Текст книги "Семейная педагогика"

В подростковом возрасте бывают у ребят иногда периоды своеобразных кризисов, когда многое пересматривается, когда ребенок по-взрослому с новыми мерками подходит к жизни. Нередко в такие периоды он старается скрыть от других свои мысли и чувства. Будучи в удрученном состоянии, может смеяться, бравировать, прикрываясь маской лихачества, безразличия. Но если прислушаться, нетрудно заметить надлом, неуверенность, резкий спад в настроении. Иногда появляется мнительность, подросток начинает думать о себе невесть что. Не понимая, что с ним происходит, он боится выдать свое смятение и вместе с тем пытается найти какой-нибудь выход, избавиться от гнетущего чувства.

Взрослому человеку такие состояния понятны. В подобных случаях он обращается за помощью к близким людям, а в иных случаях и к врачу. Подросток же находится вдвойне в трудном положении. С одной стороны, у него еще нет навыка говорить о своих переживаниях, нет опыта интимного общения. А с другой стороны, он не знает ни причин своего состояния, ни его характера. Раньше все решалось проще. Скажем, чтобы получить удовольствие (пойти гулять, в кино и т. д.), надо сначала выучить уроки. Или, чтобы чего-то добиться от матери, надо покапризничать, выпросить, настоять. Подросток же от такой примитивной схемы уже далек. Он достиг некоторой самостоятельности, но его запросы становятся все сложнее и многограннее, и он кидается из одной крайности в другую. А мы думаем, что он с нами рядом и что с ним ничего не происходит. Больше того, мы порой возмущаемся его безответственностью, твердим, что он уже большой! А он наши слова пропускает мимо ушей.

Что же происходит с Костей Боевым? А то, что бывает со всеми подростками. И девочка ему понравилась, и обидно, что она отвергла его дружбу. И хромоту он свою проклинал, и думал, что все из-за того, что он не такой, как все. Он казался самому себе необычайно несчастным. Завидовал товарищам, у которых, как ему думалось, все так легко получалось. И, разумеется, не знал, что им так же – но каждому по-своему – трудно, что они так же, как и он, скрывают свои тайны, бравируют, острят, ухаживают за девочками и с наигранным безразличием проглатывают горькие пилюли.

Ему сейчас не по себе оттого, что он оказался помимо своей воли неблагодарным, оттого, что он со всех сторон зажат заботой окружающих. Он идет в школу, наперед зная, что там будет. Одни и те же вопросительные знаки на лицах: «Ну, взялся за ум?» Ему не хочется возвращаться домой. Вот если бы от него отстали, думает он, сразу бы все пошло нормально.

В таких случаях действительно надо на какой-то период оставить подростка в покое. Для этого тоже нужен педагогический такт. Оставить, чтобы он сам принял решение, чтобы сам пришел со своим переживанием к взрослому.

Налицо парадокс: мы ждем, когда подросток раскроется, думаем, как вызвать его на откровенный разговор, а он ищет, с кем бы поговорить по душам. И выкладывает наболевшее случайному знакомому. Новому человеку, который посмотрел на подростка свежим взглядом, быстрее удается схватить общее состояние собеседника. Кроме того, такое общение строится на добровольных началах, что придает разговору на трудную тему непринужденный характер. А если этот знакомый скверный человек? В этом отношении Косте Боеву повезло. Хоть он под конец и возмутился тем, что сапожник тоже начал его воспитывать, но дядя Миша вместе с тем помог парню глубже задуматься над своими тревогами.

С тех пор как Костя забросил занятия, нагрубил учителям и ребятам, которые пытались поговорить с ним, он всячески избегал встреч с Владимиром Петровичем. Ему было стыдно перед классным руководителем, который сделал для него так много хорошего. Не только давал книги, рассказывал ему о писателях, об их творчестве, заражал своей любовью к литературе, но самое главное – поверил в него, в его способности. Еще несколько месяцев назад Костя приходил к своему учителю с радостью, просиживал у него часами, беседовал на самые разные темы и уходил, полный надежд, желаний, мыслей. Все это казалось теперь бесконечно далеким.

Ну а проработки на собраниях Костю раздражали настолько, что он перессорился почти со всем классом.

И все же Костя испытывал острую потребность пойти к Владимиру Петровичу, показать ему свои новые стихи. Эти строки родились почти мгновенно и казались Косте очень и очень стоящими. Здесь были и свежие образы, и неожиданные рифмы, и какое-то новое восприятие. Косте не терпелось почитать их, но только человеку, который мог бы их по достоинству оценить. Неделю он ходил с тетрадкой, не решаясь обратиться к Владимиру Петровичу. А однажды, когда в классе никого не было, сунул тетрадь в портфель классному руководителю и стал с нетерпением ждать следующего дня.

Какова же была радость Кости, когда вечером к нему домой прибежал пятиклассник и сообщил, что Владимир Петрович ждет его. Костя мигом очутился в школе. Вошел в класс. Владимир Петрович встал из-за стола и поздравил мальчика с удачей. Косте не терпелось поговорить с учителем, рассказать о своих новых замыслах. Но Владимир Петрович перебил его. «Ты веришь мне?» – «Да», – выдохнул Костя. «Ты можешь сделать то, о чем я тебя попрошу?» – продолжал учитель. «Да», – повторил Костя. «Так вот, ты сейчас пойдешь домой и сядешь за уроки. Вот тебе листочек, где выписаны все темы по всем предметам, которые ты запустил. До экзаменов осталось немного, а у тебя четыре двойки. Стихи хорошие, и ты напишешь еще лучше. Только об этом мы поговорим через две недели, когда подгонишь весь материал. Согласен?» Костя молчал. И тогда Владимир Петрович заговорил о том, о чем все время думал Костя. Учитель сказал, что если бы не эти стихи, которые действительно написаны талантливо, то он бы с Костей и разговаривать не стал. Что Костя не имеет права плохо учиться. Что он хочет видеть перед собой не тряпку и размазню, а настоящего мужчину, который может взять себя в руки. «Своими двойками, – сказал Владимир Петрович, – ты подводишь прежде всего себя. Но, может быть, тебе, Костя, на все наплевать?»

При последних словах учителя Костя резко поднял голову. «Нет, я докажу, – решительно произнес он. – Я сделаю все даже раньше, чем за две недели».

Не будем еще раз говорить о том, как важно вовремя поддержать подростка, вдохнуть в него уверенность и энергию. Продолжим наш разговор о такте, который в педагогической литературе часто трактуется односторонне – только как чуткость, мягкость, доброе слово и т. п. С этой точки зрения разговор Владимира Петровича с Костей Боевым был не безупречен. Более того, педагог употреблял резкие слова, настаивал, был категоричен. В его голосе не было ни интимных приглушенных интонаций, ни завораживающей обходительности, которую иные педагоги берут на вооружение при разговоре с трудными детьми, но далеко не всегда добиваются желаемых результатов.

Перед нами два прямых, можно сказать, лобовых разговора – отца с сыном и учителя с учеником. Оба исходят из благих побуждений, оба не стесняются в выражениях, оба требуют немедленного исправления двоек. И вместе с тем разговор отца с сыном бестактен, грубо авторитарен. Разговор же учителя проникнут подлинно педагогическим тактом, не исключающим в некоторых случаях и такого средства, как разумное принуждение.

Мы часто боимся называть вещи своими именами и тем самым вредим делу, грешим в трактовке сути явлений, отходим от истины. Да, принуждение имеет место в воспитательной практике, если в это слово вложить непривычный смысл: побудить ребенка сделать то, что он сам хочет, но не решается сделать в силу внутренних противоречий, которые его раздирают.

В описанном случае педагогический такт проявился в умении вызвать у мальчика желание заниматься тем, что ему в данный момент было не по душе. Именно поэтому мы считаем, что отношение к Косте со стороны педагога было тактичным. Он поставил мальчика перед необходимостью учиться. Он бросил на чашу весов и свой авторитет, и средства, направленные на пробуждение самолюбия и достоинства. Заставляя Костю принять его условия, воспитатель исходил из интересов мальчика.

Вряд ли сегодня нужно доказывать, что школа – это не только учеба, а и мир общения, мир тревог и переживаний, радостей и поражений.

Мы интересуемся чистотой письма и сообразительностью своих детей, спрашиваем, что и как сказала учительница, какую оценку поставила в журнал. А вот как отнеслись товарищи к ответу, к замечаниям учителя, как сам ребенок отреагировал на реплику друзей, как он чувствует себя в среде одноклассников – эти вопросы нередко обходим. Нам почему-то кажется, что особых нравственных проблем в общении младших школьников нет. Но это совсем не так.

Представление, будто ребятишки начальных классов податливое сырье, из которого можно делать все что угодно, неверно. Чем младше школьник, тем непосредственнее и ярче его переживания, тем интенсивнее его тенденция к самоутверждению. И чем сильнее эта тенденция, тем значительнее кажутся ему его поражения, обиды. Подросток, готовя себе костюм на новогоднюю елку, может быть, где-то втайне и надеется на получение приза, но он вместе с тем уже подготовлен прошлым опытом, что приз, возможно, достанется кому-то другому. И не очень-то огорчается, если не будет отмечен похвалой взрослых.

Для первоклашки-шестилетки – все в новинку. Он выслушал слова учительницы, безусловного авторитета: «За лучший костюм – подарок». И эти слова он воспринимает как нечто, адресованное ему. Как естественное и закономерное он воспринял бы разве вариант, когда каждый получил за костюм подарок. Собственно, в хороших школах так и поступают – в классе 20–30 ребят и 20–30 призов.

Моральные качества детей проявляются в общении друг с другом, в любой деятельности. Дети иногда радуются неуспеху своих товарищей, откровенно высмеивают опоздавших или растерявшихся у классной доски. Они всецело на стороне учителя…

Но уже к шестому-седьмому классу ребята многое пересматривают, у них складываются иные моральные критерии. Возьмем, к примеру, отношение детей к отличнику.

Перед уроком кто-то из ребят выразил общее мнение: «Задачу на прошлом занятии толком не объяснили. Класс не справился. Так и скажем: не поняли, надо еще раз объяснить…»

Отличник выполнил задание не потому, что хотел выделиться, а потому, что ему было интересно. Но он немедленно может потерять свой авторитет, если станет утверждать, что задача пустяковая, что, мол, все дураки, что он ее решил в один миг, и т. д. А если он скажет учителю, что он не до конца уверен в своем решении, что в задаче много сложностей, – таким заявлением он может укрепить свой авторитет. Такое выступление отличника активно в двух моментах: во-первых, поддержал ребят, солидарен с ними, а во-вторых, еще раз зарекомендовал себя скромным, надежным товарищем, который глубоко чтит законы неформального общения.

Но все ли нам известно в общении наших детей? Как складываются их отношения? Можно ли управлять детским общением?

В школу приходят ребята из разных семей, с разным опытом, с разными наклонностями. Создается своеобразный ансамбль, в котором каждый старается исполнять свою партию. Но инструменты – разной силы, разного звучания. И если до игры никому нет дела, может случиться неожиданное: нежную скрипку заглушит барабан, рев трубы покроет все другие звуки.

Не требуется даже специального психологического исследования, чтобы ориентировочно установить иерархии мест, занимаемых ребятами в детском обществе. Тот, кто обращал внимание, как занимают дети места в кинозале, когда им дают непронумерованные билеты, наверняка подметил нечто типичное: самые сильные, так называемые «лидеры», занимают места поудобней, получше. Средние – или вторые и третьи номера – садятся на вполне приличные места. А последние оказываются порой и без места.

Как только дети начинают вместе заниматься каким-нибудь делом – будь то учеба, отдых или труд, – так сразу между ними складываются и определенные отношения, появляется как бы внутренний, еще никем официально не оформленный план их жизни, с целями, с правилами, с системой требований к себе и к другим, со своими понятиями чести, справедливости. Нередко мальчишечьи законы и представления о добре и зле расходятся с правилами морали взрослых. И, словно зная и чувствуя это, дети прячут свои законы от педагогов и от тех, кому, по их твердому убеждению, нельзя довериться.

В классе, как правило, бывает несколько ребят-лидеров. К каждому из них тянутся другие дети, связанные друг с другом различными совместными интересами, переживаниями, местожительством, участием в кружках, секциях. Так образуются малые группы. И в этом нет ничего криминального. Лидерство, как и группа, возникает потому, что дети с каждым днем растут, невероятно быстро увлекаются чем-нибудь, приобретая новый опыт, новые знания, новые качества.

В каждой малой группе дети связаны общими интересами, симпатиями, определенной зависимостью друг от друга. Действия групп и их вожаков могут носить весьма и весьма полезный, общественно значимый характер, а могут быть и крайне вредными, разлагающими, безнравственными. Те группы, в которых складываются отношения настоящей дружбы и взаимопомощи, мы назовем демократическими, или авторитетными. А группы с несправедливым устройством – авторитарными.

Там, где действует авторитарный вожак, непопулярным детям очень плохо. Их унижают, подавляют инициативу, заставляют совершать безнравственные поступки. В буфете им оставляют последнее место, в автобусе они стоят в неудобной позе, в играх постоянно на запасных ролях и т. д.

Одним словом, в детском «свободном» общении некоторым ребятам бывает так несвободно, что они с величайшим удовольствием готовы принять любую организацию извне, если она даст гарантию каждому проявить в полную меру свои способности. Эта сокровенное ребячье желание и должно лечь в основу детского общения.

Часть VI
Всестороннее и гармоническое

Глава 1
Труд умственный и труд физический

Гармония семейных отношений не означает отсутствия проблем и бесконфликтности.

Напротив, чем ближе к идеалу, тем сложнее и тоньше мир возникающих противоречий. Гармония ведь всегда единство различного. Когда мы говорим о богатстве личности, мы неизбежно сталкиваемся и с богатством противоречий. Действительно, как совместить в одном человеке самые различные увлечения? Как предотвратить перерастание увлечения в страсть, способную заслонить ребенку многообразный мир человеческих интересов, порывов, исканий, общения? На какой основе одна возникшая потребность должна вести к образованию другой? Как сделать, чтобы разрешение одного противоречия неизбежно выводило подростка на оптимистические рубежи, побуждало к самовоспитанию?

А каков путь к гармонии всевозможных отношений, образующих личность? Каким образом отношение к самому себе (самосознание) влияет на отношение к другим: к близким, родным, товарищам, учителям, обществу?

На развилке педагогического эталона и отклонения от нормы возникают порой самые неожиданные вопросы. Да и сама по себе идеальная норма заключает самодвижение, обусловленное ростом ребенка. В этом непрерывном движении что-то отрицается, что-то изменяется. Такие отрицания могут проходить болезненно, сопровождаться своего рода кризисами, нравственными потрясениями, страданиями.

Конечно, знание тонкостей педагогического дела должно избавлять от неоправданных коллизий, точнее, придавать им ход разумного разрешения конфликтов.

Но и это не просто. Особенно если имеешь дело с подростками старшего возраста, где в любом увлечении, в любом занятии могут неожиданно высветиться и характеры детей, и их мировоззрение, и такие сложные нравственные образования, как долг, совесть, понятие счастья. А острота переживаний в старшем возрасте приобретает иные, порой более скрытые формы и обнаруживается не столь очевидно, как в младшем. Все это создает много проблем и вопросов, на которые ищут ответ родители.

Попытаемся услышать подростка, всмотреться в противоречивый мир его нравственного становления. Думается, что в работе с подростками старшего возраста, в частности, у воспитателя, должно быть больше гибкости, больше педагогического искусства, чем в работе с детьми младшего возраста.

Последние школьные годы.

Физическая и духовная акселерация.

Напряженный поиск себя.

Нетерпение. Все узнать. Определить.

Разочарования.

Первые свидания. Растерянность.

Неожиданные двойки.

Размышления. Споры.

Настольная лампа, 10, 11, 12 часов, второй час, третий час и будильник на семь утра!

Напряженная нервно-кривая линия роста современного подростка.

Ранний подростковый возраст – самый непонятный и самый сложный.

Если вашей дочери минуло двенадцать лет, знайте, что вы имеете дело не просто с ребенком, а с маленькой женщиной. Она не торопится еще заявить о себе, но она уже вобрала в себя все тонкости поведения женщины: легкую расчетливость, изящную слабость, некоторую коварность, общительность и умение (ни за что!) не выдать тайну. Необыкновенное единство (в чем-то, но далеко не во всем) с мамой: общие взгляды вкусы, привязанности. И некоторые расхождения с отцом. Некоторое пренебрежительное отношение к этому странному мужскому полу, неприспособленному, неуправляемому… И вместе с тем тяга и стремление не властвовать, а чисто по-женски привязать к себе этот противоположный пол, расположить. Пусть они говорят свои глупости, пусть упиваются собой, пусть кичатся своей силой, ловкостью! Кстати, как досадно, что мужчины стали столь много времени уделять джинсам, рубашкам, прическам. И как мало стало настоящих людей, это бесконечно повторяет мама, которые смогли бы беззаветно любить, пойти во имя чего-то на лишения и жертвы. Это совсем не так, решает дочь. Как хочется, чтобы рядом был тот, кто тебя поймет, чтобы шел этот задиристый подросток рядом. Чтобы он вздыхал рядом. Чтобы можно было ему доверить самое сокровенное, в чем-то помочь, пожалеть.

Если вашей девочке минуло двенадцать лет и в ней ни разу не вспыхнуло (пусть крошечное) светлое, радостное чувство от встречи с другим человеком, – это такая же беда, как и плохие отметки в журнале.

Так называемое освоение социального опыта у девочек проходит преимущественно в русле их эмоционального развития. Именно поэтому класс, в котором учится ваша двенадцатилетняя дочь, кипит от выяснения отношений. Борьба за лидерство идет не только между звездами, но и в среде непопулярных. Кто кому как сказал, кто кого пригласил пройтись по коридору, кто первый заговорил и кто предал навсегда («пришла новенькая в класс – и подруга с ней, а не со мной, пошла в буфет!») – все это возводится в ранг событий первейшей важности.

Именно в эти годы зреет женственность. Филигранную утонченность приобретают интонации, в которых можно уловить самый разный подтекст (десятки оттенков понятны подружкам – и ни один не доступен взрослым). Все идет в ход – полуулыбки, полукивки, полунамеки. Четверть тона, три четверти тона в слове «нет» и еще больше в слове «да».

Ну а мальчишки в 12–13 лет? Они – мужчины? Вот уж нет! Их совсем по-иному занимает проблема человека в эти годы. Выяснение отношений? На это бесплодно-скучное, с их точки зрения, занятие нет смысла тратить время. И чего так мечутся девчонки, галдят как сороки: этот так сказал, а тот эдак сказал! Ну и что – кто как сказал? Разве слова можно потрогать, запаять, завинтить?

Нет, у мальчишек свой ажиотаж. Предметный. Реальный. Весомый. Их влечет мир вещей, животных, камней, минералов, токов, полимеров, транзисторов. Все, чем можно измерить этот мир: разбить, разогнуть, расплавить – молоток, плоскогубцы, тиски, паяльник, огонь. Жизнь собак, змей, носорогов, лемуров. Визг и крик, шипение, лай, кудахтанье – все это формы познания мира одухотворенности живого…

И спорт: лыжи, футбол, хоккей, коньки, борьба.

И проба сил: «Я ему так дал!» «Если ты еще раз полезешь – схватишь…»

И ожидание: «Эх, скорее бы вырасти да на Луну слетать!» «Кончить бы восьмой класс и податься в экспедицию с геологами»…

И зароки: «Когда вырасту, ни за что на своих детей орать не буду!»

А как они относятся к «ажурным плетениям» своих юных однолеток-подруг? Чем-то привлекает их загадочность – чем? Понять, а тем более выразить словами – невозможно. Да, конечно, с девчонками здорово у костра, в походе, да и на перемене или на уроке хочется переброситься словом, хорошо бы в кино сходить!..

Но есть какая-то благоговейная нейтральная полоса, которую почему-то никто не решается переступить: здесь – мальчики, там – девочки, и вдруг резкая выходка, помчался сломя голову, толкнул, дернул. И возмущение девчонок: «Ненормальный!» И только кажущаяся разобщенность. Они неразлучны в мыслях, поступках. Они неразлучны и тогда, когда их разделяют стены и расстояния.