Текст книги "Дети богов"

Эпилог
Рассвет тысячи солнц

Я лежал на спине на крыше сарая. Я был кристально трезв, только почему-то никак не мог усесться прямо – не мог вообще сидеть. Короче, если говорить уж совсем честно, я валялся пластом, как селедка под шубой. Свет фонаря, притулившегося рядом с ларьком, тускло отражался в двух пустых бутылках. Третью, почти опустошенную, я сжимал в руке. Над головой, решительно выступая из свекольно-розовых волн лунного сияния на востоке, шествовал Орион. Называть его Прялкой Фрейи язык не поворачивался: как потому, что языком я вообще едва мог ворочать, так и потому, что не похож он был ни на какую прялку.

Иамен, в привычной коленопреклоненной позе, отрицающей боль в суставах и земное притяжение, тоже любовался небесной иллюминацией. Единственное, что выдавало участие некроманта в попойке – это то, что для сохранения равновесия он все-таки опирался подбородком на рукоять выставленной перед ним катаны. Звездный свет остро отражался в светлых глазах, остальное оставалось в тени – черное на черном, плоский силуэт на стенке за новогодней елкой. Оболочка…

Я с трудом разлепил губы и, после некоторого усилия, умудрился сложить внятную фразу:

– У вас правда нет души?

– Почему же, – ответил он, не отрывая взгляда от созвездия. – Есть. Только я держу ее отдельно от всего остального.

Он постучал кончиками пальцев по ножнам катаны.

– Б… больно было?

– В смысле?

Он наконец-то соизволил взглянуть на меня.

– Ну, когда ее вытаскивали? Или вы не помните? Маленьким были?

В моем помраченном состоянии мне представилось что-то вроде сильно извращенного обряда обрезания: хватают, значит, младенчика из люльки, ножиком чик-чик – и того…

Иамен скептически хмыкнул.

– Вытаскивали? Это кто вам такую жуть поведал?

– Ли, – икнул я. – Бли… Блисица.

– Блисица не в курсе. У блисицы слишком романтизированное представление обо мне. Я сделал это сам. И отнюдь не младенцем.

– За… зачем?

Некромант пожал плечами.

– Зачем, зачем. Затем. Потому что она мне мешала. Мешала принимать кой-какие решения – которые, как мне по молодости и глупости казалось, существо с живой душой принять не вправе. Потом, правда, обнаружилось, что у существа вовсе без души прав еще меньше. Что прав нет вообще. А есть лишь возможность и готовность отвечать за содеянное. И еще есть страх. Очень большой страх, и лишь он способен удержать…

Тут некромант замолчал. Добрая волшебница Стелла овеяла ночную деревушку ароматом сонного луга и недалекого болотища. В зарослях сирени за домами зазвенел соловей.

– И вы решили…

Договорить я не успел – потому что с пением соловья опять зазвучал у меня в ушах противный осенний мотивчик, и даже пара сухих листьев прибилась к валявшимся на крыше бутылкам. Я поспешно сделал глоток. В горло хлынула мерзкая, сивушными маслами отдающая водяра. Желудок возмущенно содрогнулся – но проклятая музыка отступила. Отдышавшись и откашлявшись, я просипел:

– Мне что теперь, всю жизнь на горилке сидеть?

– Нет. Я же вам говорил – только эту ночь.

Эта ночь казалась бесконечной. Медленно, медленно шагал по небу Охотник. Крутились у ног его звездные псы, крутились и не находили добычи.

Я оперся о локоть и снова посмотрел на Иамена. Некромант задумчиво провожал взглядом слетающие с крыши осенние листья. Конечно, никаких листьев на самом-то деле не было, не в расцвете недоросля-июня. Листья сыпались из меня.

Там, на холме, меньше двадцати часов назад… В ликующем солнечном свете, под говор молодого ясеня, лицом к лицу с приготовившейся сожрать нас армадой – я вполне успел поверить в то, что нам предстоит умереть. Тирфинг пел, грея мою ладонь, пел в нетерпении, предчувствуя последнюю схватку. Стволы танковых пушек медленно наводились на цель – и стало понятно, что не будет никакого боя. Просто учебные стрельбы. Снесут и меня, и некроманта, и ясень, распахают весь речной берег, на радость владельцам дачек на берегу противоположном. То ли еще видала на своем веку Москва-река…

– Иамен, вы что, так и будете стоять? Поднимите хоть своих мертвецов, нас же сейчас размажут…

– Смотрите, Ингве!

Некромант уставился куда-то в воздух над лесной опушкой.

Я присмотрелся.

Над вполне реальной танковой бригадой и под вполне реальными вертушками плыли драккары и всадники – всадницы – на крылатых конях, валькирии… Нет, не плыли. Остановились. Задрожали, как рушащиеся вглубь солончаков миражи. Неизвестно откуда взявшийся порыв ветра ударил в призрачное воинство, ударил резко и яростно. Вихрь трепал их, как летящих с ранней кормежки ворон. Шторм зародился в верхних мирах, но быстро достиг и Митгарта. На танковую колонну набросился шквал. Затрещали и посыпались ветки, взметнулась палая листва, заплясала столбами пыль. Там, где только что надувались на ветру полосатые паруса драккаров, взвился смерч. С воем стали уходить за лес вертолеты. Солдатики, вцепившись в фуражки, побежали от головы колонны…

– Это вы делаете?

Некромант покачал головой.

– Тогда кто?

– Не знаю. Может быть, вы. Или ваш меч.

Я не поверил, но расспрашивать дальше смысла не было – кто бы ни наслал этот шквал, нам он оказывал большую услугу. Холма ураган пока не коснулся, лишь слегка пригнуло верхушки травы. Прикрыв рукой глаза, я снова всмотрелся в балаган на опушке. Сначала мне казалось, что пляшущий над колонной смерч состоит в основном из клубов пыли. Присмотревшись, я понял, что это листья. Не зеленые листья реального леса, а сухая, буровато-желтая, осенняя листва. Корабли и колесницы, кони и всадники, крылатые создания и бескрылые – все распадалось, уносилось ветром, превращалось в поток листвы, неуклонно стремившийся к холму. В головном джипе заорали. Я прищурился. Выпрыгнувший было из машины Касьянов сделал несколько спотыкающихся, пятящихся шагов – и рассыпался листвяным ворохом. Я выматерился. Служивый в джипе, похоже, тоже выматерился, даванул на газ и рванул вдоль опушки, прочь от колонны, к видневшейся слева грунтовке. Это послужило сигналом. Взревели моторы. Часть грузовиков и танков пятилась назад, давя молодой ольшаник. Часть ломанулась за джипом. К нам не поспешил ни один.

– Слабонервные нынче вояки пошли, – ухмыльнулся я.

– Пасть закройте, Ингве. Оно сейчас доберется до нас.

И правда, будто с некоторым усилием, ураган вздернулся на холм. Ясень у нас за спинами застонал, затрещали тонкие ветки. Мне в лицо швырнуло целый ком сухих листьев. Я прикрыл глаза – и тут же в уши ударила странная, унылая музыка. В этой музыке слышался и скрип осеннего леса под ветром, когда деревья стоят уже голые, в растрепанных птичьих гнездах. И шорох колючего снега по бесконечным ледникам. И звон последних капель времени в клепсидре. И голос сухой травы на плоской серой равнине, умирающие шепотки соцветий, музыка вечного угасания. И была в ней мелодия, то ли флейта, то труба: стонущий, плачущий, похоронный мотивчик. Я согнулся и зажал уши руками. Тирфинг вылетел из пальцев, жалобно дребезжа. Музыка бросила меня на колени. Грудь насквозь продуло шквалом – и я почувствовал, как сам рассыпаюсь, уношусь прочь с лиственной рекой, впадаю в нее одним из многих притоков.

Жесткие пальцы впились мне в плечи и рванули вверх.

– Вставайте, Ингве. Вы им не принадлежите.

– Кому – им? – прокаркал я.

Горло мое было плотно забито сухой листвой.

– Им. Старым Богам. Умирающему миру. Тем, кого уносит ветром. Вы. Им. Не. Принадлежите.

Каждое слово Иамен сопровождал рывком, и все же ухитрился поднять меня на ноги.

– Возьмите меч.

Он сунул рукоять мне в пальцы.

– Зачем? Он тоже умер…

И правда – за похоронной мелодией я совсем перестал слышать голос Тирфинга.

– Не мелите чушь. Этот меч пережил сотни миров. А у нас гости…

Я обернулся.

Вверх по холму крался волк. Дыбилась рыже-серая шерсть. Знакомые желтые глаза яростно таращились, лапы осторожно приминали беснующуюся под ветром траву. Прижимаясь брюхом к земле, оскалив клыки и тихо рыча, тварь приближалась. Иамен, вместо того чтобы приготовиться к достойной встрече, закинул катану в ножны и отступил назад. То ли он считал, что схватка меня освежит. То ли не хотел ввязываться по какой-то другой причине. Тварь поджалась. Зарычала сильней, обнажив верхние желтоватые клыки. Рычание прозвучало ближе и реальней похоронных колоколов. И зверь прыгнул. Пахнуло шерстью и горячим зловонным дыханием. Я отшатнулся – и, полуослепленный музыкой и потоком листвы, рефлекторно махнул мечом. Блеснули золото и сталь. Волк извернулся в прыжке и приземлился уже на три лапы, а четвертая покатилась по траве, рассыпая темные бисерины капель. Тварь взвизгнула. Вскочила. Тирфинг в моей руке, отведавший крови, тихо, но довольно заурчал. Волчина поджал обрубок левой передней лапы и поскакал прочь, оставляя за собой красную дорожку. Поскакал к лесу. У меня не было сил его преследовать. А у некроманта, видимо, не было желания.

Опираясь на меч, я поднял голову. Ураган почти утих. Последние клочья листвы уносило ветром за реку. Выстоял ясень, и даже ветки не обломало – все так же светло шевелил он чуть поредевшей кроной, все так же пробивались сквозь сетку ветвей солнечные лучи. И только у меня в ушах продолжала звучать поминальная музыка – не помог ни оживший меч, ни стычка с Гармовым. Я сделал несколько спотыкающихся шагов и чуть не грохнулся снова. Вовремя оказавшийся рядом Иамен подставил плечо.

– Да, сильно вас… Здесь деревня должна быть километрах в полутора, вон по той грунтовке. Дойти сможете?

– А что в деревне? – вяло спросил я.

– В деревне ларек, в ларьке водка. Почти идеальная заглушка. Вам всего-то и надо продержаться до следующего рассвета.

Потяжелевшие веки опустились помимо моего желания.

Серая равнина. Скупая, безнадежная даль. В нее несет…

Скулу обожгла пощечина.

– Не отключайтесь. Я вас, конечно, до деревни дотащу, но водку нам тогда не продадут. Решат, что и так хватило.

Шутка была так себе, но я все же попробовал улыбнуться. Лучше, чем уноситься в бесцветную нежиль с листвяным потоком. Намного лучше.

Как мы дошли до деревни, я не помню. Помню, что пару раз падал. Помню, что заработал еще две или три оплеухи. Помню, как все рассыпалось, трескалась пыльной коркой дорога, обнажая совсем иные пути. Помню, как мир шатался и собирался вновь. Не помню, как Иамен покупал водку. Не помню, какого Фенрира меня понесло на сарай. Более-менее я очнулся уже на закате, опустошив полторы бутылки «Пшеничной». Некромант не пил. Это меня возмутило, и я заставил его присоединиться к веселью. Веселились мы основательно, вплоть до восхода первой, второй и так далее звезд.

Последний приступ листопада освежил меня получше ушата холодной воды. Я тряхнул головой и сел. Становилось зябко. Утро не за горами, и желательно бы встретить его трезвым… я потер лоб. Музыка наконец-то заглохла.

А вот хмель, похоже, выветрился не окончательно, иначе я вряд ли бы брякнул:

– Можете ее вернуть.

– А?

Некромант оторвал взгляд от пояса Охотника.

– Вернуть, говорю, можете на место. Душу свою. Ясень целехонек. Третья Мировая не состоялась. Человечество как-нибудь и без вас разберется… Так что возвращайте.

Иамен усмехнулся:

– Спасибо за разрешение. Ваше мнение в этом вопросе, конечно, решающее.

Впрочем, посерьезнел он быстро. Вытащил у меня из пальцев бутылку, сделал глоток. Выдохнул. Поморщился.

– Ну и гадость.

Потом, задумчиво и как будто даже неприязненно глядя на свою катану, сказал:

– Вернуть-то я могу. Запросто. Только, Ингве, это не очень хорошая душа. Гнусная. Чудовищная.

Я мрачно хмыкнул.

– Уж какой вы ее сами сделали…

Он взглянул на меня без улыбки.

– Вы, как обычно, плохо представляете, о чем говорите. У вас вон от единственного бесчеловечного поступка чуть крыша не поехала. А с такой душой… Больше всего мне захочется, чтобы Вселенная сгорела в огне. Превратилась в золу. В мелкие угольки, в пепел, на котором уже ничего никогда не вырастет. А уж я бы вволю поплясал на пепелище…

Сказано это было с таким чувством, что не оставалось сомнений – подобные видения посещали некроманта и сейчас, безо всякой души.

В угольки… Я запрокинул лицо, и в зрачки мне обрушилось звездное крошево. Я не различал того, что увидел в пустыне – левый глаз мой начисто утратил всякие сверхъестественные способности. Просто звезды, просто луна в неясном ореоле. Под ними деревня – несколько десятков домов. В соседнем дворе заливается шавка, может, чует пьяных. Говорят, собаки пьяных не любят.

Я полез в левое голенище и нащупал доставшийся мне в наследство от Нили нож. Вдоволь глотнул пустого ночного воздуха и быстро – чтобы не передумать – полоснул себя по правой ладони. Выступила кровь.

– Что вы делаете?

– Дайте руку, Иамен.

…Что может быть глупее, чем предлагать братание тому, кто вовсе не стремится стать твоим братом? Разве что долго и сосредоточенно плевать против ветра. Иамен побелел так, как не бледнеют от водки, и отодвинулся.

– Не надо. Вы этого не хотите.

– Я не хочу?

Алкоголь стремительно улетучивался из башки. Некромант смотрел на меня чуть ли не с ужасом – так глядел он разве что в камере, когда я принялся вдруг декламировать стихи. Ладонь моя в тусклом фонарном свете уже вся почернела. Я отложил нож и отвернулся.

И услышал:

– У меня был брат.

Иамен сказал это так, будто упомянутого брата он собственноручно прикончил.

– И?

– И он умер. Когда мы были детьми.

Я понял, что большего не дождусь. Ну что ж, невезуха ему с братьями. Наверное, в отца.

Шавка, то ли почуяв свежую кровь, то ли унюхав бродившего за деревней волка, разбрехалась совсем яростно.

Я был так поглощен упоением собственной глупостью, что не сразу сообразил, отчего за спиной раздалось сдавленное шипение. Все же Иамен очень плохо переносил боль, что при его занятиях довольно странно.

– Давайте руку.

Я обернулся. Некромант сграбастал мою окровавленную ладонь. Сплел пальцы с моими и подставил бутылку. Тяжелые капли медленно, неохотно растворились в болтающейся на донышке сивухе. Ровно на два глотка.

– Надеюсь, хотя бы клятву мы произносить не будем?

– Не будем.

С Ингри и Ингвульфом мы просто хлебнули бражки и торжественно обещали друг другу вечное братство. Никаких кровавых ритуалов – но и мы были тогда подростками, и все повидавшее озеро Хиддальмир, принявшее наши обещания, казалось достаточно надежным зароком.

Я глотнул из бутылки и передал ее Иамену.

– Self-served Bloody Mary[13]13
  Самодельная «Блади Мери» (англ.)


[Закрыть], – мрачно усмехнулся он, и все же выпил.

Отбросив пустую бутылку, некромант лег на спину, закинул руки за голову и снова уставился на небо. Смотрел он так долго и пристально, что мне вдруг стало не по себе.

– Что вы там высматриваете?

– Запоминаю, как расположились в эту ночь созвездия. И жду рассвета.

Восток и вправду уже наливался предутренней синью. Стало еще прохладней. За невидимой рекой быстро собирались тучи, с воды поднимался белесый туман. Соловей умолк, и умолкла собака. Ручейки тумана протянулось от низин, топя улицу под нами в молочном озере. Когда солнечная макушка вырвалась, наконец, из-за темной кромки приречных берез, тучи отразили малиново-алое зарево – так вспыхивает световая дорожка на море.

– Смотрите, Ингве. Такой красоты вы больше не увидите.

Я обернулся на голос некроманта и ахнул. Улица исчезла. Исчезло все, кроме маленького пятачка крыши под нами, молочного тумана внизу и туч наверху – и там, в облаках, отражались тысячи и тысячи рассветов. Облака были разные: кучевые, перистые, клочковатые, легкие, как пух, и тяжелые громады, в которых уже посверкивали искры грозовых разрядов. И плещущий сквозь них свет тоже был разный: желтый, малиновый, алый, оранжевый, зеленый, багряно-красный и пронзительно-голубой. Нас окружил сверкающий тысячегранник, гигантская линза сияния.

– Что это, Иамен?

Некромант обернулся. Глаза его горели тем же переливчатым светом, что и купол над нами. Он задумчиво проговорил:

– Мне рассказывали, что, когда старые пути обрываются или заканчивается, утром первого дня мир зависает на перепутье. Размышляет, куда бы податься. И тогда, если солнце встает в облаках, можно увидеть отражения всех рассветов над Садом.

– Каким еще садом?

– Садом Расходящихся Тропок, Ингве, каким же еще?

Мне припомнились слова Ли Чин.

– Тем, который под Вечным Садом?

– Скорее над, чем под… Впрочем, в тамошней геометрии это неважно.

Неожиданно Иамен усмехнулся, и что-то в этой усмешке меня насторожило. Некромант между тем предложил:

– Хотите, расскажу, откуда взялся Вечный Сад?

– Хочу.

– Помните, Ингве, сказку про короля, который отправился на охоту, заплутал в лесу и свалился вместе с лошадью в овраг? В том овраге ему бы и помереть, однако, на королевское счастье, мимо брел великан. Великан согласился вытащить беднягу и даже не есть его, но при одном условии: вернувшись в замок, король отдаст спасителю то, о чем он не знает. Помните?

– Помню. Королева родила мальчика…

– Эта часть истории как раз не суть важна. Интересно другое: королевский сын вырос в услужении у великана и влюбился в дочь своего хозяина. Девушка ответила ему взаимностью, и парочка решила сбежать. Разгневанный отец, конечно же, погнался за беглецами. Заметив погоню, великанова дочка достала из кармана гребень и швырнула за спину. Там, где упала гребенка, вырос густой лес, в котором преследователь и запутался…

– А причем тут сад?

– Сад и, что самое интересное, все укоренившиеся в нем миры, возник примерно так же. Вы заметили, Ингве, что старые сказки никогда не врут, лишь слегка искажают правду? А случилось следующее: некий человек, или, вернее, некий демиург, решил сбежать от собственной смерти. В том мире, где демиург родился, подобное поведение было не принято. Смерть, слегка обиженная и искренне недоумевающая, последовала за беглецом. Тот принялся лихорадочно швырять на дорогу все, что под руку подвернулось… Вот так и появился Вечный Сад.

Я поморщился. Отчего все истории некроманта оказывались настолько… неприглядными?

– Даже если это правда, зачем вы мне рассказали? Ваш демиург был трусом.

– Несомненно, он был трусом. И до сих пор остается им… Что же касается того, зачем я вам это рассказал… Вы же, Ингве, любите истину? А истина обыкновенно дурна с лица и неважно попахивает.

Я промолчал. Расколотый на тысячу сияний мир был слишком красив, чтобы поганить его мыслями о сбежавшем трусе. Да и, в конце-концов, если из трусости родилась подобная красота – может, оно того и стоило? Или Иамен просто пошутил? За все время знакомства с некромантом я так и не научился понимать, когда он издевается, а когда говорит серьезно.

Иамен и вправду улыбнулся чему-то своему и кивнул на небесное зарево.

– Выбирайте, куда бы вам больше хотелось.

Я всмотрелся. Все восходы показались мне одинаково прекрасными, даже те, где свет едва пробивался сквозь грозу… Нет, не все. Слева от нас, между аквамариново-синим и алым солнцем, тучи сбились в сплошное черное полотнище – и из центра пятна била корона ослепительно-белых солнечных копий. И тучи, и, особенно, слишком яркие лучи мне почему-то совсем не понравились.

Иамен заметил, куда я смотрю, и сощурился на яростное светило.

– Я так и предполагал.

Он легко вскочил, закинул за плечо катану и подошел к самому краю крыши, где языки тумана откатывались и вновь набегали ленивым прибоем.

– Прощайте, Ингве.

– Вы что, правда уходите? Туда?!

– Да, если вы меня отпускаете. Вы ведь меня отпускаете?

И снова я не понял, всерьез он спрашивает или шутит. Я всмотрелся в лицо некроманта – но выражение его было равнодушно-насмешливым, словно Иамена совсем не заботил мой ответ. Я пожал плечами.

– Ага. Отпускаю. Скатертью дорожка.

– Ну вот и договорились.

Помедлив, он спросил:

– Вы, я так понимаю, со мной не идете?

Я подумал. И покачал головой. Он не стал настаивать, лишь пожелал:

– Тогда удачи.

Иамен уже отворачивался, когда я крикнул: «Постойте!» – и подтолкнул к его ногам Тирфинг.

– Возьмите меч.

Тирфинг обиженно заворчал – так ворчит здоровенный и полудикий пес, недовольный хозяином.

Бровь некроманта удивленно поднялась.

– Вы решились расстаться с семейной реликвией? Я вас не узнаю.

– Он мне больше не нужен.

– Откуда такая уверенность?

Уверенности не было – но, Хель побери, очень хотелось надеяться, что в новом прекрасном мире дела свои я решу и без убийцы-меча…

Иамен, между тем, негромко рассмеялся.

– Я сказал что-то невероятно смешное?

– Нет, просто пришла в голову забавная мысль. Вы не заметили, что Тирфинг очень похож на человеческую любовь? Ты либо берешь ее с бою, нахрапом, либо добиваешься взаимности долгим ухаживанием. Либо тебе ее просто дарят. Похоже, верно?

– Вы меч возьмете?

– Спасибо за предложение, я очень польщен, – все еще улыбаясь, ответил мой новый побратим, – однако вынужден отказаться. Во-первых, эта железка выбрала вас, во-вторых, она мне явно не по росту. И потом, я уже говорил, что вполне доволен своей катаной.

Я понимал, что следующий вопрос задавать не стоит, и все же не удержался:

– Мы больше не встретимся?

– А вам бы хотелось?

– Пожалуй, да.

– Тогда, пожалуй, встретимся. А пока счастливо оставаться.

Иамен шагнул вперед и по щиколотку погрузился в туман. И пошел к свирепому солнцу за тучевой громадой. Справа и слева, спереди и сзади тепло светились другие восходы, но ему непременно надо было туда, где небо наливалось свинцовой тяжестью… И, что самое обидное, я так и не понял до конца, зачем: спасти? Добить? Не понял и теперь уже почти наверняка не пойму, кем был этот невысокий человек, уходящий во мглу… Через несколько шагов туман за ним почти сомкнулся, и некромант превратился в плоский силуэт, отбрасывающий целый ворох разноцветных теней – и на секунду мне показалось, что к каждому, синему, зеленому и алому зареву шагает свой Иамен. И вдруг мне смертельно, до крика захотелось сорваться с места и кинуться за некромантом. Я схватился за меч и уже привстал – и тут настоящее земное солнце вырвалось из облаков и все расставило по местам.

Я сидел на ободранной крыше сарая. Внизу пробуждалась деревня. В одном из домов включили радио. Тявкнула собака, взрыкнул мотор грузовика. На площади тетка в сиреневой кофте снимала щиты, загораживающие витрину ларька. Пусто и слепо блестели окна сельмага, отражая красный солнечный шарик. И низко-низко – к дождю – стригли воздух чернявые ласточки.