Текст книги "Россия и современный мир №3 / 2017"

Комфуты предлагали нужное правительству, а взамен хотели получить главенствующую роль в управлении культурой. Власть, пайки. Не учли же, что проект их противоречит базовому принципу – централизации.

В отделах Наркомпроса важные посты и так занимали футуристы. Они предложили свои услуги первыми. Лидерство изначально было обусловлено и покровительством наркома А.В. Луначарского. Это вызывало, как известно, возражения коллег, но «ветеран партии» не уступал.

Комфуты нарушили административный порядок. Регистрацией объединений занимался в первую очередь Наркомпрос, авторы же декларации сообщили, что их «коллектив» регистрировал Выборгский райком партии. Луначарского обошли, да еще и дискредитировали, пренебрежительно характеризуя действовавшие тогда «культурно-просветительские органы».

Но в административных механизмах нарком разбирался лучше Брика. Регистрация Комфута была дезавуирована, а вскоре закрылась газета «Искусство коммуны». Беспартийным футуристам предложили вступать в партию на общих основаниях, и от этого они уклонились. Что понятно: вероятной была отправка на фронт «в порядке партийной дисциплины».

Однако главной причиной неудачи стали претензии идеологического характера. Преподавать «культурную коммунистическую идеологию» футуристам не доверили бы в любом случае.

Контрпроект

С поражением комфуты смирились не сразу. Пытались спорить, обосновывать претензии.

Но пока они спорили, С.А. Есенин инициировал новый проект. 10 февраля 1919 г. в газете «Советская страна» была опубликована декларация, подписали которую литераторы и художники, назвавшие себя «группой имажинистов» [16; ср.: 15].

Базовая теоретическая установка – в самом названии сообщества. Каждый, знавший термин image, мог догадаться, что речь пойдет о роли «художественного образа».

Понятно, что «бренд» новым не был. Это, как известно, модификация именования англо-американского литературного сообщества 1900-х годов.

Но анализ истории имажинизма не входит в задачу работы. Важно, что авторы декларации модифицировали уже известный «бренд».

Формально декларация была адресована не только розничным покупателям имажинистской продукции. Названы такие группы адресатов, как «поэты, живописцы, режиссеры, музыканты, прозаики».

Авторы манифеста начали с агрессии. Утверждали: «Скончался младенец, горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 – умер 1919). Издох футуризм».

Характерно, что теоретик имажинизма – Шершеневич. У прочих тоже не было причин выступать под лозунгом: «Футуризму и футурью – смерть».

Имажинисты действовали по футуристским образцам. Отвергали еще и «лысых символистов».

Реализация теоретических установок подразумевалась. Среди подписавших манифест – известные литераторы и художники.

Приемы футуристов воспроизведены и лексически. Авторы манифеста тоже «приказывали»: «42 сантиметровыми глотками на крепком лафете мускульной логики мы, группа имажинистов, кричим вам свои приказы».

Выход за рамки конкуренции тоже подразумевался. Авторы манифеста утверждали: «Мы не только убеждены, что мы одни на правильном пути, мы знаем это. Если мы не призываем к разрушению старины, то только потому, что уборкой мусора нам некогда заниматься».

Завершалась же декларация, обращением к потенциальным единомышленникам. Профессионалам, которым предлагали стать имажинистами – «музыканты, скульпторы и прочие: ау?».

Но при обращении к литераторам, художникам и музыкантам заведомо неуместна такая форма, как «приказы». А призывать розничного покупателя стать имажинистом было попросту нефункционально.

При всем сходстве с футуристским манифестом имажинистская декларация от него качественно отличается. Футуристы рекламировали свой «товар», имажинисты же, обращаясь к другим «товаропроизводителям», рассуждали о технологии производства.

В имажинистской декларации эксплицитно не определялось главное: какова суть «уникального торгового предложения», что за преимущества должен получить принявший его.

Энергия и агрессия теряли смысл. Обозначенным группам адресатов предлагалось как раз то, что для них ценности не имело.

Авторы декларации не могли не заметить противоречия. Они поступали вопреки логике, потому как не считали уместным назвать истинного адресата. Но современникам он был очевиден.

Манифест адресован партийному руководству, т.е. власти.

С учетом новых идеологических установок авторы манифеста и объявили себя рабочими. Буквально – «мастеровыми искусства».

Это опять влияние футуристского опыта. Например, 15 марта 1918 г. в Москве по стенам домов были расклеены экземпляры листовки, так называемой «Газеты футуристов» с новой декларацией, авторы которой характеризовали себя: «Мы, пролетарии искусства…» [30].

Комфутовское фиаско имажинисты тоже учли. Истинный адресат получил возможность оценить, насколько они тактичны – по сравнению с футуристами. Готовы сотрудничать, но ничего не требуют взамен. Обходятся без идеологических установок, признавая монополию партии в данной области. Все это играло роль «уникального торгового предложения».

Целесообразен был и выбор главных противников. Да, футуристы первыми заявили о своей лояльности, но их попытки решать коммерческие задачи, опираясь на авторитет власти, постоянно вызывали ее раздражение. Так что имажинисты не посягали на партийные установки. Лояльность демонстрировали – Луначарскому.

Сам факт появления «группы имажинистов» подтверждал, что выбранная Луначарским политика в области культуры вполне эффективна: не только футуристы, но и другие интеллектуалы готовы сотрудничать с новым режимом.

Имажинисты заменили футуристов – на знаковом уровне. Луначарский теперь покровительствовал новому сообществу.

«Мастеровые искусства» получили больше, чем футуристы. Практически все издательские планы их финансировались, разрешалось открывать литературно-артистические кафе, торговать своими изданиями. В общем, позволили имажинистам жить литературой, чего они и добивались.

Скандальность же не требовалась. Так, Шершеневич сетовал: «После революции мы, имажинисты, попробовали “по традиции” пойти по этому пути. Но в изменившейся ситуации факт скандала стал давать уже другой резонанс. Реклама получалась печальная, протеста не получалось совсем» [54, с. 461].

Да, «не получалось». Так ведь и «протест» лишь имитировался. А все остальное удавалось, пока в сообществе оставался главный «реализатор» – Есенин. Более двух лет успех возрастал. На больший срок и не рассчитывали.

Если верить мемуарным свидетельствам имажинистов, бытовые проблемы вскоре минимизировались. Теоретики и «реализаторы» пользовались услугами лучших портных и сапожников, жили в хорошо отапливаемых квартирах, платили кухаркам, готовившим, как повествовал, например, А.Б. Мариенгоф, не только свиные отбивные, но и «рябчиков, глухарей, пломбиры, фруктовые муссы, золотые ромовые бабы» [см., напр.: 31].

Уместно подчеркнуть: комфутовский проект и контрпроект имажинистов не были исключениями. Это лишь наиболее яркие примеры, отражающие суть новых условий «литературного быта».

Магистраль

Ситуация несколько изменилась в феврале 1921 г. Гражданская война заканчивалась, и правительство объявило о так называемой новой экономической политике.

В аспекте «литературного быта» принципиально важно, что открывались частные издательства, значит, у литераторов появились новые заказчики. Но главным все равно оставалось правительство, контролировавшее периодику. И в новой ситуации оно учитывало мнение читателей, т.е. розничных покупателей: не продано, значит – не прочитано [47, с. 117–134].

Власть по-прежнему субсидировала вполне лояльные писательские организации. Однако для получения статуса надлежало печатно объяснить, на каком основании сообщество было создано и что намерено делать.

С этой точки зрения примечательна статья Л.Н. Лунца, опубликованная в третьем номере журнала «Литературные записки» за 1922 г. Прагматику обозначал заголовок: «Почему мы Серапионовы братья» [29].

Как известно, группа сформировалась еще в 1921 г. Сначала – в качестве студии начинающих литераторов под руководством Е.И. Замятина. Поддержал ее и М. Горький. К моменту издания программного документа был выпущен сборник. Однако для его издания потребовалось столько усилий и ухищрений, что принято было решение начать рекламную кампанию [см.: 45; см. также: 48].

Название группы отсылало к циклу новелл Э.Т.А. Гофмана. Однако автор манифеста заявил: имеется в виду не ученичество, а отношение к художественному вымыслу, тут главное, «чтобы голос не был фальшив, чтоб мы верили в реальность произведения, какого бы цвета оно ни было» [29].

Критерий политического единства был отвергнут. Постулировалось: «Каждый из нас дорог другому как писатель и как человек».

Однако и без критерия не обошлось. Все же сначала – «как писатель». И только потом речь идет о «братской любви».

На уровне формализации мало что изменилось. Обозначены и критерий объединения, и теоретические установки, сказано, что они реализованы в публикациях. Эпатаж налицо: отрицается общность политическая и эстетическая. «Уникальное торговое предложение» – искренность.

Правда, неясен адресат. Если читатели, так они сами решали вопрос об искренности каждого автора, ознакомившись с его публикациями. Декларативные заявления тут не нужны. Значит, нефункционально «уникальное торговое предложение».

На самом деле манифест был вполне функционален. Потому как адресован партийному руководству, причем Лунц учитывал и комфутовское фиаско, и успех имажинистов.

Да, Лунц отрицал политическую общность участников объединения. Но в том же номере «Литературных записок» опубликованы автобиографии «серапионовых братьев», где лояльность новому режиму подразумевается, а в ряде случае акцентируется [44].

Мало того, Лунц оставил на усмотрение партийного руководства вопрос о верности идеологических установок каждого из «серапионовых братьев». Выбор идеальный: подразумевалось, что только большевистские идеологи могут решать, кто прав или ошибся.

Эпатаж тоже оказался вполне функциональным. Критики инкриминировали сообществу уклонение от политических требований, Лунц с ними полемизировал, и главная задача была решена: партийное руководство поддерживало новое сообщество, помогая утвердиться на литературном рынке. Лояльность, конформность, подразумевавшееся само собой признание главенствующей роли партии в области идеологии, наконец писательское мастерство – вполне достаточные тогда основания [см.: 21; 20; 39].

В дальнейшем сообщество распалось, каждый из участников действовал самостоятельно. Рекламная же технология «серапионовых братьев» отражает тенденцию. Две компоненты стали обязательными:

• обозначение лояльности советскому режиму;

• обоснование деятельности сообщества в аспекте ценности для партийного руководства.

Сообразно правилам действовали и недавние комфуты. Вновь использовали ребрендинг: в январе 1923 г. Маяковский обратился в ЦК партии с письмом, где просил субсидировать издательство и журнал «Левого фронта искусства» [см.: 19; см. также: 7].

Принятая в марте 1923 г. и затем опубликованная журналом лефовская декларация – синтез отрицания досоветского искусства и доказательств ценности группировки для правительства. Лидеры сообщества настаивали: они знают, что нужно сейчас государству. Предлагалось содействие в организации пропаганды, торговой рекламы и т.д. Завершался документ обозначением покорности: «Сейчас мы ждем лишь признания верности нашей эстетической работы, чтобы с радостью растворить маленькое “мы” искусства в огромном “мы” коммунизма» [9].

Пять лет спустя Б.Л. Пастернак в редакционной анкете, которую просил не публиковать, характеризовал Леф нелестно. Был, по его словам, удручен «избыточной советскостью, т.е. угнетающим сервилизмом, т.е. склонностью к буйствам с мандатом на буйство в руках» [1; ср.: 5, с. 256–257; 47, с. 128–129].

На самом деле рекламная лефовская стратегия типологически идентична футуристской – досоветской. Раньше считался неуместным сервилизм, и футуристы обозначали «протест», а в СССР легально протестовать можно было лишь против недостаточной лояльности, вот и приходилось «буянить» сервильно, т.е. предварительно запасшись «мандатом на буйство». Инерция налицо, однако – с учетом специфики эпохи.

Пытались «буйствовать» и теоретики Литературного центра конструктивистов. Сформировавшееся весной 1922 г. сообщество тоже начинало с отрицания эстетических принципов досоветской эпохи. И если лефовцы утверждали, будто знают, что правительству нужно, то их конкуренты приписали себе знание технологии, посредством которой достигаются нужные результаты. Группа осталась верна схеме и после ряда изменений в составе. Эпиграфом к декларации стал эффектный лозунг: «Конструктивизм – этап к искусству социализма» [см., напр.: 49; 18, с. 142].

Да, «бренд» использован уже известный. Конструктивизм ассоциировался, прежде всего, с архитектурой. Новое сообщество экстраполировало ассоциации на литературу [см., напр.: 11].

«Уникальное торговое предложение» – писательская технология, не только современная, но и соответствующая политическим установкам. Авторы манифеста утверждали, что «“конструктивизм” – упорядоченные в систему мысли и общественные умонастроения, которые подчеркнуто отражают организационный натиск рабочего класса».

Такова была теория. Десятилетия спустя Е.И. Габрилович, вспоминая о товарищах по ЛЦК, отметил: «Каждый писал по-своему, и уже потом наши главари разъясняли, в чем и как тут конструктивизм» [10, с. 96; ср.: 25].

У групп Леф и ЛЦК, пользовавшихся субсидиями официально, хоть и негласно, был конкурент, получавший гласное субсидирование. «Бренд» соответствовал: Российская ассоциация пролетарских писателей.

Как известно, «бренд» предложен был до Гражданской войны. Однако его значение модифицировалось в начале 1920-х годов, что обусловлено модификацией термина «пролетарская литература» [см.: 47, с. 125–134].

Согласно декларациям воспользовавшихся прежним «брендом» теоретиков нового сообщества, «пролетарская литература» вовсе не обязательно создается рабочими. Главное, чтоб выражала «идеологию пролетариата».

Разумеется, право решать, что же выражает «идеологию пролетариата», оставалось за большевистскими идеологами. Теоретики нового сообщества объявили себя инструментом партии. К этому и сводилась прагматика «уникального торгового предложения» рапповцев. Оно было заранее согласовано, что подразумевало установку на гегемонию.

В рамках внутрипартийной конкуренции соперником рапповцев был А.К. Воронский. Как создатель и руководитель первого советского «толстого» журнала он получал официальное и весьма щедрое субсидирование. Авторитет редактора «Красной нови» считался к началу 1920-х годов бесспорным – «ветеран партии».

Сформировав группу «Перевал» из литераторов, печатавшихся в его журнале, редактор обходился до поры без программных документов. Около четырех лет минуло, прежде чем декларация была опубликована в февральском номере «Красной нови» за 1927 г. [здесь и далее цит. по: 17].

Характерно, что о «пролетариате» там нет упоминаний. Перевальцы – в противовес рапповцам – именовали себя «рабоче-крестьянскими писателями». Но суть не менялась: обозначение полной лояльности.

Далее это акцентировалось – наряду с противопоставлением рапповцам. Авторы декларации утверждали: «Писатели “Перевала” не присваивают себе права на гегемонию, несмотря на то, что они опираются на свою органическую принадлежность к революции, в которой большинство из них получило свое общественное воспитание».

Перевальским «уникальным торговым предложением» было сочетание высокого качества литературной продукции с большевистской программой и дисциплиной Синтез деклараций «Серапионовых братьев», ЛЦК и РАПП.

Таковы примеры, наиболее четко отражающие тенденцию. Соответственно, в 1927 г. Эйхенбаум отметил, что досоветские писательские объединения не тождественны советским. Как формально, так и функционально.

Изменения на уровне «литературного быта» обусловливались эволюцией издательской модели. Это и выявилось бы при сопоставлении «литературных фактов» в контексте «литературной эволюции». Работа шла.

Но в 1931 г. завершилось так называемое сворачивание нэпа. Все частные издательства были закрыты, правительство реализовало полностью вариант издательской модели, определенный в период Гражданской войны.

В 1932 г. декретивно были упразднены все «литературные группировки». Началась подготовка к Первому съезду Союза советских писателей [35].

Он состоялся в 1934 г. И основой единства было признано беспрекословное подчинение руководству партии. Критерий, понятно, «внелитературный».

После этого исследования в области специфики «литературного быта» стали крамольными. Оно и понятно: исследование прошлого оказалось нежелательным именно в силу возможности сопоставления с настоящим.

Библиография

1. Анкета Пастернака Бориса Леонидовича. 1928 г. // РГАЛИ. Ф. 379. Оп. 1. Ед. хр. 24. Л. 2.

2. Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. Л.: Прибой, 1929. 310 с.

3. Ахматова А. Вечер. СПб.: Цех поэтов, 1912. 86 с.

4. Бальмонт К. Элементарные слова о символической поэзии // Горные вершины. М.: Гриф, 1904. С. 75.

5. Белая Г.А. Дон Кихоты 20-х годов. «Перевал» и судьбы его идей. М.: Советский писатель, 1989. 400 с.

6. Блюм А. За кулисами «Министерства правды». М., 1994. 320 с.

7. Брик О. Маяковский – редактор и организатор // Литературный критик. 1936. № 4. С. 128–129.

8. Бурлюк Д., Крученых А., Маяковский В., Хлебников В. Пощечина общественному вкусу // Пощечина общественному вкусу: [В защиту свободного искусства: Стихи, проза, статьи]. М.: Г.Л. Кузьмин, [1913]. С. 3–4.

9. В кого вгрызается ЛЕФ? // ЛЕФ. 1923. № 1. Март. С. 8–9.

10. Габрилович Е.И. Вторая четверть // Искусство кино. 1970. № 1. С. 96–125.

11. Ганн А. Конструктивизм. Тверь: Тверское изд-во, 1922. 72 с.

12. Городецкий С. Некоторые течения в современной поэзии // Аполлон. 1913. № 1. С. 46–50.

13. Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. М: Федерация, 1929. 373 с.

14. Гумилёв Н. Наследие символизма и акмеизм // Аполлон. 1913. № 1. С. 42–45.

15. Декларация [имажинистов] // Сирена. Воронеж, 1919. № 4–5. 30 янв. С. 47–50.

16. Декларация [имажинистов] // Советская страна. М., 1919. 10 февр. № 3.

17. Декларация всесоюзного объединения рабоче-крестьянских писателей «Перевал» // Красная новь. 1927. № 2. С. 233–236.

18. Декларация конструктивистов. (Конструктивизм этап к искусству социализма) // ЛЕФ. 1925. № 3. С. 142–143.

19. Динерштейн Е.А. К истории образования «Левого фронта искусств» // De Visu. 1993. № 11. С. 3–9.

20. Докладная записка заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды Я.А. Яковлева И.В. Сталину о ситуации в писательской среде // Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП (б) – ВКП (б), ВЧК – ОГПУ‐НКВД о культурной политике. 1917–1953. М.: Международный фонд «Демократия», 2002. С. 39–40.

21. Записка Л.Д. Троцкого в Политбюро ЦК РКП (б) о молодых писателях и художниках // Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП (б) – ВКП (б), ВЧК – ОГПУ‐НКВД о культурной политике. 1917–1953. М.: Международный фонд «Демократия», 2002. С. 36–37.

22. Зенкевич М. Дикая порфира. СПб.: Цех поэтов, 1912. 105 с.

23. Ивнев Р. Поэты и политика // Анархия. 1918. 31 мар.

24. Игорь Северянин. Пролог. «Эгофутуризм»: Апофеозная тетрадь третьего тома: Брошюра тридцать вторая. СПб. 1911. 3 с.

25. Киянская О.И., Фельдман Д.М. Карьера акмеиста: Материалы к биографии Владимира Нарбута // Киянская О.И., Фельдман Д.М. Очерки истории русской и советской литературы и журналистики 1920-х – 1930-х годов. Портреты и скандалы. М.: Форум, 2015. С. 57–103.

26. Лекманов О.А. О трех акмеистических книгах. М. Зенкевич. В. Нарбут. О. Мандельштам. М.: Intrada, 2006. 128 с.

27. Лившиц Б. Дубина на голове русской критики (разоблачение клеветы) // Футуристы: Первый журнал русских футуристов. 1914. № 1–2. С. 102–103.

28. Лившиц Б. Полутороглазый стрелец. Л.: Советский писатель, 1989. 720 с.

29. Лунц Л. Почему мы серапионовы братья? // Литературные записки. 1922. № 3. С. 30–31.

30. Манифест Летучей Федерации Футуристов // Газета футуристов. 1918. № 1. 15 марта.

31. Мариенгоф А.Б. Мой век, мои друзья и подруги // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М.: Московский рабочий, 1990. С. 339–368.

32. Мережковский Д. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. СПб.: Типо-лит. Б.М. Вольфа, 1893. 192 с.

33. Милашевский В. Вчера, позавчера… Воспоминания художника. М.: Книга, 1989. 399 с.

34. Нарбут В. Аллилуиа! СПб.: Цех поэтов, 1912. 45 с.

35. О перестройке литературно-художественных организаций: Постановление ЦК ВКП (б) от 23 апр. 1932 г. // Правда. 1932. 24 апр.

36. Окороков А.З. Октябрь и крах русской буржуазной прессы. М.: Мысль, 1970. 416 с.

37. Олимпов К. и др. Скрижали эгопоэзии. Манифест Вселенского эгофутуризма. СПб.: Тип. «Улей». 1912. 1 с.

38. Организация «Комфутов» // Искусство коммуны. 1919. № 8. 26 янв.

39. Постановление Политбюро ЦК РКП (б) о поддержке молодых поэтов и писателей // Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП (б) – ВКП (б), ВЧК – ОГПУ‐НКВД о культурной политике. 1917–1953. М.: Международный фонд «Демократия», 2002. С. 41.

40. Ренников А. Берегите карманы! // Новое время. 1913. 10 апр.

41. Русские символисты: Вып. 1–3. М.: В.А. Маслов, 1894–1895.

42. Садок судей: [Вып. I]. СПб.: Журавль [1910]. 131 с.

43. Саянов В.М. Современные литературные группировки. Л.: Прибой, 1928. 100 с.

44. Серапионовы братья о себе // Литературные записки. 1922. № 3. С. 25–31.

45. Серапионовы братья. Альманах первый. Пг.: Алконост, 1922. 125 с.

46. Скабичевский А. Заметки о текущей литературе // Новости и биржевая газета. 1893. 18 марта.

47. Фельдман Д.М. Салон-предприятие: Писательское объединение и кооперативное издательство «Никитинские субботники» в контексте литературного процесса 1920–1930-х годов. М.: РГГУ, 1998. 244 с.

48. Хеллман Б. Предисловие. Мы – Серапионовы братья // Серапионовы братья 1921: Альманах. СПб.: Лимбус Пресс; ООО «Издательство К. Тублина», 2013. С. 7–28.

49. Чичерин А., Сельвинский Э.-К. Знаем. Клятвенная конструкция (декларация) конструктивистов-поэтов. М.: К.П., 1923. 4 с.

50. Чудакова М.О. Примечания // Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет. М.: Советский писатель, 1987. С. 459–539.

51. Шершеневич В. Вдруг революционные // Раннее утро. 1918. 28 мар.

52. Шершеневич В. Открытое письмо поэту Рюрику Ивневу // Раннее утро. 1918. 11 апр.

53. Шершеневич В. Футуропитающиеся // Футуристы: Первый журнал русских футуристов. 1914. № 1–2. С. 86–91.

54. Шершеневич В.Г. Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910–1925 // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, 55. Шершеневича, Грузинова. М.: Московский рабочий, 1990. С. 461–511.

55. Эйхенбаум Б.М. Литературный быт // На литературном посту. 1927. С. 47–52.

References

Ahmatova A. Vecher. Saint Petersburg: Ceh pojetov, 1912. 86 p.

Anketa Pasternaka Borisa Leonidovicha. 1928 g. // RGALI. F. 379. Op. 1. Ed. hr. 24. L. 2.

Aronson M., Rejser S. Literaturnye kruzhki i salony. Leningrad: Priboj, 1929. 310 p.

Bal'mont K. Jelementarnye slova o simvolicheskoj pojezii // Gornye vershiny. Moscow: Grif, 1904. P. 75.

Belaja G.A. Don Kihoty 20-h godov. «Pereval» i sud'by ego idej. Moscow: Sovetskij pisatel', 1989. 400 p.

Bljum A. Za kulisami «Ministerstva pravdy». Moscow, 1994. 320 p.

Brik O. Majakovskij – redaktor i organizator // Literaturnyj kritik. 1936. N 4. P. 128–129.

Burljuk D., Kruchenyh A., Majakovskij V., Hlebnikov V. Poshhechina obshhestvennomu vkusu // Poshhechina obshhestvennomu vkusu: [V zashhitu svobodnogo iskusstva: Stihi, proza, stat'i]. Moscow: G.L. Kuz'min, [1913]. P. 3–4.

Chicherin A., Sel'vinskij Je.-K. Znaem. Kljatvennaja konstrukcija (deklaracija) konstruktivistov-pojetov. Moscow: K.P., 1923. 4 p.

Chudakova M.O. Primechanija // Jejhenbaum B.M. O literature: Raboty raznyh let. Moscow: Sovetskij pisatel', 1987. P. 459–539.

Deklaracija [imazhinistov] // Sirena. Voronezh, 1919. N 4–5. 30 Jan. P. 47–50.

Deklaracija [imazhinistov] // Sovetskaja strana. Moscow, 1919. 10 Feb. N 3.

Deklaracija konstruktivistov (Konstruktivizm jetap k iskusstvu socializma) // LEF. 1925. N 3. P. 142–143.

Deklaracija vsesojuznogo ob’edinenija raboche-krest'janskih pisatelej «Pereval» // Krasnaja nov'. 1927. N 2. P. 233–236.

Dinershtejn E.A. K istorii obrazovanija «Levogo fronta iskusstv» // De Visu. 1993. N 11. P. 3–9.

Dokladnaja zapiska zamestitelja zavedujushhego otdelom agitacii i propagandy Ja.A. Jakovleva I.V. Stalinu o situacii v pisatel'skoj srede // Vlast' i hudozhestvennaja intelligencija. Dokumenty CK RKP (b) – VKP (b), VChK – OGPU NKVD o kul'turnoj politike. 1917–1953. Moscow: Mezhdunarodnyj fond «Demokratija», 2002. P. 39–40.

Fel'dman D.M. Salon-predprijatie: Pisatel'skoe ob’edinenie i kooperativnoe izdatel'stvo «Nikitinskie subbotniki» v kontekste literaturnogo processa 1920–1930-h godov. Moscow: RGGU, 1998. 244 p.

Gabrilovich E.I. Vtoraja chetvert' // Iskusstvo kino. 1970. N 1. P. 96–125.

Gan A. Konstruktivizm. Tver': Tverskoe izd-vo, 1922. 72 p.

Gorodeckij S. Nekotorye techenija v sovremennoj pojezii // Apollon. 1913. N 1. P. 46–50.

Gric T., Trenin V., Nikitin M. Slovesnost' i kommercija. Moscow: Federacija, 1929. 373 p.

Gumilev N. Nasledie simvolizma i akmeizm // Apollon. 1913. N 1. P. 42–45.

Hellman B. Predislovie. My – Serapionovy brat'ja // Serapionovy brat'ja 1921: Al'manah. Saint Petersburg: Limbus Press; OOO «Izdatel'stvo K. Tublina», 2013. P. 7–28.

Igor' Severjanin. Prolog. «Jego-futurizm»: Apofeoznaja tetrad' tret'ego toma: Broshjura tridcat' vtoraja. Saint Petersburg, 1911. 3 p.

Ivnev R. Pojety i politika // Anarhija. 1918. 31 March.

Jejhenbaum B.M. Literaturnyj byt // Na literaturnom postu. 1927. P. 47–52.

Kiyanskaja O.I., Fel'dman D.M. Kar'era akmeista: Materialy k biografii Vladimira Narbuta // Kijanskaja O.I., Fel'dman D.M. Ocherki istorii russkoj i sovetskoj literatury i zhurnalistiki 1920-h – 1930-h godov. Portrety i skandaly. Moscow: Forum, 2015. P. 57–103.

Lekmanov O.A. O treh akmeisticheskih knigah. M. Zenkevich. V. Narbut. O. Mandel'shtam. Moscow: Intrada, 2006. 128 p.

Livshic B. Dubina na golove russkoj kritiki (razoblachenie klevety) // Futuristy: Pervyj zhurnal russkih futuristov. 1914. N 1–2. P. 102–103.

Livshic B. Polutoroglazyj strelec. Leningrad: Sovetskij pisatel', 1989. 720 p.

Lunc L. Pochemu my serapionovy brat'ja? // Literaturnye zapiski. 1922. N 3. P. 30–31.

Manifest Letuchej Federacii Futuristov // Gazeta futuristov. 1918. N 1. 15 March.

Mariengof A.B. Moj vek, moi druz'ja i podrugi // Moj vek, moi druz'ja i podrugi: Vospominanija Mariengofa, Shershenevicha, Gruzinova. Moscow: Moskovskij rabochij, 1990. P. 339–368.

Merezhkovskij D. O prichinah upadka i o novyh techenijah sovremennoj russkoj literatury. Saint Petersburg: Tipo-lit. B.M. Vol'fa, 1893. 192 p.

Milashevskij V. Vchera, pozavchera… Vospominanija hudozhnika. Moscow: Kniga, 1989. 399 p.

Narbut V. Alliluia! Saint Petersburg: Ceh pojetov, 1912. 45 p.

O perestrojke literaturno-hudozhestvennyh organizacij: Postanovlenie CK VKP (b) ot 23 apr. 1932 g. // Pravda. 1932. 24 Apr.

Okorokov A.Z. Oktjabr' i krah russkoj burzhuaznoj pressy. M.: Mysl', 1970. 416 p.

Olimpov K. i dr. Skrizhali jegopojezii. Manifest Vselenskogo jegofuturizma. Saint Petersburg: Tip. «Ulej». 1912. 1 p.

Organizacija «Komfutov» // Iskusstvo kommuny. 1919. N 8. 26 Jan.

Postanovlenie Politbjuro CK RKP (b). o podderzhke molodyh pojetov i pisatelej // Vlast' i hudozhestvennaja intelligencija. Dokumenty CK RKP (b) – VKP (b), VChK – OGPU NKVD o kul'turnoj politike. 1917–1953. Moscow: Mezhdunarodnyj fond «Demokratija», 2002. P. 41.

Rennikov A. Beregite karmany! // Novoe vremja. 1913. 10 Apr.

Russkie simvolisty: Vol. 1–3. Moscow: V.A. Maslov, 1894–1895.

Sadok sudej: [Vol. I]. Saint Petersburg: Zhuravl' [1910]. 131 p.

Sajanov V.M. Sovremennye literaturnye gruppirovki. Leningrad: Priboj, 1928. 100 p.

Serapionovy brat'ja o sebe // Literaturnye zapiski. 1922. N 3. P. 25–31.

Serapionovy brat'ja. Al'manah pervyj. Petrograd: Alkonost, 1922. 125 p.

Shershenevich V. Futuropitajushhiesja // Futuristy: Pervyj zhurnal russkih futuristov. 1914. N 1–2. P. 86–91.

Shershenevich V. Otkrytoe pis'mo pojetu Rjuriku Ivnevu // Rannee utro. 1918. 11 Apr.

Shershenevich V. Vdrug revoljucionnye // Rannee utro. 1918. March 28.

Shershenevich V.G. Velikolepnyj ochevidec. Pojeticheskie vospominanija 1910–1925 // Moj vek, moi druz'ja i podrugi: Vospominanija Mariengofa, Shershenevicha, Gruzinova. M.: Moskovskij rabochij, 1990. P. 461–511.

Skabichevskij A. Zametki o tekushhej literature // Novosti i birzhevaja gazeta. 1893. March 18.

V kogo vgryzaetsja LEF? // LEF. 1923. N 1. March. P. 8–9.

Zapiska L.D. Trockogo v Politbjuro CK RKP (b) o molodyh pisateljah i hudozhnikah // Vlast' i hudozhestvennaja intelligencija. Dokumenty CK RKP (b) – VKP (b), VChK – OGPU NKVD o kul'turnoj politike. 1917–1953. Moscow: Mezhdunarodnyj fond «Demokratija», 2002. P. 36–37.

Zenkevich M. Dikaja porfira. Saint Petersburg: Ceh pojetov, 1912. 105 p.