Текст книги "Тело как феномен. Разговор с терапевтом"

Часть 4
Литературное приложение

УДИВИТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ, РАЗМЫШЛЕНИЯ И РАССКАЗЫ ДОКТОРА

Эту историю – точнее, быль – я не раз рассказывал своим знакомым. И вот недавно она ко мне вернулась – причем в полном соответствии с известным принципом испорченного телефона. И уже без указания автора. То есть сделалась народной, как анекдот. Это, конечно, делает мне честь, но все-таки, понял я, пора изложить ее письменно, и именно так, как было в действительности.

Наталия Витальевна жила одиноко. Почему в свои тридцать девять лет эта красивая и не жалующаяся на здоровье женщина осталась одна в двухкомнатной квартире, для нас сейчас не столь уж важно. А важно то существенное обстоятельство, что обитала она там в компании с белым ангорским кроликом.

Это был роскошный представитель своей породы: большой, пушистый, без единого темного пятнышка, с рубиново-красными глазами, какие бывают у альбиносов. Характер у него был добродушный, с эдакой аристократической ленцой; клетку свою он покидал неохотно, предпочитая в дневные часы, когда хозяйка пребывала на бухгалтерской службе, раздумчиво дремать над кормушкой. Кличку для него Наталия Витальевна так и не придумала – кролик, да и все. Ну а любила она его – сами знаете, как это бывает у одиноких людей.

И вот однажды произошло событие, которое и положило начало этой истории. После долгих колебаний Наталия Витальевна решила сдать одну из своих комнат. И из многочисленных претендентов, привлеченных умеренной платой, выбрала пару молодоженов – Юлю и Алешу. Вместе с ними на жилплощадь Наталии Витальевны вселился Грим – кобель колли.

Выбор Наталии Витальевны оказался на редкость удачным: ребята тихие, покладистые, домашние. Стали ходить друг к другу в гости – на чаек, на кислую капусту, на пельмени. Алеша чинил в доме все, что требовало ремонта. Ну а что до отношений животных – собаки и кролика, то Грима вполне можно было похвалить за благовоспитанность. Так, если собирались все вместе у хозяйки, он ложился у открытой двери и, хотя его нос всегда был направлен на клетку, ничего, кроме редких поскуливаний, Грим себе не позволял. Бывало, правда, что, слоняясь по квартире, пес приникал мордой к щели под хозяйкиной дверью, и тогда расширенные, подрагивающие ноздри выдавали его гастрономические притязания.

В общем, жили дружно, явно симпатизируя друг другу. И пожалуй, единственное огорчение Наталии Витальевны состояло в том, что молодые соседи напрочь не понимали ее увлечения тем, что называют потусторонними явлениями. Как она ни старалась привить им интерес к НЛО, полтергейсту, говорящим мумиям и барабашкам, как ни тянула их посмотреть по телевизору передачу «Третий глаз» с белым колдуном Ю. Лонго, соседи или ловко переводили разговор на другие, более приземленные темы, или, если уж становилось невмоготу, легонько посмеивались над этой страстью своей хозяйки.

Как-то в пятницу Наталия Витальевна обратилась к своей молодежи с просьбой приглядеть за кроликом в наступающие выходные дни, поскольку сама собиралась навестить дальнюю родственницу, живущую в Подмосковье, и домой должна была вернуться лишь в воскресенье к ужину. Корм для кролика на субботу она оставит, а весь пригляд – только в том, чтобы пополнить кормушку в воскресенье утром. На том и порешили, а вскоре разошлись спать.

Утром в субботу, когда молодые проснулись, Наталии Витальевны в доме уже не было. В комнату к ней Юля и Алеша не зашли (что кроличья еда на сегодня уже в клетке, они знали) и сразу же отправились с Гримом на утреннюю прогулку. А вот кто из них по рассеянности позабыл захлопнуть входную дверь, что частенько случалось и прежде, теперь значения не имеет. Важен факт: дверь оказалась лишь прикрытой.

А Грим, едва вышли во двор, вдруг необычно возбудился, заметался и, вырвав поводок, исчез. Битый час Юля и Алеша выкликивали пса, обыскивая излюбленные места собачьих сходок. Безрезультатно! И вот, когда не на шутку встревоженные они вернулись домой, дверь в квартиру оказалась распахнутой, а перед ней на лестничной площадке сидел Грим, держа в пасти уже безжизненного, а проще говоря дохлого, кролика. И замечу, что его некогда ухоженная белоснежная шкурка вся была измусолена и покрыта какой-то мерзкой грязью.

Естественно, молодые люди пришли в ужас. Готовые на месте придушить зловредного пса-убийцу, они стали искать выход из сложившейся прямо-таки катастрофической ситуации. И нашли! Два часа Алеша «стирал» бедное животное, изведя почти полностью флакон Юлиного шампуня, а потом еще час они вдвоем расчесывали и укладывали на кролике шерсть, высушивая ее феном. Затем кролика засунули в клетку, придав ему по возможности позу естественного сна. Оставалось ждать возвращения Наталии Витальевны.

Однако ожидаемого кошмара – слез, причитаний и прочего – не случилось. Поздоровавшись, Наталия Витальевна прошла в свою комнату, и там воцарилась тишина. Причем надолго. Ни звука, ни шороха. Когда Юля и Алеша наконец решились заглянуть туда, они увидели, что несчастная Наталия Витальевна с лицом, искаженным болью, сидит на диване, устремив безумный взгляд на закрытую клетку с кроликом. Ну а дальше пришлось вызвать «скорую помощь». Вот таким образом Наталия Витальевна и очутилась в больнице, где я работаю, в моем терапевтическом отделении. И мне пришлось с грустью сообщить ей о том, что она только что перенесла инфаркт миокарда. Увы!

Но была в этой истории одна странность, как сказал бы японский писатель Сейте Мацумото. Дело в том, что инфаркт миокарда у женщин в детородном возрасте, то есть до наступления менопаузы (а вспомним, Наталии Витальевне тридцать девять лет), представляет собой редкость. То есть такого почти не может быть! Почему? Ученые объясняют это особенностями женского организма, которые до 45–50-летнего возраста препятствуют развитию атеросклероза сосудов, в частности сосудов сердца. А все так называемые разрывы сердца от горя или ужаса, столь любимые писателями прошлого века, были, как доказано уже в наше время, инфарктами вследствие как раз сосудистого поражения, то есть ишемической болезни сердца. И коронарография (рентгено-контрастное исследование сосудов сердца) моей пациентки показала, что сосудистая система сердца у нее практически нормальна.

А теперь – главное. Крупноочаговый инфаркт миокарда развился у Наталии Витальевны в воскресенье вечером, когда она возвратилась домой. Именно в воскресенье вечером. А кончину любимого животного она пережила… еще до своего отъезда – ранним утром в субботу!

Как выяснилось впоследствии, кролик сдох в пятницу ночью. В субботу, поднявшись пораньше, чтобы ехать в гости, осиротевшая хозяйка и оплакала его, и отдала последний долг, закопав своего белоснежного пушистого друга в парке близ дома. И недоеденный корм убрала, и клетку не закрыла за ненадобностью. А соседей будить не стала – с тем и уехала.

А теперь представьте себе на мгновение ужас, объявший возвратившуюся домой Наталию Витальевну при виде закрытой клетки с мирно дремлющим над полной кормушкой покойником, которого она собственноручно похоронила два дня назад! При ее-то повышенном, если не сказать патологическом, интересе ко всему мистическому!

Как видите, иные человеческие увлечения оказываются в конечном счете не столь уж безобидными. Исподволь уводя сознание из реального мира, они снижают, я бы сказал, уровень рациональности в восприятии реального мира, расшатывают психику человека, который, может быть, сам того не желая, начинает верить и в чудеса, и во вселенские биополя, и в вещие сны, и в ожидающих мертвецов, и в… да бог знает во что еще! И в случае с нашей Наталией Витальевной можно говорить о сенсибилизации, о повышении чувствительности организма к воздействию каких-либо раздражителей, но именно о психологической сенсибилизации, на фоне которой «материализация духа Белого Кролика» вызвала у Наталии Витальевны сильнейший стресс. Автор учения о стрессе, лауреат Нобелевской премии Ганс Селье, в своей классической работе, посвященной дезадаптационному синдрому, как раз и доказал, что некрозы сердечной мышцы – то есть инфаркты миокарда – могут возникать из-за определенных биохимических изменений без поражения сосудов сердца. Да, в этих случаях сосуды ни при чем.

Ну а что Наталия Витальевна? После выписки из больницы она чувствует себя хорошо. Юля, Алеша и Грим продолжают жить в ее квартире, и случившееся, насколько мне известно, никак не повлияло на их взаимоотношения с хозяйкой.

Если спросить, какие врачи нужнее всего на войне, любой из нас, не задумываясь, ответит: хирурги. А какие еще? Терапевты, анестезиологи, токсикологи, перечислит ваш собеседник. А еще? Ну может быть, психиатры, потому что война калечит не только тела людей, но и души. А вот нужны ли на фронте патологоанатомы?

От моей мамы, в те военные годы капитана медицинской службы, армейского патологоанатома, я впервые узнал, что слово «котел» означает не только посудину для получения горячей воды и пара, но и изоляцию группировки противника от остальных его войск для последующего пленения или уничтожения. И история первой маминой боевой награды – именного пистолета «вальтер» – связана как раз с котлом, вошедшим в летописи Великой Отечественной войны под названием «Демянский».

Тогда, во время войны, мама проводила медицинское исследование трупов погибших и умерших. И не только наших бойцов, но и солдат противника. И вот однажды – а было это в 1942 году – при вскрытии тел двух немецких перебежчиков из того самого Демянского котла мама обратила внимание на изменения в кишечнике, весьма подозрительно похожие на… холеру. Что означает такая находка, нашему читателю объяснять не надо. Все мы еще хорошо помним вспышку этой особо опасной инфекции в Одессе в начале 70-х годов, а кроме того, по недавним телевизионным репортажам знакомы с эпидемией холеры, разразившейся в Индии в конце 1994 года. Но это в мирное время, а во время войны? В районе боевых действий?

Военная мудрость гласит: больной солдат – полсолдата, хворый – не вояка. Действительно, представьте себе снайпера, у которого слезятся глаза от простуды, или пехотинца на многокилометровом марше с раздутыми от острого суставного ревматизма коленями. И умирают на войне не только от пули, но и от тяжелого воспаления легких, например. Инфекционные же заболевания при их эпидемическом распространении в армии, в боевой обстановке, могут оказаться пострашнее танков или бомбежек. И вот нате вам – вдруг такая неожиданность: судя по результатам вскрытия перебежчиков, у противника скорее всего холера, с ее высокой, как у всех особо опасных инфекций, эпидемичностью, тяжелым, нередко молниеносным течением и исключительно большой, до 60% случаев, смертностью. И все это не где-нибудь там, за горами, за долами, а рядом, под боком, можно сказать, в пределах прямой видимости!

А теперь давайте немного отвлечемся и подумаем вот о чем: перефразируя Талейрана, сказавшего, что война – это продолжение политики иными средствами, можно утверждать, что Великая Отечественная война была для народов, в ней участвовавших, продолжением жизни, но только в иных условиях. Да, жизни. В которой, как и в нормальных, мирных условиях, заболеваемость и медицина – стороны одной медали. Так вот: организация медицинского обеспечения военных действий Красной армии сделала возможным возвращение в строй до 75% раненых и больных. А ведь это – фактически вторая по численности армия! Такого не знала и не знает до сих пор история войн!

Как, каким образом, благодаря чему это было достигнуто? В том числе и благодаря поразительной деятельности ГВСУ – Главного военно-санитарного управления (в последующем – Главного военно-медицинского управления), которым с первого до последнего дня войны руководил Ефим Иванович Смирнов, генерал-полковник медицинской службы. Его имя значительно менее известно, чем имена не только военачальников – Жукова, Рокоссовского, Конева, – но и великих фронтовых хирургов, к примеру Юдина, Бурденко, Джанелидзе. И думаю, связано это скорее всего с сугубо психологическим моментом: тысячи блестящих операций, сохранившие тысячи жизней, поражают людское воображение куда сильнее, чем тот факт, что сотни тысяч здоровых солдат не стали больными.

Да, наряду с госпиталями, санитарными поездами, невиданным по размаху, поистине всенародным донорством, здоровье армии было бы немыслимо без медицинской и эпидемиологической разведки, без санитарных кордонов в прифронтовой полосе и тылах армии, без тяжелого и уж никак не овеянного военной романтикой труда банно-прачечных и дезинфекционных подразделений. Ведь доподлинно известно, что буквально в нескольких сотнях, а иногда и десятках метров от наших солдат, по ту сторону линии фронта, у немцев, возникали вспышки тифа, дизентерии, инфекционной желтухи, холеры, туляремии. Но ничего подобного по масштабам не было в нашей действующей армии (заметьте, что речь идет о годах, когда еще не наступила эра всесильных антибиотиков). Несомненно, это стало еще одним стратегическим резервом Красной армии. И главным медицинским стратегом эпидемиологической безопасности армии был он, генерал Смирнов, встретивший войну, кстати, в возрасте тридцати пяти лет.

Вот почему в рассказе о наградном оружии, полученном военным патологоанатомом, моей мамой, за предупреждение возможной холерной инфекции в войсках Северо-западного фронта в 1942 году, я и счел возможным напомнить сегодня, когда с тех пор миновали десятки лет, об этих, к сожалению, не так уж известных страницах истории нашей военной медицины.

Ну а что же все-таки произошло в районе Демянска в 1942 году? Капитан медицинской службы М.И. Чернякова срочно доложила о патологоанатомической находке – как положено, по инстанции. Рапорт был принят к сведению. Естественно, я не располагаю документами, какие же конкретные меры предприняло командование в связи с этим рапортом. Вскоре маме вручили именной пистолет с соответствующей гравировкой на рукоятке и полагающееся к нему удостоверение. А что до противника, то известно, что при ликвидации Демянского котла пленных почти не было. Впрочем, на войне как на войне…

К слову, о наградах и постах. После окончания войны Е.И. Смирнов в разные годы возглавлял Главное военно-медицинское управление и даже был министром здравоохранения СССР. Избрали его и в Академию медицинских наук. Много лет Ефим Иванович был главным редактором Большой медицинской энциклопедии. А вот звания Героя Социалистического Труда его удостоили лишь в 1978 году. В связи с 75-летием. В нескольких строчках Советского энциклопедического словаря, где его имя упомянуто между Смирновым Дм. Ник., рабочим-революционером, и Смирновым Ив. Ив., советским историком, о вкладе генерала Смирнова в победу над гитлеровской Германией не сказано ни слова. Только биографические данные. Такие вот дела…

А мама в 1944 году демобилизовалась из армии. Затем – аспирантура, кандидатская диссертация, долгие годы врачебной деятельности. И если вы спросите меня, а что же ее наградной «вальтер», то я, вздохнув, отвечу: увидеть его мне так и не довелось. Годы спустя мама с улыбкой рассказывала, что уже ранним августовским утром 1944 года, когда в роддоме на Арбате я заорал, оповещая мир о своем появлении на свет, она решила сдать пистолет в военкомат. «Мальчишка и оружие – две вещи несовместные» – так по-своему цитировала Пушкина моя мама-врач. И была права. Вот уже около тридцати лет я врачую тоже и к оружию тяги не испытываю. И дай Бог, чтобы держать его в руке мне так и не пришлось.

Для чего стране нужна армия? Странный вопрос. Для того, чтобы защищаться от врагов. А когда нет войны, в мирное время? Да для того же – чтобы готовить защитников Родины. Но разве об этом думают большинство матерей, обещая своим буйным недорослям: «Ничего, в армии из тебя человека сделают!»?..

Для чего в стране нужны тюрьмы? Еще более странный вопрос. Для изоляции преступников и содержания их вне общества. Но, говоря: «Будешь болтаться без дела, свяжешься с дурной компанией и в тюрьму попадешь!», мы разве всерьез предрекаем любимому чаду ужасное будущее?..

Конечно, нет. Просто и в том и в другом случае мы упоминаем эти специализированные институты любой развитой государственной системы, когда не в силах уже сами справиться с «подростковым синдромом» у своих мужающих детей.

Что же такое «подростковый синдром»? Это тотальный нигилизм, т.е. неприятие любых авторитетов в сочетании с переоценкой собственных возможностей. Это повышенная и неконтролируемая агрессивность в сочетании с постоянными попытками к самоутверждению. И как следствие – это стихийное стремление к самоорганизации, вплоть до противопоставления себя обществу. Во всем мире подростковая преступность доходит до 40% именно потому, что социальные навыки в этом возрасте находятся в зачаточном состоянии, а самодисциплина отсутствует вовсе. Только насилию извне может подчиниться стихийная душа подростка.

В животном мире, с его первобытными и по необходимости жестокими законами, подросший молодняк представляет собой жалкое зрелище. Вечно голодные, они постоянно изгоняются взрослыми самками и самцами на периферию стада и первыми падают жертвами хищников. Но если нарушить этот мудрый, установленный природой порядок, то погибнет все стадо. В жуткое кровавое побоище превратилось лежбище морских котиков на Камчатке, когда биологи выгнали с него в море взрослых самцов-сивачей. Никем больше не сдерживаемая орда подростков давила новорожденных малышей, грызла всех и вся в неумелых попытках создавать гаремы и беспорядочно совокупляясь…

Уже на заре человечества у первобытных племен существовали обряды посвящения с последующим проживанием юношей в охотничьих и воинских «лагерях», а также сборы девиц для общественной работы. Школьные классы и ПТУ, всевозможные скауты, пионеры, гитлерюгенды и спортивные общества вышли, по сути, из этих обрядов, потому что, как и тогда, молодежь отделяется от родителей (и от общества) и подвергается дисциплинирующему воздействию старших наставников и своего собственного коллектива. В противном случае, будучи предоставлены сами себе, они сбиваются в стихийные шайки, а то и банды, толкутся по подъездам и дискотекам, хиппуют, кайфуют, а теперь и ширяются.

Георгий Несторович Сперанский, педиатр и академик, говорил, что начинать воспитывать ребенка нужно, пока он лежит поперек кровати, а если уже вытянулся вдоль нее, то с воспитанием опоздали. От себя добавим, что если воспитание ограничивается детсадовскими «это нельзя, это можно», то с годами только и останется, что уповать на армию да стращать тюрьмой.

Размышления по поводу знаменитого романа английского писателя Томаса Де Квинси «Исповедь англичанина, употребляющего опиум».

Кто же главный герой «Исповеди» Томаса Де Квинси и в конечном счете статьи Владимира Долинского, посвященной этому роману? Препарат или?..

Опий, то есть горьковатые светло-бурые комочки высушенного млечного сока снотворного мака, был известен человеку с незапамятных времен прежде всего из-за его обезболивающих, противокашлевых и, простите, закрепляющих безудержную кишечную деятельность свойств. Травматизм во времена бесконечных войн и охот, засилье различных инфекций, а также несовершенство кулинарии, когда приходилось питаться чем ни попадя, делали в первобытную эпоху эти качества опия гораздо более актуальными для людей, нежели его снотворное и галлюциногенное воздействие. Это было знание ради выживания, а не ради самопознания. Кстати, и автор «Исповеди» впервые познакомился с ним не в подпольной китайской курильне, а в кабинете врача. Отсюда:

РЕПЛИКА ПЕРВАЯ (медицинская). Разрушение организма и психики человека при наркотических пристрастиях настолько ужасны и теперь уже общеизвестны, что кокетливые извинения Де Квинси звучат по меньшей мере безнравственно. А потому – «извинить не могу», как говорил булгаковский Бегемот. Но даже если на время забыть об этических аспектах этой проблемы (хотя об этике культурному человеку забывать никогда не след), какие изначальные восторги слияния души с Всеобщим Космосом, какое Абсолютное Знание и какой Вселенский Покой сулит человеку галлюцинаторный синдром? Видение белогрудых гурий исламского Рая не ввергнет австралийского аборигена в блаженный экстаз, потому что он их никогда не увидит, ибо не знает ислама, а если и увидит, то не поймет, что это хорошо, так как галлюцинации – зрительные, слуховые, осязательные, интероцептивные и т.д. – всегда предметны, а у него, аборигена Австралии, иные критерии, нежели у аборигена Саудовской Аравии. Врожденно слепой не увидит в отличие от Де Квинси ни Terra Incognina Londonum, ни «многолюдной процессии… в скорбном великолепии», ни «золотистой ткани бесконечных событий»; а врожденно глухой не услышит дивной музыки…

Однако дело не в том, что люди разные сами по себе, а в том, что «всяка душа – потемки». Д.И. Менделеев увидел во сне свою Периодическую систему элементов. А.С. Пушкин клал перед сном у изголовья лист бумаги с пером и чернилами наготове, чтобы при случае записать утром приснившийся стих. Франсиско Гойя подарил миру серию офортов «Капприччос», выразив в них свои горячечные галлюцинации, а другой великий испанец, Сальвадор Дали, под влиянием галлюциногенов дал мировой живописи сюрреализм. Для творческой личности воображение есть сущность жизнедеятельности, и все, что его, воображение, инициирует, может рассматриваться до некоторой степени как инструмент творчества, аналогично микроскопу врача-лаборанта или паяльнику в руках лудильщика. Личностей, обладающих творческими способностями, встречается в обществе приблизительно 2–3 %, так утверждают социологи. Остальные 97–98 % это мы, грешные, объединенные поистине общечеловеческим свойством только хотеть! «Желать счастья даром» подобно полуграмотному сталкеру Редрику Шухарту из «Пикника на обочине» братьев Стругацких, или, по Де Квинси, «счастье за пенни в жилетном кармане». Самые сладкие грезы, от которых дух захватывает, не простираются у нас дальше упоительного обладания женой (мужем) соседа (соседки), а при максимальном напряжении своего воображения мы можем разве что вызвать образ миллиона долларов в найденной на улице старой хозяйственной сумке. Не «симфонические концерты и литературу», не «проблески высшей жизни» даст нам опиумная «актуализация подсознательного», а вывернет наружу все «внутреннее пространство» нашего сокровенного «Я». И восчувствуем мы не то, что хотим, а то, что можем, что дано нам в помыслах самых тайных и в вожделениях самых сокровенных, зачастую постыдных, а порой и ужасающих.

Счастливым и благополучным, полным любви и ласки было, наверное, детство у замкнутого в себе английского мальчика Томми Де Квинси, если с таким восторгом возвращается туда автор «Исповеди» в своих галлюцинациях! Но не приведи Господь в этих поисках счастья столкнуться с вытесненными глубоко в подсознание детскими страхами и фобиями, иррациональным и вполне формализованным ужасом смерти, да и со всей кучей подавленных комплексов, что составляет суть твоего эго. Зигмунд Фрейд, австрийский невропатолог и основоположник психоанализа, убедительно доказал в своих исследованиях и тревожную, паранойяльную составляющую галлюцинаторного синдрома, и роль подсознания, как свалки дисадаптационных неврозов.

Довершит вожделенные переживания «божественного наслаждения» и «утешения от всех человеческих невзгод» неизбежный нарастающий конфликт между высвобожденным монстром эго и этическими и моральными концепциями, которые вводятся в сознание воспитанием и закрепляются индивидуальным и социальным жизненным опытом.

Подобного рода конфликт у Де Квинси «образует… область навязчивого галлюцинирования героя, которого «мучат Китаем», и вызывает к литературной жизни малайца, который «и есть воплощение опиума». Да вот только не «полное раскрепощение вызвало его на поверхность сознания», а другое, тоже общечеловеческое свойство души нашей (пока, к сожалению, гораздо меньше исследованное) – винить во всех бедах своих не себя, а кого-то другого. Феномен поисков козла отпущения органически вплетен в ксенофобную практику великодержавного шовинизма, и где, как не в Китае, в Азии, искать англичанину XIX века «иностранного» агрессора? Сэр Уинстон Черчилль, потомственный герцог Мальборо, похвалялся, что англичанам чужд антисемитизм. Но он им был просто не нужен, у них был Восток.

РЕПЛИКА ВТОРАЯ (литературная). Джек Лондон поразительно верно описывает состояние панического страха у человека, пораженного приступом малярийной лихорадки, который, как известно, наступает на фоне ощущения полного здоровья. Инстинкт самосохранения, заложенный эволюцией краеугольным камнем в психологические механизмы сохранения вида, безошибочно определяет зыбкую и не всегда понятную нам самим грань между здоровьем и болезнью, между нормой и патологией. Потому и «вызвал страх и недоумение современников» выход в свет романа Томаса Де Квинси, что художественной литературе имманентно присущи свойства симптоматичности для социальной психологии.

Общество, как и любой живой организм, подвержено болезням – кризисам. Политическим, экономическим, гносеологическим – самым разным. И как защитные механизмы, своего рода социальный иммунитет можно расценивать интуитивное табуирование некоторых проявлений социальной активности. Например, табу на инцест или десять заповедей Моисеевых. Дабы предохранить социум от метастатического саморазрушения. Художественная литература, в силу ее упомянутой выше симптоматичности, также не может быть свободна от ТАКОГО табуирования.

Повествование, «что удовольствия от опиума перевешивают все остальное», стирает грань между нормой и патологией, а если оно еще и «оставляет впечатление, что… ужасы… не выходят за границу удовольствий», то тем самым нарушает литературное табу, поскольку эту область «общественное мнение и этика с давних пор относят к области патологии».

Вспомним европейскую историю XIX века. Очередной «лихорадочный период», сотрясавший тогдашний социум, а не поиски Вечного Блаженства и Абсолютной Истины выбросила в литературу «Исповедь англичанина, употребляющего опиум». Он же, по большому счету, и является главным героем этого романа. «Имеющий уши да услышит», как говорит исследователь мистического сознания У. Джеймс.

Последнее. Социальные кризисы порой сопровождаются ниспровержением старых, пусть даже ложных, богов. В поисках новых весьма заманчивым и необременительным занятием представляется реанимация ВСЕХ гонимых прежним режимом. При определенной неразборчивости обычный уголовник может предстать на время политкаторжанином. В смутные времена и ярлык «выброшен Историей за ненадобностью» переменить на «литературный памятник эпохи романтизма» не зазорно.

Опять же прав пророк Экклезиаст: «Ничто не ново под луной»!