Текст книги "Научная политология"

Причина насилия и неравенства

Как было отмечено, в распространенных работах по политологии принято считать, что усложнение хозяйственных отношений и разделение труда привело к появлению собственности, разделение на богачей и неимущих, их противоборству, а для упорядочения взаимоотношений образовалась государственная власть. Сведения этнографов совершенно иные. По существу, эффективная хозяйственная деятельность должна была бы инициировать не объединение, а обособление общин и племен.

Второй необходимой стороной жизни сообществ, кроме обретения средств существования, является воспроизводство жизни, брачные связи и создание потомства. О важности этой сферы отношений свидетельствует отмеченный этнографами, по существу, противоположный мнению о влиянии производственных взаимосвязей факт, что в разных регионах, в частности, в Танзании, Австралии, Южной Африке в периоды относительного изобилия продовольствия дружественные общины сходились и жили совместно. При худшей погоде, в частности в дождливое время года эта общность прекращалась, вновь отдалялись друг от друга и переходили к самостоятельному существованию общины, либо небольшие группы, состоящие, как правило, из нескольких братьев с их семьями. То есть отмечено, что люди разных общин собирались вместе в периоды особенного изобилия животной или растительной пищи, но распадались на отдельные общины или семьи при неблагоприятных условиях. Следует иметь в виду, что при улучшении условия жизнеобеспечения имеет место именно скопление, но не объединение общин. Потребность в этом можно объяснить, прежде всего, потребностью в брачных контактах.

Однако этой стороной жизни не объяснить процесс объединения общин в племена и дальнейшее образование союза племен, а позже и государства. Нужда в брачных связях легко завершалась бы моментом образования семьи, и этого было бы достаточно на всю оставшуюся жизнь. Какой-либо естественной причины возникновения племен на основе сложных секционных и подсекционных комбинаций для брачных уз не существует. Напротив, необходимость в столь сложных коррекциях брачных отношений внутри племени следует, скорее всего, считать вынужденным следствием формирования племен. Причину, подталкивающую общины к объединению, не следует искать в производственной необходимости, но и не в сфере родовых отношений.

Плотность населения возрастала постепенно, и столь же последовательно шел процесс укрупнения общностей. Многократно описанная сезонная концентрации групп и общин в определенное время и в определенном месте, где была обильная пища, – явление вполне объяснимое основными жизненными потребностями (питание и брак). Такие концентрации были кратковременными: с легкостью, с какой они сходились в одно время, в другое – расходились. Также кратковременными были на первых порах объединения ближних общин из-за редких стычек с иными общинами, а то и ради общего труда или ритуала. Они легко распадались, как только прекращалось противоборство, общее дело или представление.

Лишь неизменный рост общин непременно учащал столкновения, борьбу, вынуждая искать союзников для битвы. Их объединения на первых порах служили только возникшей угрозе. Это определенно проявлялось в Тасмании в период, когда там зарождались племена. Отмечено, что за исключением периодов межплеменных войн, тасманийское племя не выступало как единое целое в организационном отношении, т. е. как сообщество, руководимое общеплеменным собранием или вождем. И тот факт, что со временем все большее распространение получает эта форма общности, неявно свидетельствует о продолжающемся увеличении плотности населения. Оно происходило в удобных для жизнеобеспечения местах, первоначально особенно было значительным в Месопотамии, Египте и Двуречье несколько тысячелетий тому назад. Там же основной общественной единицей становилось племя с выделившимся органом власти в виде вождей, военачальников, что позже привело и к образованию государств. Можно утверждать, что именно давление плотности населения, или, вернее, плотности общин, затем племен, вынуждало делать объединительные шаги по ступеням эволюции.

Эта же тенденция объясняет переход от присваивающего к производящему хозяйству. Различные варианты причин такого преобразования этнографы пытались обосновать климатическими изменениями, как в «оазисной теории», либо, придавая чрезмерное значение случайным явлениям типа приручения животных, переноса семян и разведения растений, первоначально без определенной практической цели.

Климатические изменения, бесспорно, должны были создать напряженность, вынуждающую поиск новых форм деятельности.

Но был ли это универсальный фактор прогресса первобытного общества? Известно множество примеров перехода к производящему хозяйству при отсутствии климатических или геологических потрясений. Случайность, конечно же, несет очень важную нагрузку при формировании нового качества. Этот момент выделяется и в теории Пригожина и в работах по фазовым переходам. Но данный вариант не соответствует общим теориям развития, поскольку случайности оказывают свое решающее воздействие только при критическом, метастабильном состоянии системы, но сами по себе они не могут считаться основанием перехода. Напротив, в стационарном состоянии случайности (нижепороговые) не влияют на структуру системы. Намного разумней считать подобные вариации лишь факторами, облегчающими переход.

Как бы полемизируя с марксистами, многие ученые утверждают, что при переходе к производящему хозяйству технические средства, требуемые для присваивающего хозяйства, имелись задолго до этого. Причина перехода, следовательно, не в развитии орудий труда. К тому же они указывают на то, что у охотников и собирателей было немало преимуществ по сравнению с земледельцами. Их группы были более мобильны и легче приспосабливались к изменениям среды, рацион у них был богаче, а белковая пища делала организм более устойчивым к заболеваниям. Утверждали, что обитавшие до недавнего времени охотники и собиратели не высказывали большого желания переходить к производящему хозяйству, хотя знали о нем и имели требуемые навыки. Этот прогрессивный шаг в истории человечества не был причинен развитием производительных сил.

Общины с присваивающим хозяйством существовали по меньшей мере в течение 30 тысяч лет, а с учетом задержавшихся в развитии народов некоторых континентов и на десяток тысяч лет больше. По свидетельствам археологов, общая численность населения Земли 15 тысяч лет назад насчитывала несколько миллионов человек, но к началу формирования производящего хозяйства, 10–12 тысяч лет тому назад, – 15 миллионов. Конечно, в точности цифр, тем более относительно далеких времен, можно усомниться. Выводы авторов порой разняться в несколько раз. Тем не менее порядковое соотношение темпов роста в разные эпохи признается всеми. Как и тот факт, что, хотя и медленное (как в лаг-фазе логистической кривой), увеличение численности населения все же происходило и в древности. Но если рост в конечном итоге неизменно происходит, то рано или поздно должна была нарушиться равновесность между численностью населения и возможностями среды поддерживать его существование при установившейся форме взаимодействия с природой.

Эффект изменения природной среды и рост народонаселения легко сводятся к единой платформе, если обратиться к состоянию людей в том и другом случае. Увеличение численности населения при, например, исходной малой плотности и при достаточно благоприятной среде не вызовет напряженности в обществе, как и ухудшение внешних условий, если при этом ареал обитания все еще удовлетворяет потребностям людей. Пока это соотношение сохраняется, рост населения или ухудшение среды не будут сказываться. Но вот преодолев пороговую черту, жители региона из-за нехватки продовольствия будут испытывать голод, причем тем сильнее, чем больше давление плотности населения на среду.

Главная причина неравновесности системы общин состоит в том, что рост народонаселения и самих общин опережает обратный эффект социальных факторов, но и тенденцию истощения природной среды обитания. Когда отсутствует блокирующий механизм, однозначно согласованный во времени с динамикой роста численности людей, напряженность в обществе будет неотвратимо нарастать.

Интересно, что Энгельс, приверженный экономической доминанте Маркса, старался обосновать значимость развития производства и, как следствие, обмена, который изменяет первоначальное стихийно сложившееся разделение труда и приводит к неравному имущественному положению отдельных членов общины. Трудно найти обоснование переходам от производства для обмена к нарушению сложившегося разделения труда, и от нового разделения труда к имущественному неравенству. Общинное разделение труда является почти повсеместно распространенным явлением, и столь же обычным делом был обмен части произведенных продуктов или изделий на потребные продукты или изделия других общин. Поскольку почвой для этих сделок была общая потребность общины, то никаких социальных переделок из-за обмена не могло возникнуть. Произвести продукт для потребления или для обмена на то, что также будет потреблено, – означает лишь добавление одной операции обмена с другой общиной. Основа и цель не претерпевают изменений. Кроме внутренней взаимосвязи по производству и потреблению, возникает лишь связка с внешней стороной обмена, соседней общиной. Чем теснее обменная взаимосвязь, чем чаще бывают взаимовыгодные контакты между общинами, тем лучше их взаимоотношения, тем выгоднее для каждой общины вовлекаться в обмен. Но почему обмен должен создать имущественное неравенство внутри общины? У первобытных народов бывало, что сам обмен устанавливался ради поддержания дружеских отношений между общинами, хотя обмениваемые продукты могли быть получены самостоятельно.

Энгельс все же вынужден был отметить иной фактор, повлиявший на социальные преобразования. Когда «производство развилось уже настолько, что человеческая рабочая сила могла произвести больше, чем требовалось для простого поддержания ее… рабочая сила приобрела стоимость. Но сама община и союз, к которому принадлежала эта община, еще не выделяли из своей среды свободных, излишних рабочих сил. Зато их доставляла война, а война так же стара, как и одновременное существование по соседству нескольких общинных групп (курсив мой. – Автор)» [28, с. 169]. Ни одно из тех изящных силлогизмов, которые должны были вывести господство и эксплуатацию из благотворных процессов производства и обмена, не было свободно от изъянов. И только это признание факта столкновений и войн делает понятной и естественной причину власти, политической и экономической. Всю теорию насилия следовало начинать с этого факта, так как не существует для обществ более явной формы подавления, принуждения, чем война. И было бы правильнее путем анализа столкновений и войн определить существующую издревле («война стара как мир») причину насильственных отношений, которые пропитывают затем все общества, формируют отношения не только общественно полезные, но и необходимо властные, в том числе и в сфере экономики. Но констатируя войну, нельзя отстраняться от причин ее порождающих. И тогда вновь придется или обращаться к благородной экономике или, как и Мальтус, все же указывать на рост народонаселения.

Увязать возникновение насилия с развитием производства было необходимо для структуры теории марксизма. Однако само стремление доказать, что насилие возникает из вовсе ненасильственных действий, не было убедительным. Конечно, такой тезис поддержал бы всесильность экономического основания, но он выглядит парадоксальным. Если даже эксплуатация не несет в себе насилие, а есть лишь форма добровольного обмена труда и прожиточных средств, то почему нужна публичная власть, зачем в дальнейшем трудящиеся должны пытаться сами осуществить насилие над честными работодателями и уничтожать их?

С одной стороны, утверждалось, что насилие существовало все время в виде войн, а с другой – не обращая внимания на войны и их влияние на организацию общества, ищут ненасильственное экономическое обоснование эксплуатации. То, что «люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться», не принижает значения того, что люди должны успешно противостоять не только природным коллизиям, но и своим врагам. Насколько отношение жизни и смерти важнее, чем благополучная жизнь, настолько же противоборство и обусловленная им политика оказываются важнее материальных средств жизни и экономики. В различные периоды истории разную значимость имели эти сферы жизни общества.

Фактически примеры расширения общностей людей сводятся к двум основным видам. Один вид обязан необходимости широкомасштабных хозяйственных работ, другой – совместным военным действиям. Надо иметь в виду, что любое объединение, не говоря уже об интеграции, так или иначе, уменьшает степени свободы ее членов. Поэтому такой акт сам по себе свидетельствует о возникшей проблемной ситуации, что обычно отсутствует в предлагаемых гипотезах.

С определенного периода вначале в отдельных регионах, а позже на всей Земле воцарилась эпоха противоборств. На основном эволюционном пути выделяются два следствия такого состояния. Одно, созидательное (прогресс в отношении человек – природа), когда новые средства производства позволяли привести в соответствии численность и среду. Второе следствие – объединительное (прогресс в отношении человек – человек), когда благодаря локальным организованным объединениям упорядочиваются отношения между людьми внутри обществ. В них под воздействием выделенного органа управления частично разрешаются насильственные отношения, присущие неравновесному состоянию суммативной системы. Второй процесс, несмотря на то что причинен, прежде всего, конфликтным состоянием сообщества, также зависит от познания и развития коммуникативных, информационных связей. Созидательная деятельность людей оказывается фактором, вносящим солидарность и упорядоченность в отношениях людей на пути эволюции.

Каждое новое, хотя бы локальное, образование также подвержено законам роста, и потому распространяясь, формирует систему нового уровня с тем же переходом к нестабильности и последующим циклом новообразований. Рост народонаселения выступает позже как подсистемное явление, которое хотя и оказывает свое влияние, но уже в меньшей степени, чем рост элементов высшего уровня. Так, рост производства и производителей товаров создает конкурентное состояние в рыночной сфере, отчего возникают более сложные образования типа фабрик, заводов, трестов и т. п., рост которых выводит конкурентную борьбу на новый уровень. Вследствие чрезмерного увеличения действенных единиц общества возникают кризисы состояний, которые могут завершаться либо уничтожением лишних, либо преобразованиями, объединениями, а то и интеграциями, формирующими новые возможности для общего существования. Но в начальном периоде эволюции кризисы воплощались в войны, вынуждающие объединения в племена, союзы племен, государства.

Что называть войной?

Возникает вопрос: какой тип столкновений следует определять как «войны»? Одна из первых типологий была предложена «функционалистом» Б. Малиновским. Критерии были неоднозначны. Межличностные схватки, затем межгрупповые с целью возмездия, набеги с целью убийства врагов или захвата пленных, организованный разбой для захвата рабов и добычи и, наконец, борьба за территорию. К первым типам понятие войны не подходит. Стычки между индивидами напоминают часто по форме и по причине аналогичные действия среди животных. Схожими являются и многие причины столкновений у групп – территориальность, защита. Действия стада с когерентной активностью особей типичны для поведения первобытных групп. Поэтому есть резон не относить к войнам столкновения такого типа.

Из наиболее распространенных критериев в оценке первобытных войн, а именно: организационно-структурный, причинно-целевой и военно-технический, я предпочитаю первый. Он лучшим образом соответствует эволюционному процессу объединения и организации людей. Конечно, имеется взаимосвязь этого процесса с военно-техническими достижениями и с изменяющимися по мере развития причинами и целями. Но определяющим для «войн» фактором предпочтительнее считать организацию противоборства. Она указывает на тот уровень деятельности людей, когда уже превзойден характер индивидуальных схваток и стадного когерентного противодействия. Сознательно идет подготовка к битвам, выделен орган управления, имеются воины – элементы военной системы, специально обученные навыкам ведения борьбы. Не обязательно, чтобы существовала самостоятельная армия; она, в качестве подсистемы, исполняющей данную функцию, может образовываться по необходимости. Но даже в мирный период система должна обладать качествами, актуализируемыми для проведения военных действий. Тогда войны будут представлять собой столкновение организованных для насильственного противоборства групп людей.

Формирование племен

Строения племен по-своему свидетельствуют о причине и основной функции этих объединений. Общий план их поселений, описанных этнографами, состоял из трех секций (семейных хижин) – высшей, средней и низшей, которые тем самым вносили в подразделение племени соответствующее деление. Браки предпочтительны между равными подразделениями: высшими и высшими, средними и средними, низшими и низшими. Кроме того, очень существенным являлось противопоставление центра и периферии, которое как-то согласуется с оппозицией между мужчинами, возможными воинами, владеющими коллективным домом в центре, и женщинами – более всего содержащими семейные хижины, расположенные по окружности территории селения.

Подразделение внутри кланов на высший, средний и низший типы означает иерархию отношений. О том же свидетельствует выделение места в поселении, где располагалась хижина вождя. В центральной части поселения имелись мужские дома, хранилища сырой пищи, места для исполнения священных обрядов, но только мужчин. Само по себе такое право свидетельствует о сложившемся подчиненном положении женщин. О том же говорит расположение мужского дома, куда вход для женщин запрещен, и где осуществляются религиозные таинства без их участия. Домашние дела они должны исполнять на периферии. У народов на более ранней ступени развития подобных преимуществ у мужчин не было.

Какие именно процессы в жизни народов привели к возвышению роли мужчин? Это одна из проблем, требующих решения. Во всяком случае, дискриминация женщин имеет место десятки тысяч лет; еще в недавние времена она была обычным явлением для всех стран мира, и даже в наши дни подобные отношения далеко не редкость. Так что, надо полагать, в доминировании мужского рода проявляется какая-то существенная линия эволюции общества. Не зная и не учитывая соответствующие обстоятельства, едва ли можно убедительно объяснить организацию племен.

Вполне возможно, что действие того же самого основания привело и к другого рода социальной стратификации общества: появлению вождей, обладающих властью и имущественным превосходством; деления на средний и низший слои членов племен с более или менее подчиненным положением. Знакомясь со сведениями этнографов, естественно, возникает мысль об очень схожем, но более строго очерченном плане организации не только поселений племен, но и последующих городов-государств, и о продолжении и углублении тенденции неравенства. Надо полагать, приведенные факты относятся к какому-то этапу в длительном процессе эволюции человечества.

Объяснить такое соотношение развитием орудий труда еще менее уместно. Известно, что структурирование племен происходило и на уровне присваивающего хозяйства, например, на Северо-Западном побережье Северной Америки и в Калифорнии. Для объяснения этого факта «экономисты» делают упор на рост объема избыточного продукта, наличие запасов, отсюда напрямую выводя социальную дифференциацию, образование классов и далее государства. Скачок от довольства к не просто различию, но к существенному социальному превосходству, порождающему насилие, остается декларацией, рассчитанной, скорее всего, на современное представление о власти богатства. Чтобы заполнить разрыв, я бы в причинно-следственную цепочку ввел добавочную посылку о том, что улучшение условий жизни увеличит рост населения. Тогда становится естественной непредвиденное следствие благополучия – напряженность в регионе из-за количественно увеличившихся общин и проблемы в ограниченности территории, в средствах труда, продуктах и т. п. До поры до времени распределение может сглаживать неоднородность «родительских» и «дочерних» общин. Но со временем противоречие усилится, а стычки, прежде всего, с «чужими» общинами региона станут неизбежны. В таком варианте цепь последствий обретает понятную связь: обилие пищи – рост населения – недостаток доступа одних (в случае поддержания равенства, всех) к хозяйственной деятельности, к пище, к иным средствам, необходимым для привычного качества существования, – разнотипность состояния общин – учащение и усиление столкновений – объединения в племя ради противодействия «чужим» – иерархия организации племени.

Трудовая деятельность не могла привести к социальному неравенству в первобытном обществе. Исторически или хотя бы сезонно на первый план выходила та или иная жизненно важная потребность, но группы, осуществляющие требуемую работу, сколь ни была бы она приоритетной, не приобретали доминантного статуса, и ни одна из обязательных функций общины не нарушала внутреннего паритета.

Пока деятельность общин представляла собой единство действий индивидов, будь то собирательство или охота, и каждый член общины знал свою роль, то надобности в руководителях не было. Обычно при совместных действиях по сбору, обработки плодов, или охоте, рыболовству с участием нескольких человек, взаимодействия были настолько отработаны, что вмешательство извне не требовалось. Если же кому-то порой приходилось регулировать подобные акции, то они завершались вместе с достижением цели. Так что на ранней стадии охоты и собирательства общины ни для добычи, ни для распределения пищи не имели выделенного руководящего лица. На то есть множество сведений этнографов. Они утверждают, что, в частности, у пигмеев, бушменов Калахари и кунг (Африка), биндибу (Центральная Австралия), у большинства общин тасманийцев, у огнеземельцев и др. не было глав общин или вождей. Хозяйственные и брачные дела вполне могли обойтись без управляющих, а для других дел удовлетворительным было временное руководство со стороны старейшего или умелого лица. Более важная в этом плане проблема внешних взаимодействий долгий период также могла решаться кратковременным представительством старейших членов общины.

Последующее усложнение деятельности выдвинуло две области, в которых возникла необходимость в специальной функции управления – это масштабные хозяйственные, а также военные действия. В первой хорошо известна совместная охота на крупных животных или на стада, в том числе и охота на китов, а также рыболовство сетями. В области земледелия выделялись работы по ирригации, требовавшие организованные действия большого количества людей. Такого рода деятельность действительно формировала объединения, руководимые наиболее знающими и опытными людьми. Но она была, как правило, сезонной и отнюдь не повсеместной. Поэтому ее следует учитывать для оценки своеобразий структуры племен разных регионов, но для общей картины эволюции искать ту сферу действий, которая имела место во всех регионах планеты и которая порождала выделенный орган руководства. Такой была военная сфера.

О тенденции формирования управления и, следовательно, об основании расширяющихся объединений общин, а позже и племен, можно судить и по их завершенным образцам. Для общин типичной была регуляция отношений, которая для сложных совместных акций привлекала старейших опытных членов к руководству действий. Притом руководители не имели каких-либо преимуществ в обычной жизни общины. На начальном этапе руководство в племени представляло собой, так называемую родоплеменную демократию. Племенной совет состоял из вождей (старейшин, сахемов у ирокезов, архонтов у греков и т. п.), которые избирались в родовых общинах и утверждались советом племени. Избирался и военный вождь племени (в некоторых племенах они, как и старейшины, выдвигались со стороны каждого рода). Фратрии, состоящие из нескольких родственных родов, представляли собой промежуточное звено с собственным советом. В функции советов входило урегулирование межродовых конфликтов и отношений с другими племенами. Внутренние заботы племени, в общем случае, отнюдь не относились к хозяйственным проблемам, а, надо полагать, были следствием образовавшейся совокупности общин (родов) и ее вынужденной функции.