Текст книги "Прекрасные господа из Буа-Доре"

– Нет! Я это знаю, – ответил паж. – Но я ищу…

– Кого? Говори скорее!

– Каретника! Вы не видели его?

– Аристандра? А ты видел его, что ты его разыскиваешь? Отвечай же!

– Я не видел его в замке; но так же верно, как то, что вы здесь, я видел его на постоянном мосту, пока там дрались.

– Погибель моя! Его вовсе здесь нет, я за это ручаюсь! Но Марио! Он должен был привести его домой! Ты видел Марио?

– Нет, я подумал о нем, я искал глазами; Марио там не было.

– Тогда слава богу! Если бы Марио был с ним, ты не увидел бы одного без другого. Он ни на шаг бы не отошел от него. Он бы не бросился в бой! Несомненно, господин оставил при себе малыша и послал каретника, чтобы сообщить об этом. Но этот бедняга!.. Ты говоришь, он дрался?

– Как тридцать чертей!

– Я в этом уверен! А потом?

– Потом, потом… решетка упала, и я побежал закрывать ворота.

– Черт возьми! Она могла упасть на… Скорее, бери этот факел, идем!

– Нет, нет. Я видел раздавленных людей. Его там не было.

– Ты плохо посмотрел, ты боялся!

– Боялся, я? Ну, нет!

– Все равно, идем, говорю тебе!

И Адамас поспешил вновь открыть ворота и с трепетом взглянуть на трупы, расплющенные железными зубьями. Они к тому же были так истерзаны, что это душераздирающее зрелище заставило пажа выронить из рук факел.

Адамас с бранью поднял факел и в его неярком свете он увидел стоящего позади него Аристандра.

– Ах, друг мой! – воскликнул он, бросаясь к нему на шею. – Марио? Где Марио?

– Спасен! – ответил возница. – И я тоже, не без труда! Скорее, стакан можжевеловой настойки или виноградной водки! У меня зубы стучат, а я не хочу умирать, черт возьми! Я еще могу здесь пригодиться!

– На кого ты похож, бедный мой друг! – сказал Адамас, быстро приведя его в кухню, где Клиндор налил ему вина. – Откуда ты вылез?

– Из пруда, черт возьми, – ответил покрытый тиной каретник. – А как еще я мог войти? Уже четверть часа я топчусь в грязи, и за мои ноги цепляется трава.

И, сорвав свою превратившуюся в лохмотья одежду, он голым устроился у огня, сказав:

– Посмотри, Адамас, не слишком ли много крови я теряю, и останови мне ее, старина, потому что я чувствую слабость!

Адамас осмотрел его; у него было около десяти ран и столько же ушибов.

– Силы небесные! – воскликнул Адамас. – Я не вижу ни одного целого места на твоем несчастном трупе!

– Сам ты труп! – воскликнул каретник, опрокидывая новый стакан. – Ты думаешь, я привидение? Конечно, я возвращаюсь издалека, но мне уже лучше: у меня шкура толстая, как у моих лошадей, благодарение Господу! Не дай мне истечь кровью, вот все, о чем я тебя прошу. Это никуда не годится, чтобы человек терял кровь своего тела.

Адамас с удивительной ловкостью вымыл и перевязал его.

В самом деле, благодаря толщине своей кожи и исполинской силе мускулов у раненого не было ничего особенно серьезного.

– А Марио? – спрашивал Адамас, одевая его в сухие вещи, за которыми сбегал Клиндор. – Значит, малыш был в опасности?

Аристандр рассказал обо всем до той минуты, как он поднял кол решетки.

– Малыш прошел, – прибавил он, – несмотря на негодяев, которые стреляли в него, но они его не задели. В эту минуту я держал за глотку мерзавца Санчо. Я мог бы задушить его, но отпустил, чтобы побежать на мушараби, и я увидел Марио, который несся, словно ветер; и тогда я наткнулся на двух других мерзавцев. У меня было только долото, но все-таки я здорово их отделал! Санчо снова бросился на меня со своей сломанной рапирой и, думаю, хотел рукояткой обломать мне рога, поскольку бил меня ею по голове и по лицу, когда не попадал в живот. Ах, бешеный старик, как он больно дерется! К тому же я уже был ранен и лишился части сил! Но это все же немного согрело меня, потому что я уже пересек пруд, чтобы встретиться в саду с моим миленьким Марио, и дрожал от холода. Все равно я не смог справиться с этим старым чертом, вот и все, что меня огорчило. Когда я услышал, что другие идут к нему на помощь, я соскользнул по рабочей лестнице, и, поскольку он не так легок на ногу, как тяжел на руку, я смог добраться до сада, и он не узнал, где я прошел. После чего, право же, мне больше ничего не оставалось делать, как вернуться сюда через пруд, и вот я здесь.

– Аристандр! – воскликнул Адамас, который, в противоположность многим людям, искренне восхищался подвигами, на какие чувствовал себя неспособным. – Ты так же велик, как самые великие герои господина д’Юрфе! И, если господин мне поверит, он велит изобразить тебя на гобелене в своем салоне, чтобы увековечить память о твоей храбрости и твоем добром сердце.

– Если все дело в том, чтобы быть рослым, – ответил простодушный каретник, – могу сказать, что ростом я вышел. Но мне это безразлично, пойду взгляну на моих лошадок, после чего мы приготовимся к небольшой вылазке, чтобы освободить задний двор от этого сброда. Что ты об этом думаешь, старина?

Мудрый Адамас не вполне соглашался с этим мнением.

Пока они обсуждают планы нападения и защиты, мы вернемся к Марио, который приблизился к большому дереву, еще и сегодня венчающему логовище Эталье.

Мальчик взглянул на звезды, в которых научился разбираться за время своей пастушьей жизни; была примерно половина десятого.

В то время в этой глуши стоял всего один дом: это был трактир и вместе с тем место встречи охотников.

Возвышенность, расположенная посреди изобилующих дичью обширных равнин, часто удостаивалась чести служить местом привала сеньорам края, собиравшимся травить зайца и пообедать или поужинать под вывеской «Красного петуха».

Это объясняет, каким образом довольно небольшой трактир, расположенный достаточно близко к городу, чтобы не рассчитывать на остановку богатых путешественников, обладал, в лице метра Пиньу, трактирщика из «Красного петуха», поваром редчайших достоинств.

Когда местные дворяне доставляли себе удовольствие ловить рыбу в прудах Теве, они немедленно посылали за метром Пиньу, который являлся вместе со своей женой накрыть свой стол на берегу и подавал им, под сенью какой-нибудь прекрасной листвы, те чудесные матлоты{177}177
  Матлот – блюдо из тушенной с вином рыбы.


[Закрыть] (тогда их называли душеной рыбой), которые его прославили. Он отправлялся также в города и замки для свадеб и пиров и мог бы поучить, как говорили, поваров его высочества.

Трактир «Красного петуха» был построен основательно, в два довольно высоких этажа, и крыт ярко-красной черепицей, видной на версту в округе. Покровительство соседних сеньоров помогло мэтру Пиньу добиться разрешения поставить на своей крыше флюгер – дворянская привилегия, на какую он, по его словам, имел право, поскольку ему часто выпадал случай принимать у себя знать. К пронзительному непрестанному скрипу этого флюгера, казавшегося мишенью всех дуновений равнины, присоединялось постоянное хлопанье большой вывески из кованого железа, изображавшей «Красного петуха» во всем блеске, гордо качавшегося на конце кронштейна над одним из окон второго этажа.

Напротив дома, по другую сторону дороги, находилась просторная конюшня, крытая соломой, и длинные навесы – под ними укрывалась свита, которую знатные охотники таскали за собой. Трактир предназначался для всадников.

Известно, что в те времена трактиры еще разделялись на гостиницы, ночлеги и харчевни. Ночлеги предназначались именно для ночевки, а харчевни – для обеда путников; эти последние представляли собой скверные трактиры, где приличные люди останавливались лишь за неимением лучшего и где иногда подавали воронье и ослиное мясо, а также «сансеррского угря», то есть ужа. Ночлеги, напротив, часто были очень роскошными.

Гостиницы, кроме того, делились на трактиры для пеших и трактиры для конных. Там можно было получить обед и ужин. На вывеске «Красного петуха» большими буквами было написано:

ГОСТИНИЦА С КОРОЛЕВСКОГО ДОЗВОЛЕНИЯ

И под этим:

ОБЕД ДЛЯ КОННОГО ПУТНИКА ДВЕНАДЦАТЬ СУ{178}178
  Су – простонародное название старинной французской монеты соль, равной 1/20 ливра.


[Закрыть];

НОЧЛЕГ ВЫШЕНАЗВАННОГО ДВАДЦАТЬ СУ

Королевские грамоты поддерживали привилегии трактирщиков. Пеший путешественник не мог остановиться в гостинице для всадников, и наоборот.

«Французские законы запрещают одному тратить слишком много, другому – не потратить достаточно»{179}179
  «‹…› не потратить достаточно» – Согласно примечанию автора, цитата из труда Монтея Амана-Алексиса «История французов различных сословий» – французского историка (1769–1850).


[Закрыть].

Марио, видевший освещенные окна, не удивился радостному ржанию, которое испустила его маленькая лошадка примерно в двух сотнях шагов от трактира. Он подумал, что она узнает места.

Однако его удивило то, что она внезапно свернула влево и упиралась, не желая возвращаться на правильный путь.

Мальчик насторожился, прислушиваясь.

Ему послышался топот конских копыт, идущий от трактира, еще скрытого от него ночными испарениями. Он обрадовался этому.

– Мой отец здесь, – сказал он себе. – Со всеми своими людьми; возможно, с господином д’Арсом или его свитой. Поедем скорее.

Но Коке заставил так долго просить себя двинуться вперед, что юный всадник решил: надо попробовать «понять его мысль». Он внезапно остановил свою лошадку и услышал намного ближе от себя, чем из конюшни трактира, хорошо знакомое ему ржание Розидора, верного парадного коня маркиза.

– Так мой отец здесь? – сказал он сам себе. – Не надо бы нам встречаться на дороге.

И, поскольку слева от себя он различал лишь какую-то густую поросль, он бросил повод на шею Коке, уверенный, что тот сумеет найти своего товарища.

В самом деле, Коке вошел в заросли и остановился перед покосившейся и растрескавшейся лачугой.

Это была старая гостиница «Красного петуха», которую оставили разрушаться лет двадцать тому назад. Буа-Доре, Гийом и господин Робен дали деньги на постройку новой и подарили ее мэтру Пиньу как свидетельство того, как высоко они ценят его честность и его кулинарные таланты.

Глава сорок девятая

Марио вошел беспрепятственно, двери не было.

Он коснулся Розидора, которого узнал по его сбруе, по тонкой коже, как и по ласкающему голосу; то обстоятельство, что конь его отца спрятан в этих развалинах, заставило его призадуматься.

Маркиз, возможно, и сам скрывался. Возможно, он тоже был здесь.

Марио поискал, осторожно позвал и, убедившись, что он один, решил, что должен последовать примеру, который, казалось, был ему подан, и, привязав Коке за уздечку рядом с Розидором, пешком и бесшумно направился к новой гостинице.

Он пробрался вдоль кустов и вышел незамеченным прямо посреди группы всадников, расположившихся на этом месте; одни из них заводили лошадей в большую конюшню напротив; другие, уже вышедшие оттуда, стояли посреди дороги и вполголоса с загадочным видом обменивались непонятными для Марио словами.

Он незаметно проскользнул между ними, но, когда он оказался на пороге просторной кухни трактира, освещенной светом очага, который тот отбрасывал наружу, он почувствовал, что грубая рука схватила его за ворот и грубый голос сказал по-французски, но с сильным немецким акцентом:

– Сюда нельзя входить!

В то же время он увидел по обе стороны двери двух невысоких черных людей, вооруженных до зубов и стоявших на часах.

Тогда ему на память пришли слова Санчо и то, что Пилар сказала ему об ожидаемом бандитами подкреплении.

«Я попал в осиное гнездо, – сказал он себе. – Но я переоделся, и они примут меня за маленького попрошайку. Мне совершенно необходимо узнать, здесь ли мой отец».

Тогда он протянул руку и стал клянчить жалобным тоном, какой он слышал у цыган и каким пользовался иногда сам, смеясь исподтишка, во время своих странствий с этой «почтенной компанией».

Его сразу же отпустили, но приказали убираться, а поскольку он не понимал, ему пригрозили, изобразив, будто целятся в него.

Он собирался удалиться, твердо решив вернуться, когда другой голос, шедший из трактира, отдал приказ на немецком языке, и сразу же вместо того, чтобы оттолкнуть его от двери, его снова схватили за ворот и втолкнули в кухню.

Там, не успев ни в чем разобраться, он оказался перед длинным, сухим и темным человеком в военном мундире, который сказал ему с итальянским акцентом:

– Подойди, малыш, и если у тебя есть письмо, дай мне его.

– У меня нет письма, – ответил Марио, уверенно глядя на него.

– Значит, поручение на словах? Говори!

– Прежде, чем говорить, – сказал ребенок с большой находчивостью, – я должен знать, с кем говорю.

– Черт! – сказал чужеземец с презрительной улыбкой. – Какой осторожный мальчик; это хорошо! Вот пароль: Сакканс и Макабр![8]8
  Фамилия лейтенанта означает «разорение», капитана «мрачный, погребальный». (Примеч. пер.)


[Закрыть] А тебе какое имя назвали?

– Ла Флеш, – наугад ответил Марио.

– Эй, что это такое? – нахмурившись, сказал итальянец. – Это какая-то бессмыслица!

– Погодите! – воскликнул вдохновленный этим ответом Марио. – Это не все. Нет ли в вашем пароле слова «грабеж»?

– Это больше подходит, – ответил тот, продолжая зловеще улыбаться. – Но и это не все, маленькая обезьянка! Память вам изменяет!

– Возможно, – ответил ребенок. – Есть второе слово, я прекрасно это знаю. Не правда ли, это Санчо?

– Ну вот! Теперь сядь в уголок и не шевелись. Это я – лейтенант Сакканс; капитан Макабр будет здесь через четверть часа. Это ему ты должен передать свое сообщение, до которого мне дела мало. Эй, там, помолчите! – крикнул он всадникам, ходившим взад и вперед вокруг дома разговаривая несколько громче, чем, видимо, было можно.

Наступила тишина, и тот, кто именовал себя лейтенантом Саккансом, обращаясь к Марио, искавшему способ проникнуть в другую комнату, чтобы поискать своего отца или кого-нибудь, кто мог рассказать ему о нем, сказал:

– Мой милый друг, хорошо бы довести до твоего сведения приказ. Всякого, кто захочет сюда войти, прогонят или задержат; по всякому, кто пожелает выйти, будут стрелять. Ты слышал это?

– Но у меня нет причин пожелать выйти, – осторожно ответил Марио. – Я ищу, нет ли здесь чего-нибудь поесть; я голоден.

– Это мне совершенно безразлично, малыш. Мы тоже голодны, и мы ждем, когда капитан отдаст нам приказ есть.

Марио не был голоден. Он был сильно встревожен. Он видел в задней комнате, служившей буфетной и кладовой, хозяйку Пиньу и ее служанку, ходивших взад и вперед с озабоченным видом. Ему показалось, что госпожа Пиньу видела и узнала его, и даже, что она говорила со своей служанкой, словно бы предупреждая ее молчать об этом открытии.

Но все это вполне могло оказаться заблуждением, и Марио подстерегал минуту, когда Сакканс отвернется, чтобы попытаться обменяться словом или взглядом с хозяйкой. Он знал, что их с отцом здесь обожали.

Он решил притвориться, будто засыпает, и вскоре Сакканс вышел, чтобы отдать распоряжения.

Тогда ребенок бросился к госпоже Пиньу и сказал ей:

– Это я! Не говорите ничего! Где мой отец?

– Наверху! – торопливо ответила госпожа Пиньу, которая, хоть и была стара, оставалась еще крепкой и хорошо сохранившейся.

Она показала Марио на деревянную лестницу, которая вела в столовую, называвшуюся парадным залом трактира «Красного петуха».

Но, поскольку ребенок уже полез по ней, она, удерживая его, сказала:

– Нельзя! Они не знают, что он здесь! Не двигайтесь, мой молодой господин! Они убьют его!

– Кто же эти люди?

– Это скверные люди! Знаете ли вы, что такое «репы»?

– Нет!.. Подождите!.. Может быть, вы хотите сказать… рейтары?

– Да, так! Мой слуга Жак, который прислуживал им, хорошо их узнал. Это бандиты, которые предают огню и мечу все на своем пути.

– И все же они не причинили вам зла?

– Нет, они хотят есть и пить, после чего один Бог ведает, не сожгут ли они дом и нас вместе с ним! Вот так они платят!

– Мадам Пиньу, надо, чтобы мой отец убежал отсюда! Как это сделать?

– Сейчас это невозможно! Они охраняют двери со всех сторон, а ваш отец уже не в том возрасте, чтобы выпрыгивать в окна. Впрочем, чего ради? Дом окружен, и они не позволяют нам одним пойти даже в курятник или в погреб.

– Но моего отца надо хотя бы спрятать! Ах, теперь я вполне уверен, что именно на него они покушаются! Где он?

– В комнате моего мужа, которого, к счастью, здесь нет! Он отправился готовить свадебный обед в Ла Шатр и вернется только завтра. Они назвали его по имени!

– Кого? Моего отца?

– Нет, моего мужа! Подумайте, как получилось, что они его знают! Я сказала, что он болен, и сказала это очень громко, чтобы ваш отец наверху услышал это. Я надеюсь, что он догадался лечь в постель.

– А им не пришло в голову подняться?

– Напротив, они заглянули в парадный зал, и они сказали…

– Но они возвращаются! Молчим, – сказал Марио.

И он поспешил вернуться в свой уголок в кухне и снова притвориться спящим.

– Ну, старая ведьма, поторопитесь! – воскликнул Сакканс, вернувшийся в сопровождении двоих своих приспешников. – Накрывайте на стол и угощайте нас как можно лучше. Вот капитан Макабр, он идет сюда. А вы, – сказал он своим солдатам, – вы будете исполнять предписание: «Молчание и терпение!» Никто не будет есть, пока капитан не сядет за стол. Капитан остановится здесь, чтобы хорошо поужинать, и не хочет, чтобы ограбили кладовую и ничего, кроме костей, не оставили ему и его офицерам. Вспомните о тех, кого повесили в Линьере за то, что они воровали еду. Идите! Я говорил по-французски для ваших ушей, мадам мартышка, – прибавил он, обращаясь к хозяйке, как только вышли солдаты. – Это для того, чтобы вы знали, что незачем здесь хныкать и вздыхать… Старайтесь и готовьте вертел. Ну! И, если жаркое сгорит по вашей вине, берегите свои старые кости!

– А как вы хотите, чтобы я поспешила, когда я почти совсем одна должна все делать? – сказала госпожа Пиньу, не смущаясь оскорблениями. – Нас здесь всего две старухи. Верните мне моего слугу, чтобы он накрывал на стол; я же не могу быть одновременно наверху и внизу, не так ли?

– Твой слуга подозрителен, старая. Он, похоже, собирался сбежать при виде нас и потом попытался спрятать овес. Он получил хорошую взбучку и теперь работает на нас.

– Ну а этот постреленок? – возразила хозяйка; она говорила, насаживая птиц на вертел. – Он из вашей шайки? Не может ли он помочь мне?

– Помоги ей, бездельник, – сказал Сакканс Марио, – и работай как следует!

Марио поднялся с притворной беспечностью и спросил, что надо делать.

– Отправляйся-ка наверх со служанкой, – воскликнула госпожа Пиньу, – и быстренько накройте стол скатертью!

Марио поднялся и сказал служанке:

– Мой отец? В какой он комнате? Скорее!

Она отвела его на второй этаж, и мальчик легонько поскребся в дверь, запертую изнутри.

Маркиз тотчас же узнал этот знак. Только маленькая ручонка Марио скребется так же каждое утро в дверь его спальни.

– О боже! – воскликнул он, поспешно открывая. – Ты здесь? Но что означает этот наряд? С кем ты пришел? Как? Почему?

– Мне некогда объясняться, – ответил Марио. – Я один; я хочу, чтобы ты убежал отсюда. Делай как я, отец, переоденься!

– Да, это верно! – сказала служанка. – Вот вещи нашего хозяина, наденьте их на себя, господин мар…

– Никакик маркизов! – сказал Марио. – Уходи-ка отсюда, моя милая, а вы, отец, станете мэтром Пиньу.

– Но зачем мне показываться? – заметил маркиз, начиная машинально расстегивать камзол. – Я не смогу, подобно вам, сын мой, должным образом разыграть комедию!

– Напротив! Сможете, отец! Но скажите мне, не знаете ли вы рейтара по имени Макабр? Мне кажется, я слышал от вас несколько раз это имя.

– Макабр? Да, конечно, я знаю это имя, и человека тоже, если это тот самый, кто…

– Он давно вас не видел?

– Черт возьми! Да! Лет двадцать или тридцать… Может быть, и больше!

– Ну что ж, это хорошо! Показывайтесь без опаски; изображайте трактирщика, и мы найдем способ бежать.

– Это невозможно, дитя мое, – сказал маркиз, продолжая раздеваться. – Мы имеем дело с пройдохами. Представьте себе, они пришли, произведя не больше шума, чем стадо идущих шагом мулов, которых ведет один-единственный человек. Я не остерегался; хозяйка спала в уголке у очага; я был в комнате, читая «Астрею» в ожидании, пока пробьет час.

– Спрячем «Астрею»! Повара не читают книг, переплетенных в шелк, – сказал Марио, схватив том, машинально положенный маркизом рядом со шляпой, когда он расположился в комнате трактирщика.

И тем временем, как только маркиз освобождался от одной из частей своего наряда, мальчик прятал ее под вязанками хвороста на маленьком чердаке по соседству.

– Но ты, бедное мое дитя, – продолжал маркиз, – значит, они не узнали в тебе дворянина? Они не причинили тебе зла, боже мой?

– Нет, нет; поговорим о тебе, отец мой. Значит, ты не пытался выйти до того, как они выставили своих часовых?

– Нет, конечно. Я ни о чем не подозревал! Они так мало шумели, что я думал – это привал погонщиков мулов, и только когда они окружили дом, они немного возвысили голоса, и я увидел через окно, что попал в западню, устроенную худшими разбойниками и убийцами, каких я только знаю. Я сидел спокойно, думая, что они вскоре уйдут; но я услышал и немного понял несколько итальянских слов. Они, я думаю, собираются остаться здесь до рассвета. И тогда я сказал себе, что, не увидев меня в Брильбо, где меня ждали к десяти часам, мои люди, беспокоясь обо мне, придут ночью за мной сюда, где, как им известно, я должен остановиться. Лучше было бы подождать их. Этих рейтаров не больше дюжины; я довольно точно их сосчитал, и когда я увижу наших людей, я сумею проложить нам путь добрыми ударами шпаги, раздавая их этим негодяям.

– Отец, – сказал Марио, смотревший в окно. – Их сейчас, по меньшей мере, двадцать пять! Потому что только что прибыла еще одна шайка. Наши люди еще и не думают идти за тобой, и с минуты на минуту эти рейтары могут обыскать дом сверху донизу, чтобы пограбить.

– Что ж, дитя мое, вот я и переоделся с головы до ног; оставайся при мне, как будто ухаживаешь за больным хозяином. Если сюда придут, нас не тронут. Истязают и грабят только хорошо одетых людей на хороших лошадях… Ах, кстати, из-за моего коня меня узнают. Они должны были видеть его!

– Твой конь спрятан, и мой тоже.

– Правда? Это, стало быть, храбрый конюх нашел способ… Но почему они так кричат, эти разбойники? Ты слышишь их?

– Это они меня зовут! Оставайся здесь, отец; не запирайся: это вызовет подозрения. Смотри, они входят в комнату внизу. Я иду туда! Слушай все: перегородки тонкие; постарайся понять, и будь полностью готов прийти, если я, в свою очередь, позову тебя.