Текст книги "Прекрасные господа из Буа-Доре"

Он молча лил слезы; забившись в подстриженный тисовый кустарник, он не решался ни подойти к решетке, где его мог заметить враг, ни удалиться так, чтобы перестать видеть то, что творится в нижнем дворе.

Он слышал крики осаждающих, стоны раненых и умирающих из осажденных… Но все было смутным; от сада до фермы было довольно большое расстояние; впрочем, речушка, вздувшаяся от зимних дождей, сильно шумела.

Осажденные только что подняли затворы шлюзов и пруда, чтобы поднять воду во рве и ускорить ее течение.

Свет поднимался над дверью замка; несомненно, во внутреннем дворе тоже разожгли огонь, чтобы видеть друг друга, пересчитать людей и организовать оборону. Костер осаждавших отбрасывал теперь лишь красноватый отблеск, в котором Марио видел быстро проплывающие смутные тени.

Затем он услышал приближающиеся к нему шаги и голоса и подумал, что пришли осмотреть сад.

Он замер в неподвижности и увидел за решеткой, по ту сторону, двух проходящих мимо странно вырядившихся персонажей, которые направлялись к башне входа.

Он задержал дыхание и смог поймать обрывок диалога:

– Проклятые собаки не успеют прийти раньше него!

– Тем лучше! Нам больше достанется!

– Дураки, вы рассчитываете совсем одни захватить…

Глава сорок седьмая

Голоса пропали, но Марио успел узнать их. Это были голоса Ла Флеша и старого Санчо.

Отвага разом вернулась к нему, хотя в этом открытии не было ничего успокаивающего.

Марио не мог долго оставаться в неведении относительно рошайского дела, и он прекрасно сознавал, что убийца его отца, беззаветно преданный д’Альвимару человек, стал теперь самым заклятым врагом рода Буа-Доре; но участие Ла Флеша в этом нападении дало ему надежду на то, что помощниками Санчо была стайка цыган, деливших невзгоды с ребенком во время его странствий.

Он здраво рассудил, что эти бродяги должны были соединиться с другими, более смелыми бандитами; но все это казалось ему менее опасным, чем организованное властями провинции наступление, какого можно было опасаться; на минуту у него мелькнула мысль, что он мог бы склонить Ла Флеша на свою сторону. Но недоверчивость вновь охватила его, когда он вспомнил, с каким мрачным и грубым видом цыган говорил с ним на том же месте за несколько месяцев до этого.

Тогда он принялся размышлять над словами, которые только что услышал. Он почувствовал, что потребуется ясность ума для того, чтобы понять их и при необходимости извлечь из них выгоду.

Несомненно, захватчики ожидали подкрепления, которое шло, на взгляд Санчо, недостаточно быстро. «Они не успеют прийти раньше него!» Этот «он» мог оказаться только маркизом, чьего возвращения они боялись. «Тем лучше, нам больше достанется» означало надежду Ла Флеша пограбить. «Дураки, вы рассчитываете совсем одни захватить…» (очевидно, этот замок) – было признанием бессилия осаждавших произвести осаду замка хоть с какой-то вероятностью успеха.

Наконец, Марио, видевший раскрашенные, скрытые масками ужасные, гротескные лица, нелепые наряды, понял, что этот «маскарад» предназначался для устрашения крестьян с фермы и из поселка. Он и сам их вначале испугался, а теперь почувствовал себя спокойнее оттого, что имел дело с негодяями из костей и плоти, а не с фантастическими существами и необъяснимыми опасностями.

Единственное, что пока он мог – прятаться, а для этого он подождал, пока голоса и шаги стихнут, удаляясь от решетки, чтобы самому отойти от нее подальше и найти укрытие от ночного холода в одной из садовых построек.

Он справедливо подумал, что лабиринт, изгибы которого он так хорошо знал, поможет ему в течение нескольких минут ускользнуть от возможной погони, и вступил в него, уверенно направляясь к той маленькой хижине, которую называли метафорически дворцом Астреи.

Едва он вошел в нее, как ему послышались шаги по песку круговой аллеи.

Он прислушался.

«Это ветер играет сухими листьями, – подумал он. – Или какое-нибудь животное с фермы спряталось здесь. Но, если это так, значит, садовая решетка открыта? Тогда я пропал! Боже мой! сжалься надо мной!»

И все же шум был таким легким, что Марио решился посмотреть сквозь плющ, увивавший его приют, и увидел маленькое существо, которое нерешительно кружило, словно искало убежища в том же месте.

Марио не успел закрыть за собой дверь хижины; маленькое создание вошло и тихо сказало ему:

– Ты здесь, Марио?

– Так это ты, Пилар? – ответил ей мальчик, охваченный чувством радости оттого, что узнал свою маленькую подружку, которую считал умершей.

Но печально добавил:

– Не ищешь ли ты меня затем, чтобы выдать?

– Нет, нет, Марио! – ответила она. – Я хочу убежать от Ла Флеша. Спаси меня, мой Марио, потому что я слишком несчастна с этим окаянным!

– Но как я могу спасти тебя, я, не знающий, как спастись самому!.. Уходи отсюда или оставайся здесь без меня, бедная моя Пилар, потому что эти бандиты, разыскивая тебя, найдут и меня тоже.

– Нет, нет, Ла Флеш думает, что я осталась там с мертвецом!

– Каким мертвецом?

– Они называют его д’Альвимар. Он умер прошлой ночью, и они похоронили его сегодня утром.

– Ты в своем уме?.. Или я ничего не понимаю. Неважно! Ты убежала?

– Да. Я знала, что они пойдут сюда, чтобы захватить твой замок и твой клад. Я спустилась, как кошка, через совсем маленькое окошечко и издали последовала за шайкой. Я надеялась, что Ла Флеша убьют и тех негодяев, которые никогда не хотели меня пожалеть, – тоже.

– Каких негодяев?

– Знакомых тебе цыган, которые показывают фокусы, и потом многих других, которых ты не знаешь, они с ними сговорились. Да что там, я столько натерпелась от них в Брильбо!

– Что это – Брильбо? Не развалины ли это рядом с…

– Я не знаю. Я никогда не выходила! Они на весь день разбегались и оставляли меня с раненым больным, который все это время умирал, и его старым слугой, который ненавидел меня, потому что говорил, что я приношу несчастье господину и не даю ему выздороветь. Я очень бы хотела, чтобы он поскорее умер, потому что я тоже ненавидела их, этих испанцев! И я много раз наводила на них порчу. Наконец тот, что помоложе, умер, среди этих бесноватых, которые пили, пели и орали всю ночь и мешали мне спать. Поэтому я тоже заболела. У меня все время жар… Может быть, для меня это к лучшему, это не дает мне почувствовать голод.

– Бедная моя девочка, вот все деньги, какие у меня при себе. Если ты можешь убежать, это тебе пригодится. Но, хотя я ничего не понял из того, что ты мне рассказала, мне кажется, что для тебя было безумием прийти сюда вместо того, чтобы уйти подальше от Ла Флеша. Это заставляет меня опасаться, что ты в сговоре с ним для того, чтобы…

– Да нет же, Марио! Оставь себе свои деньги! И, если ты думаешь, что я хочу выдать тебя, иди, спрячься в другом месте, я не стану следить за тобой. У меня нет на тебя злобы, Марио. Во всем мире я люблю тебя одного! Я пришла, думая, что, пока они станут сражаться, я смогу войти в твой замок и остаться у тебя. Но твои крестьяне слишком испугались нападавших: некоторых убили, и другие спрятались в твоем большом дворе. Твои слуги хорошо защищались, но не они оказались сильнее. Я спряталась под досками, у этой стены сада, внутри. Я видела все сквозь маленькую щелочку. Я видела, как ты верхом на коне въехал во двор; я видела, как высокий человек закрыл тебя здесь. Я не сразу узнала тебя из-за твоей красивой одежды, но, когда ты пошел к этому маленькому домику, я узнала твои шаги и последовала за тобой.

– А теперь что нам делать? Играть в прятки как можно лучше в этом саду, который непременно обшарят?

– Зачем, по-твоему, им приходить в сад? Все знают, что зимой не украдешь фруктов! Впрочем, эти проклятые уже нашли для себя и еду и питье в тех больших постройках; это ферма, правильно? Я знаю, что они делают прежде всего, когда входят в дом, который не охраняется. Мне незачем видеть их, чего там! Они убивают скот и жарят на вертеле; они вышибают днища у бочек; они взламывают шкафы; они набивают свои карманы, свои мешки и свои животы. Через час они все обезумеют, станут ссориться и покалечат друг друга. Ах, если бы твой слуга не запер нас здесь, было бы нетрудно отсюда выбраться! Но в этой садовой стене, несомненно, есть какая-нибудь дыра, в которую можно пролезть? Я совсем маленькая, а ты не толстый. Иногда, если влезть на дерево, можно достать до верха стены. Разве ты уже разучился лазить и прыгать, Марио?

– Совсем нет; но я знаю, что здесь нет ни дыры, ни дерева, которые могли бы нам помочь. Есть пруд, граничащий с внутренним двором, но я еще не умею плавать. С тех пор как я здесь, было слишком холодно для того, чтобы я мог научиться. Конечно, есть маленькая лодка, которую нам могли бы прислать из замка, если бы знали, что мы здесь. Но как сделать, чтобы нас увидели и услышали? Сейчас слишком темно; шлюз слишком шумит! Ах! Мой бедный Аристандр взят в плен или убит, раз…

– Вовсе нет, мой маленький бесценный граф! – произнес снаружи грубый голос, старавшийся казаться таинственным. – Аристандр здесь, он ищет вас, и он вас слышит.

– Ах, дорогой мой Аристандр! – воскликнул Марио, обхватив руками большую голову, просунувшуюся в низкое окошко тесного убежища. – Это ты! Но какой ты мокрый, Боже мой! Не кровь ли это?

– Слава богу, нет! Это вода, – ответил каретник, – и очень холодная вода! Но, к счастью своему, я ее не хлебнул! Меня толкали наши чертовы отступающие крестьяне и увлекли помимо моей воли во внутренний двор. Я увидел, что тоже вынужден туда войти и что я больше не смогу выйти, чтобы найти вас. Тогда я сделал свой последний выстрел из пистолета и прыгнул в реку. Шельма эта река! Я думал, что никогда из нее не выберусь, тем более что из замка в меня стреляли, принимая за врага. Ну вот, я и здесь! Уже четверть часа, как я вас разыскиваю; я подозревал, что вы в этой «чесалке для льна» (Аристандр называл так лабиринт), я знаю ее вот уже десять лет, но все еще не умею из нее выбираться. Ну, нам надо выйти отсюда, давайте попробуем! Предоставьте мне действовать! Но с кем вы здесь, черт возьми?

– С кем-то, кого тоже надо спасать, с маленькой несчастной девочкой.

– Из поселка? Ах, право же, мне это безразлично, мы спасем ее, если сможем. Прежде всего вы! Я пойду взгляну, что делается на заднем дворе; оставайтесь здесь и говорите потише.

Аристандр вернулся через несколько минут. Он был озабочен.

– Уйти отсюда нелегко, – тихо сказал он детям. – Ох, эти люди из поселка! Надо же допустить такую оплошность – позволить захватить ферму! А теперь, когда эти мерзавцы там пьянствуют, можно было бы перерезать их, как свиней, до последнего, если произвести вылазку из замка. Люди подумали, что на них напали демоны, а я говорю, что это переодетые бродяги, настоящий сброд! Послушайте только, как они кричат и поют!

– Ну что ж, воспользуемся их разгулом, – сказал Марио. – Перейдем эту часть двора, где, возможно, никого нет, и быстро доберемся до башни ворот.

– О, конечно же, да! Но они заперлись, негодяи! Они прекрасно знают, что господин маркиз может вернуться ночью, и ему придется осаждать собственную дверь!

– Да! – воскликнул Марио. – Вот почему я видел идущих в ту сторону Санчо с Ла Флешем!

– Санчо? Ла Флеш? Вы узнали их? Ах, как мне хочется отправиться одному напасть на этих знаменитых главарей!

– Нет, нет! – сказала Пилар. – Они сильнее и хуже, чем вы думаете!

– Но если они только заперли ворота, мы можем снова открыть их, – сказал Марио, соображавший быстрее, чем каретник. – А если они поставили сторожей… Что ж, Аристандр, вдвоем мы можем попытаться убить их, чтобы пройти. Ты раздумываешь! Видишь ли, друг мой, так надо. Надо поспешить предупредить моего отца. Иначе наши люди, поскольку они слишком напуганы, позволят захватить замок. Когда мерзавцы насытятся, они попытаются поджечь его. Кто знает, что может случиться? Ну же, Аристандр, друг мой, – прибавил храбрый малыш, вытащив свою маленькую рапиру, – бери кол, дубину, дерево, все равно что, и идем!

– Погодите, погодите, мой милый господин! – ответил Аристандр. – Здесь есть инструменты… дайте мне поискать. Вот, я держу лопату; нет! долото! Это мне больше нравится, я никого не боюсь! Но послушайте меня: знаете ли вы, где ваш отец?

– Нет! Ты отведешь меня туда.

– Да, если выпутаюсь из этого дела! Иначе вам придется отправиться туда одному. Знаете ли вы, где находится Эталье?

– Да, я там был. Я знаю дорогу.

– Вы знаете постоялый двор «Красного петуха»?

– «Красного петуха»? Да, я два раза останавливался там. Его нетрудно найти, это единственный дом в этом уголке; и что же?

– Ваш отец будет там до десяти часов вечера. Если вы приедете слишком поздно, отправляйтесь в Брильбо! Он там будет.

– Внизу Кудре?

– Да. Он будет там со своими людьми. Путь долгий! Ты не сможешь проделать его пешком.

– Я сейчас же пойду в Брильбо, – сказала Пилар. – Я знаю дорогу, я доберусь!

– Да, – сказал возница, – бега, малышка! Ты предупредишь господина Робена. Ты его знаешь? Ты нездешняя?

– Все равно, я найду его.

– Или господина д’Арса, запомнишь?

– Я знаю его, я его видела однажды.

– Так идем! Ах, господин Марио, если бы я мог поймать вашего коня! Вы бы быстро туда добрались…

– Я могу бежать! – сказал Марио. – Не мечтай о коне, это невозможно.

– Еще минутку, – продолжал Аристандр, – и слушайте внимательно. Мост поднят; вы сумеете опустить настил? Это не тяжело!

– Это очень просто!

– Но решетка опущена! Все же не тревожьтесь, я поднимусь в камеру управления. Если там есть люди, тем хуже для них, я стану драться, убивать, я подниму кол! Не теряйте времени на то, чтобы ждать меня. Пробирайтесь, бегите, летите! Если кол упадет на малышку, тем хуже для нее: вы ничем не поможете, и я тоже. Храни вас Господь! Бегите, я догоню вас.

– Но если тебя…

Марио, со сжавшимся сердцем, умолк.

– Если меня отправят на тот свет, хотел ты сказать? Что ж, как вы ни станете об этом горевать, от этого ничего не изменится. Жалея обо мне, вы потеряете голову и ноги! Вы должны думать лишь о том, чтобы бежать.

– Нет, друг мой, это слишком опасно для тебя; спрячемся здесь.

– А пока мы продолжаем скрываться, могут сжечь мадам Лориану, вашу Мерседес, Адамаса… и моих бедных лошадок из упряжки, которые там остались! Впрочем… Я пойду один. Когда путь будет открыт, вы пройдете.

– Идем! Идем! – сказал Марио. – Все что угодно ради Лорианы и Мерседес.

И он собрался выбежать из сада, но Пилар удержала его.

– Будь осторожнее, сюда должны прийти другие окаянные, я знаю это. Если ты встретишь их, спрячься хорошенько, потому что твой наряд с золотыми пуговицами сверкает в темноте, словно алмазы, и, чтобы заполучить твой наряд, они убьют тебя!

– Придумал! – воскликнул Марио. – Я быстро переоденусь в мои нищенские лохмотья, они здесь!

Читатель помнит о сельском трофее, сентиментальном и философском, повешенном в хижине.

Марио проворно снял его и за две минуты, сбросив шелка, бархат и позументы, облачился в свое прежнее рубище; после чего он направился к воротам, ступая бесшумно и не говоря ни слова.

Надо было пройти всего лишь пятьдесят шагов вдоль стены вне пределов сада. Они прошли их если не в безопасности, то, по крайней мере, благополучно, под звуки смеха, проклятий, крики и хриплое пение, доносившиеся с фермы.

Башня ворот была темной и безмолвной. Аристандр поставил обоих детей совсем рядом с решеткой, Марио впереди, вплотную к последнему колу решетки с левой стороны. Затем он взял его руку в свою, чтобы помочь ему ухватиться за кольцо цепи, удерживавшей поднятым настил моста.

Надо было только снять это кольцо с крюка, вделанного в стену.

Больше нельзя было обменяться ни словом. Вокруг них, на лестнице, над их головами могли и должны были находиться уснувшие или невнимательные часовые.

Марио не мог сжать руки возницы в своих, уже державших снятое кольцо и натянутую цепь. Он прикоснулся губами к этой жесткой руке и быстро запечатлел на ней бесшумный поцелуй; это могло оказаться прощанием навек.

Аристандр, глубоко растроганный, тем не менее быстро отдернул свою огромную лапу, словно хотел сказать: «Ну, теперь думайте только о себе», и, быстро перекрестившись, решительно поднялся по короткой и крутой лестнице галереи управления.

– Кто идет? – крикнул глухой голос, в котором Марио тотчас же признал голос Санчо.

И, поскольку каретник продолжал подниматься и достиг левого края галереи, голос прибавил:

– Будешь ты отвечать, тупица? Ты что, пьян? Отвечай, или я стреляю в тебя!

Меньше чем через минуту раздался выстрел; но кол был поднят, Марио отпустил цепь, вскочил на мост и помчался не оглядываясь.

Ему показалось, что на мушараби подняли тревогу и что он слышит свист пули; кровь так бросилась ему в голову, что он не услышал выстрела.

Оказавшись вне пределов досягаемости, он прислонился к дереву, чувствуя, что слабеет при мысли о том, что происходит между беднягой Аристандром и вражескими наблюдателями.

Он слышал громкие крики из башни и словно удары кирки о камень. Это Аристандр размахивал в темноте своим заступом, но он из осторожности хранил молчание, чтобы его принимали за пьяного цыгана, и Марио, стараясь уловить раскат его голоса среди других голосов, терял надежду, а вместе с надеждой – решимость бежать без него.

Бедный ребенок так мало думал о себе самом, что даже не вздрогнул, почувствовав, как кто-то сжал ему руку.

Это была Пилар, опередившая его во время бега. Теперь она вернулась назад, чтобы отыскать его.

– Ну, что ты здесь делаешь? – сказала она ему. – Беги же, пока они его убивают. Когда они покончат с ним, они погонятся за нами!

Чудовищное хладнокровие маленькой цыганки ужаснуло Марио. Выросшая в окружении сцен насилия и резни, она уже почти не испытывала страха и понятия не имела о жалости!

Но какое-то мгновенное соединение мыслей заставило Марио вспомнить о Лориане, и вся решимость, на какую может быть способен ребенок, вернулась в его сердце.

Он возобновил свой бег, сделав Пилар знак следовать нижней дорогой, и направился к той, что поднималась к плоскогорью Шомуа.

Через десять шагов он упал, споткнувшись о какой-то лежавший поперек дороги предмет.

Это был второй труп, на который Аристандр указал ему по дороге сюда и на который не было времени взглянуть.

Почувствовав, что лежит на этом теле, Марио облился холодным потом: это мог оказаться Адамас! У него хватило мужества ошупать труп, и, убедившись, что на нем крестьянская одежда, он встал и вновь пустился бежать.

Вид бледного неба над голой равниной немного помог ему отдышаться: темнота душила его. Он помчался по прямой; но на этой равнине его подстерегал новый страх.

Что-то белое, смутных очертаний, казалось, летело над полями. Оно двигалось на него. Он постарался уклониться от него, но оно его преследовало. За ним гнался какой-то зверь. Ему на память пришли все деревенские сказки, какие рассказывают на посиделках о белой левретке и о домовом, кричащем: «Робер умер!»

Но внезапно животное заржало и оказалось достаточно близко, чтобы его можно было узнать. Это была славная маленькая лошадка Марио, издалека его почуявшая и вернувшаяся к хозяину.

– Ах, мой бедный Коке! – воскликнул мальчик, хватая его за гриву. – Ты вовремя подоспел! И ты узнаешь меня, бедный малыш, хотя на мне одежда, которую ты никогда не видел? Так ты очень испугался во время этого ужасного сражения? Ты убежал сразу после того, как подняли мост, и жуешь здесь сухой чертополох вместо своего овса? Ну, вперед! Мы оба поужинаем, когда у нас будет время!

Болтая так со своим конем, Марио поправлял стремена, немного поврежденные кустарником. Затем, вскочив в седло, он полетел стрелой.

Мы оставим его в пути и вернемся в Бриант, где положение осажденных внушает нам некоторое беспокойство.

Глава сорок восьмая

Когда Марио с Аристандром приехали в Бриант, не прошло и получаса со времени внезапного появления бандитов.

Лориана собиралась сесть за стол, когда в поселке послышались невнятные крики и ружейные выстрелы.

Эти звуки, которые обитатели замка и даже фермеры приняли вначале за звуки охоты деревенских жителей на какого-то крупного зверя, забравшегося в их поселение, очень скоро приняли более тревожный характер.

Каждый вооружился тем, что попало ему под руку, и молотильщики с гумна, размахивая своими цепами, побежали к башне ворот. Но их в ту же минуту оттеснили и остановили жители городка, которые, приходя со всех сторон, столпились на подступах к мосту и в своем страхе давили и опрокидывали людей, поспешивших им на помощь.

Банда нападавших состояла всего лишь из пятидесяти человек, сопровождаемых женщинами и детьми; но мы помним, что маркиз привел в готовность и отправил на штурм Брильбо всех крепких и отважных людей своего небольшого владения, так что население, подвергшееся нападению разбойников, состояло в данный момент лишь из женщин и детей, искалеченных стариков или тщедушных подростков.

Вид страшных и странно выряженных бандитов произвел то действие, на какое они и рассчитывали. Крестьянами поголовно овладела паника, и страх дал им ровно столько сил, сколько требовалось для того, чтобы помешать добрым слугам из замка выйти навстречу врагам.

Один из мертвых, найденных Марио на дороге, был молодым калекой, который упал и был затоптан ногами бегущих; второй – несчастный славный старик, один попытавшийся выступить против врага, и Санчо убил его ударом приклада.

У слуг едва хватило времени снова перейти мост, и его не смогли поднять из-за отставших, которые приходили с криками и просьбами об укрытии для них и их скота. Враг воспользовался беспорядком, чтобы настигнуть их.

Тогда под сводом ворот завязался бой, в котором люди из замка, окруженные кричащими детьми и животными, тупыми и неподвижными или ранеными и разъяренными, вынуждены были немедленно отступить.

Едва они вернулись на задний двор, как крестьяне их покинули, бросившись на постоянный мост, и храбрецы, которых осталось не больше десятка, были вынуждены под натиском бандитов, героически сражаясь, отойти к калитке.

Там был убит один из лучших, фермер Шарассон; двое других были ранены. Погибли бы все, потому что страшный Санчо наносил удары с отчаянной яростью, если бы не трусость Ла Флеша и его товарищей, «занимавшихся грабежом и нисколько не желавших получать жестокие удары».

Оставшись всемером, храбрые слуги должны были отступить во внутренний двор; это оказалось нелегко из-за тесноты, образовавшейся там. Санчо так подогревал бой, что большая часть животных осталась снаружи или, обезумев, бросилась в реку.

Во время этой жестокой, но очень недолгой битвы – она длилась едва ли десять минут – Лориана и Мерседес сначала молча и дрожа стояли на площадке малой башни входа. Когда они увидели своих людей отступающими, их охватила спонтанная смелость, какую придает страх слабым людям, и женщины побежали к фальконетам. Они поспешили зажечь фитили и держались наготове, подбадривая друг друга и стараясь припомнить то, что показывали и объясняли, в виде упражнения, Марио и другим молодым людям. Но стрелять по врагу пока еще не было возможности, поскольку они бились врукопашную с защитниками замка.

Но что делал Адамас в этот последний час? Адамас находился в недрах земли.

Мы помним о потайном ходе, через который должны были, в случае необходимости, вывести Люсилио.

Этот подземный ход, проходивший подо рвом, вел к дороге в овраге, которую наводнения занесли песком вот уже несколько лет.

Адамас вообразил, что расчистка входа потребует нескольких часов работы землекопов. Но повреждения оказались более значительными, и после трех дней работы проходом все еще нельзя было воспользоваться.

Каждый вечер он отправлялся проверять сделанную за день работу, и в то время, когда начался бой, он производил очередной осмотр, делая замеры и не догадываясь о царившем снаружи шуме.

Когда он вылез из своей норы, заканчивавшейся под лестницей башенки, несколько минут он был словно пьяный и думал, что грезит; но, будучи человеком изворотливым, быстро обрел присутствие духа.

Адамас появился как раз в ту минуту, когда осажденные ворвались во внутренний двор и когда, пользуясь тем, что все потеряли голову, враг вот-вот готов был проникнуть туда же.

Проворный и всегда хорошо обутый, настоящий камердинер, каким он и был, он одним прыжком оказался у механизма решетки, чтобы опустить ее перед носом и даже немного на головы нападавшим; так, что основание этого средства заграждения не касалось земли. Он вовремя заметил это.

– Клиндор! – крикнул он растерянному пажу, готовившемуся закрыть ворота перед решеткой. – Стой, стой! Почему решетка дальше не опускается? У меня остается еще фут{174}174
  Фут – единица длины, около 30 см (размер различается по странам).


[Закрыть] над желобом.

Клиндор, не отличавшийся большой храбростью, хотя изо всех сил старавшийся быть храбрым, посмотрел и в ужасе отступил.

– Еще бы! – сказал он. – Под ней три человека!

– Силы небесные! Из наших?.. Посмотри же, трижды молочный теленок!

– Нет, нет, из них.

– Что ж, тем лучше, клянусь Меркурием! Эй, скорее сюда! Поднимайтесь на верх решетки! Давите! Давите! Разве вы не видите, что эти мертвые тела послужат живым для того, чтобы пробраться под железными зубьями, и что, оказавшись под сводом, они подожгут ворота! Ну, остальные, вниз! Молотками, ногами, прикладами, бейте по головам тех, кто захочет пролезть! Срезай всех подряд твоей косой, мой славный Андош, живых и мертвых! А у тебя, Шатенье, есть ли еще заряд свинца? Стреляй в эту высунувшуюся красную морду!.. Есть! браво! Клянусь богом Тевтатом{175}175
  Бог Тевтат – кельтское божество – бог мирной деятельности, покровитель племенной жизни.


[Закрыть], это здорово! в самую глотку! Еще одним меньше!

Перемежая таким образом возвышенные обращения с пошлостями, до которых он опускался, чтобы быть доступным пониманию черни, Адамас с удовлетворением увидел, что решетка совсем опустилась на тела, и нападавшие отступили к началу моста.

– Теперь к фальконетам! – воскликнул он. – Побыстрее, мои Купидоны! Давайте, тысяча чертей, цельтесь, цельтесь! Приготовьте мне фрикасе из этих ночных птиц!

Небольшая артиллерия замка привела в уныние бандитов, которым нечем было отвечать, и они, унося своих раненых, решили, в ожидании лучшего, отправиться грабить и пировать на ферму.

Телят и баранов бросали живьем в горящий стог, откуда вскоре поднялся едкий запах паленой шерсти. Несчастных животных, пытавшихся избежать этой казни, вилами заталкивали обратно. Их сожрали наполовину сырыми, наполовину обуглившимися. В погребе вышибали днища из бочек. Все более или менее сильно напились, даже дети и раненые. Тело несчастного фермера бросили в огонь, и поступили бы также с двумя пленными батраками, если бы не рассчитывали на выкуп, и Санчо, желавший быть беспощадным, остался этим недоволен.

Один только старый испанец и не думал есть, пить и красть. Банда из Брильбо против его воли опередила более серьезных помощников, которых он нетерпеливо ждал, чтобы совершить свою месть. Он не боялся потерять жизнь – он заранее готов был пожертвовать ею, – но увидеть, что его операция провалилась из-за поспешности и жадности тех презренных, которые присоединились к нему, он не хотел.

Не в силах сдерживать их до того часа, когда его настоящие союзники должны были выступить в поход и повести дело, он последовал за ними.

Среди боя он, единственный исступленно смелый человек, естественно оказался во главе. Но когда битва была выиграна, он стал для них никем и вскоре, как мы видели, должен был взять на себя труд охранять башню ворот, откуда можно было заметить приход тех, кто должен был осуществить захват и разграбление замка, а следовательно – погубить всех, кто послужил причиной или орудием убийства д’Альвимара.

Те, кто оказался в замке, принимали спешные меры, необходимые для защиты от нового штурма. Они видели и слышали оргию бандитов, и если бы захотели пожертвовать фермой, то легко выбили бы оттуда противников картечью из больших мушкетов{176}176
  Мушкет – Эффективная дальность стрельбы из мушкета доходила до 240 м, а тяжелые ранения наносились на расстоянии до 600 м.


[Закрыть]. Но они боялись попасть в пленных, число которых было неизвестно, и в скот, которого было слишком много, чтобы он весь мог войти в желудки этих изголодавшихся.

Сосчитавшись, установили число павших или взятых в плен.

Адамас впустил в конюшни всех жалких бесполезных членов прихода. Этим беднягам дали побольше свежей соломы и велели сидеть спокойно и жаловаться потише, чего нелегко было добиться.

Лориана и Мерседес занялись тем, что перевязывали раненых и кормили детей.

Тем временем Адамас расставлял своих людей во всех уголках, подвергавшихся выстрелам нападавших, так, чтобы предупредить их огонь своим, и, чтобы никто не уснул, все время ходил от одного к другому, расточая похвалы и ободряя, выражая надежду, опасения или совершенную уверенность в развитии событий, смотря по темпераменту каждого. Мудрый Адамас, никогда не державший в руках другого оружия, кроме расчески и щипцов для завивки, явно выполнял роль «мухи на рогах у вола», роль, которую он умел сделать полезной и которую считают необходимой те, кому знакомы беррийские медлительность и апатия.

Когда все было налажено, Адамас, изнуренный усталостью и волнением, бросился на стоявший в кухне стул, чтобы хотя бы пять минут отдышаться и прийти в себя.

У него было очень тяжело на сердце, и он ни с кем не решался поделиться своим горем. Он один знал, что Марио вовсе не должен был сопровождать своего отца в Брильбо и что, если Марио еще не схвачен, он мог с минуты на минуту приехать и попасть в руки врага.

Ни Лориана, ни Мерседес не разделяли его тревоги; чтобы они не беспокоились, маркиз скрыл от них свои планы. По его словам, речь шла всего лишь об облаве, для которой он уводил всех своих людей. Они, конечно, предчувствовали нечто более серьезное по его озабоченному виду и переговорам, которые он вел целый день со своими друзьями и слугами; но они слишком хорошо знали его отцовскую любовь для того, чтобы опасаться, что он подвергнет Марио какой-либо опасности, и обе полагали, что он проведет ночь в замке д’Арса или в замке Кудре.

Адамас был в полной растерянности, он спрашивал себя, не должен ли он заставить всех своих людей трудиться, чтобы закончить расчистку потайного хода и пройти по нему навстречу Марио, и послать кого-нибудь, чтобы предупредить маркиза, одновременно помогая бежать женщинам. Но он слишком хорошо измерил расстояние, чтобы не знать: там еще на много часов работы, и на время этих работ замок, оставшись без охраны, может быть захвачен. Что тогда станет с ними, запертыми в этом подземелье, так как наверняка вход не ускользнет от внимания грабителей.

Его беспокойные размышления прервал приблизившийся к нему на цыпочках Клиндор.

– Что ты здесь делаешь, негодный паж? – с раздражением сказал ему Адамас.

И, забыв о том, что сам отдыхал, прибавил:

– Разве эта ночь подходит для отдыха?