Текст книги "Дети богов"

Глава 5. Серебряная катана

День третий

Костер горел синеватым пламенем, почти не дающим тепла. Иамен, белее бумаги, расположился поближе к огню и черкал в своей книжке. Я угрюмо оглядывался по сторонам, надеясь увидеть хоть что-то, где-то – но не видел, понятно, ничего, кроме привычной уже серовато-рыжей равнины.

Иамен поднял голову от своих писаний и спросил:

– Что, герой, оглядываетесь? Ищете очередных ведьм, нуждающихся во спасении?

Я подбросил в костер несколько страниц и, поморщившись, ответил:

– Не надоело обзывать меня героем?

– А кто же вы? Герой и есть.

– Благодарю.

– Это не комплимент, это склад характера.

– Обычный у меня характер.

– По-счастью, нет. Если бы все были героями, не понадобилось бы и Тирфинга.

– Да что вы ко мне привязались? Чем, по-вашему, я отличаюсь от нормальных людей?

Иамен заложил карандашом страницу книжки и дидактически пояснил:

– Герои, Ингве, это довольно странный народ. Все поступки вы совершаете перед некой внутренней аудиторией, от которой непрерывно ждете оваций. Если оваций долго не поступает, хиреете, вот примерно как сейчас. В особо запущенных случаях внутренняя аудитория еще и путается с внешней, и потом всякие Дон Кихоты и Ланцелоты удивляются, отчего это крестьяне их не благодарят, а побивают мотыгами и лопатами… Что это вы на меня так смотрите?

Я кинул в костер еще один том. На обложке значилось «Джон Мильтон. „Потерянный рай“». Потерянный Рай зашевелил пустыми страницами и, скукожившись от жара, потерялся снова. Вспыхнуло веселее.

– Да вот, удивляюсь вашему философскому спокойствию. Ведь вы, Иамен, умираете…

Он подобрал свою книжку. Снова взялся за карандаш и только потом сказал:

– Это называется не спокойствие, а сдержанность. На самом деле мне очень страшно.

Я искоса взглянул на его катану. Ползшая по лезвию ржавчина почти достигла рукояти.

Прошло три дня с тех пор, как я бился лбом о стенку в карцере. Впрочем, не скажу наверняка: закатные облака в небе над равниной не меняли своего цвета. Здесь не было ночи. Но не было и дня.

День первый

…Красноватое сияние пробилось сквозь веки. Веко. Еще не придя толком в сознание, я поднял руку и ощупал лицо. Кто-то заботливо передвинул мою черную повязку справа налево. Если этого не сделал я сам…

Я наконец-то справился с непокорным веком, и в глаза мне ударило зеленым и ослепительно-белым. Пришлось срочно закрыться ладонью, потому что оно жгло, жгло красным даже сквозь пальцы, жгло и невыносимо слепило меня, тюремного червяка – это ликующее летнее солнце!

Когда я решился взглянуть снова, вокруг проявился сад. Я недоверчиво ощупал то, на чем сидел. Деревянная скамейка. Свежая зеленая краска. Зеленые столбы беседки. Зеленые листья яблонь, коричневые стволы. Белые лепестки. Так много белого… Солнечные пятна в траве. Ветер пахнул мне в лицо цветочным ароматом, водой. Нагретой на солнце крышей. Скипидаром от перил.

– Я сплю, – пробормотал я и нерешительно шевельнулся, боясь спугнуть чудесный сон.

Что-то потянуло меня за левую руку. Я перевел взгляд – и обнаружил, что на моем левом запястье блестит металлический наручник. Короткая цепь соединяла его со вторым наручником, защелкнутом на огораживающей беседку решетке. Решетка была железной. Я подергал – держало прочно. Что еще интересней, на мне оказался все тот же опостылевший тюремный комбинезон с большим оранжевым номером. Я протянул руку, чтобы оторвать ненавистную бирку…

И тут наконец я узнал беседку. Ее недавно перекрасили, да я никогда и не видел этого сада в цветении – вот почему не сообразил сразу. Я попробовал приподняться, чтобы разглядеть дом за стволами яблонь. Не тут-то было. Кто-то надежно приковал мою щиколотку ко все той же решетке.

– Касьянов! – заорал я. – Сволочь однорукая! Ты что творишь?!

То есть хотел заорать. Голос мой прозвучал так слабо и хрипло, что я и сам удивился. Сглотнул. В горле было суше, чем на душе у скряги. А, ну правильно, в последний раз пил я из лужи на полу карцера. Остатки воды. Которой меня так щедро поливали из брандспойта. И было это сколько – неделю назад? Десять дней?

Карцер. Блок «К». Тюрьма. Царство Эрлика. Где я, Хель меня задери?

– Касьянов? – нерешительно повторил я.

И голос, несомненно знакомый – только вот чей? – ответил из-за яблоневых стволов:

– Боюсь, вы находитесь в заблуждении. Касьянова Матвея Афанасьевича здесь нет. Пока.

Чей же голос? Я попытался высмотреть говорящего, но не увидел ничего, кроме цветущих яблонь.

– Пока что? Где вы? С кем я вообще разговариваю?

– Я предпочел бы вести беседу отсюда, если вы не возражаете. По крайней мере, до того момента, пока вы не придете в себя.

– Я в себе.

Из зарослей хмыкнуло.

– Сомневаюсь. Вы довольно многое перенесли за последние недели. Я, если честно, надеялся, что наша встреча состоится раньше. Как бы то ни было… я бы на вашем месте подкрепился.

Я так увлечен был разглядыванием солнечного сада и поисками моего невидимого собеседника, что лишь сейчас заметил: в беседке накрыт стол. Белая скатерть. Графины с апельсиновым соком, блюдо с бутербродами, глубокая миска со свежей клубникой. Знакомые фарфоровые чашки. Масло в масленке, украшенной чеканкой. Серебряный кофейник. Печенье. Шоколад. Сливки. В глазах у меня помутилось.

Когда я запихивал в глотку третий или четвертый бутерброд, заливая все это вторым по счету графином сока, Голос-Из-Зарослей произнес озабоченно:

– Не увлекайтесь. А то как бы вам не стало дурно после долгой голодовки.

Я поспешно дожрал остатки хлеба, жадно оглядел поднос и лишь затем ответил:

– Послушайте, кто вы там есть. Может, прекратим играть в Красавицу и Чудовище? Давайте вы выйдите оттуда, где прячетесь, и расскажете, что вам от меня надо.

Голос хмыкнул.

– Мне от вас ничего не надо. А вот вам, похоже, от меня что-то нужно. Могу даже предположить, что. Поглядите направо.

И я поглядел. На скамейке напротив меня – так, чтобы едва-едва дотянуться кончиками пальцев свободной руки – лежал большой меч в ножнах. Сердце мое глухо стукнуло. И ножны, и рукоять меча были покрыты толстым слоем ржавчины. Кожаные ножны! Откуда, Фенрир заешь, на них взяться ржавчине?! Однако вот она, ползет и пошевеливается, обволакивает несчастное оружие все новыми и новыми слоями.

За моей спиной скрипнули деревянные доски.

– Вы хотели меня видеть?

Я резко обернулся и сквозь секундное головокружение уставился в светло-серые глаза.

– Вы?!

Обладатель светлых глаз улыбнулся очень знакомой улыбкой.

– А кого вы ожидали встретить?

Моя рука сама дернулась к мечу. Пальцы уже почти коснулись осыпающей ржавую чешую рукояти, когда стоящий у входа в беседку вытянул катану из ножен. Да, из тех самых ножен за спиной. Только лезвие катаны не отразило солнечного света. Катана была ржавая.

Я отдернул пальцы.

Я усмехнулся. Усмешка, правда, вышла довольно кривой – и все же я сумел усмехнуться.

Я сказал:

– Эрлик Владыка Мертвых, если вы хотели сойти за собственного сына, вам следовало бы лучше заботиться об оружии.

И сорвал повязку с левого глаза.

Не было никакого сада. Все тот же волглый лес, сухие серые ветки, лишайник, набрякшее бурыми тучами небо без солнца. Не беседка, а развалина в трухе и древесной гнили. Ржавое железо решетки. Я оглянулся на стол, и к горлу подкатила тошнота. Тухлая болотная вода наполняла графины. В хлебной мякоти копошились черви. Когда я перевел взгляд на хозяина этих мест, меня наконец вывернуло.

– Жаль, очень жаль, – услышал я сквозь звуки собственных спазмов.

Я отер кислую слюну и, не разгибаясь и не поднимая головы, вновь натянул повязку.

Он очень походил на некроманта. Только не было седины в темных волосах и морщинок у глаз. Хозяина Мертвой Страны не коснулась тень возраста. И все же молодым тюремщик не выглядел. Его форма, все того же мутно-серого цвета, напомнила о чем-то недавнем. Ах да. Мой вермахтовский полковничий мундир.

Аккуратно обогнув стол, Эрлик присел на скамью рядом с мечом. Подержал пальцы над рукоятью. Подержал. И убрал.

Ржавую катану он положил на колени. Небрежно побарабанил по лезвию и заговорил:

– Что ж, К-72563, вы чуть умнее, чем я полагал. Надеюсь, достаточно умны, чтобы понимать – меня вам не победить. Не здесь. Не в моем царстве. Поэтому отдайте мне меч, и я вас отпущу.

Я снова криво улыбнулся.

– Вот же он, рядом с вами.

Владыка Мертвых поднял на меня глаза – чуть более светлые, чем у некроманта. Почти белые.

– Не корчите из себя идиота. Меч-Демон можно взять в бою – но драться со мной вы не пожелали. Можно получить в подарок. Или заслужить. Вы его заслужили. Подарите Тирфинг мне.

Я задумчиво посмотрел на свою левую ладонь над тускло блестящим браслетом наручника. Так вот ты к чему, Черная Метка. Как, должно быть, забавлялся старик в библиотеке с витражными стеклами (имя старика?), слушая мои вопли о битве с Червем. Он и сам, в пути ли до итальянского монастыря, или еще раньше, в концлагере… Неужели недостаточно одного раза, и этого Червя надо побеждать вечно?

– Итак?

Собеседник мой так и излучал нетерпение.

– Попросите об этом вашего сына.

Эрлик Черный покачал головой.

– Что, вы с ним не общаетесь? Проблемы на семейном фронте?

Бледные глаза чуть сузились.

– Не нарывайтесь, К-72563.

– Меня зовут не К-72563.

– А как же?

Я открыл рот, чтобы ответить – и понял, что позабыл собственное имя.

Тюремщик усмехнулся.

– Что и требовалось доказать. Меньше пяти земных суток в моем карцере, и вы уже не помните, как вас зовут. Представляете, что с вами станет за две недели? Месяц? Тысячу лет?

Я пожал плечами.

– Я умру.

– Нет, – со знакомой мягкостью проговорил Эрлик. – Не умрете. Здесь умереть нельзя.

И, повысив голос, приказал:

– Снимете повязку, К-72563. Посмотрите на меня.

И расправил бледные червиные кольца.

Представьте, что этот Червь вас проглотил. И сейчас медленно переваривает. Сначала кожу. Потом мышцы и сухожилия. Потом внутренние органы. Потом кости. А вы все это время живы. И когда он вас, казалось бы, уже переварил целиком, и вы отмучились, все начинается по новой.

Он не столько походил на червя, сколько на раздувшуюся белую личинку. Личинку размером с автобус.

– Возьмите меч, – прозвучало откуда-то из глубины рыхлого тела. – И отдайте мне.

– Нет.

– Возьмите меч и деритесь.

– Снимите с меня наручники.

Личинка заколыхалась от смеха. Никогда прежде не видел смеющихся личинок.

Как хотелось мне схватиться за рукоять! Казалось, ничего не стоит вспороть это пухлое брюхо. Вывалить бледные внутренности, раскромсать в клочки водянистую плоть. Чтобы избежать искушения, я спрятал свободную руку за спину.

Хозяин Страны Мертвых, видимый моему правому глазу, задумчиво пожевал губами. Личинка, видимая левому, не шевелилась.

– Я вас не убью, К-72563, – сказал он наконец. – Я не убью вас. Сначала я отберу вашу память. Потом – ваше бессмертие. Потом – вашу жизнь, но вы не умрете. Вы останетесь здесь, со мной…

Тут снова заколыхались белесые сегменты огромного брюха.

– Отдайте мне меч.

– Пошли вы на хрен.

День второй

– Да перестаньте вы каждые пять минут проверять вашу катану. Это раздражает. К тому же, я свалюсь с лошади.

– Заткнитесь, Ингве. Не хотите свалиться, держитесь за мой пояс.

– За что еще мне подержаться?

Мы ехали то ли быстрым шагом, то ли какой-то очень вялой рысью – в лошадиных аллюрах я совершенно не разбирался. Я и на лошади до сих пор не разу не сидел. Когда мы нашли этих кляч – выглядящих не так даже, будто пора им на скотобойню, а так, словно оттуда они и пожаловали – Иамен поинтересовался кратко:

– Ездить умеете?

– Где я, по-вашему, мог научиться ездить верхом – в парадной зале Нидавеллира?

– Почему вы огрызаетесь в ответ на любой мой вопрос?

И в самом деле, почему? Мне бы ножки ему целовать. Наверное. Я почесал отросшую за время сидения в блоке «К» бороду и пробормотал:

– У меня травма.

– Мозгочерепная. Врожденная, – не замедлил уточнить мой спаситель.

Кончили мы тем, что взгромоздились на одну клячу – Иамен спереди, я сзади – а вторую некромант вел на поводу. Каждую секунду я ожидал, что ноги у бедной лошаденки разъедутся, и она, испустив последнее издыхание, брякнется в траву. Однако пока шла.

Иамен перевесил ножны на пояс и проверял катану если не каждые пять минут, как я сказал, то наверняка каждые полчаса. Зря, если честно, я к нему прикапывался – ржавчина ползла вверх по лезвию. Ржавчина ползла.

День первый

…Правым глазом я увидел, как Хозяин Страны Мертвых медленно встает с лавки и делает шаг ко мне. Катана, соскользнув с его колен, с глухим бряканьем стукнула о настил беседки. Я еще успел подумать, что некромант никогда бы так не обошелся с любимым оружием.

Левым глазом я увидел, как тело личинки вытягивается.

Правым глазом я увидел, как Эрлик наклоняется надо мной и без малейшего усилия просовывает руку в мою грудную клетку.

Левым – как хвост гигантского червя пробивает мне грудь.

Боль была такая, что способность видеть на секунду утратили оба глаза.

– К-72563, вы приговариваетесь… – прошелестело надо мной.

Но я и так знал, к чему приговариваюсь. Когда холодные пальцы – или кольца червя – сжали мое сердце, я понял. Я не умру. Я не умру, я стану частицей, мельчайшей клеточкой, волоском пищеварительного тракта этой ненасытной твари. Я буду жить вечно, и вечно сосать, грызть, переваривать и испражняться, я буду вечно мучиться голодом и жаждой, не знающими утоления. Я буду…

Я не мог даже вспомнить собственного имени.

Вокруг резко потемнело.

Кольца сжались сильнее.

Кажется, я закричал.

Имя.

У меня ведь было имя.

И слово пришло. Оно не было моим именем, но я прохрипел в нависшую надо мной белесую прорву: «Иамен».

– Что?

– Иамен.

День второй, позже

Мы ехали по каменистой равнине, протянувшейся рыжевато-серым платом – от горизонта до горизонта. Рыжей была земля. Серой была трава. Над равниной катились вереницы малиново-бурых закатных облаков.

– Здесь что, никогда не темнеет?

– Если очень захотите, потемнеет. А зачем вам? У вас же, Ингве, боязнь темноты.

– Посидели бы вы в том карцере…

Иамен, кажется, усмехнулся: созерцая лишь его коротко стриженый затылок, наверняка сказать я не мог.

– Ингве, вы еще не поняли? Я сижу в этом карцере всегда.

– Что-то я вас там не заметил.

Разговаривать, обращаясь к плечам и затылку собеседника, оказалось удивительно неудобно.

– Если бы меня там не было, вас бы попросту сожрали.

– Вы что, и вправду с Эрликом перевертыши?

– Смотря что вы называете «перевертышем».

Я подумал.

– Вот Гармовой. Снаружи у него человек. Внутри волк. Он выворачивается наизнанку. И вы…

Он кивнул лошадиной гриве.

– У нас с папашей посложнее, но да… Примерно так.

День первый

– …Иамен!

Сначала ничего не изменилось. Потом червь исчез, пропал заодно с солнечным светом и садом. Оба моих глаза: и мертвый левый, и живой правый – увидели, как проступает седина в волосах стоящего надо мной человека. Как темнеет радужка глаз. Зрачки его расширились…

И с криком отвращения некромант выдернул руку из моей груди.

– Меня зовут Ингве, сын Драупнира, сына Дьюрина, – сообщил я себе самому – или серому миру вокруг, или некроманту.

– Будем знакомы, – мрачно ответил Иамен, не сводя взгляда с собственной ладони.

Пальцы у него сплошь были измазаны липким и красным. Подняв голову, некромант огляделся – выражение отвращения у него при этом с лица не сходило. Оно и понятно. Стол с остатками червивой трапезы кого угодно смутил бы.

– Как-то мне хреново, Иамен, – пожаловался я. – Холодно. И почти ничего не видно.

Он обернулся ко мне.

– Ингве, у вас в груди здоровенная дыра. Вы умираете.

– А здесь можно умереть?

– Умереть везде можно.

– И то хорошо.

Я хмыкнул. Он нахмурился.

– Вы нашли что-то смешное в своем положении?

– Да нет. Просто не ожидал, что вы будете последним, кого я увижу в жизни. Без обид, но вы, Иамен – не самый очевидный выбор.

Некромант присел на скамью рядом с мечом – туда, где еще так недавно восседал его отец.

– А кого бы вам хотелось сейчас увидеть?

Я подумал. И понял, что никого. Обидно…

Становилось все темнее. Боль в груди меня почти уже не донимала, и только вот эта темнота… Опять, Хель, ну почему же вечно меня заносит в какой-то мрак? Я пошевелил губами, понял, что еще могу говорить, и ответил:

– Мне хотелось бы, чтобы светило солнце.

День второй, позже

Я не мог понять, с чего меня так колбасит. Казалось бы, после тесной кутузки ехать и радоваться бескрайней равнине. Я не радовался. Равнина почему-то казалась мне воплощением той самой прорвы, куда я чуть не угодил. Куда все проваливается и проваливается…

Иамен потянул за повод. Кляча остановилась. Он обернулся ко мне и недовольно сказал:

– Кончайте заниматься творением лишних сущностей, иначе мы никогда не доедем.

– Чем?

– На кой черт вы пытаетесь заполнить окружающее пространство всякой дрянью? Я же говорил – нам надо спешить. Или не терпится опять повстречаться с моим папашей?

– Проверьте катану.

Он послушался. Ржавчина поднялась по серебряной стороне чуть более, чем на четверть.

Когда я снова взглянул на равнину, то обнаружил, что местность изменилась. Мы ехали по мощеной улице средневекового города. Дико воняло отбросами, гнилым мясом и кошками. По бокам почти вплотную сходились грязные стены домов. Нашу улицу пересекала другая, и по ней двигалась угрюмого вида процессия. Факельщики. Солдаты. За ними повозка. На повозке возвышались два столба, и к ним за руки привязаны были две тощие, наголо обритые женщины в саванах. Там же стояли священник и палач. Палач как раз натягивал на голову одной из женщин желтый бумажный колпак.

Рядом присвистнул Иамен.

– Ну все, Ингве, вы доигрались.

День первый

Умирать оказалось темно.

Я напряг зрение, пытаясь увидеть хоть что-нибудь сквозь сгущающуюся пелену. Увидел. Все того же некроманта.

Выражение его глаз было непередаваемым, дикая смесь: сожаление, гнев, растерянность, обреченность. Гадливость?

– Не пяльтесь на меня так, Иамен. Лучше отвернитесь. Мне и без того скверно.

Он действительно отвернулся. Протянул руку, взялся за покрытые ржавчиной ножны. И подсунул рукоять под мои пальцы.

– Возьмите меч.

– Что?

– Возьмите меч, быстро. Только, всего святого ради, не вытаскивайте его из ножен.

– Какого…

– Перестаньте трепаться и возьмите меч.

Я напряг не желавшие подчиняться мышцы и сжал пальцы на рукояти. Хрустнула и осыпалась ржа, и ладонь коснулась первородного золота.

«Ну здравствуй, Тирфинг».

И клинок ответил мне уже знакомым подземным гулом.

Нет, никто не путал страницы, как в дневнике злополучного Евгения. Кстати, я до сих пор не уверен, что записки принадлежали именно перу военачальника Священной Римской Империи. Вполне возможно, что приложил к ним руку Иамен, который в своей охоте за Тирфингом пользовался довольно своеобразными средствами. Ну да не об этом речь. Я пытаюсь записывать события в том порядке, в котором они мне запомнились. А эти первые дни на Мертвой Равнине запомнились мне именно так: кусками, осколками. Калейдоскопом. Может быть, все еще сказывались последствия карцера. Может быть, я и сам не хочу вспоминать. Так расползаются по швам обрывки дурного сна. Я даже не уверен сейчас, что и вправду все это было. Пытался ли я освободить призрачных ведьм? Если да, то и в самом ли деле освобожденные мной тетки меланхолично полезли обратно на телегу, водрузили себе на голову колпаки, и младшая подожгла хворост подобранным на дороге факелом? И как насчет маленького площадного цирка, где фокусник распиливал надвое живую собаку, и собака визжала так, что до сих пор я просыпаюсь иногда в холодном поту от этого визга? А спортивный зал без крыши, где странные толстые дети ползали по канатам, и сталкивали друг друга, и, падая вниз, подскакивали, как мячи – соревновались, кто подскочит выше? Хорошо хотя бы то, что после казуса с ведьмами я не пытался вмешаться в происходящее. У нас было очень мало времени. Совсем мало.

…Лишь в одном я уверен твердо: Иамен отдал мне Трифинг. Отдал, потому что иначе я бы умер там и тогда, в гнилой развалившейся беседке, в лесу без времени. Рана в моей груди была не призрачной. Сейчас на ее месте красуется здоровенный уродливый шрам.

– …Зачем вы это сделали?

– Чтобы вы, Ингве, не подохли.

Я моргнул. Зрение постепенно восстанавливалось. Проступала из смертной пелены решетка, трухлявое дерево беседки, серый лес без листвы. Из моей правой ладони, из рукоятки меча бил сплошной и мощный поток силы. Я взглянул вниз. Рана на груди начала затягиваться, медленно обрастать бурой коркой. Что ж, теперь, по крайней мере, я знал, почему Отто не понадобилось лечение. Я снова взглянул на некроманта. Он стоял над катаной и сокрушенно рассматривал поблескивающее серебром лезвие.

– Я понял, не тупой. Почему?

Иамен обернулся.

– Потому что я обещал помочь вам. Я слишком редко даю подобные обещания, чтобы их нарушать.

И, помолчав, добавил:

– Все же жаль, что вы не позвали меня хотя бы чуть раньше. Гордость мешала?

Я невесело хмыкнул.

– Какая гордость? Нету уже у меня гордости. Я просто забыл ваше имя. Я и свое-то забыл.

Некромант заломил бровь.

– Ах. Вот к чему было это «сын Драупнира сына Дьюрина». Кстати, почему Драупнира?

Я не ответил. Я угрюмо пытался справиться с наручниками. Решетка покачивалась от моих рывков, но не сдавалась. Иамен порылся в карманах серого мундира, ничего не обнаружил и поднял с пола катану.

– Уберите руку.

Серебряное лезвие взлетело, и цепь лопнула с глухим лязгом. Но я даже не посмотрел на оставшийся на запястье браслет. Я изумленно пялился на клинок некроманта. Одна сторона катаны была привычно-серебряной. Вторая – ржавой. Иамен заметил мой взгляд и криво усмехнулся.

– Как я и говорил, лучше бы вы позвали меня раньше.

Пока я смотрел, на серебряной стороне клинка медленно, медленно проступали первые рыжие точки.

– Серебро не ржавеет, – тупо выдал я прописную истину.

– Да при чем здесь серебро…

– Что происходит, Иамен?

Он отвернулся, постучал клинком о лавку – будто надеялся, что поганая ржа осыпется, как осыпалась с рукояти Тирфинга. Нет, не надеялся, конечно…

– Вы умудрились позвать меня как раз в тот момент, когда мой родитель уже распахнул на вас пасть. И даже почти заглотал. А когда эта пасть распахивается… Захлопнуть ее нельзя. Только заткнуть чем-то другим.

– Чем?

Иамен, не отвечая, смотрел на меня. Мое едва очухавшееся от червиных объятий сердце пропустило два удара.

– Собой?! Вы запихнули ему в глотку себя? Это вас он сейчас жрет?!

– Что-то вроде того.

– И сколько?..

– Не так быстро.

Некромант снова поднял катану. Выставил вперед на вытянутой руке, повертел, будто что-то прикидывая.

– Пока мы никуда не тронулись… Дайте мне, Ингве, одно обещание.

– Какое?

– Когда ржавчина покроет мою катану целиком… Если покроет. Отрубите мне голову этой самой катаной.

– Что?!

– Не «что», а обещайте.

– Прямо так и отрубить? – с максимальным количеством яда в голосе процедил я.

Некромант усмехнулся.

– Лучше прямо, чем криво. Обещайте.

– Ладно. Обещаю.

– Что обещаете? – с обычной педантичностью уточнил он.

– Обещаю отсечь вам башку вашей собственной катаной, если она целиком заржавеет, – злобно выпалил я. – И поучаствовать в любых других задуманных вами извращенных ритуалах, например, сплясать голышом на Лысой Горе в полночь с четверга на пятницу…

Иамен неожиданно улыбнулся.

– Не давайте опрометчивых обещаний, Ингве – а то ведь заставлю плясать.

И тут я рассмеялся – впервые за очень долгое время.

Вот так и началось наше путешествие. Хотя путешествием это назвать не совсем правильно, потому что, в сущности, мы никуда не шли – катилась однообразная равнина под нами. Скорее, это было странствие – то, которое от слова «странный».

Когда Иамен освободил меня и от оков на ноге, я попробовал встать. К счастью, длины Тирфинга хватало, чтобы я мог стоять, опираясь на его рукоятку. Гарда оказалась как раз вровень с поясом, и все же настоящий Тирфинг заметно уступал мечу в моем видении. Или это я там, в червячьей норе, стал меньше ростом?

– Идти можете?

Я кивнул. Потом добавил:

– Вы не переживайте, Иамен. Тут недалеко. Лес был совсем рядом с озером.

Некромант утешенным не казался.

– Озеро давно засыпали. Что касается леса…

Он посмотрел в сторону зарослей – и, то ли под его взглядом, то ли еще отчего, лес пропал, как и не бывало. Пропала беседка с решеткой. Все пропало. Мы стояли посреди совершенно пустой, гладкой, как стол, равнины. Лишь неподалеку виднелись небольшие холмики кротовьих нор. То есть мне хотелось думать, что это кротовьи норы… Я ошарашенно огляделся.

– А где же тюрьма?

– Какая тюрьма?

Выражение лица у меня, должно быть, стало очень озадаченным, потому что некромант снизошел до пояснения.

– Нет здесь ничего. Все, что вы видели – и нет, я совсем не жажду выслушать рассказ о ваших мытарствах, так что закройте рот – все это порождения вашего, Ингве, болезного ума. Способ вас поломать. Боитесь несвободы – угодите в застенок. Боитесь болезни – в чумной госпиталь. Боитесь потери близких… впрочем, это как раз не про вас…

– Перестаньте издеваться, – мрачно сказал я. – Если вы меня спасли, это еще не дает вам права…

Он ничего не ответил и, сунув катану в ножны, посмотрел вверх. Вверху тянулись вереницы облаков цвета ржавчины. Солнца не наблюдалось.

– Что вы там высматриваете?

– Дым.

– Какой дым?

– Дым, Ингве, бывает от костра.

– Да какого костра?! Перестаньте говорить загадками.

Некромант вздохнул.

– Поскольку озеро, благодаря вам, засыпали, придется искать проводника. Проводник, предупреждая ваш вопрос, это одна из немногих тварей, способных выжить в обоих царствах. И здесь, и на земле. Потому что они, как правило, наполовину мертвые. В нашем случае проводником может быть известный вам паук Оззи. Дримкетчер.

Сообщив все это, он развернулся и зашагал в том направлении, куда несло ветром тяжелые тучи. У земли ветер был совсем слабым, и все же я порадовался, что он дует в спину. Хоть какая-то помощь. Взвалив на плечо меч Тирфинг и еще раз окинув мрачным взглядом площадку с кротовьими холмиками, я последовал за некромантом.

Довольно долго мы шли в полном молчании. Иамен был не расположен к беседе. Пару раз он вытаскивал катану и озабоченно проверял лезвие. Ржавых крапинок становилось все больше – у острия они уже сливались в одно большое пятно. Когда он извлек катану в третий или четвертый раз, я не выдержал.

– Сколько нам идти?

– Не знаю.

– Как не знаете?

– Так – не знаю. Может быть, день. Может быть, год.

– Год вы не продержитесь.

– Спасибо за информацию.

Я отчаянно поискал другую тему для разговора.

– Сколько времени прошло наверху, пока я тут парился?

Некромант обернулся.

– Наверху – не совсем правильный термин.

– Ну, вы поняли.

– Около месяца.

Так мало… Заметив мое вытянувшееся лицо, Иамен сказал:

– Время здесь субъективно.

– Вы исполнили свое обещание?

Он удивленно спросил:

– Какое обещание?

– Вы хотели разобраться с волками.

Некромант усмехнулся и автоматически протянул ладонь к рукояти за плечом – наверное, чтобы приласкать любимое оружие. Протянул и опустил.

– Разобрался. Правда, не со всеми. Гармовой ваш поджал хвост и смылся под защиту Касьянова. Тот своего Фенрира куда-то запрятал…

Я посмотрел на его пальцы. Переломанные в недавней патангской заварухе руки некроманта здесь выглядели нормально. Здесь, впрочем, все выглядело…

– Как у вас с руками?

Тут Иамен резко остановился, развернулся ко мне и с нарочитым спокойствием сказал:

– Ингве. Уясните, пожалуйста, одно. Если я пришел к вам на помощь, это еще не означает, что я возлюбил вас, как брата. Не стоит со мной разговаривать, а тем более не стоит полагать, что я вас простил. Мне плевать на то, что вы и Гармовой проделывали со мной, но Тенгши я вам не забуду.

Еще три недели назад за такую тираду некромант схлопотал бы ботинком по яйцам, но карцер и все за ним последовавшее здорово меня обломали. Я улыбнулся без капли веселья.

– Иамен, вы мне ближе любого брата. Ни один из братьев не может похвастаться тем, что подержал мое сердце в руках.

Некромант поморщился.

– Как вы любите красивые слова. Считайте меня кардиохирургом.

Вот вам и все братство…

Так мы и шли в молчании, шагали между ржавым небом и пустошью цвета ржавчины. Тащились до тех пор, пока ноги у меня не начали заплетаться. Наконец я мешком рухнул в пыль. Некромант остановился. Оглянулся с тем же неприятным выражением, с каким смотрел на меня всегда. Я попробовал возмутиться.

– Да, вот такой я! Слабый. Старый. Не железный, не стальной и не серебряный. У меня ноги болят. И все болит. Я вас на пять веков старше, я вам в прадедушки гожусь…

Возмущение мое перешло в жалобное бормотание.

Иамен легко опустился на колени, снял с плеча перевязь с катаной.

– Перестаньте ныть. Не можете идти, устроим привал.

Я с облегчением вытянулся на жесткой земле и тут же уснул. Кишки Червя, по счастью, мне не снились. Снилась все та же равнина.

Вскоре после того, как мы снова тронулись в путь, Иамен нашел лошадей. Теперь, когда ногам стало привольно, фантазия у меня разыгралась и выродила кучу всякого шлака. Ведьмы и спортзал с толстыми детьми были еще не худшим. Фокусник, пилящий живую собаку. Живая собака, пилящая фокусника… Иамен, глядя на весь этот бред, только изумленно посвистывал. Неоднократно просил меня воздержаться, но воздержаться я, увы, не мог, очень уж перло…

– М-да, – высказался наконец некромант. – Не хотелось бы мне жить в мире, сотворенном вами.

– Вы удивитесь, – ядовито заметил я, – но в мире, сотворенном вами, мне бы тоже жить не хотелось.

– Что ж, тогда вместе порадуемся тому, что этот мир сотворил кто-то другой.

– Кто?

Некромант оставил мой вопрос без ответа.

Ах да. Одну полезную вещь мне все же удалось создать. Точнее, даже две.

Вскоре после спортзала и арены, где медведи катали бочки с засевшими в них философами (философы были все как один бородатые и в хитонах), на обочине показался букинистический магазинчик. Я решил, что Иамен туда радостно ломанется, однако некромант приветствовал очередное порождение моего ума без малейшего энтузиазма.

– Книжки, Иамен, – сказал я тоном базарного зазывалы.

– Нету там никаких книжек.

Я все же спешился и толкнул стеклянную дверь.

Книжки в магазине были – полки за полками, уходящие в пыльную и затянутую паутиной бесконечность. В книжках даже имелись страницы. К сожалению, ни одного слова, кроме названий на обложках, в этих изданиях не нашлось.

Когда я направился к выходу, некромант стоял у прилавка с кассой. В руках у него обнаружилась одна из пустых книг и карандаш.

– Правильно, – с дебильной веселостью сказал я. – Ничто так не возбуждает литератора, как чистая белая страница.

– Вы уверены, что в узилище моего батюшками вас не накачали наркотиками?