара удивительно умела успокоить и унять эти приступы тоски и внушала Хайди, что та должна во что бы то ни стало дождаться приезда папы. А там, мол, будет видно. Хайди сдавалась на ее уговоры, и к ней возвращалась ее веселость, но лишь потому, что она втайне лелеяла надежду на возвращение. С каждым проведенным здесь днем все больше росла горка булочек, которые она приберегала для бабушки, потому что в обед и в ужин рядом с ее тарелкой всегда лежала чудесная белая булочка. Хайди сразу же прятала ее в карман, ей эти булочки просто в горло не лезли, когда она думала, что бабушка никогда таких не пробовала, а черствый черный хлеб она уже есть не может. Сразу же после обеда, когда Клара отдыхала, Хайди подолгу сидела у себя в комнате, даже не шевелясь. Она уже поняла, что выходить на улицы Франкфурта ей запрещено, и смирилась с этим запретом. Беседовать в столовой с Себастианом фрейлейн Роттенмайер тоже запрещала, а завести разговор с Тинеттой ей и в голову не приходило. Более того, она старалась обходить Тинетту стороной, поскольку та всегда говорила с девочкой свысока и вечно над ней подтрунивала. Хайди отлично понимала все ее колкости и насмешки. И сидя у себя в комнате, девочка подолгу предавалась воспоминаниям о зеленых горах и золотистом блеске цветов под ласковыми лучами солнца. Как все сияло вокруг: и снег, и горы, и широкая долина внизу! Хайди изнывала от тоски и желания вновь оказаться дома. Ведь тетка же обещала, что она сможет вернуться, если захочет. И в один прекрасный день Хайди не выдержала. Она сложила булочки в красный платок, надела свою соломенную шляпку и выбежала из дому. Но за дверью она сразу же наткнулась на препятствие, а именно на фрейлейн Роттенмайер, которая как раз возвращалась домой. Она молча остановилась, окинула Хайди изумленным взглядом, и глаза ее задержались на красном узелке в руках девочки.

– Это еще что за вид! Что это все значит? Разве я не запретила тебе выходить из дому? А ты опять куда-то собралась? К тому же ты похожа на бродяжку!

– Никуда я не собралась, просто я хочу домой, – испуганно пролепетала Хайди.

– Что ты сказала? Как? Домой? Ты хочешь домой? – всплеснула руками фрейлейн Роттенмайер. – Решила удрать! Если бы господин Зеземанн знал! Удрать из его дома! Постарайся, чтобы он никогда об этом не узнал! И что же такое тебе в его доме не понравилось? Разве тут не обходились с тобой куда лучше, чем ты заслуживаешь? Или тебе чего-то не хватало? Разве ты когда-нибудь жила в такой прекрасной комнате? Разве с тобой где-нибудь лучше обращались? Или кормили лучше, чем здесь?

– Нет, – отвечала Хайди.

– Надо полагать! – продолжала домоправительница. – У тебя было все, абсолютно все! Ты просто невероятно неблагодарное создание! Ты и понятия не имеешь, какая хорошая жизнь тебя здесь ожидает!

Но тут вдруг и Хайди захлестнул гнев:

– Я просто хочу домой, а если меня долго не будет, то Снежинка совсем загрустит. И бабушка меня ждет, и Щегольку будет плохо. Козий Петер побьет его, если не получит сыру! Здесь ведь даже не видно, как солнышко желает горам доброй ночи, а если бы орел летал над Франкфуртом, ему бы пришлось кричать еще громче, потому что здесь так много людей и они злятся друг на дружку, оттого что не могут пойти в горы. А там так хорошо!

– Боже милостивый, ребенок спятил! – вскричала фрейлейн Роттенмайер и в испуге бросилась вверх по лестнице. Наверху она столкнулась с Себастианом, который как раз собирался сойти вниз. – Немедленно отведите наверх эту несчастную! – распорядилась она, потирая лоб, так как пребольно стукнулась.

– Да-да, сию минуту, премного благодарен, – отвечал Себастиан и тоже потер лоб. Он стукнулся еще больнее.

Хайди, дрожа от волнения и сверкая глазами, стояла на том же месте.

– Ну, опять что-то приключилось? – весело спросил Себастиан. Однако, присмотревшись внимательнее к неподвижно стоящей девочке, он дружески похлопал ее по плечу и сказал, желая утешить: – Ну-ну, маленькая барышня не должна принимать все так близко к сердцу. Главное, не вешать нос! Она мне сейчас тоже чуть было дырку в башке не пробила, ну и что? Подумаешь, велика важность! Нас не больно-то запугаешь, верно? И что стоять на одном месте, барышня? Надо идти наверх, она велела.

Хайди начала подниматься по лестнице медленно, вяло, совсем не так, как обычно. Себастиану было больно на нее смотреть. Он шел следом, пытаясь приободрить девочку:

– Только не надо сдаваться! И унывать тоже не годится! Нужно быть храброй. Вы же у нас барышня разумная, никогда не плачете, а в вашем возрасте некоторые по десять раз на дню слезы льют. А вы знаете, ваши котятки на чердаке возятся вовсю, прыгают, скачут как сумасшедшие. Мы потом пойдем с вами на чердак и поиграем с ними, когда наша мадам уйдет, ладно?

Хайди кивнула, но так безрадостно, что у Себастиана защемило сердце. И когда Хайди скрылась в своей комнате, он проводил ее участливым взглядом.

За ужином в этот день фрейлейн Роттенмайер не проронила ни слова, только непрерывно бросала на Хайди настороженные взгляды, словно опасалась, что та выкинет что-нибудь невообразимое. Но Хайди недвижно сидела за столом, тихая, как мышка. Не ела, не пила, только быстро и незаметно сунула в карман булочку.

На следующее утро, когда господин кандидат поднялся по лестнице, фрейлейн Роттенмайер, делая какие-то таинственные знаки, поманила его в столовую. Здесь она взволнованно поделилась с ним своими заботами. Перемена воздуха, новый образ жизни и масса новых впечатлений дурно повлияли на деревенскую девочку, и у нее помутился рассудок. Домоправительница поведала господину кандидату о вчерашней попытке бегства и в меру сил повторила ему странные речи Хайди.

Господин кандидат как мог успокаивал фрейлейн Роттенмайер и поделился с ней своими наблюдениями. С одной стороны, Адельхайда – девочка, безусловно, весьма своеобразная, но, с другой стороны, она, несомненно, в здравом уме. При безукоризненно ровном обхождении девочка мало-помалу обретет желанное равновесие. Он полагает, что это куда важнее обучения грамоте, ибо в таком состоянии, как сейчас, девочка не может даже запомнить буквы.

Фрейлейн Роттенмайер, несколько успокоенная, отпустила господина кандидата. Под вечер ей вдруг вспомнилось, как выглядела Хайди, собираясь бежать из дома. И она решила, что ребенка необходимо приодеть, покуда не приехал господин Зеземанн. У Клары было множество старых платьев, из них наверняка можно подобрать для Хайди недурной гардероб. Она сказала об этом Кларе, и Клара во всем с ней согласилась и даже загорелась желанием надарить Хайди, кроме платьев, еще множество платков и шляпок. Домоправительница направилась в комнату Хайди. Она намеревалась внимательно осмотреть одежонку девочки, чтобы решить, что следует оставить, а что выбросить. Но вскоре она вернулась в классную с выражением ужаса на лице.

– Что я нашла, Адельхайда! – вскричала она. – Это просто невероятно! В твоем шкафу, в платяном шкафу, заметь себе, Адельхайда, именно в платяном, я нашла такое!.. Целую кучу булочек! Только подумай, Клара, хлеб в платяном шкафу! Да еще такая куча! Тинетта! Немедленно уберите из комнаты Адельхайды черствый хлеб да прихватите со стола эту ужасную соломенную шляпу!

– Нет, нет! – взмолилась Хайди. – Шляпа мне очень нужна, а хлеб – это для бабушки!

И Хайди хотела ринуться вслед за Тинеттой, но фрейлейн Роттенмайер перехватила ее.

– Ты останешься здесь, а весь хлеб будет убран, – твердо сказала домоправительница, все еще не отпуская девочку.

Но Хайди вдруг вырвалась и с рыданиями припала к Клариному креслу. Она горько плакала и, всхлипывая, приговаривала:

– Вот теперь бабушка даже не попробует белую булочку. Я их собирала для бабушки, а их выбросят, и они ей не достанутся!

Она так рыдала, что, казалось, у нее сердце разорвется. Клара не на шутку испугалась.

– Хайди, Хайди, ну не плачь, – уговаривала она малышку, – не надо так плакать, перестань, я тебе обещаю, что, когда ты поедешь домой, я дам тебе для бабушки еще больше булочек. И они будут свежими, мягкими, а твои уже давно зачерствели. Прошу тебя, Хайди, хватит плакать!

Хайди долго еще давилась слезами. Однако слова Клары дошли до нее, и мало-помалу она успокоилась. Но сквозь последние всхлипы она вновь и вновь переспрашивала:

– Ты правда дашь мне столько булочек, сколько у меня было?

И Клара вновь и вновь заверяла ее:

– Ну, конечно, дам, даже еще больше, только, ради бога, успокойся!

К ужину Хайди вышла с красными глазами и при виде булочки у своего прибора снова всхлипнула. Но она справилась с собой, хоть и не без усилия, ибо знала, что за столом надо вести себя тихо. Себастиан сегодня, подходя к Хайди, строил преуморительные гримасы. Он показывал то на свою, то на Хайдину голову, кивал, зажмуривался, словно хотел сказать: не беспокойся, я все замечаю и обо всем позабочусь.

Когда Хайди вернулась к себе в комнату и уже собиралась лечь в постель, она вдруг увидела, что под одеялом спрятана ее старая, помятая, раздавленная соломенная шляпка. Девочка в восторге прижала ее к себе, еще больше помяв, потом завернула в платок и засунула шляпку в самый дальний угол шкафа. Шляпку под одеяло спрятал конечно же Себастиан. Он оказался в столовой одновременно с Тинеттой, а ее в этот момент куда-то позвали. Себастиан услыхал жалобный крик Хайди, пошел вслед за Тинеттой, и, когда та вынесла из комнаты Хайди черствый хлеб и шляпу, он быстро отобрал у нее шляпу со словами: «Я сам ее выброшу!»

Так он спас Хайдину шляпу ей на радость, а потом, пытаясь ее взбодрить, гримасничал в столовой.

Глава 9. Господин Зеземанн слышит в своем доме много такого, чего прежде не слыхивал

Спустя несколько дней после описанных событий в доме Зеземаннов царило большое оживление, слуги то и дело бегали вверх и вниз по лестницам – из своего вояжа вернулся хозяин дома. Себастиан и Тинетта долго таскали из кареты чемоданы и картонки, ибо господин Зеземанн всегда привозил с собою множество красивых вещей.

Сам же он первым делом отправился в комнату дочери. Хайди как раз сидела у Клары, дело было к вечеру, эти часы они всегда проводили вместе. Клара очень нежно поздоровалась с отцом, которого любила всем сердцем, и отец не менее нежно приветствовал свою обожаемую Клерхен. А потом он протянул руку и Хайди, робко забившейся в угол, и весьма дружелюбно сказал:

– А вот и наша маленькая швейцарка! Иди сюда, дай мне руку! Вот так! А теперь скажи мне, вы с Кларой уже подружились? Вы не ссоритесь, не злитесь друг на друга? Не ругаетесь так, что сперва слезы в три ручья, потом примирение, и опять все сначала? Нет?

– Нет, Клара всегда очень добра со мной, – отвечала Хайди.

– Хайди никогда даже не пыталась со мной поссориться, – добавила Клара.

– Вот и отлично, я очень рад это слышать, – сказал господин Зеземанн, поднимаясь. – Ну а теперь, Клерхен, с твоего позволения я пойду в столовую. Я сегодня еще ничего не ел. Потом я вернусь и покажу, что привез.

Господин Зеземанн направился в столовую, где фрейлейн Роттенмайер придирчиво оглядывала стол, накрытый для хозяина дома. Когда он уселся, а домоправительница с видом воплощенного несчастья заняла место против него, господин Зеземанн обратился к ней:

– Фрейлейн Роттенмайер, как прикажете вас понимать? Вы встречаете меня с таким лицом, словно на дом обрушилась невесть какая беда. В чем дело? Клерхен я нашел весьма бодрой и веселой.

– Ах, господин Зеземанн, – мрачно начала домоправительница. – Должна заметить, что Клара тоже немало смущена. Мы обе страшно разочарованы.

– Разочарованы? – переспросил господин Зеземанн и спокойно отпил глоток вина.

– Как вам известно, господин Зеземанн, мы решили взять в дом компаньонку для Клары. А поскольку я прекрасно знаю, как много значения вы придаете тому, чтобы вашу дочь окружало все самое благородное и доброе, то я подумала о девочке из Швейцарии. Я надеялась увидеть здесь, в доме, одно из тех возвышенных юных созданий, выросших на горном воздухе, о которых столько читала и которые, так сказать, идут по жизни, не касаясь грешной земли.

– А я полагаю, что даже швейцарские дети все-таки ходят по земле, – начал господин Зеземанн, – если хотят продвинуться вперед, а иначе у них вместо ног были бы крылья.

– Ах, господин Зеземанн, вы же прекрасно понимаете, что я хотела сказать, – продолжала фрейлейн Роттенмайер. – Я имела в виду одно из тех существ, что живут высоко в горах, где воздух так девственно чист, что нам от них ничто дурное не может передаться.

– И что же, по-вашему, Кларе делать с таким вот идеально-воздушным созданием?

– Ох, господин Зеземанн, я ведь вовсе не шучу, поверьте, мне не до шуток, дело куда серьезнее, нежели вы думаете, куда страшнее. Я бесконечно, да, бесконечно разочарована.

– Да что же тут страшного, скажите на милость? Ребенок вовсе не показался мне таким уж страшным, отнюдь, – спокойно возразил господин Зеземанн.

– Если бы вы знали, господин Зеземанн, ах, если бы вы только знали, что за люди и звери наводняли наш дом в ваше отсутствие! И все по милости этой девчонки! Господин кандидат тоже может вам многое рассказать.

– Вы, кажется, упомянули о зверях, фрейлейн Роттенмайер? Как прикажете вас понимать?

– Ах, это просто уму непостижимо! Все поведение этой девчонки просто в голове не укладывается! Если, разумеется, не согласиться с тем, что подобные приступы говорят о полном душевном расстройстве.

До сего момента господин Зеземанн полагал, что дело не столь уж серьезно, однако если речь идет о душевном расстройстве, то это может дурно отразиться на Кларе. Господин Зеземанн очень пристально посмотрел на фрейлейн Роттенмайер, так, словно хотел удостовериться, не страдает ли она сама подобным расстройством. В этот момент в дверях возник господин кандидат.

– А вот и наш господин кандидат! Вот он нам все и растолкует! – приветствовал учителя хозяин дома. – Прошу, прошу, садитесь-ка вот здесь, рядом со мной!

Господин Зеземанн протянул руку учителю.

– Фрейлейн Роттенмайер, господин кандидат выпьет со мною чашечку черного кофе. Садитесь, садитесь, без церемоний! А теперь, господин кандидат, расскажите мне, что такое с этой девочкой, которую мы взяли в качестве компаньонки для моей дочери. Вы ведь с ней тоже занимаетесь? Что это за история со зверями, которых она принесла в дом, и в своем ли она уме?

Но господин кандидат почел необходимым сначала выразить свою радость по поводу счастливого возвращения хозяина дома. Он-де явился только засвидетельствовать ему свое почтение. Однако господин Зеземанн потребовал, чтобы ему все подробно рассказали. И господин кандидат начал:

– Коль скоро я вынужден говорить о, так сказать, сути этой девочки, то прежде всего, господин Зеземанн, я хотел бы обратить внимание на то, что если, с одной стороны, мы здесь обнаруживаем некоторые изъяны в развитии, кои объясняются более или менее небрежным воспитанием, или, лучше сказать, несколько запоздалым началом обучения, хотя эти изъяны проявляются далеко не во всем, напротив, ее хорошие качества, наряду с некоторой оторванностью от жизни, вполне объяснимы ее затянувшимся пребыванием в Альпах, которое, бесспорно, имеет и свои положительные стороны, если отрешиться от длительности…

– Дорогой мой господин кандидат, – нетерпеливо перебил его господин Зеземанн, – по-моему, вы перестарались. Скажите мне просто и ясно, вам эта девочка тоже внушает ужас тем, что приносит в дом зверей, и как, на ваш взгляд, все это может сказаться на моей дочери?

– Мне не хотелось бы обидеть эту девочку, ибо если, с одной стороны, тут имеет место своего рода светская неопытность, вполне объяснимая более или менее некультурной жизнью, коей она жила до своего переселения во Франкфурт, то уже само это переселение вносит в развитие этой, можно смело сказать, вполне неразвитой или, по крайней мере, недостаточно развитой девочки… но, с другой стороны, она одарена весьма неплохими свойствами, и если смотреть шире…

– Прошу прощения, господин кандидат, бога ради, не заставляйте меня перебивать вас, но я… Я должен как можно скорее еще раз увидеть свою дочь.

С этими словами господин Зеземанн ринулся к двери, выскочил и больше в столовую не вернулся.

В классной комнате он подошел к дочери. Хайди тут же встала.

– Послушай, малышка, принеси-ка мне… погоди, ах да, принеси мне… – Он и сам не знал, что ему нужно, но Хайди необходимо было ненадолго спровадить из комнаты. – Принеси мне стакан воды.

– Холодной?

– Да, да, разумеется, холодной.

Хайди исчезла.

– Ну, милая моя девочка, – сказал отец, подвигаясь поближе к дочери и беря ее руку в свою, – скажи мне ясно и без обиняков: каких это зверей притащила в дом твоя компаньонка и почему фрейлейн Роттенмайер полагает, что у нее временами не все в порядке с головой? Можешь ты мне на это ответить?

Конечно же Клара смогла ответить отцу, ибо перепуганная домоправительница и Кларе тоже поведала о путаных Хайдиных речах, которые для Клары имели, однако, смысл. И она рассказала отцу сперва историю с черепахой и котятами, а потом растолковала ему, что означают странные речи Хайди, столь сильно напугавшие фрейлейн Роттенмайер. Господин Зеземанн хохотал от души.

– Значит, ты вовсе не хочешь, чтобы я отправил девочку восвояси, Клерхен? Ты еще от нее не устала?

– Нет, нет, папа, прошу тебя, не отсылай ее! – воскликнула Клара с мольбою в голосе. – С тех пор как здесь Хайди, все время, каждый день что-то случается. Это так занятно, совсем не то, что раньше, когда здесь совсем-совсем ничего не происходило. И потом, Хайди так много мне рассказывает!

– Отлично, Клерхен, договорились! А вот и твоя подружка вернулась. Принесла мне вкусной холодной воды? – спросил господин Зеземанн, принимая у девочки стакан.

– Да, прямо из колодца, – отвечала Хайди.

– Ты что же, Хайди, сама бегала к колодцу? – удивилась Клара.

– Конечно. Это очень хорошая вода, но мне пришлось далеко идти, потому что у ближнего колодца было очень много людей. Тогда я пошла по улице, но и у второго народу было не меньше, и я свернула на другую улицу и там уже набрала воды. Да, какой-то господин с белыми волосами просил передать привет господину Зеземанну. Сердечный привет.

– Да, экспедиция оказалась весьма успешной, – рассмеялся господин Зеземанн. – А кто же этот господин с белыми волосами?

– Он проходил мимо колодца, когда я брала воду, а потом остановился и говорит: «Дай-ка мне напиться, я вижу, у тебя есть стакан. Кому это ты несешь воду в стакане?» А я сказала, что господину Зеземанну, тогда он громко засмеялся, велел передать вам сердечный привет и еще сказал, что желает вам приятно освежиться этой водой.

– Так, интересно, кто же это желает мне приятно освежиться? Как этот человек выглядел, Хайди? – спросил господин Зеземанн.

– У него очень доброе лицо, и он так хорошо смеется, и еще у него такая толстая золотая цепочка, а на ней висит тоже золотая штучка с большущим красным камнем, а на палке у него лошадиная голова.

– О, так это господин доктор! О, это наш старый друг доктор! – в один голос воскликнули Клара и господин Зеземанн.

В тот же вечер, оставшись в столовой с глазу на глаз с фрейлейн Роттенмайер и обсуждая с ней разные домашние дела, господин Зеземанн сообщил ей, что компаньонка его дочери останется в доме. Он нашел девочку вполне нормальной, а ее общество для Клары предпочтительнее любого другого.

– А посему я настаиваю, – очень твердо сказал господин Зеземанн, – чтобы с девочкой всегда обходились по-хорошему, а ее некоторые странности ни в коем случае не должны считаться прегрешениями. Впрочем, если вам самой трудно справляться с девочкой, то у меня для вас на примете отличная помощница. В ближайшее время сюда на довольно продолжительный срок приедет погостить моя мать, уж она-то с кем угодно найдет общий язык. Вы хорошо меня поняли, фрейлейн Роттенмайер?

– О да, господин Зеземанн, я все отлично поняла, – отвечала домоправительница, однако по лицу ее было видно, что она не испытывает большого облегчения при мысли о такой помощнице.

На сей раз господин Зеземанн недолго отдыхал в родном доме. Уже через две недели дела вновь потребовали его в Париж, и он утешал дочку, огорченную его отъездом, тем, что скоро приедет ее бабушка, которую ждут со дня на день.

Едва господин Зеземанн уехал, как пришло письмо с сообщением, что госпожа Зеземанн выехала из Голштинии, где она жила в своем старом поместье. На другой день пришло сообщение о точном времени ее прибытия, дабы за госпожой Зеземанн на вокзал прислали карету.

Клара страшно обрадовалась этой новости и весь вечер напролет рассказывала Хайди о бабуленьке, так что Хайди тоже стала называть ее бабуленькой, за что удостоилась весьма неодобрительного взгляда фрейлейн Роттенмайер, который, впрочем, не произвел на девочку ни малейшего впечатления. Она уже привыкла к строгости домоправительницы. Позднее, когда Хайди шла к себе, фрейлейн Роттенмайер позвала ее в свою комнату и заявила, что девочка ни в коем случае не должна называть госпожу Зеземанн бабуленькой, а только госпожой Зеземанн или же сударыней.

– Ты поняла? – спросила фрейлейн Роттенмайер.

Хайди смотрела на нее с некоторым сомнением, однако дама смерила ее таким взглядом, что Хайди не осмелилась сказать, что не очень-то ее поняла.