Текст книги "Прекрасные господа из Буа-Доре"

Глава сорок первая

Через несколько минут появился Адамас с Люсилио. Люсилио, как всегда, был спокоен и улыбался. Он слегка поклонился советнику, глубоко – маркизу и протянул последнему лист бумаги, заполненный неразборчивыми знаками.

– Увы! Друг мой, – сказал Буа-Доре, – я ничего в этом не понимаю.

– Говорите! – крикнул немому Лене; тот знаком показал, что это для него невозможно. – Напишите хотя бы!

Люсилио сел и написал: «Я здесь не должен ни перед кем отчитываться, кроме маркиза да Буа-Доре; я вас не знаю. Выйдите из этой комнаты, я не стану писать при вас».

– Станете, черт возьми! – вне себя вскричал советник. – Я хочу знать все, и вы ответите!

– Простите его, сударь, – сказал Адамас. – Он, как великие ученые, очень странный и своенравный. Если вы хотите, чтобы он открыл свои секреты, говорите с ним ласково.

– Он хочет денег? – спросил советник. – Он получит их: пусть говорит!

Люсилио отрицательно покачал головой.

Советник, казалось, сидел на горящих углях.

– Ну, – сказал он после минуты беспокойного молчания, – я узнаю, ученый вы или сумасшедший! Взгляните на мою руку и расскажите мне что-нибудь.

Люсилио посмотрел на руку советника, встал и, показав Адамасу свою тарабарщину, знаком велел ему говорить вместо себя.

– Да! Я это ясно вижу, – сказал Адамас. – Эти знаки говорят, что есть один человек, принц… который хочет надеть на свою голову корону Франции; но где человек, у которого этот знак на руке? Я этого не знаю.

Люсилио показал руку советника.

– Так кто же я? – спросил он, очень удивленный.

Люсилио написал три слова, которые прочел один советник, с волнением. Его лицо изменилось и голос смягчился.

– И король умер? – спросил он, дрожа всем телом, словно от страха или радости. – Вы видите теперь, что надо ответить мне?

Люсилио написал: «Король чувствует себя хорошо, но господин де Люинь умер при свете пламени, 15-го числа сего месяца, в одиннадцать часов вечера».

Мнимый советник Лене едва успел прочесть эти слова, как, не выказывая никакого сомнения, надвинул шляпу на голову, бросился на лестницу и, ни слова не сказав, кроме обращенного к его людям: «В путь!», снова сел на коня и поскакал во весь опор со всей своей свитой, и не подумав ни извиниться перед хозяевами Брианта, ни поблагодарить их, ничего не пообещав и ничем не пригрозив.

Адамас, маркиз и Люсилио, в молчании проводившие их до последней двери, чтобы убедиться, что ничего подозрительного не осталось ни в замке, ни в деревне, вернулись в гостиную, где нашли Лориану и Марио.

Все они были так взволнованы, что несколько минут не говорили ни слова.

Наконец маркиз нарушил молчание:

– Значит, это был принц?

– Да, – сказала Лориана. – Я видела его в Бурже три месяца назад, и я сразу его узнала, когда проходила здесь, чтобы поздороваться с ним. А вы, мой маркиз, вы, стало быть, никогда его не видели?

– Один или два раза я видел его молодым, в Париже, с тех пор – никогда. И все же, когда он назвал имя принца де Конде, объявив себя приближенным к его особе, это имя наложилось на лицо фальшивого советника Лене, и с каждой минутой я все больше убеждался, что имел дело с самим господином. Вот почему я был очень терпеливым; на мое счастье, Господи! Но как случилось, что вы придумали?..

– Господин де Люинь в самом деле умер, от горячки, пятнадцатого числа этого месяца, в то время как войска короля грабили и жгли несчастный город Монер на Гаронне. Вот письмо моего отца, которое сообщает мне об этом и которое один из его слуг, прибывший гонцом за свитой принца, смог тихо передать мне через Клиндора.

– Вот великая новость, дети мои, и она еще раз перевернет всю политику! Но кому из вас пришла в голову мысль?..

– Мне, сударь, – сказал торжествующий Адамас. – Как только мадам Лориана сказала: «Этот чужой человек, что заперся вместе с господином маркизом, – принц и никто иной», мы все четверо спрятались в укромном месте.

– Мы беспокоились о вас, – сказал Марио, – потому что у людей этой большой свиты был подозрительный и угрожающий вид. Это Адамас сразу придумал все.

– Мэтр Жовлен не слишком был склонен на это соглашаться, – добавил Адамас, – но надо было спасать вас, раздумывать было некогда, и он ловко сыграл свою роль, не правда ли, сударь? Теперь его счастье в его руках, и если он хочет занять место или, по крайней мере, сделаться таким же фаворитом, как знаменитый астролог принца, того, кто предсказал ему, что он станет королем Франции в тридцать четыре года…

– Я заметил, – сказал маркиз Жовлену, – что вы не могли взять на себя смелость дать ему такое обещание. Вы лишь сказали ему, что у него есть это стремление. Но что мы будем делать теперь, друзья мои? Поскольку, как видите, нас подло предали и мы подвергаемся опасностям, о которых вовсе не помышляли.

– Ничего не надо делать, будем сидеть смирно, – решительно ответила Лориана. – Принц сейчас скачет по дороге, ведущей на юг, и не так скоро вспомнит о нас.

– Это правда, – сказал маркиз, – что сейчас он несется по дорогам, чтобы первым прибыть к королю и захватить если не благосклонность, то хотя бы власть, которой располагал господин де Люинь. Это будут сильно у него оспаривать! Рец, Шомберг{156}156
  Рец, Шомберг – здесь автор ошибается, относя к началу правления Людовика XIII лиц, ярко проявивших себя при его наследнике: кардинала Реца (Жана-Франсуа Поля де Гонди) (1613–1679) и маршала Франции (1675) Фридриха Германа, герцога Шомберга (1615–1690), – оба в год смерти де Люиня были еще детьми.


[Закрыть] и Пюизье{157}157
  Брюлар Пьер, виконт де Пюизье (1583–1640) – французский государственный деятель, в 1617–1626 гг. министр иностранных дел Франции.


[Закрыть] захотят свою долю, не считая того, что мадам королева-мать и ее маленький люсонский епископ{158}158
  Люсонский епископ – имеется в виду Арман-Жан Дюплесси, герцог де Ришелье, бывший епископом Люсона с 1607 г.


[Закрыть] доставят им много хлопот! Ну а наши мелкие дела уже вылетели из головы нашего доброго принца и, возможно, никогда в нее не вернутся. Если он только не отдал приказаний против нас, прежде чем явиться сюда!

– Нет, сударь, вы ничем не рискуете! – сказал Адамас. – Он хотел ваши сокровища, значительность которых ему сильно преувеличили, раз из-за такой малости такой богатый принц оказал нам честь прийти к нам. Мы предупреждены: мы сумеем спрятать наше небольшое достояние и предоставить в распоряжение любопытных полные хлама сундуки. Мы будем держать в готовности потайной выход из замка и не станем доверять людям, которые являются укрыться от дождя. Но будьте уверены: если принц не вернется снова лично, никому другому это не придет в голову, потому что, если он отдал приказания, так это для того, чтобы никто другой не запустил руку в блюдо, к которому он протянул свою хозяйскую лапу.

Рассуждение Адамаса было вполне справедливым. Закончил он тем, что осыпал тысячью проклятий Беллинду, и справедливо – только она могла узнать и предать огласке настоящее имя мэтра Жовлена, смерть д’Альвимара и существование клада.

Было решено посоветоваться с Гийомом д’Арсом о том, что уместнее – умолчать или объявить о смерти д’Альвимара, и с этой целью маркиз на следующий день после обеда отправился к нему.

Гийома не было дома, он должен был вернуться только вечером.

Маркиз послал нарочного в Бриант с предупреждением, что не стоит беспокоиться, если он вернется поздно, и отправился нанести визит господину Робену де Кулоню, который в то время находился проездом в своих владениях в Кудре, красивом охотничьем королевском округе на возвышенности Верней, примерно в лье от замка д’Арс.

Робен, виконт де Кулонь, главный сборщик податей в Берри и соляной откупщик, был одним из природных врагов бывшего контрабандиста Буа-Доре; и все же их связывала тесная дружба со времен дела Флоримона Дюпюи, сеньора де Ватан.

Те, кто знаком с историей Берри, вспомнят, что в 1611 году этот Флоримон Дюпюи, известный гугенот и крупный контрабандист, похитил из ненависти к налогу на соль одного из детей господина Робена. Маркиз великодушно сам занялся возвращением ребенка отцу, рискуя поссориться с Флоримоном, который был, как говорили его друзья и враги, «очень неуживчивым человеком».

После этого приключения мятеж принял такие значительные размеры, что для того, чтобы справиться с господином Дюпюи в его замке, пришлось послать туда двенадцать сотен пехоты, роту швейцарцев{159}159
  Швейцарцы – в Средние века, начиная с XV в., швейцарцы служили наемниками во многих армиях, в том числе французской, были известны своим мужеством.


[Закрыть] и шесть пушек.

Двадцать девять его людей повесили на месте, на окрестных деревьях, а самому отрубили голову на Гревской площади{160}160
  Гревская площадь – название до 1803 г. площади Отель де Вилль перед мэрией Парижа, где на протяжении нескольких веков осуществлялись публичные казни.


[Закрыть]. Юный Робен впоследствии стал настоятелем монастыря в Соррезе. Господин Робен-отец остался признательным и преданным должником господина де Буа-Доре, и можно было подумать, что благодаря этой дружбе маркиза никогда не преследовали за его давнее соучастие в контрабандной торговле солью.

Буа-Доре частично открыл этому верному другу затруднения, какими грозило ему посещение принца, и признался, что особенно встревожен из-за доброго Люсилио, на пребывание которого в его доме ревностные святоши края смотрели неодобрительно.

– Ваши опасения кажутся мне преувеличенными, – ответил виконт. – Господин де Гроот, которого ученые называют Гротиусом{161}161
  Гротиус (Гроций, де Гроот) Гуго (1583–1645) – голландский юрист, философ, теолог, драматург и поэт. Занимал высокие посты в республике, однако, когда он и его единомышленники проиграли теологический спор гомаристам (сторонникам богослова Франциска Гомара; 1563–1641) и их взгляды были объявлены ересью, Гротиус был в 1619 г. осужден на пожизненное заключение в крепости, откуда в 1621 г. бежал, вынесенный в сундуке с книгами, во Францию.


[Закрыть] и который в своей стране был приговорен к пожизненному заключению, – не совершил ли он побег, спрятавшись в сундуке, благодаря великодушию и изобретательности своей жены, и не укрылся ли в Париже, где никто его не беспокоит и не притесняет? Почему ваш итальянец не воспользуется во Франции теми же привилегиями?

– Потому что французское правительство, которое очень мало обеспокоено тем, что может вызвать неудовольствие голландских гомаристов и Мориса Нассау{162}162
  Морис Нассау (1567–1625) – верховный правитель Нидерландов с 1585 г., после смерти отца Вильгельма I Оранского, полководец, военный реформатор. В теологическом споре, вызвавшем политический кризис в стране, поддержал гомаристов.


[Закрыть], пожелает понравиться Папе, преследуя одну из его жертв. Кампанелла{163}163
  Кампанелла Томмазо (1568–1639) – итальянский философ и писатель, утопический социалист; был арестован в 1598 г. в Неаполе, обвинен в колдовстве и заговоре против властей и приговорен к пожизненному заключению. Выпущен на свободу в 1626 г., остаток жизни прожил во Франции, получая пенсию от кардинала Ришелье.


[Закрыть] двадцать лет в тюрьме, и, хотя во Франции его жалеют и высоко ценят, ничего не делается для того, чтобы вырвать его из рук палачей; Бог знает, дали ли бы ему сейчас убежище у них под носом!

– Возможно, вы правы, – ответил господин де Кулонь. – Что ж, я одобряю вашу идею помочь бежать вашему другу при малейшей опасности, какая станет угрожать вашему замку; но я думаю, что вы должны были бы искать укрытие, куда он мог бы отправиться в случае тревоги. Позаботились ли вы об этом?

– Да, конечно, – ответил маркиз, – и хочу посоветоваться с вами на этот счет. У вас здесь недалеко есть старый необитаемый дом, который кажется мне еще вполне пригодным для жилья, хотя я никогда в нем не был. Это место достаточно близко от моего дома, чтобы человек, поспешив, мог за час до него добраться. Эти развалины находятся рядом с маленькой фермой, принадлежащей вам, и, если вы отдадите приказ фермерам, чтобы они были готовы, на всякий случай, спрятать и кормить моего несчастного беглеца. Хотите ли вы оказать мне эту услугу?

– Маркиз, – ответил виконт, – вы можете потребовать у меня мою жизнь: она принадлежит вам. Мое имущество, мои люди, мои дома по справедливости в вашем распоряжении. Но все же дайте мне обдумать, подходящее ли место, которое вы имеете в виду, поскольку речь идет о моем старом доме в Брильбо.

– Именно!

– Ну, посмотрим: он стоит очень уединенно, и дороги там отвратительные – это хорошо. Через него не проезжают ни в какой город или местечко: это тоже хорошо. Место принадлежит мне, и прево{164}164
  Прево – низший судебный чин во Франции.


[Закрыть] не позволит себе туда ворваться. К тому же, считается, что в развалинах водятся самые непоседливые и шумные духи, какие только бывают, и по этой причине ни один мародерствующий крестьянин туда не заглядывает, ни один прохожий не останавливается. Все лучше и лучше. Да, я вижу, что вы хорошо выбрали, и хочу сегодня же вечером отправиться туда с вами, чтобы отдать фермерам необходимые распоряжения.

Буа-Доре, со своей стороны, поразмыслив, решил, что лучше будет, если он пойдет туда один, чтобы не вызвать подозрений.

– Я немного знаком с вашими арендаторами, – сказал он. – Они когда-то покупали у меня… сами знаете что!

– Да, да, злюка! – смеясь, сказал виконт. – Они дешево покупали у вас соль! Ну хорошо, идите обратно по этой дороге; вода еще не так прибыла, и вы пройдете, не подвергаясь опасности. Вы как бы случайно скажете Жану Фароде, арендатору, о необходимости прийти ко мне ранним утром; вы взглянете на руины и хорошо осмотрите окрестности, чтобы иметь возможность дать сведения вашему другу; и даже хорошо бы прийти туда тайно следующей ночью, чтобы знать все входы и выходы. Таким образом, если он будет вынужден там укрыться, он сможет, по необходимости, незаметно исчезнуть.

– Договорились, – сказал маркиз, – и примите тысячу благодарностей за покой, который вы доставили моему духу.

Виконт оставил маркиза поужинать; после чего тот, сев в свою карету, с наступлением ночи снова направился в Арс по дороге ничем не лучше той, что вела в Брильбо; это направление было избрано потому, что он не хотел появляться в своей карете, привлекавшей всеобщее внимание, поблизости от этих развалин.

Проявив еще большую осторожность, чем советовал ему господин Робен, он вышел из кареты в четверти лье от того места, которое хотел осмотреть, приказал своим людям потихоньку ехать в Арс, и, вступив на одну из тысячи тропинок, на какие, возможно, никогда не ступала нога господина де Кулоня, но которые были знакомы старому контрабандисту не хуже, чем проходы в его заповеднике, скрылся в сырых лугах, подтянув перед тем выше колен свои высокие сапоги.

Глава сорок вторая

Ночь была довольно теплой и не слишком темной, несмотря на большие черные тучи, которые ветер гнал, открывая в небе длинные разрывы, полные звезд, внезапно смыкавшиеся, чтобы снова образоваться в другом месте.

Говорят, что наши предки – дворяне или мещане – несомненно, были крепче, чем сегодня мы, в то время как наши предки рабочие и крестьяне – напротив, были менее здоровыми.

Так считают старики моей страны, и их взгляды кажутся мне обоснованными: у зажиточных людей была привычка к свежему воздуху и к движению, современная жизнь избавила нас от этого или лишила. Дворянин, который вел образ жизни воина или охотника, до преклонных лет сохранял силу и здоровье. Бедные классы жили хуже и хуже питались, чем в наши дни, не говоря об огромном количестве несчастных, которым совсем нечего было есть и негде жить.

Буа-Доре, несмотря на свои шестьдесят девять лет и на привычку к изнеженности, сохранил хорошее зрение, грудь, не поддающуюся простуде, и достаточно легко ходил по голой земле или мокрой траве.

Несколько раз он поскользнулся у кустов, но ухватился за ветки как человек, который умеет передвигаться на местности, где неровности почвы однородны на большом пространстве.

Благодаря своей быстрой ходьбе, он за десять минут добрался до фермы в Брильбо.

Зная боязливый и суеверный характер крестьян, он кашлянул и заговорил прежде, чем постучать; затем, постучав, назвал себя, и был принят если не без удивления, то, по крайней мере, без страха.

Хотя участь земледельцев была еще очень жалкой, в Берри она была такой в меньшей степени, говоря в нравственном смысле, поскольку это давно был край внесеньориальных владений, по сравнению со странами рабства. Кроме того, в этой части, которую называют Черной Долиной, материальные ресурсы всегда обеспечивали испольщику{165}165
  Испольщик – арендатор, платящий за аренду половину урожая.


[Закрыть] или арендатору относительное благополучие, сохранявшее его при больших бедствиях или больших эпидемиях.

В это время лепрозории (приюты для прокаженных) были уже пусты; чума, еще такая частая гостья в Бренне и в окрестностях Буржа, редко свирепствовала в Фромантале. Жилища в Марше и Бурбонне были грязными и смрадными, у нас же – крепкими и хорошо устроенными, как свидетельствует большое число старых сельских домов XI и XV веков, еще стоящих и легко узнаваемых по своим огромным черепичным крышам, камням, обтесанным в форме призмы, окаймляющим двери, и мансардам над которыми возвышаются большие украшения из терракоты, отделанные мелкими фигурками{166}166
  …отделанные мелкими фигурками. – Эти украшения, любопытная археологическая редкость, традиционно сохранились в некоторых местностях: гончары Вернея делают очень красивые вещи по старинным образцам. В их системе орнамента встречается небольшая ваза с четырьмя или шестью ручками, укрепленная на множестве деталей, над которой возвышаются цветы или птицы. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Так что маркиз смог без отвращения войти в жилище фермеров, сесть у очага и несколько минут поговорить.

«Добрый господин», всеми любимый, мог без опаски доверить Жану Фароде и его жене возможную заботу о своем друге, преследуемом, как он сказал, за охотничье правонарушение, и, когда он объявил им, что их хозяин, господин Робен, хочет видеть их на следующее утро, чтобы отдать соответствующие распоряжения, они проявили радость и готовность к повиновению, ответив привычными в этом краю словами искреннего желания и любезности: «Это можно устроить!»

И все же жена Фароде, которую называли Большая Катлин, не могла удержаться от того, чтобы пожалеть того, кому хотя бы одну ночь придется провести в замке Брильбо.

Она твердо верила, что там есть привидения, и ее муж, высмеяв ее, чтобы угодить скептицизму маркиза, в конце концов признался, что предпочел бы умереть, чем войти туда после захода солнца.

– Присутствие моего друга, – сказал маркиз, – надеюсь, успокоит вас, потому что я обещаю вам, что оно прогонит злых духов; но, поскольку вы не слишком боитесь входить туда днем, я прошу вас завтра же положить дров в камин и устроить постель в лучшей комнате.

– Мы отнесем туда все, что надо, дорогой сударь, – ответила Большая Катлин, – но несчастный христианин, который придет туда, глаз не сомкнет. Он всю ночь будет слышать шум и потасовки, как мы это слышим. Господи! И как вы услышите сами, если только захотите подождать один часочек.

– Я не могу ждать, – сказал маркиз, – и к тому же, зная, что я здесь, духи не пошевельнутся. Я хорошо знаю их трусость, потому мне никогда не удавалось услышать в рождественскую ночь голоса, кричащие на верхушке донжона в Брианте, так же, как увидеть двери, открывающиеся сами собой в Мотт-Сейи, и белую даму, которая отдергивает полог постелей у господина Гийома д’Арса.

– Это возможная вещь, господин Сильвен, – с самонадеянным видом сказал арендатор, – что в нашем старом замке есть привидения. Известно, что и в других они могут быть, потому что нет ни одного, где не совершилось бы большое зло или где бы его не терпели; это причиной тому, что несчастные христиане, телесно страдавшие или подвергавшиеся мучениям в этих домах, возвращаются туда душами, которые стонут и просят молитв или справедливости. Но в замке Брильбо, который никогда не был обитаем, никому не. причинили ни хорошего, ни дурного, насколько я знаю.

– Надо думать, – сказала женщина, которая продолжала разговаривать, проворно прядя пряжу, – что прежний сеньор умер вдали, трагической смертью и в грехе: вы ведь знаете предание Брильбо? Это недолгая история. Один сеньор поднял этот дом до конька кровли и уехал в Святую землю вместе с семерыми своими сыновьями, откуда не вернулся ни он сам, ни один из них. Замок продавали и перепродавали, и никому он был не по вкусу. Думали, что он приносит несчастье в семьи: поэтому во все времена он служил лишь для того, чтобы убирать туда урожай. Его покрыли крышей, которая уже прохудилась, но там есть еще две красивые комнаты и большой зал, такой большой, что два человека, встав в противоположных его концах, едва узнают друг друга.

– Можете ли вы дать мне ключи? – спросил маркиз. – Я хотел бы заглянуть внутрь.

– Ключи – вот они; но, бога ради, дорогой господин Сильвен, не ходите туда! Это час, в который начинается шабаш.

– Ну какой шабаш, милые мои? – смеясь, сказал маркиз. – Какие они из себя, эти гадкие черти?

– Я никогда их не видел, сударь, и не желаю видеть, – ответил фермер, – но я хорошо слышу их, слишком хорошо слышу! Одни стонут, другие поют. Этот смех, и еще крики, и ругань, и плач до самого рассвета, когда все уносит ветер, потому что там хорошо заперто, и ни один человек не может войти без моего ведома или разрешения.

– Не могут ли это быть ваши батраки с фермы, забавы ради, или какой-нибудь грабитель, чтобы помешать вам обнаружить краденое?

– Нет, сударь, нет! Наши работники и слуги так сильно боятся, что ни за какие деньги вы не заставите их приблизиться к замку на два выстрела из пищали после захода солнца; и вы видите, что они даже не спят больше в нашем доме, потому что говорят, что он слишком близко стоит к проклятой постройке. Они все спят в риге, там, в глубине двора.

– Тем лучше для маленькой тайны, которая появилась у нас с вами сегодня, – сказал маркиз, – но, может быть, тем лучше и для тех, кто изображает привидения с единственной целью обокрасть вас!

– А что они могли бы украсть, господин Сильвен? В замке ничего нет. Когда я увидел, что черт зажигает там огни, я испугался пожара и убрал оттуда весь урожай, кроме нескольких жалких вязанок хвороста и десятка охапок сена и соломы, чтобы не слишком задеть их, потому что говорят, будто домовые очень любят развлекаться среди дров и корма. И в самом деле, я обнаружил беспорядок и следы, как будто там побывали пятьдесят живых существ.

Маркиз знал, что Фароде очень правдив и не способен сочинить что бы то ни было для того, чтобы избавить себя от оказания услуги.

Так что он начал думать, что, если в старом замке показывались огни, если слышались голоса и особенно если ноги или тела мяли и разбрасывали корм, в этих событиях было больше действительного, чем бесовского, и что замок, куда арендатор и его жена, как они признались, уже больше шести недель не решались войти, вполне мог уже послужить укрытием нескольким беглецам.

«Вызывают ли они сочувствие или они – злодеи, я хочу их видеть», – сказал он себе.

И, поместив поудобней обнаженную шпагу, держа в одной руке ключи от замка, а в другой – фонарь, он направился через луга к безмолвным руинам.

Фароде, при виде того, как его жена сетует на смелость доброго господина, постыдился оставлять его одного и решился последовать за ним.

Но, когда маркиз перешел неподвижный мост, он увидел, что несчастный крестьянин сильно дрожит, решил, что человек в таком состоянии скорее помешает, чем поможет ему, и попросил его дальше не ходить.

Большая часть замков Черной Долины, даже относящихся к раннему Средневековью, расположены в самых глубоких ложбинах, вместо того чтобы помещаться на возвышенностях, как в Марше или Бурбонне. Это отклонение имеет вполне правдоподобную причину.

В стране, где нет значительных крутых откосов, должны были искать основной способ защиты в водных путях.

Поэтому в Брильбо, как и в Брианте, как в Мотт-Сейи, в Сен-Шартье, в Мотт-де-Пресль, и так далее, замок стоит среди изгибов реки, способной питать своими проточными водами двойной ров, окружающий ограду.

Мост, через который входят за первую из этих стен, очень узкий и опирается на ряд арок очертаний, колеблющихся между полукруглыми и стрельчатыми.

Весь замок переходной архитектуры: фасад имеет странную форму; двери и окна над лестницей на несколько метров углубились в основную кладку, словно для того, чтобы защититься от внешних нападений.

Верхняя часть здания должна была изгибаться в этом месте, но незаконченная постройка изуродована крышей, не соответствующей зданию.

Маркиз подошел к подножию замка по самой короткой тропе; стены были так разрушены и побиты столькими проломами, рвы были засыпаны в стольких местах, что не было необходимости искать ворота.

Он бесшумно отворил дверь замка, маленькую и низкую под пологой аркой, над которой поднималась украшенная цветами стрелка свода.

Там он наполовину приоткрыл свой фонарь, чтобы видеть, что у него под ногами, вспомнив предупреждения арендатора об осторожности на лестнице.