Текст книги "Лирика: поэтика и типология композиции"

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Предложенная методика композиционного анализа опробована на стихах с четкой, а потому и с устойчивой, «типологичной» композиционной организацией. Но данная методика вполне применима и к наблюдениям над текстами, композиционно не прорисованными, или,  мягко говоря, обладающими свободной композицией.

Платя дань эмоциональной признательности четким композиционным структурам, нет надобности априорно склоняться к мнению, что им автоматически обеспечено преимущество перед свободными структурами: компонентов художественности не один, и один из них, композиционный, не может иметь решающего значения. Впрочем, высокая композиционная культура обычно не противостоит, а органично сочетается с другими элементами художественной культуры.

Свободная композиционная организация – отнюдь нс свидетельство небрежения композиционной формой (хотя может быть и следствием невнимания к композиции). Свободная композиция естественна и необходима в стихах сложного, многоаспектного содержания.

Методика анализа может сохранить те же два этапа: собственно анализ, вычленение самостоятельных частей («тем») стихотворения и синтез, уяснение движения мыслей, картин, настроений.

Пушкинская «Осень» («отрывок») состоит из одиннадцати полных строф; от XII строфы, незавершенной даже в черновике, в печатный текст включена только неполная первая строка; незавершенность строфы обозначена точками. «Отрывок» – продуктивный жанр в лирике Пушкина; при нарочитой незавершенности он может рассматриваться как целое.

«Осень» написана октавами. Пушкин строго выдерживает рифменный рисунок строфы, но предписываемое строфическими теориями интонационно-тематическое единство строфы соблюдает лишь факультативно.

Целостностью обладает строфа I, экспозиционная. Она дает картину осени, полностью состоит из предметных деталей. В отличие от последующих строф, где четко и резко обозначена личностная позиция «я» поэта,

I строфа эпична: осень хозяйкой входит в природу и вершит положенное ей действо за действом. Лишь однажды косвенным отголоском приоткрылось присутствие авторского «я» («сосед мой»). Эпический строй I строфы контрастен подчеркнуто личностному тону последующего повествования, измененному очень резко: «Теперь моя пора: я не люблю весны…»

Резкое изменение тона не означает переключения темы повествования; настроения поэта – на первый случай – не образуют самостоятельного мотива стихотворения, а сосредоточены на заявленной «теме» природы.

Строфа II полифонична в своем содержании. По контрасту с осенними картинами она воспроизводит картины весны. Однако картины весны не милы сердцу поэта. Весенние впечатления уместились всего лишь в три строки. Поэт не ждет формального окончания строфы, чтобы переменить тему: он меняет тему внутри, посередине строфы. Вот почему вместо жесткого строфически-тематического каркаса (I строфа – осень, II строфа – весна, III строфа – зима) возникает живой и гибкий композиционный рисунок. I строфа, эпичная, целостная, выделяет и обособляет заглавный предмет. Далее равномерности нет: меньше, чем на полстрофы, мелькнули весенние картины и на полторы строфы растянулись картины зимние. Эта «диспропорция», помимо прочего, оказывается неожиданно созвучной содержанию. Как утверждается, зимние впечатления приятны и имеют лишь тот недостаток, что слишком долго тянутся, – но затягивается и рассказ о них!

Строфа IV отчасти восстанавливает принцип тематической цельности строфы: она по преимуществу «летняя», однако в конце обозначены ностальгические сожаления о зиме.

Заметим: эпический тон I строфы нужен для обособления центрального предмета изображения, но он снимается последующим подчеркнуто лирическим тоном повествования. Именно потому, что (кроме осени) воспроизводятся не столько непосредственные картины, сколько впечатления от них, Пушкин нарочито не сохраняет естественный порядок движения времен года, он руководствуется ассоциациями по контрасту. Все переходы именно контрастны: осень – весна, весна – зима, зима – лето. Когда же на стыке IV и V строф (набор сочетаний небеспределен) возник «естественный» переход от лета к осени, Пушкин все равно подчеркивает контрастно-ассоциативный принцип мышления: из лета мы попадаем в дни «поздней осени» и лишь потом возвращаемся к буйству красок осени первоначальной.

Строфы V – VII образуют относительно целостный блок: это возвращение к заявленной вступительной I строфой картине осени. Объединенные темой, эти строфы обладают и цельностью, своеобразием своего внутреннего содержания. Ближе друг к другу по своей структуре соседние V и VI строфы. Здесь общая тема («дни поздней осени») и одинаковый путь реализации темы: не непосредственное изображение предмета, но ассоциативное восприятие через сравнение (нелюбимое дитя в семье в строфе V и чахоточная дева в строфе VI). Наконец, через неторопливый подступ к теме стихотворение приходит к своей кульминации: таковой предстает знаменитая, часто цитируемая строфа VII. Авторское, «лирическое» присутствие («люблю я…») уже неустранимо, и все-таки акцент вновь возвращен непосредственным картинам;

VII строфа вместе с вступительной I как бы образует внутреннее кольцо стихотворения.

Семь строф исчерпывают одну, именно «заглавную», тему – панораму времен года, с особым вниманием к картинам осени. Последующий текст, не порывая с «осенней» темой, видоизменяет ее: на первый план выходят картины бытия (именно не быта, а бытия)

Вторая тема подключается посредством парадоксального оксюморона: «природы увяданье» – «И с каждой осенью я расцветаю вновь», «жизни полн». Понятия смерти и жизни предельно сближены (вспомним сравнение осени с чахоточной девой), но близкое присутствие смерти подчеркивает лишь кратковременность и быстротечность процессов в природе, зато остановленное мгновение воспринимается праздником жизни, причем чем ближе соседство смерти, тем упрямее жизнь (и наоборот, есть контрастная деталь: «весной я болен» – «Здоровью моему полезен русский холод»).

Четыре завершенные строфы второй части стихотворения целостны как фрагмент. Они обладают внутренним динамизмом. Строфы объединяются попарно. Строфа VIII передает общее состояние поэта, строфа IX образ жизни поэта детализирует. Описание предельно физиологично (поэт считает нужным даже извиниться за «ненужный прозаизм»), а вместе с тем бытовые подробности воспроизводят не быт, а бытие, поскольку явления быта – лишь ступенька к главному эпизоду, кульминации второй части, – к изображению духовного мира поэта: «И пробуждается поэзия во мне…» Строфы X и XI целостны в своем содержании, рисуют единый процесс, по нарастающей – от смутных волнений души к ее свободному проявлению во вдохновенном творческом порыве.

Пушкин избегает плоских внешних параллелизмов, тем не менее можно видеть глубинное сходство прощальной красы накопленных и бурно выплеснувшихся сил природы и вдохновения, разряжающего накопленный опыт долгих дум. Во всяком случае, композиционный параллелизм здесь налицо.

В итоге можно заключить, что выбор «Осени» в качестве образца свободной композиции следует признать, как минимум, спорным: не очень свободна эта композиция! Но таков Пушкин с его врожденным чувством гармонии. Даже полет свободного вдохновения у него чрезвычайно дисциплинирован.

Гармонично строятся обе композиционные части («темы») стихотворения. В первой («времена года»), состоящей из семи строф, I строфа – прологовая, экспозиционная, посвященная заглавному предмету изображения. Последующие шесть строф тоже тематически делятся поровну: три строфы (II – IV ) – изображение «иных» времен года (весна – зима – лето), три строфы (V – VII ) – возвращение к заглавному предмету, осени. Вторая «тема» («бытие поэта») раскрыта лаконичнее, в четыре строфы, но структурно полностью аналогична: здесь тоже две равновеликие части по две строфы (бытие общего плана – процесс творчества). Незавершенная, только обозначенная строфа ХП распахивает двери в мир творчества; этот мир беспределен, а потому обозначение оказывается эффективнее, чем перечисление.

Две «темы» стихотворения автономны, тем не менее вторая отнюдь не изолирована от первой. Тема бытия второй части стихотворения готовится исподволь – картинами быта, вкрапленными в картины времен года; деталей таких немало, и в совокупности они выполняют роль пролога к цельной картине бытия финала стихотворения. Ощущение гармонии усиливается потому, что состояние поэта весной и осенью (строфы II и VIII) передаются посредством одних и тех же деталей; они лишь подаются с контрастным эмоциональным знаком: «весной я болен» – «здоровью моему полезен русский холод»; «скучна мне оттепель» – «я снова счастлив»; «кровь бродит» – «играет в сердце кровь»; «чувства, ум тоскою стеснены» – «желания кипят».

Действительно, две «темы» стихотворения автономны; это не просто «жизнь деревенская» наподобие «Жизни Званской» Державина, строка которого взята эпиграфом к «Осени». Но это и «жизнь деревенская», поскольку пунктир быта достаточно отчетлив в первой части стихотворения, а в финале тема бытия звучит полным голосом. Но нельзя считать вспомогательной и тему времен года: она прокламируется заглавием, она значительна по объему. Взаимодействие двух тем и образует сложный, виртуозный и изящный рисунок композиции стихотворения.

Легко предположить, что свободную композицию естественнее всего встретить в стихотворениях объемных, оперирующих большим и сложным материалом размышлений и описаний. Не вдаваясь в подробный анализ, отметим стихотворение Лермонтова «1831-го июня 11 дня»: это объемное стихотворение в тридцать две восьмистишные строфы, взволнованная исповедь, охватывающая множество мировоззренчески важных тем; авторская медитация перемежается образными ассоциациями. Для того, чтобы понять все богатство содержания стихотворения, понадобится составить подробный композиционный план стихотворения; тогда выявится и магистральная линия авторских рассуждений, и путь воплощения и основных, и дополнительных «тем» стихотворения.

Композиционный анализ многое дает для понимания таких стихотворений, суждения о которых «в общем и целом», в попытке выявить лишь общую концепцию произведения явно недостаточны.

Суть композиционного анализа внешне проста: вглядывайся в текст, вычленяй его значимые части, определяй их взаимодействие, уясняй общее движение мыслей и чувств поэта. Подобные методические установки могут показаться излишне жесткими перед многоликостью лирического творчества. Между тем единообразие исходных установок ничуть не мешает восприятию разнообразия творческих манер; напротив, единство ракурса восприятия позволяет увидеть многообразие художественных форм, а при наличии типологической общности – разнообразие творческих почерков художников.

Думается, композиционный анализ с его вниманием к каждой содержательной детали способствует усилению объективности исследования.

Композиционный анализ помогает увидеть извне и изнутри объемный, сложный мир лирического произведения и является весьма существенной, возможно, основной ступенью к его целостному постижению.