Текст книги "Прекрасные господа из Буа-Доре"

Глава шестьдесят шестая

Маркиз, решив участвовать в военных действиях, собрал небольшой отряд добровольцев. Его лучшие люди сразу же с энтузиазмом последовали за ним.

Бесстрашный Аристандр особенно радовался, представляя, как он задаст испанцам, которых ненавидел из-за Санчо; верный Адамас ехал в арьергарде на смирной кобыле и вез с собой духи и щипцы для завивки хозяина, ни более ни менее!

Впрочем, маркиз сейчас одевался столь же просто, сколь раньше блистал. Он лишь слегка завивал остатки волос на затылке, да для собственного удовольствия чуть-чуть душился. Никакого парика, никакой краски, почти никаких кружев, вышивок и галунов; широкий камзол плотного сукна с прорезанными рукавами, штаны такого же сукна, спускавшиеся ниже колен, сапоги по ноге, отделанные простым полотном по отвороту, брыжи и, наконец, подбитый мехом плащ, широкий и прочный, – вот каков был костюм прекрасного господина из Буа-Доре.

Объясним вкратце причину такой метаморфозы. Марио дрался на дуэли с нахалом, который насмехался над напудренной маской, черными волосами и нежным «румянцем» маркиза.

Марио хорошо отделал этого господина, уж он-то постарался! Но Буа-Доре, узнав задним числом об этом приключении, решил, что больше его сын рисковать собой из-за него не должен. В один прекрасный день, никого не предупредив, он отказался от краски и от парика, заявив, что господин де Ришелье прав, преследуя роскошь, и что следует подавать хороший пример. Так он смирился с тем, что стар и некрасив, и героически предстал перед своими близкими. Но, к его великому удивлению, все были приятно поражены, а Мерседес наивно сказала:

– Ах, как вы хорошо выглядите, хозяин! Я думала, вы гораздо старше.

Действительно, под слоем краски маркиз сохранился неплохо, и для своего возраста он был необыкновенно красив. Он не знал и так и не узнал старческой немощи. Зубы у него были целы; высокий, с залысинами лоб пересекали глубокие красивые морщины; ни коварство, ни злоба не искажали его лицо; усы и бородка, белые как снег, красиво выделялись на желтовато-смуглой коже; его большие живые и смеющиеся глаза нежно светились под густыми кустистыми бровями.

Он всегда держался очень прямо, не сгибаясь, но уже не смущался, когда Аристандр сильной рукой поддерживал его худое колено, чтобы маркиз мог сесть на коня, однако, оказавшись в седле, он сидел на лошади великолепно.

С этого времени он получил столько комплиментов, что сам стиль его кокетства изменился: вместо того чтобы скрывать свой возраст, он стал его преувеличивать, заявляя, что ему восемьдесят, в то время как ему было всего лишь семьдесят два. Ему нравилось поражать своих молодых собеседников рассказами о войнах прошлого, которые давно уже были похоронены в глубинах его памяти.

Третьего марта, то есть на следующий день после встречи прекрасных господ из Буа-Доре с господином Пуленом, королевский авангард численностью в десять-двенадцать тысяч человек расположился лагерем в Шомоне.

Маркиз спокойно улегся в первую же попавшуюся постель и уснул крепко, как человек, привыкший к тяготам войны и умеющий использовать часы отдыха: выспаться за час, если только этот час и был у него в распоряжении, а мог проспать и двенадцать часов подряд, если больше нечего было делать.

Марио же, взбудораженный нетерпеливым желанием сражаться, бодрствовал вместе с такими же молодыми добровольцами, с которыми познакомился в пути.

Они расположились на постоялом дворе, зал с низкими потолками был так забит, что и не повернуться, табачный дым висел стеной.

Регулярные армейские подразделения вели себя сдержанно, точно братство суровых монахов, компании же добровольцев были веселыми и шумными. Все пили, смеялись, распевали куплеты вольного содержания, читали друг другу эротические или шуточные стихи, говорили о политике и о женщинах, спорили и обнимались.

Марио сидел у камина и посреди всего этого шума предавался мечтам.

Рядом с ним расположился Клиндор, он обрел решимость, но робел, оказавшись в кругу дворян. Он не вмешивался в их шумные разговоры, но так и горел желанием набраться смелости и поболтать. Марио же совсем погрузился в мечты среди этого общего веселья, которое ему не мешало, но и не привлекало его.

Вдруг в зал вошло очень странное создание. Это была худая черноволосая и смуглая девочка, наряженная в немыслимый костюм: пять или шесть разноцветных юбок, надетых одна на другую; корсаж, весь расшитый галунами и блестками, разноцветные перья, воткнутые в курчавые волосы, на груди ожерелья в несколько рядов, золотые и серебряные цепочки, на руках браслеты, кольца, стекляшки даже на башмаках.

Невозможно было установить ее возраст: то ли это был рано развившийся ребенок, то ли изнуренная девушка. Она была очень маленького роста, уродливая, когда улыбалась или спокойно разговаривала, но прекрасная в гневе, впрочем, такое состояние, видимо, было для нее нормальным и обычным. Она оскорбляла слуг постоялого двора, которые не сразу подали ей еду, ругала солдат, не сразу уступивших ей место, царапала тех, кто хотел вольно пошутить с ней, разражалась жуткими проклятиями в адрес тех, кто насмехался над ее несуразным нарядом или злобным настроением.

Марио спрашивал себя, зачем такое странное существо явилось в подобное общество, но тут в зал вошла еще одна женщина: толстая, краснолицая, наряженная в жалкие, смешные тряпки и нагруженная, как мул. Она потребовала, чтобы все замолчали. Не без труда ей удалось добиться тишины, и тогда она объявила на малограмотном французском, что сейчас выступит несравненная Пилар, ее подруга, танцовщица-мориска и гадалка, которая не ошибается, обученная арабской науке.

Услышав имя Пилар, Марио очнулся от своей летаргии. Он всмотрелся в двух цыганок и, несмотря на то, что время очень изменило их, узнал в одной из них ученицу несчастного Ла Флеша, его жертву и палача, а в другой – ту, что когда-то звалась в Брианте Беллиндой, а у капитана Макабра – Прозерпиной. Ныне же она именовала себя Нарцисса Боболина, лютнистка, торговка кружевами, при необходимости она же чинила и крахмалила кружевные отвороты.

Публика согласилась посмотреть на выступления заявленных талантов. Беллинда сыграла на лютне, весьма живо, но фальшиво. Потом, сдвинув столы, освободили место для танцовщицы, и она исполнила с необыкновенной гибкостью и дикой грацией танец, вызвав восторг у публики.

Успех Пилар у этих затуманенных вином мужчин вызвал у Марио отвращение, и он уже хотел удалиться, но из любопытства решил послушать предсказания, которые она уже начала излагать всем собравшимся, ожидая, пока кто-нибудь из них попросит ее предсказать будущее именно ему.

– Говори, говори, юная сивилла! – кричали ей изо всех концов зала. – Скажи, нам повезет в бою? Захватим мы завтра Сузский перевал?

– Так и случилось бы, будь вы все охвачены благодатью, – отвечала она с презрением, – но каждый из вас покрыт, как проказой, смертными грехами, и я очень боюсь за вашу красивую белую кожу!

– Подожди-ка! – сказал кто-то. – Есть тут у нас юноша добрый и целомудренный, прямо ангел небесный, Марио де Буа-Доре! Начнем с него, пусть он обратится к предсказательнице!

– Марио де Буа-Доре? – воскликнула Пилар, и ее сверкающие глаза словно подернулись пеленой. – Он здесь? Где же, где же он? Покажите мне его!

Марио вышел из темного угла, чтобы цыганки смогли увидеть его. Одна из них сразу же кинулась к нему и схватила за руку, а вторая потупила взор, словно опасаясь, что он узнает ее.

– Я уже узнал вас, Беллинда, – сказал ей Марио, – что касается тебя, Пилар, – добавил он, отнимая руку, которую она хотела поднести к губам, – просто посмотри на линии моей ладони, и хватит.

– Марио де Буа-Доре! – воскликнула неожиданно рассвирепевшая Пилар. – Я и так знаю линии судьбы на твоей руке! Я их столько раз видела раньше. Я никогда не говорила о твоей судьбе: тебя ждет много горя и несчастий!

– Я знаю, чего стоит твоя наука! – ответил Марио, пожав плечами. – Она зависит от твоего каприза, от твоей ненависти или твоей причуды.

– Ну что ж, можешь проверить! – ответила обиженная Пилар. – Раз ты не веришь моей науке, значит, не побоишься услышать, что тебе предначертано. Завтра, мой прекрасный Марио, ты уснешь, упав на спину на склоне рва, глаза твои будут открыты, но ты не увидишь света звезд.

– Значит, просто небо будет затянуто тучами, – спокойно ответил Марио.

– Нет, небо будет ясное, но ты умрешь! – сказала Пилар, вытирая волосами холодный пот со лба. – Хватит! Больше меня не спрашивайте! Я слишком страшные вещи буду говорить всем, кто меня здесь слушает!

– Ах, злая чертовка, возьми назад свои слова! – крикнул молодой человек. – Друзья, не выпускайте ее! Эти отвратительные колдуньи подталкивают нас к смерти, смущая наши умы! Из-за них мы, будучи в опасности, теряем ту самую уверенность в себе, что спасает нас. Заставим ее забрать обратно свои слова, пусть признается, что сказала так со злобы.

Пилар, гибкая, как змея, уже проскользнула мимо столов. Кое-кто кинулся за ней, а Беллинда спаслась через другую дверь.

– Оставьте их, – сказал Марио. – Это две злые бродяги, чью историю я вам расскажу как-нибудь в другой раз. Я не интересуюсь предсказанием: уж я-то знаю, чего стоит вся эта наука.

Марио засыпали вопросами.

– Завтра, – ответил он. – Завтра после сражения и после моей так называемой смерти. А теперь, позвольте, я схожу к отцу, посмотрю, хорошо ли его охраняют, а то эти две женщины могут замыслить что-нибудь против него.

– А мы, – ответили его молодые друзья, – обойдем лагерь, чтобы посмотреть, не прячется ли где-нибудь в засаде банда цыган, грабителей и убийц.

Лагерь осмотрели тщательно. Впрочем, в этом не было необходимости: регулярный лагерь охранялся бдительными часовыми, которые осматривали окрестности не только близ лагеря, но и далеко от него. Люди из деревни сообщили, что цыганки приехали накануне, вдвоем, и остановились в доме, на который показал Марио. Солдаты проверили и убедились, что цыганки находятся в доме. Марио решил, что следить за ними не стоит. Достаточно было обеспечить безопасность отца.

Ночь прошла очень спокойно, слишком спокойно, на взгляд нетерпеливой молодежи, которая надеялась, что ночью их разбудит сигнал к бою. Но ничего не произошло. Принц Пьемонтский, зять Людовика XIII{216}216
  Принц Пьемонтский, зять Людовика XIII – Виктор-Амадей I (1587–1637), в 1629 г. наследник, а с 1630 г. герцог Савойский; был женат с 1619 г. на дочери французского короля Генриха IV, сестре Людовика XIII Кристине-Марии (1606–1663).


[Закрыть], прибыл от герцога Савойского вести переговоры с Ришелье, а переговоры, к большому недовольству французской армии, привели к перерыву в военных действиях.

Следующий день, таким образом, прошел в лихорадочном ожидании, и сорвавшееся предсказание цыганки перестало заботить друзей Марио.

Две бродяжки собрали вещи, пересекли линию авангарда и вернулись во Францию бродяжничать дальше. Ни Марио, ни его друзьям не следовало опасаться, что цыганкам позволят вернуться, так как кардинал отдал самый строгий приказ изгонять из расположения армии женщин, детей, а особенно непотребных девиц. Против них, а также против цыганок, танцовщиц, ворожей могла быть применена смертная казнь.

Накануне 4 марта Марио был вынужден рассказать друзьям историю толстой Беллинды и маленькой Пилар. До сих пор скромность мешала ему быть на виду, его необычная история и сама трогательная, естественная и одновременно ироничная манера рассказывать заставили его приятелей позабыть о картах и о позднем часе. Конечно, он мог бы рассказать всю свою жизнь, но какое-то неопределенное чувство боязливой сдержанности помешало ему даже упомянуть имя Лорианы.

Глава шестьдесят седьмая

Было уже за полночь, когда все разошлись. Каждый нашел для себя более или менее сносное и безопасное пристанище.

Когда Марио, которому Клиндор нашел приличное жилище, остался один и уже собирался войти в дом, он заметил, как едва различимая тень отделилась от стены. Неизвестный выпрямился и подошел к Марио.

Оказалось, что это Пилар.

– Марио, – проговорила она, – не бойся меня. Я никогда не причиню тебе зла, и у меня нет причин желать зла твоему старому отцу. Я не разделяю ненависти Беллинды к вам.

– А что, Беллинда все еще ненавидит моего отца? – переспросил Марио. – Она уже забыла, что он спас ее от виселицы, где она должна была оказаться вместе с капитаном Макабром?

– Да, Беллинда забыла или, может быть, никогда об этом не знала. И уже не узнает, теперь она больше никого не ненавидит.

– Что ты хочешь сказать?

– То, что я сделала с ней то, что она надумала сделать с вами.

– Что ты сделала? Говори же!

– В этом нет нужды, Марио, если я скажу, ты уже никогда не полюбишь меня. Я ведь знаю, что ты меня презираешь.

– Никого я не презираю, – возразил Марио. – Просто я ненавижу зло, и жестокость вызывает во мне ужас. Ты так и не избавилась от жестокости, несчастная девочка. Я это понял вчера, когда увидел, что тебе доставляет удовольствие мучить меня. Знай же, что никогда ты не добьешься своего, и оставь меня в покое. Для тебя будет лучше, если я тебя забуду.

– Послушай, Марио, – сдавленным голосом воскликнула Пилар. – Я не заслужила такого к себе отношения! Заклинаю тебя, не говори так, если ты знаешь, что такое любовь! Потому что я люблю тебя и всегда буду любить! Да, я полюбила тебя еще тогда, когда мы оба были одинаково бедны, находили ночлег под любым кустом и попрошайничали на одной улице. Такова я от рождения! Ни одного дня своей жизни я не прожила без любви или ненависти, которые поглощали меня целиком. У меня ведь не было детства! Я родилась от пламени и, наверное, кончу свою жизнь на настоящем костре! Ну и что? Я такая пригожусь тебе больше, чем твоя Лориана, которая всегда смотрела на тебя свысока, а любит она по-настоящему только этих старых гугенотов… и тем лучше для нее! Тем лучше, я уверена в этом! Ведь я видела, как вы жили вместе. Дважды я возвращалась в ваши края, а один раз прошла совсем рядом, но ты меня не заметил. Ты бросил мне мелкую монетку. Посмотри, вот она. Я ношу ее на шее вместе с бусами, как самую большую в мире драгоценность. Я просверлила в ней дырочку и гвоздем нацарапала твое имя. Это мой талисман. Когда его не будет у меня, я умру!

– Ну, ну, – остановил ее Марио, – это безумные речи. Что тебе нужно сейчас? Почему ты, рискуя жизнью, вернулась сюда и поджидаешь меня здесь? Верни мне эту монетку, я дам тебе вот эти золотые, ты в них явно нуждаешься.

– Оставь свое золото себе, Марио, я в нем не нуждаюсь. Я хочу сохранить твой залог, и я сохраню его, как бы ты ни стыдился того, что я ношу на груди твое имя. Я пришла, чтобы рассказать свою историю, нужно, чтобы ты ее выслушал.

– Говори же скорей: ночь очень холодная, давно пора спать.

– Но я могу сказать только тебе, а здесь нас услышит твой слуга. Пойдем отсюда вместе со мной.

– Нет. Мой слуга спит за дверью. Говори здесь и поторопись, а то я уйду.

– Слушай же, я расскажу все быстро. Ты ведь знаешь, что моего отца повесили, а мать была сожжена…

– Да, я помню, ты часто об этом говорила. И что же?

– А вот что. К несчастью, я попала в руки Ла Флеша. Он ломал мне кости, чтобы сделать более гибкой, держал в клетке, отчего я болела и становилась злобной. Он показывал меня, как показывают загнанного зверя, который всех кусает.

– Но твоя месть была не менее ужасной?

– Да, я убила его при помощи песка, камней и земли, потому что он кричал: «На помощь! Дайте мне воды!» Одна его рука еще могла двигаться, и он попытался задушить меня. Но, спасая свою жизнь, я сделала то, чего ему едва не удалось избежать. Разве я не должна была это сделать? Это был мой долг! Возможно, вам, остальным, удалось бы его спасти. Но разве он не отплатил бы вам тем же, чем и Беллинда, которая, если бы не я, вчера отравила бы вас всех, тебя, твоего отца и слуг. И все это, по ее словам, только ради того, чтобы не пострадала моя репутация гадалки и сбылось то, что я при свидетелях тебе предсказала.

– Так, значит, ты и ее тоже?..

– И это тоже был мой долг по отношению к ней! Слушай же, слушай дальше мою историю! Отомстив Ла Флешу, я спряталась в павильоне в саду. Я видела, что мой поступок вызвал у тебя гнев, и пережидала, пока это пройдет. Мне казалось, что ты будешь тревожиться обо мне, разыщешь и оставишь жить в замке, полюбишь. Но вечером ты пришел туда со своей Лорианой и стал ей говорить, что хочешь стать ее мужем. Она посмеялась над тобой: она считала тебя слишком юным, но, видит Бог, это она слишком стара для тебя! А потом ты сказал ей, что презираешь меня. Это я слышала очень хорошо! Тогда я сделала так, чтобы на нее упал камень. Я хотела убить ее, но вы подумали, что камень упал случайно, ушли, и я осталась совсем одна. Там я и провела ночь, страдая от голода и холода. Я была взбешена, и это меня поддерживало. Я проклинала вас обоих и себя за то, что вызвала твой гнев. Я хотела лишить себя жизни, но смелости мне не хватило. Мне казалось, что я ненавижу тебя и больше не хочу с тобой оставаться, и я пошла в Брильбо за деньгами Санчо, которые я украла для Ла Флеша два или три месяца назад в доме в Кай-Ботте.

Я тогда не очень ценила деньги и, чтобы навредить Ла Флешу, отдала их Санчо, который их хорошо запрятал и получил, таким образом, власть над цыганами. Им он обещал, а иногда и подкидывал один-два экю. Я же знала, где он зарыл свои сокровища. Там оставалось еще много, или мне просто казалось, что много, ведь самой мне нужно было так мало. Я несколько раз брала оттуда понемногу и прятала в разных местах.

Я вбила себе в голову, что могу жить одна, ни от кого не завися, путешествовать там, где захочу, – детские мечты! Скоро мне стало скучно, и, когда я встретила Беллинду – а она была в жалком виде, обритая, спасалась бегством, – я рассказала о моем тайном богатстве, скрыв только места, где я его укрыла. О, она очень старалась выведать это: улещивала, изводила, уговаривала и выспрашивала. Она все время надеялась вырвать у меня мой секрет, именно поэтому была по-матерински добра и изображала, что служит мне, была ласкова, чтобы потом предать.

О! Как ужасно она меня предала! Она продала, обманула меня, она не посмотрела, что я еще ребенок. Было уже поздно, когда я поняла все это; охваченная стыдом, я поклялась отомстить ей, как только будет возможно.

Сейчас ее мертвое тело, наверное, уже стало добычей ворон! Дело сделано, Бог свидетель!

– Твои преступления ужасны, несчастная девчонка, – отозвался Марио. – Надеюсь, что это конец?

– Теперь ты должен полюбить меня, Марио, или я отомщу Лориане. Я знаю, ты все еще любишь ее, только что на постоялом дворе ты отказался говорить о ней с теми господами. О! Я ведь тоже там была, спряталась в чулане и слышала все плохое, что ты там обо мне говорил.

– Если слышала, то как можешь требовать от меня любви? Это безумство.

– Я не безумна! От ненависти до любви один шаг, я это испытала на себе. Можно ненавидеть и обожать в одно и то же время. Ты ведь сам признал, что мои глаза стали красивее, а руки тоньше, что во мне появились красота и свежесть юности. Ведь так ты сказал недавно на постоялом дворе. А накануне многие из этих дворян делали мне такие предложения, что я могла бы накупить еще много других юбок из тафты и много других красивых серег. И все потому, что я, все равно, красивая или уродливая, вскружила им головы. Но мне ничего не надо ни от них, ни от тебя. У меня еще остались деньги, спрятанные в Берри, и я могу уйти, когда захочу. Бойся этого, Марио. Лориана ответит мне за тебя. Или ты возьмешь меня с собой, или останешься без нее.

– Ты сама признаешься в своих преступных замыслах, – сказал Марио, – и я вынужден тебя задержать.

Он попытался схватить цыганку, полный решимости отдать ее в руки правосудия, но смог удержать только ее шарф: исчезающая быстрее, чем гонимые ветром тучи, она сбежала.

Он стал ее преследовать и наверняка догнал бы, но, едва повернув за угол, он услышал громкие звуки труб. Это был сигнал седлать коней, начинался бой. И Марио побежал к отцу, который уже поднялся по тревоге.

Ранним утром все были уже на марше. Сузский перевал – это ущелье длиной в четверть лье, а шириной – не более двадцати шагов, местами перегороженное обломками скал. Уловки принца Пьемонтского привели в конце концов к тому, что наша армия выступила на два или три дня позднее. Противник выиграл время и хорошо укрепился.

Ущелье было разделено тремя укрепленными баррикадами с ограждениями и рвами вокруг. На господствующих высотах с двух сторон от них в небольших редутах находились солдаты.

Пушка форта Талласс, сооруженного на соседней горе, простреливала открытое пространство между Шомоном и входом в ущелье. Это была одна на тех позиций, в которой горстка людей способна остановить целую армию.

Но ничто не могло остановить «французскую ярость»{217}217
  «Французскую ярость» – согласно примечанию автора, цитата из «Истории Франции» Анри Мартена.


[Закрыть].

Многие блестящие историки описали для нас эти славные события, после них мы можем добавить лишь немногое. Но наша задача не в изложении истории по известным фактам, а в ее воссоздании по забытым эпизодам. Поэтому мы последуем за прекрасными господами из Буа-Доре через все перипетии битвы, оставив в стороне восторги по поводу грандиозности происходящих событий. Нам тем более необходимо так поступить, потому что сами они не имели никакой возможности созерцать происходящее.

Зрелище было великолепное! Героическое сражение на фоне величественного пейзажа!

При первом же выстреле пушки воодушевление родилось в сердце Марио. Он сам не мог объяснить, как преодолел первую баррикаду, почему нарушил данное отцу слово не удаляться от него в течение боя. Казалось, что его нес крылатый конь или дуновение самого бога войны Марса. Вся страсть его души, весь жар его крови, которые обычно сдерживались скромностью и сыновней любовью, теперь вышли наружу подобно извержению вулкана.

Он не помнил даже о том, что отец всегда следовал за ним, чтобы не терять сына из виду, подвергал себя такой же опасности.

Здесь же был Аристандр, готовый в любую минуту закрыть собой хозяина, но в самый разгар боя Марио искал среди дерущихся серый султан старика, который возвышался над всеми. Каждый раз, видя его развевающимся на ветру, он благодарил Небо и снова вверял себя своей судьбе.

Напор штурмующих был так велик, что среди французов оказалось не более полусотни погибших. Это был один из тех необыкновенных дней, когда вера присутствует повсюду и нет ничего невозможного.

После того как позиция была отвоевана, Марио бросился на Сузскую дорогу преследовать отступающих, среди которых был сам герцог Савойский. Вдруг он увидел справа от себя бегущего человека в маске.

– Остановитесь, остановитесь, – кричал ему человек. – Служба королю важнее всего! Возьмите эти донесения. Я вас знаю, я могу вам довериться!

При этих словах шевалье потерял сознание и упал на землю, его загнанный конь грузно опустился на оба колена.

Марио оказался единственным из группы наступавших, кто смог пожертвовать последней схваткой, он спрыгнул на землю, подобрал секретный пакет, который выпал из рук курьера.

Но как только он повернул поводья, направляясь в лагерь короля, группа вооруженных людей, которая, по всей видимости, не принимала участия в боевых действиях, а занималась преследованием гонца, показалась справа от Марио. Люди бросились на него, требуя отдать пакет без всякого сопротивления и обещая за это сохранить жизнь. Говорили они по-итальянски.

Марио стал звать на помощь. Но его никто не слышал. Отец был далеко позади, а товарищи за это время успели ускакать вперед. Чтобы быть услышанным, Марио сделал выстрел из ружья в направлении нападавших. Один из них упал на землю. Марио не стал дожидаться остальных. Он вскочил на коня и стрелой помчался сквозь шквал выстрелов. Пули попали в его шляпу и в склон горы, вдоль которого он скакал.

Он услышал позади шум, крики, выстрелы, но не стал оглядываться. Он не видел лица и не узнал голос посланца. Ему было очень жаль оставлять в руках врагов человека, который так хорошо проявил себя. Но прежде всего ему надо было спасти послание, и ему это чудом удалось.

Его бешеная скачка в обратном направлении вызвала у встречных удивление. Уже приближаясь к королевской ставке, Марио увидел скакавшего ему навстречу отца.

Тот, увидев мчавшегося Марио, испугался, решив, что сын ранен и лошадь понесла его.

– Ничего страшного! – успел крикнуть ему Марио и исчез в вихре пыли.

К королю его не допустили, и Марио, сразу приняв решение, помчался к кардиналу.

Встретиться с кардиналом было нелегко, поскольку на него уже неоднократно готовили покушения. Но бумаги, которыми Марио потрясал над головой, и взволнованное лицо достойного молодого человека сразу же внушили доверие великому министру. Он принял Марио и взял у него пакет. Марио так спешил, что передал послание, даже не опустившись на одно колено.