Текст книги "Семейная педагогика"

Опытный воспитатель, будь он родитель или учитель, обладает способностью педагогического видения. Как часто мы слышим, да и сами говорим: «Я вижу по глазам», «Я прочел на его лице», «Я заметил в нем перемену».

Чем младше ребенок, тем отчетливее отражаются на его лице желания, тем легче считывать с его лица внутренние процессы, которые происходят в нем. По мере его развития взрослые постоянно настаивают на том, чтобы ребенок управлял своими эмоциями, подавлял желания, сдерживал себя. Некрасиво громко смеяться, кричать, хмурить лоб (а то морщины будут), говорят они, ты должен улыбаться – так приятней другим, мужественно переносить боль, холод, жару и т. д. Взрослея, ребенок и сам начинает понимать, присматриваясь к взрослым, практическое значение выдержки и умения управлять своим лицом, движениями.

Дети отлично знают, кого они смогут провести, а кого нет. «Этого не обманешь, – говорят они, – он как посмотрит, так деться некуда – сразу всю правду выложишь. А этому что ни скажи – верит».

Таким образом, есть воспитатели, которые обладают зорким глазом, остротой видения, способностью подметить то, что скрыто от взора других, и есть такие, у которых эти качества отсутствуют. Совершенно естественно, что преимущество у тех, кто видит, кто тонко чувствует и точно определяет душевное состояние воспитуемого. Видение – это умение по мельчайшим внешним признакам (мимика, интонации, движения) определить внутреннее состояние ребенка, его опасения, надежды, желания. Это, я думаю, одно из важнейших условий педагогического мастерства.

Видение можно рассматривать в двух аспектах. Видеть в значении «читать». Это своего рода мгновенная обработка поступившей информации с привлечением опыта, аналогий, сравнений.

Второй аспект видения – это оценка. Когда ребенок сталкивается с нашим взглядом, он часто ощущает и наше отношение к нему. В тот момент, когда мы оцениваем его поведение, он, улавливая наш взгляд, тоже занят «считыванием» наших реакций. А они так различны. Это и недовольство, и досада, и радость, и поощрение, и запрет…

Выражение «глаза – зеркало души» в равной мере характеризует взгляд и взрослых, и детей. И если мы педагогическое видение рассматриваем как двусторонний процесс, то следует остановиться на этих двух сторонах: «мы – глазами детей» и «дети в нашем видении».

Искусство педагогического видения вырабатывается в результате длительного опыта, после тщательной самопроверки и анализа полученных данных. Этим искусством может овладеть каждый, кто сознательно поставит перед собой такую задачу.

Беда взрослых, поглощенных своими заботами, заключается в том, что на каком-то этапе они теряют возможность видеть. Работа, тревоги личной жизни часто не дают им возможности сосредоточиться, посмотреть на ребенка свежим взглядом, задуматься о нем.

Правильное педагогическое видение – решающее условие воспитания ребенка. Смотрите, что получается. Изо дня в день мать твердит сыну: «Этого ты не умеешь, ты еще маленький». Вовка где-то свыкся в глубине души с такой оценкой. Он и сам стал думать: «Чего мне стараться, все равно ничего из этого не получится». Анна Ивановна рассматривала непоседливость сына, его неуемную энергию как недостаток; Мария Алексеевна взглянула с другой стороны, и для нее этот недостаток обернулся достоинством. Однажды Вовка сидел у Винников – решали задачи. Мария Алексеевна заметила сыну: «Смотри, как Вова быстро соображает». Вовка был поражен. Он соображает лучше Юрки Винника, первого ученика в классе! Если раньше он безропотно соглашался с тем, что предлагал Юра, то есть полностью полагался на его авторитет отличника, то после, казалось бы, случайно брошенной реплики Марии Алексеевны стал сначала возражать ему, а затем и предлагать свои варианты: «Ну, давай попробуем решать задачу другим способом. Смотри, и проще, и быстрее».

Впервые Вовка поверил в себя. «А я быстрее всех решаю задачи в классе», – как-то сказал он матери. «Не хвастай, этого быть не может. Лучше посмотри в свой дневник, – вздохнула мать. – Способности еще ничего не значат без усидчивости и трудолюбия». Чего-чего, а этого Вовке действительно недоставало. Собственно, он уже и примирился с мыслью, что будет всю жизнь страдать из-за своих недостатков. Он часто получал плохие отметки за то, что небрежно, грязно писал, за кляксы, чернильные отпечатки пальцев. А иногда ему было просто скучно напрягаться, следить за собой. Он завидовал Виннику, который всегда был готов выполнить любое задание учителя. Но когда смотрел, как Юра старательно выводит ровные цифры, видел его аккуратную прическу свежий воротничок и чистые руки, то понимал, что стать таким он все равно не сможет.

И все-таки его тянуло в дом Винников.

Однако вскоре пришел, как показалось Вовке, конец его дружбе с этой семьей. И конечно, он Вовка, сам во всем виноват. Случилось вот что. Вовка и его друзья летом частенько забирались на чердак старого, полуразвалившегося дома, который должны были снести. Ребята привели в порядок чердачное помещение: убрали мусор, сняли паутину, почистили и вымыли смотровые окна, даже побелили часть стен. Из досок сделали стол и две лавки. В углу были спрятаны продукты: сухари, сахар, лук, соль. Ребята приходили сюда в свободное время, здесь играли, а Костя рассказывал вычитанные из книжек истории. Отсюда они наблюдали за улицей. Однажды Вовка предложил переночевать на чердаке. Так как из дома никого наверняка не отпустили бы, был разработан идеальный план обмана родителей: Костя и Вовка сказали, что они переночуют у Винников, а Юра хотя и долго не соглашался, но попросил родителей отпустить к Вовке Зарубину, у которого сегодня мать якобы работала в ночную смену. Вечером в магазине Мария Алексеевна встретила Анну Ивановну и удивилась: «Вы не на работе?» Обман раскрылся, и матери отправились к Боевым. Кости тоже дома не оказалось. Тогда родители заволновались, стали звонить в школу, в милицию, обратились к дружинникам. Мальчиков начали разыскивать.

Между тем ребята рассказывали друг другу сказки, ежились от холода, но испытывали величайшее наслаждение и от того, что им так ловко удалось провести взрослых, и от ощущения собственной свободы и самостоятельности. К полуночи ребята вконец замерзли, и Юра первым высказал мысль: «Не пойти ли нам домой?» В это время ребята как раз и услышали голоса, шаги, мелькнул свет фонариков. До них донеслось: «Они и днем здесь бывают». И чей-то женский голос: «На чердаке они». Снизу закричали: «А ну выходите!» По лестнице уже кто-то поднимался.

– Рассказывайте все по порядку, – строго потребовал участковый.

– Не имеете права задерживать, – решил произнести с достоинством Вовка, но прозвучало у него это довольно жалобно.

Дежурный по детской комнате милиции велел подождать, и мальчишек на несколько минут оставили в покое. Вовка успел предупредить: «Никому ни слова. Ничего с нами не сделают». Потом их долго расспрашивали, стыдили, отчитывали. Один из дружинников тут же написал в школу письмо, в котором просил принять меры. Костя Боев заревел в тот самый момент, когда на пороге показались родители – Анна Ивановна, Мария Алексеевна с мужем и отец Кости…

…Боев вел Костю, не произнося ни слова. Как только они вошли в дом, Костя истошно закричал: «Папочка, не бей, больше никогда не буду!» Отец снял пиджак, выхватил ремень, оттолкнул мать и тихо сказал сыну: «Иди сюда». Костя заплакал. «Не вой! Рассказывай все, как было», – снова приказал отец. Костя сбивчиво забормотал: «Мы пошли… договорились… залезли на чердак».

Отец видел, как сын хочет всячески вывернуться и избежать наказания. «Откуда это в нем?» – думал он. И решил, что сейчас одним махом выбьет из сына все не достойное боевского рода.

Уже не было ни слез, ни крика. Слышны были одни сплошные захлебывающиеся звуки.

Ночью младший брат спросил: «Очень больно?» Костя снова заплакал и забормотал в подушку: «Я убью его, вот увидишь, убью…»

Костя в такие минуты ненавидел отца.

Физическое воздействие – самый дурной способ воспитания. Оно травмирует детскую душу, убивает добрые чувства у взрослых, ведет к разобщенности, ненависти друг к другу.

Строгость, когда она безмерна, превращается в жестокость. Жестокость родителей, в свою очередь, как правило, порождает детскую жестокость и озлобленность. И если родители не способны быть разумно строгими, если требовательность переходит в насилие и оскорбление, то рано или поздно эта жестокость обернется против них самих.

…Павел Федорович злился: «Надо оградить Юру от дурных влияний. Вовка – хулиган, распущенный мальчишка, Юре он не пара».

Мария Алексеевна молчала, изредка вставляя одни и те же слова: «Ну перестань, поговорим дома». Дома Павел Федорович категорически заявил: «Чтобы его ноги здесь не было. И ты, – обратился он к сыну, – чтобы больше с ним не знался». Юра кивнул головой. Он был согласен с отцом, во всем виноват Вовка. И зачем мать навязала ему эту дружбу?

Уже в постели он думал о том, как все хорошо обошлось, его избавили от дурной компании. Он видел себя хорошим, умным, похожим на папу.

Одной Марии Алексеевне не нравился ни исход событий, ни лицо сына. Она до мельчайших подробностей восстанавливала в памяти себе его поведение, и оно вызывало у нее тревогу. «Так быстро отказаться от товарища, с которым ему было интересно и хорошо, – рассуждала она. – Так охотно принять на себя роль жертвы, уйти от ответственности и от вины. Все тот же ни в чем не повинный паинька, маменькин сыночек».

Мария Алексеевна высказала свои соображения мужу, но он только отмахнулся: «Оставь мальчика в покое».

По-разному смотрят родители на воспитание своих детей.

Павел Федорович совершенно точно знает, чего он хочет от сына. Отличник, золотая медаль, вуз, непременно аспирантура. Затея жены относительно «прививки» сыну энергии с помощью Вовки его вначале даже заинтересовала. Он был против «тепличного» воспитания. Хотел видеть сына общительным, уверенным в себе, здоровым. Ему понравилась выдержка сына в милиции. Юра, по его мнению, держался с достоинством. Сразу видно – воспитанный мальчик. Отец вспомнил, как вежливо и, однако же, без подобострастия сын попрощался и с милиционером, и с дружинниками. То есть сын рос уверенным и самостоятельным мальчиком. Мужчиной. И что это выдумала жена? – он никак не мог понять. Точнее, не хотел понимать.

А что увидел в поступке сына Боев? «Меня в детстве пороли, – рассуждал он, – за это только спасибо родителям». Своим главным достоинством Боев считал то, что он «работящий, как никто». Опять же бережлив, чужого не возьмет и своего не отдаст. Так он понимал честность. Другим важным своим достоинством считал то, что он хороший семьянин: все в дом несет, лишнего себе не позволяет. Таким он хотел видеть и сына. И бил для того, чтобы не стал Костя ветрогоном и шалопаем. Бил за двойки, за лень бил, за грубость. А однажды отец сказал сыну: «Замечаю я – не туда мозги у тебя направлены. Умничаешь слишком. Читаешь много. А жизнь – штука не книжная, болтунов не терпит». А Костя читал по-прежнему много, и очень хотелось ему встретить человека, с которым можно было бы обо всем прочитанном поговорить. Пробовал писать стихи, очерки. Даже на конкурсе в школе премию получил.

Посмеивался сначала отец над увлечениями сына, а потом махнул на него рукой.

Самое тяжкое преступление, какое может совершить родитель, – это предать ребенка. Надо верить всегда, чего бы это ни стоило, что бы ни случилось. Только такая вера способна воспитать родственную душу, человека, любящего своих родителей.

* * *

Ту ночь Вовка запомнил надолго. Сон не шел. Он лежал с открытыми глазами, вслушивался в дыхание матери. От сердечных капель, которые размешал ей Вовка в стакане с водой, матери лучше не стало. Вызвали «скорую помощь». Сделали укол. Мать уснула.

Когда она проснулась, Вовка сидел рядом. Он взял ее руку и стал быстро-быстро говорить: «Мамочка, я больше никогда не буду, вот увидишь! Хочешь, я сам признаюсь: я деньги у тебя из кошелька взял и еще весной брал два рубля… Никогда больше не буду, только выздоровей». Мать погладила сына… От этого прикосновения Вовка заплакал.

Стало жалко самого себя. И обидно, что он такой плохой и неблагодарный.

Анна Ивановна смотрела на сына и понимала, что происходит в его душе. Пусть что угодно говорят люди, он у нее хороший.

В такие минуты она очень хотела верить: ее сын вырастет настоящим человеком, добрым, честным, отзывчивым…

Каждый день ребенок приобретает не только положительный, но и отрицательный нравственный опыт. Лицемерие, двоедушие, ложь, самовлюбленность, наслаждение своей подавленностью или одиночеством – с этим надо бороться каждый день и каждый час.

Боев по-своему заботится о сыне, но его попытки проникнуть в душу Кости вызывают в мальчике протест. Это – грубое вторжение. Отца Кости не интересует душевное состояние сына. Главное для него – уличить, а затем сломить его, то есть перекроить мальчика в соответствии со своими взглядами.

Значит ли это, что активное вторжение в мир ребенка нежелательно? Нет, не значит.

Сила воздействия как раз и заключается в том, чтобы, видя в маленьком человеке личность, активно влиять на ее развитие, обязательно соблюдая при этом элементарные нормы этики.

Важно отметить и другое. В моменты наивысших эмоциональных напряжений, так называемых «взрывов», мы бываем особенно проницательны. Неожиданно перед нами открывается то, о чем мы раньше только догадывались.

Попробуйте проанализировать свое состояние в момент самой бурной вашей реакции. С одной стороны, в один миг вы вдруг увидели то, что раньше было скрыто от вас. Ваше видение настолько сконцентрировалось на этом, что все остальное поблекло. И тут же, рядом с глубиной проникновения – полная слепота. Если человек не в состоянии в период вспышки преодолеть эту слепоту, это «невидение» всего окружающего фона, который не менее важен, чем эта самая постигнутая вдруг истина, то он просто не в состоянии окажется не только правильно использовать полученную информацию, но и удержать ее, освоить разумом.

Кажется, все очень просто: надо соотнести внутреннее состояние ребенка с внешними проявлениями его, то, что находится глубоко внутри, с тем, что на поверхности, в повадках, в манере держаться, говорить, смеяться. И вот тут-то подстерегает непредвиденное: нам казалось, что мы хорошо знаем ребенка, и вдруг в один миг мы открываем, что наше знание было ошибочным, что ребенок-то совсем иной.

Дети обладают удивительной способностью приспосабливаться к реакциям взрослых, каким-то особым чувством быстро постигать их вкусы и потребности и в угоду им подавать себя. Именно это свойство приспособления дает им возможность сохранить, как ни странно, самих себя, свое истинное «я». Костя Боев перед отцом паинька, весь внимание, готов выполнить любое его требование. Но таков ли он на самом деле? Сможет ли он когда-нибудь простить отцу унижение в нем, Косте, человека? Горькие обиды, причиненные в детстве, оставляют след на всю жизнь. И чем ближе человек, нанесший обиду, тем сильнее след, тем труднее ее забыть. Обиды калечат нравственно, рождают комплекс неполноценности, от которого избавиться очень трудно.

Мы не замечаем порой, как наряду с приобретением полезных привычек, наряду с положительным у ребенка одновременно постепенно накапливается и отрицательный нравственный опыт. Он приобретает умение «правдиво» лгать, «откровенно» лицемерить, «доверительно-нежно» вымогать. Из-за педагогической близорукости мы иногда не видим этого второго плана. А затем разводим руками: «Как же мы проморгали сына?»

Жестокость старшего Боева породила в сыне лицемерие, которое стало нормой поведения мальчика. Он заискивает и перед отцом, и перед товарищами. У мальчика далее выработалась жалобно-ласковая улыбка, за которой скрывается иной раз и злость, и ненависть.

На следующий день после той злополучной ночи отец разбудил Костю. Мальчик вскочил мгновенно, глянул на отца. Отец терпеть не мог, когда дети не смотрели ему прямо в глаза. Он всегда говорил в таких случаях: «Значит, совесть не чиста». И у Кости всегда наготове такое выражение, которое устраивало отца – скромность, уважительность, правдивость. Прочитав все это в глазах мальчика, отец остался доволен, совершенно не подозревая того, что сын, защищаясь своими средствами, по сути дела, лгал. Возможно, слово «лгал» не совсем точно передает смысл взгляда Кости. Он всячески старался угодить отцу, ибо боялся его. А там, где страх руководит действиями ребенка, там неизбежно накопление отрицательного опыта.

По-иному складывались отношения в семье Зарубиных. Вовка рано почувствовал слабость матери и стал пользоваться этим. Мать старалась воздействовать на Вовку наставлениями, упреками, слезами. Она стремилась пробудить в сыне совесть, правдивость, честность. Поощряла его самостоятельность, радовалась той мужественности, которая, как ей казалось, начала проявляться в поведении сына. Понимала она и другое: мальчик может отбиться от рук, может попасть под плохое влияние. Конечно, она чувствовала: что-то в воспитании сына ею упущено. Но не могла понять что.

Она вспомнила, как сын завоевал себе право на самостоятельность. Сначала, когда был маленьким, если ему что-то запрещалось, кричал истошным голосом, падал на пол, бил ногами, визжал до тех пор, пока мать не сдавалась, не уступала. Малыша очень устраивало, когда мать говорила: «У него с нервами не все в порядке».

Но по мере того как Вовка подрастал, истеричность стала постепенно исчезать. Что же произошло? Вовка, мальчик самолюбивый, привыкший скорее командовать, чем повиноваться, там, на улице быстро сообразил, что капризами и слезами в среде ребят авторитета на завоюешь. Его притязания были так жестоко однажды высмеяны ребятами, что он больше к средствам подобного рода не прибегал. Он понял: лидером становится тот, кто бесстрашен, кто готов в любую минуту доказать свою смелость. И он усвоил манеру независимости, в нем появился тот детский максимализм, который позволял ему утверждать: «Все, что захочу, то и сделаю». Эту манеру он перенес и на отношения с матерью. Не пустила его мать на улицу играть в футбол – выпрыгнул в окно, ей же хуже будет: пусть поволнуется.

Быстро усвоил Вовка и другое: настоящий вожак великодушен. Маленьких не обижают. Лежачих не бьют. Товарищи любили его за то, что он защищал слабых. Вовку просили: «Заступись». И он заступался. Но это была не только защита слабого. Скорее это было утверждение своей силы, расширение сферы своего влияния. Потом он научился «заступаться» чужими руками. Он говорил: «А ну, дай ему», а сам наблюдал. Если с «противником» поступали несправедливо, он вмешивался и заступался уже за него.

Мать считает Вовку добрым по натуре. Не будем спорить. Но сколько за этой добротой расчетливого, ложно-великодушного, кичливого и высокомерного?

Во что разовьются эти качества, разумеется, во многом зависит от матери. У Анны Ивановны не хватало сил на такой решительный разговор с сыном: «Ну вот что, Вова, раз ты меня совсем не слушаешь, я тебя определю в интернат». Строгий разговор необходим, но не для того, чтобы запугать мальчишку, а для того, чтобы дать ему почувствовать, что он не один в этом мире, что такие же права, если не больше, на получение радостей и удовольствий имеют и другие, что с этим он должен считаться. Впрочем, что-то подобное Анна Ивановна произносила не раз. Но говорилось это так, что сын был уверен: просто-напросто очередная нотация. «Какие еще там интернаты, – скорее чувствовал, чем думал Вовка, – разве она проживет хотя бы день без меня?»

Вовка все больше убеждался в том, что мать теряет власть над ним. И мать понимала, что не в состоянии довести свои требования до логического завершения, то есть добиться, чтобы сын считался с нею.

Гибкость и мягкость в воспитании не исключают решительности и твердости. Справедливая, твердая нравственная позиция, бескомпромиссно отвергающая всякие отклонения морального порядка, – вот чего иной раз недостает родителям.

Я в своей педагогической практике часто сталкивался с родительской растерянностью. Мне часто приходилось общаться с так называемыми трудными детьми из неблагополучных семей. Должен сказать – я в это всегда верил, – что большинство ребят из этих семей обладали многими достоинствами – волей, предприимчивостью, самостоятельностью, смелостью. Однако часто эти положительные качества оборачивались злом: именно смелость и решительность, инициатива и самостоятельность нередко приводили подростков в детскую комнату милиции и даже в колонию, на скамью подсудимых. Динамические свойства души реализовывались в безнравственном поступке.

Мне приходилось общаться с преступниками-рецидивистами. Я интересовался их детством. Старался выявить ошибки в воспитании, допущенные, в частности, родителями. И всякий раз – это подтверждали и сами преступники – выяснялось, что в детстве никто не проявил к ним разумной требовательности.

Свобода, которая есть безнаказанность и безответственность, – вот та крайность, которая приводит ребят к совершению аморальных поступков, рождает жестокость.

Не менее опасна и другая крайность, которой придерживается отец Кости Боева, – подавление свободы, унижение достоинства ребенка, жестокие наказания. Ребенок протестует против насилия. В нем накапливается, если можно так выразиться, потенциал неприязни. А рано или поздно это скажется. Проявится тогда, когда у повзрослевшего ребенка давнее желание отплатить за свои страдания и обиды, выместить их на другом, пусть даже самом близком человеке, станет уже неодолимым.

Интересная закономерность: наше педагогическое видение отстает от стремительного роста ребенка. Мы сегодня представляем его одним, а он уже ушел от «сегодняшнего» себя и стал иным. И если мы не сумеем изменить свое прежнее представление, неизбежен конфликт. Способность быстро фиксировать все изменения в детях – это одновременно и переориентировка в отношении к ним.

В психологии есть такое выражение – «внутренний взор». Если внешнее видение направлено на то, чтобы как можно больше зафиксировать наиболее значительного в становлении детей, во всей окружающей их обстановке, то «внутренний взор» позволяет увидеть самое существенное в развитии ребенка, увидеть его в тех ситуациях, которых еще не было, но которые вполне возможны.

Павел Федорович Винник исходит из такого убеждения: образованность – вот основное звено модели, в которую вписывается сама по себе нравственность. По его мнению, все очень просто: Юра умен, начитан, а все остальное приложится. Поэтому он не желает думать над тем, что подметила в сыне Мария Алексеевна.

А Марию Алексеевну обеспокоило то, что сын так быстро отказался от товарища, так быстро согласился с тем, что он во всей этой ночной истории нисколько не виноват, что его просто втянули в нее дурные, скверные мальчишки, с которыми не следовало водиться. «Как все это нехорошо, – думала Мария Алексеевна. – Так и беды не миновать: вырастет черствый человек, трус, жестокий в своей безответственности».

Последующие события еще больше ее встревожили. Через два дня после этой истории Юра пришел домой весь в грязи, с порванным портфелем, заплаканный. «Они… побили, – всхлипывал он, рассказывая матери, – Вовка, и Костя, и Миронов еще…За то, что я честно, как говорил папа, рассказал все, как было…» – «Где рассказал?» – спросила мать. «Сначала у директора, потом в учительской…»

В свое время Мария Алексеевна любила говорить о том, что ребята никогда не бьют товарища зря. Что у ребят есть свои мальчишечьи законы, которые отвергают ябедничество, трусость. Она знала еще и то, что соблюдение этих законов и правил у ребят сопровождается порой жестокостью. И это, разумеется, страшно. Теперь же, когда ее сын оказался избитым, она заволновалась и, может быть, поэтому забыла о том, что говорила когда-то. Выяснив у сына подробности, она отправилась в школу.

Там ее успокаивали: мальчик у нее замечательный, виноваты во всем другие, это они втянули Юру, ей нужно запретить сыну дружить с ними. Но чем больше ее успокаивали, тем сильнее росла в ней тревога, тем больше она убеждалась в том, что эти «другие», к которым в школе собираются «принять меры», в чем-то лучше ее сына.

Каждый день приносил новые неприятности и все новые доказательства того, что тревога матери не напрасна. На тетради сына огромными печатными буквами было выведено слово «предатель», с ним не пожелали сидеть за одной партой. Но самое удручающее то, что Юра считал себя во всем правым и радовался, что Вовку и Костю накажут.