Текст книги "Передвижники. Художники-передвижники и самые важные картины конца XIX – начала XX века. 150 лет с момента основания Товарищества"

Октябрь. Домотканово,
1895

Талантливым портретистом Серова признают сразу и безоговорочно, но он не хочет оставаться художником одного жанра. В пейзажах, которые он пишет для души, он совершит не меньше открытий. Большинство из этих картин созданы в Домотканове, где он много лет подряд подолгу будет жить у друзей.

Пейзажно-жанровое полотно «Октябрь. Домотканово» положит начало так называемому крестьянскому циклу Серова. По стилю эти работы близки к творчеству передвижников, однако войти в само Товарищество Серову удается далеко не сразу. Сообщество, которое создавалось как бунтарский союз, противопоставлявший актуальное искусство старым догмам Академии художеств, за полтора десятка лет превратилось в консервативный клуб, куда новых членов отбирают очень придирчиво.

После покупки Третьяковым «Девушки, освещенной солнцем» Григорий Мясоедов скажет: «С каких пор, Павел Михайлович, стали вы прививать вашей галерее сифилис? Как можно назвать иначе появление у вас такой, с позволения сказать, картины, как портрет девицы, освещенной солнцем?» Яркие цветовые пятна, импрессионистические поиски воспринимаются передвижниками в штыки.

Художники нового поколения: Серов, Коровин, Левитан – даже пишут «открытое письмо» к лидерам Товарищества передвижников с призывом «дать дорогу молодым». Однако только через семь лет после своего первого громкого успеха, «Девочки с персиками», Валентин Серов будет принят в этот клуб.

Портрет великого князя Павла Александровича,
1897

В 27 лет Серов получает свой первый «царский заказ» – точнее харьковское дворянство заказывает ему портрет императора Александра Третьего с семьей. Сама картина не доживет до наших дней, но именно она станет для Серова «пропуском» во дворец. С тех пор один за другим он пишет парадные портреты Романовых.

Один из них как будто наглядное пояснение, почему Серов среди современников имеет репутацию «злого портретиста», художника с «острой» кистью. Он может заглянуть в душу своему герою и отразить в портрете всю его человеческую сущность, без прикрас. Если модель ему несимпатична, он показывает это своеобразно: делает лицо своего героя самой невыразительной частью картины.

И все же художник, который видит людей насквозь и к тому же пишет первых лиц страны, становится самым популярным портретистом своего времени. «Очередь на Серова» впервые выстраивается еще при жизни художника. Иметь портрет его кисти становится модным в высших кругах общества. Он пишет и Николая Лескова, и Федора Шаляпина, и Максима Горького. А еще магнатов, чиновников, купчих… Серов говорит о себе: «У меня глаз дрянной», «я вижу всякую мелочь, каждую пору на теле». И, получая очередной заказ, с опаской интересуется: «Не рожа ли?»

Любовь Головина,

искусствовед,

Государственная Третьяковская галерея:

«На «Портрете великого князя Павла Александровича» великолепно выписана золоченая кираса князя: там буквально отражается пейзаж с тропинкой. Мы поднимаем глаза к лицу великого князя, и тут нас некоторая оторопь даже берет, потому что это лицо манекена. Абсолютно безжизненное, холодное, очень условно выполненное лицо. И тут же несколько разочарованно вы переводите взгляд на морду лошади, которая очень теплая, с розовым носом, с прорисованным глазом, который косится на вас».

Серов в шутку сравнивает себя с врачом, который целый день ездит по вызовам. Ему действительно приходится писать заказчиков у них на дому, поскольку своей мастерской у художника нет. «Пишу Портрет Портретыча», – говорит Серов об этих ежедневных рутинных работах. Причем стоят портреты кисти самого популярного портретиста всегда меньше, чем работы других художников. Дело в том, что однажды человек, которому Серов назначил цену за портрет, так переживал из-за дороговизны, что заболел. С тех пор Валентин Серов навсегда снизил расценки. Портрет кисти Серова стоит от одной до двух тысяч рублей.

Отказаться от поденщины Серов не может себе позволить, потому что ему надо кормить семью. Работает Серов по-прежнему подолгу, никогда не бывает доволен собой, то и дело стирает уже готовый портрет и пишет снова и снова. А когда не может добиться нужного цвета, бьет себя по голове, приговаривая: «Ох, я лошадь».

Для настоящего портрета Серову требуется три месяца ежедневной работы, мучительной в том числе и для моделей: у них случаются обмороки, затекают руки. Даже император Николай II будет безропотно позировать модному художнику целых 16 сеансов.

Портрет Николая II,
1900

Этот непарадный портрет императора написан в неформальной обстановке. Пользуясь случаем, Серов общается с царем и просит государя смягчить участь своего благодетеля, Саввы Мамонтова. Меценат, который поддерживал передвижников и помогал встать на ноги и Васнецову, и Врубелю, и самому Серову, потерпел финансовый крах и оказался в тюрьме. После ходатайства Серова, по высочайшему распоряжению, Мамонтова отпускают под домашний арест.

Что же касается портрета, то идея такого изображения, в тужурке, без парадного пафоса, принадлежит самому Николаю II. Он хочет преподнести его в подарок жене, императрице Александре Федоровне. Однажды во время очередного сеанса государыня неожиданно заходит в комнаты мужа, смотрит на еще не законченный портрет и даже делает замечания художнику, указывая на огрехи и предлагая подправить картину. Это неслыханное оскорбление для мастера. «Я полагал, что все же умею писать лица. Вы же, ваше величество, не рискнете завершить эту работу вместо меня?» – парирует Серов.

После этого недоразумения Валентина Серова больше не удастся заманить в царский дворец. «В этом доме я больше не работаю», – отрежет он. И сдержит свое слово. Как ни пытаются члены императорской семьи сгладить инцидент и привлечь портретиста номер один к работе с царскими особами, он остается непреклонен.

А тот самый «домашний» портрет императора в тужурке будет украшать царские покои долгие годы, пока в 1917 году его не поднимут на штыки, в буквальном смысле. Революционные солдаты и матросы, ворвавшись в Зимний дворец и увидев портрет самодержца, тут же сбросят его со стены и с ненавистью растерзают. Словно предвидя роковую судьбу этой работы, Серов сразу же после ее написания сделает точную копию – ту самую, что сегодня видят посетители Третьяковской галереи.

Петр I,
1907

Перед тем как создать целый цикл картин об эпохе Петра I Серов, кажется, окончательно разочаруется в современных ему представителях правящей династии. Случайно оказавшись 9 января 1905 года в квартирах Академии художеств, что рядом с Зимним дворцом, он видит в окно расстрел мирной демонстрации. Невольный свидетель «Кровавого воскресенья», он станет его хроникером – тут же начнет делать наброски происходящего перед ним. Потом на их основе появится графическая картина «Солдатушки, браво ребятушки, где же ваша слава?» (1905 год).

«То, что пришлось видеть мне из окон Академии художеств 9 января, не забуду никогда – сдержанная, величественная, безоружная толпа, идущая навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу – зрелище ужасное. То, что пришлось услышать после, было еще невероятнее по своему ужасу. Ужели же, если государь не пожелал выйти к рабочим и принять от них просьбу – то это означало их избиение? Кем же предрешено это избиение? Никому и ничем не стереть этого пятна», – напишет Серов позже.

Говорили, что после того как Серов увидел своими глазами эту несправедливую расправу, он стал еще более замкнутым и нелюдимым. Из-за своих оппозиционных взглядов он даже рассорится с Федором Шаляпиным. После одного из спектаклей «Жизнь за царя», когда в ложе будет сидеть император Николай II, знаменитый бас, Шаляпин, вместе с хористами опустится на колени. После этого Серов прервет всякое общение с бывшим другом. «Что за горе, что даже ты кончаешь карачками. Постыдился бы», – напишет ему художник.

После событий 9 января Серов покидает Академию Художеств в знак протеста: ведь ею руководит тот самый Великий князь Владимир Александрович, который дал приказ о расстреле безоружной толпы. Присоединится к этой демонстративной акции Серова лишь один его коллега – Василий Поленов.

Из Товарищества передвижников Валентин Серов выйдет еще раньше: «торговые интересы», «социальная пропаганда» и строгая догматичность этой арт-группировки давно уже ему не близки. В художественной жизни становится актуальным новое направление – символизм. Так что Серов, покинув передвижников, вскоре вступает в движение «Мир искусства».

Вдохновленный новыми идеями Серов пишет царя-реформатора Петра I. Эту картину художнику заказывают для школьных учебников, и именно она до сих пор печатается в образовательных пособиях по истории. Сначала Серов собирается разместить на первом плане строителей Петербурга – простых рабочих, которые стоят по колено в холодной воде и трудятся до изнеможения. Но такой контраст между царем и его подданными, который был бы актуален в произведении искусства несколько десятилетий назад, во время взлета передвижников, теперь кажется устаревшим. Поэтому Серов отказывается от этой идеи. Остается один главный герой, Петр I, который идет навстречу суровому ветру: железный император с несгибаемой силой воли.

Похищение Европы,
1910

В новом «союзе художников», объединении «Мир искусства», Серов, по словам коллег, становится «цементом, скрепляющим разнохарактерные личности», хотя на общих собраниях он чаще всего молчит. А еще рисует карикатуры: главного идеолога «мирискусников», Александра Бенуа, – в виде орангутанга, импресарио Сергея Дягилева – обрюзгшим сановником.

«Приземистый, светловолосый, с «тяжелыми» чертами лица, со взглядом скорее исподлобья. Самая угрюмость Серова имела в себе нечто северное… В смысле же одежды все на нем как-то висело, казалось плохо сшитым или приобретенным с чужого плеча», – таким запомнит самого Серова Александр Бенуа.

Следующей большой работой Серова станет «Похищение Европы». Эта картина, написанная в духе мирискусников, отсылает к мифологическому сюжету. Это чистый модерн, самое модное направление того времени: здесь и плоское изображение, и декоративное сочетание цветов. Он написал эту картину после путешествия в Грецию, по мотивам Критского дворца.

«Творческий поиск» ведет ученика Репина и бывшего передвижника особым путем. Год от года, от картины к картине Серов меняет манеру письма и жанры. В его портрете обнаженной танцовщицы Иды Рубинштейн, шедевре в стиле модерн, уже трудно узнать правдивого реалиста Серова.

Илья Репин, его учитель, называет Иду кисти Серова «гальванизированным трупом». Он не может понять, как художник, который создал «Девочку с персиками» и «Освещенную солнцем», дошел до такого декадентства.

Кажется, и сама смерть сразит Валентина Серова на вдохе. Он умрет скоропостижно, от сердечного приступа, собираясь на сеанс к очередному заказчику, писать очередной портрет.

После кончины художника его большая семья оказывается на грани финансового краха: им не хватает даже на похороны кормильца. И тогда друзья мастера создают специальный фонд помощи семье Серова, а позже решают провести его посмертную выставку. И только на ней современники Серова увидят большинство работ художника, и только тогда оценят его масштаб. Молчаливый гений, который с юности хотел «писать только отрадное», и в самом деле никогда не сгущал краски на своих полотнах. В памяти потомков художник остался внимательным летописцем прекрасной эпохи и автором самого светлого детского портрета в русской живописи.

Ольга Атрощенко,

кандидат искусствоведения,

Государственная Третьяковская галерея:

«Вот такой эволюционный путь развития прошел Валентин Александрович Серов. Таких живописцев у нас действительно не так много, которые так стремительно прошли через все искусство, не останавливаясь, не передыхая».

Исаак Левитан

1879 Осенний день. Сокольники

1889 Вечер. Золотой Плес

1892 Владимирка

1894 Над вечным покоем

1895 Март

1897 Весна. Большая вода

Его картины называли самыми русскими пейзажами, а его самого дважды высылали за черту оседлости. Он так и не получил диплома художника, но Павел Третьяков купил у него больше двадцати картин для своей галереи. Он чуть не вызвал Чехова на дуэль за рассказ «Попрыгунья», а потом подкинул писателю идею «Чайки». Он рано осиротел и так и не создал семьи, но стал отцом нового жанра русской живописи – пейзажа настроения.

Осенний день. Сокольники,
1879

То ли анекдот, то ли строчка из энциклопедии: «великий русский художник Исаак Левитан родился в бедной еврейской семье». Он поступил в Училище живописи и ваяния в тринадцать лет, и вскоре потерял и отца, и мать. Когда платить за обучение стало нечем, его отчислили – но тут же вернули: однокашники и преподаватели скинулись на учебу талантливому юноше. Потом одну из его зачетных работ отметят медалью, а самому Левитану выдадут «вспомоществование», двести рублей на продолжение обучения. Перед тем, как закрыть здание училища на ночь, сторож обходил все аудитории и не подозревал, что от него в шкафу частенько прячется студент Левитан: он остается в классе, чтобы ночью спать на лавке, ему некуда было идти. Осиротевший и бездомный, он порой по три дня голодал. Но не отступал – он верил, что рожден быть художником.

Левитан начинал учиться в классе самого популярного московского художника, жанриста-обличителя Василия Перова. Но пионер лирического пейзажа Алексей Саврасов переманил лучшего ученика к себе, и только ему, Левитану, передал свою «тайну мотива».

«Осенний день. Сокольники» – один из редчайших пейзажей Левитана, на котором есть человек. В ненастный день по усыпанной опавшими листьями аллее старого парка идет изящная молодая женщина в черном. Причем подсказал такую композицию и написал саму эту фигуру Николай Чехов, брат писателя Антона Чехова и однокурсник Левитана.

Несмотря на все ранние успехи и очевидный талант, Левитан так и не получит звания художника и из училища он выйдет с дипломом «учителя чистописания». Ходят слухи, что многие преподаватели невзлюбили Исаака из-за его происхождения. По словам Константина Паустовского, «талантливый еврейский мальчик раздражал иных преподавателей. Еврей, по их мнению, не должен был касаться русского пейзажа». Зато студенческую работу «Осенний день. Сокольники» у Левитана за сто рублей покупает сам Павел Третьяков, первый галерист Москвы. И это самый престижный диплом.

Вечер. Золотой Плес, 1889

Восходящая звезда Левитан еще долго не может выбраться из нужды. Живет в дешевой гостинице, за комнату платит этюдами. В перерывах между моментами воодушевления он часто впадает в жесточайшую хандру. По словам художника Константина Коровина, Левитан – «разочарованный человек, всегда грустный». Он сторонится людей, может целыми днями смотреть на небо, плачет от последних лучей заходящего солнца. «Довольно реветь», – скажет ему однажды жизнерадостный Коровин. «Я не реву, я рыдаю», – ответит Левитан. Лучшим другом, который спасает Левитана от депрессии, станет Антон Чехов. В молодости художник и писатель подрабатывают в одних и тех же журналах, в зрелости их одновременно признают классиками. Их переписка сама по себе – произведение искусства.

«Как себя чувствуешь, господин почетный академик? Длится ли лихорадка, о которой писал мне? Я склонен думать, что эта твоя лихорадка есть лихорадка самовлюбленности – твоей хронической болезни!» – пишет Левитан Чехову. «Величайшему художнику от величайшего писателя. Милому Левиташе «Остров Сахалин» на случай, если он совершит убийство из ревности и попадет на оный остров», – подписывает Левитану Чехов свою книгу.

В 1886 году, съездив в Крым и написав там полсотни этюдов, Левитан без труда распродает их и становится модным художником. Но по-настоящему ни южная, ни европейская природа ему не по душе. И в Италии, и во Франции он будет тосковать по родине. «Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси – реки разлились, оживает все… Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист», – скажет он. Весной и летом он может целыми неделями пропадать в лесах или полях, наслаждаясь видами и созерцая особую жизнь на глади пруда или на лесной поляне. Однажды, работая над этюдами, Левитан и его друг Коровин увидели, что «у пригорка, где внизу блестел ручей, расцвел шиповник, и большие кусты его свежо и ярко горели на солнце, его цветы розовели праздником весны». «Исаак, – сказал я, – смотри, шиповник, давай помолимся ему, поклонимся. И оба мы, еще мальчишки, стали на колени. – «Шиповник!» – сказал Левитан, смеясь. «Радостью славишь ты солнце, – сказал я, – продолжай, Исаак… и даришь нас красотой весны своей. Мы поклоняемся тебе», – вспоминал потом Коровин.

Неисчерпаемым источником вдохновения для Левитана станет Волга. Он напишет много полотен, где изобразит эту реку. На картине «Вечер. Золотой Плес» виден склон берега Волги, освещенный солнечными лучами. Белая церковь, возвышающаяся в центре, вносит в пейзаж ощущение покоя и гармонии.

В приволжский город Плес Левитан ездит со своей музой и ученицей Софьей Кувшинниковой. Она – эффектная дама, любит экстравагантные наряды, в Москве у нее свой популярный салон. «…вместо турецких диванов были поставлены ящики из-под мыла, и на них положены матрацы под коврами. На окнах вместо занавесок были развешаны простые рыбацкие сети», – так опишет Михаил Чехов ее гостиную. На фоне харизматичной Софьи ее муж совершенно теряется: Дмитрий Кувшинников – всего лишь скромный врач пожарной части.

Сам Левитан – покоритель сердец. Чеховское определение: «красивый, как Левитан». Федор Шаляпин скажет о художнике, что он «поражал всякого своим замечательным лицом и чуткими, вдумчивыми глазами, в которых светилась редкая и до крайности чуткая, поэтическая душа». А Василий Поленов даже будет писать с Исаака Левитана Иисуса Христа. На дам художник производит неизгладимое впечатление: и своей обходительностью, и экзотической восточной внешностью. Он умеет себя преподнести. «Женщины находили его прекрасным, он знал это и сильно перед ними кокетничал. Левитан был неотразим для женщин, и сам он был влюбчив необыкновенно. Его увлечения протекали бурно, у всех на виду, с разными глупостями, до выстрелов включительно», – писал Михаил Чехов. Единственное в жизни предложение руки и сердца Левитан сделает Марии Чеховой, родной сестре лучшего друга, но получит отказ.

Среди множества увлечений и интриг Левитана его роман с Кувшинниковой был самым продолжительным. Он даже напишет ее портрет. Когда Чехов опубликует рассказ «Попрыгунья», в нем Левитан узнает себя в роли распутного художника Рябовского, свою подругу Софью Кувшинникову – в любовнице героя, а ее мужа, доктора Кувшинникова, – в роли обманутого мужа, доктора Дымова. Узнает героев и весь московский бомонд. Доктор Кувшинников, кстати, тоже не чужд общества художников: именно с него Василий Перов написал егеря в «Охотниках на привале».

Прочтя «Попрыгунью», Левитан разгневается не на шутку. Он даже собирается драться с Чеховым на дуэли. Долгих три года обиженный художник будет избегать вчерашнего друга, однако потом все же простит обидчика. И будет снова посвящать его в свои амурные дела, и Чехов опять спишет «с натуры» эффектные выходки Левитана. Однажды у реки, на глазах у любовницы, Исаак вскинул ружье и убил чайку, но тут же раскаялся: «Это подло и гадко. Бросаю мой скверный поступок к вашим ногам и клянусь, что ничего подобного никогда больше не сделаю». Узнав о таком художественном жесте приятеля, Антон Чехов тут же вставит эту реплику в строку новой пьесы, которая будет называться «Чайка».

Владимирка,
1892

Критики уже называют Левитана «первым пейзажистом» России. То березка, то рябина, куст ракиты над рекой – раньше художники одевали этот неказистый русский пейзаж «в дюссельдорфский наряд» или освещали его итальянским солнцем. Левитан, вслед за своим учителем Алексеем Саврасовым, смог перенести на холст красоту и очарование этих видов «шаговой доступности». Как скажет Михаил Нестеров, Левитан «показал нам то скромное и сокровенное, что таится в каждом русском пейзаже, – его душу, его очарование».

Ольга Чуворкина,

историк искусства:

«Чехов говорит о том, что описывает пейзажи в своих рассказах, глядя на картины Левитана. Потому что в работах этого художника есть вся квинтэссенция русскости, она представлена, и больше не нужно рефлексировать на тему, что же такое русский пейзаж. Вот он, посмотрите на картину, и вы увидите эту самую русскость».

1892-й год. Объявление царского указа об очередном выселении евреев за черту оседлости застает Левитана за работой над одним из шедевров – картиной «Вечерний звон». Пейзажист номер один вынужден в 24 часа покинуть Москву. Под первую высылку он попадал еще студентом. Только хлопоты друзей – от Павла Третьякова до Саввы Мамонтова – позволяют ему вернуться в столицу.

В местах своей ссылки, во Владимирском уезде, Левитан успевает найти сюжет для следующей картины. Владимирка, или «Володимирка», как написал сам художник в правом нижнем углу работы, – единственное злободневное, обличительное полотно Левитана, его гражданское высказывание. На нем за горизонт уходит Владимирский тракт – дорога, по которой гнали в Сибирь заключенных, в том числе политических. Это символ «Руси сидящей». Бесправие и горести маленького человека Левитану слишком хорошо знакомы.

Не показывая ни кандалов, ни изможденных людей, ни страдающих лиц, он пишет картину, пронизанную психологическим напряжением, и это считывают и зрители той эпохи, и цензоры. Пейзаж с политическим подтекстом настолько крамольная вещь, что картину известного художника никто не хочет покупать. И даже подарить ее удается не с первой попытки. Зайдя в гости к знаменитому журналисту Владимиру Гиляровскому и не застав его дома, Левитан оставляет свою «Владимирку» у него в квартире как дружеский дар. Но, к удивлению художника, Гиляровский возвращает картину обратно. Это слишком компрометирующее полотно, чтобы иметь его в своей домашней коллекции. В конце концов Левитан пишет Павлу Третьякову: «Владимирка», вероятно, на днях вернется с выставки, и возьмите ее, и успокойте этим и меня, и ее». Так картина Левитана находит себе политическое убежище.