Текст книги "Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)"

Жорж Сименон
Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)

Les memoires de Maigret

© 1950 Georges Simenon Limited, all rights reserved

Première Enquête de Maigret

© 1948 Georges Simenon Limited, all rights reserved

Pietr-le-Letton

© 1930 Georges Simenon Limited, all rights reserved

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2012

* * *

Записки Мегрэ

Глава 1
В которой я без сожаления пользуюсь представившимся случаем и наконец рассказываю о моем знакомстве с неким Сименоном

Случилось это в 1927 или 1928 году. У меня плохая память на даты, и я не отношусь к тем людям, которые самым тщательным образом хранят письменные свидетельства всех своих дел и поступков – штука весьма распространенная в нашей профессии и, как показывает практика, крайне полезная, а для некоторых порой и прибыльная. Лишь совсем недавно я вспомнил о тетрадях, куда моя жена без моего ведома и даже украдкой вклеивала газетные статьи, касающиеся моей персоны.

Я, без сомнения, даже мог бы указать точную дату – и все из-за одного дела, которое принесло нам в том году немало хлопот, но у меня не хватило мужества пролистывать все эти тетради.

Да какая разница! К тому же в отношении погоды мои воспоминания точны. Это случилось в один из дней поздней осени, один из бесцветных дней, выкрашенных только серой и белой краской, один из тех дней, которые я называю «канцелярскими», потому что создается впечатление, будто бы в столь тусклой и унылой атмосфере не может произойти ничего интересного; в конторе в такой день от скуки хочется вытащить на свет все документы, покончить с рапортами, давно валяющимися на столе, и быстро, хотя и без энтузиазма, разобраться с текущими делами.

Если я и настаиваю на этих серых тонах, лишенных объемности, то не потому, что питаю слабость к ярким цветам, а только затем, чтобы подчеркнуть, насколько будничным было это событие само по себе – событие, утонувшее в обыденных делах и поступках бесцветного дня.

Было около десяти часов утра. Совещание закончилось четверть часа тому назад: на этот раз оно оказалось коротким.

В наши дни даже малосведущая публика в общих чертах представляет, чему посвящены оперативные совещания в криминальной полиции, но в ту далекую пору большая часть парижан затруднилась бы ответить, какое ведомство расположено на набережной Орфевр.

Ровно в девять часов утра звонок приглашает всех руководителей различных служб проследовать к начальнику полиции, в его большой кабинет, окна которого выходят на Сену. В подобных собраниях нет ничего неординарного. Многие направляются туда, покуривая трубку или сигарету, зажав под мышкой те или иные документы. Рабочий день еще толком не начался, и потому каждый из присутствующих хранит едва уловимый аромат кофе с молоком и круассанов. Пожимаем друг другу руки. Неспешно беседуем, дожидаясь, пока все соберутся.

Затем каждый по очереди вводит патрона в курс дел, которые произошли в его секторе. Некоторые остаются стоять, иногда у окна, и смотрят на автобусы и такси, снующие по мосту Сен-Мишель.

Вопреки распространенному мнению речь идет не только о преступниках.

– Как здоровье вашей дочери, Приоле? Корь?

Я припоминаю, как однажды служащие полиции со знанием дела обсуждали всевозможные кулинарные рецепты.

Конечно, разговор касается и более серьезных проблем: например, глупостей, которые регулярно совершает сын депутата или министра, причем молодой человек продолжает их делать с явным удовольствием, и потому юнца необходимо срочно приструнить без лишнего шума. Или мы говорим о богатом иностранце, который недавно поселился в роскошном отеле на Елисейских Полях и чье присутствие несколько беспокоит правительство. Или о маленькой девочке, найденной несколькими днями ранее на улице, за которой пока не явился никто из родственников, хотя фотографии малышки опубликованы во всех газетах.

Все присутствующие в кабинете – профессионалы, и происшествия они рассматривают только с профессиональной точки зрения, обходясь без лишних слов, так что все сразу же выглядит крайне простым. Таковы наши будни.

– Ну что, Мегрэ, вы до сих пор не арестовали вашего поляка с улицы Бираг?

Я спешу заявить, что ничего не имею против поляков. И если мне приходится частенько упоминать о них, то вовсе не потому, что дело в некой жестокости или развращенности упомянутой нации. Причина в том, что именно в ту пору Франция, испытывающая нехватку рабочей силы, ввозила поляков тысячами и отправляла их на северные шахты. В Польше желающих уехать находили где придется, порой вербуя целые деревни – мужчин, женщин, детей, – и набивали ими поезда, как в былые времена набивали вагоны чернокожими трудягами.

Надо отметить, что большая часть поляков выполняет свою работу самым добросовестным образом и многие из них стали уважаемыми гражданами Франции. Но, как и следовало ожидать, среди них нашлась небольшая группа людей, которая время от времени доставляет хлопоты полиции.

Рассказывая обо всем этом, быть может, немного бессвязно, я пытаюсь погрузить читателей в атмосферу, царившую в нашем ведомстве в тот период.

– Я бы хотел, патрон, еще два или три дня последить за ним. Он до сих пор не вывел нас на своих сообщников. Но в конечном итоге, рано или поздно, это случится.

– Министр теряет терпение, и все из-за газетных статей…

Ох уж эти газеты! Высокопоставленные чиновники всегда страшатся газет и общественного мнения. Преступление еще толком не успело произойти, а от нас уже требуют, чтобы мы во что бы то ни стало нашли виновного.

Всего через несколько дней нам заявляют:

– Посадите за решетку кого угодно, неважно кого, а за это время общественный интерес к делу уляжется.

Возможно, к этой теме я вернусь позже. Впрочем, в то утро речь шла не о поляке; говорили о преступлении, совершенном абсолютно новым способом, – а подобные вещи случаются редко.

Три дня тому назад на бульваре Сен-Дени в самый полдень, когда большая часть магазинов закрывается на обед, напротив небольшой ювелирной лавки остановился грузовик. Какие-то люди выгрузили из него огромный ящик и положили прямо перед дверью магазинчика, после чего сели в грузовик и уехали.

Сотни парижан прошли мимо этого ящика, не обратив на него никакого внимания. Ювелир, вернувшись из ресторана, где он заморил червячка, нахмурил брови.

И когда владелец магазина отодвинул ящик, оказавшийся подозрительно легким, он заметил, что в его стенке, прилегающей к двери, прорезано отверстие. Точно такое же отверстие красовалось и в самой двери; разумеется, все витрины были разграблены, пропал и сейф.

Расследования подобного рода не приносят славы, но требуют долгих месяцев кропотливой работы и привлечения большого количества людей. Грабители не оставили никаких следов и ни единой компрометирующей улики.

Поскольку подобный метод оказался совершенно новым, было бесполезно использовать картотеку и искать среди той или иной категории злоумышленников.

Все, что у нас имелось, – это большой, ничем не примечательный ящик, и вот уже целых три дня добрая дюжина инспекторов посещала все мастерские, изготавливающие ящики, и, как оказалось, подобные изделия можно встретить в любой из них.

Итак, я вернулся в свой кабинет и начал составлять рапорт, когда прозвучал звонок внутреннего телефона.

– Это вы, Мегрэ? Не могли бы вы зайти ко мне на минутку?

В этом тоже не было ничего удивительного. Каждый день (или почти каждый день) патрон вызывал меня в кабинет, и отнюдь не всегда для того, чтобы обсудить дела; начальника полиции я знал с раннего детства, он частенько проводил отпуск рядом с нашим домом в Алье и был другом моего отца.

В моих глазах он всегда оставался «большим начальником» и настоящим патроном в полном смысле этого слова, ведь именно под его руководством я начинал службу в криминальной полиции, и он не то чтобы покровительствовал мне, но всегда внимательно и ненавязчиво наблюдал за моими успехами. И именно он, одетый во все черное, в неизменном котелке, в одиночестве направлялся под пули к дверям пустующего дома, который вот уже два дня удерживал Бонно и его банда, оказывая сопротивление полиции и жандармерии.

Я говорю о Ксавье Гишаре, человеке с насмешливым взглядом и длинными седыми волосами, как у поэта.

– Войдите, Мегрэ.

В то утро дневной свет был настолько тусклым, что на столе патрона горела лампа под зеленым абажуром. Войдя, я увидел молодого человека, сидящего в кресле у стола; при моем появлении он поднялся и протянул мне руку, когда нас представили друг другу.

– Комиссар Мегрэ. Месье Жорж Сим, журналист…

– Не журналист, а романист, – улыбаясь, возразил молодой человек.

Ксавье Гишар тоже улыбнулся. Мой начальник имел в запасе палитру самых разнообразных улыбок, отражающих все оттенки его настроения и мыслей. Также Гишар обладал изрядной долей иронии, но понимали ее лишь те, кто действительно знал патрона; другие же порой принимали его за весьма наивного человека.

Патрон заговорил со мной со всей серьезностью, как если бы речь шла о крайне важном деле или об очень значительной персоне.

– Месье Симу необходимо ознакомиться с работой криминальной полиции, ему это нужно для написания романов. Как он мне только что рассказал, большая часть человеческих драм разыгрывается именно в этом здании. Он также объяснил, что ему не столь важны детали механизма расследования – эти подробности он уже смог почерпнуть из документов, – как желательно знать все о той обстановке, в которой проходят операции.

Я лишь изредка поглядывал на молодого человека. Ему было около двадцати четырех лет, худой, волосы почти такие же длинные, как у патрона; но главное, что я мог о нем сказать, – ему чужды сомнения, и прежде всего он не сомневается в самом себе.

– Я полагаю, что вы согласитесь показать гостю наше скромное учреждение, Мегрэ?

Уже направляясь к двери, я услышал, как вышеупомянутый Сим произнес:

– Прошу прощения, месье Гишар, но вы забыли сказать комиссару…

– Ах да! Вы правы. Месье Сим, и он это подчеркивает, не является журналистом. Поэтому мы ничем не рискуем: он никогда не разместит в газетах материалы, которые не должны подвергаться огласке. Он обещал, хотя я его об этом и не просил, использовать все, что он здесь увидит или услышит, исключительно в своих романах, причем в совершенно измененной форме, чтобы не создавать нам никаких сложностей.

Также я слышу, как патрон важно добавляет, склоняясь над корреспонденцией:

– Вы можете доверять ему, Мегрэ. Он дал мне слово.

Я уже тогда почувствовал, что неизвестный писатель сумел заговорить зубы Ксавье Гишару, и впоследствии получил этому доказательства. Итак, месье Сим очаровал моего патрона не только молодой дерзостью; существовала еще одна деталь, о которой я узнал позднее. Дело в том, что кроме службы у начальника полиции была еще одна страсть – археология. Он состоял членом нескольких научных обществ и написал внушительный труд (который я никогда не читал) об истоках возникновения района, на месте которого раскинулся Париж.

Как оказалось, наш Сим об этом знал – я частенько спрашиваю себя, было ли это случайностью – и завел беседу об археологии.

Вероятно, поэтому патрон обратился лично ко мне? Почти каждый день на набережной Орфевр кто-нибудь вынужден «принимать гостей». В основном речь идет о высокопоставленных иностранцах, так или иначе связанных с полицией своей страны, иногда просто о влиятельных избирателях, прибывших из провинции и гордо размахивающих удостоверением своего депутата.

Все это стало обыденным. Экскурсия по криминальной полиции напоминала осмотр исторических памятников, и кто-то даже придумал короткую, но скучную речь, которую каждый сотрудник выучил почти наизусть.

Но обычно всем этим занимаются простые инспекторы, и должна прибыть действительно фигура первой величины, чтобы к «экскурсии» подключили начальника отдела.

– Если вы хотите, – предложил я, – сначала мы поднимемся в службу антропометрии.

– Я бы предпочел начать с вестибюля, если вас это не сильно затруднит.

Тут я первый раз удивился. Впрочем, мой спутник произнес эту фразу самым обезоруживающим тоном и, застенчиво взглянув на меня, пояснил:

– Понимаете, я хотел бы пройти тем же путем, по которому обычно следуют ваши подопечные.

– В таком случае нам следует начать с камеры предварительного заключения, так как большая часть подозреваемых проводит ночь именно там, а затем, уже утром, их доставляют в отдел.

Сим невозмутимо сообщил:

– Я посетил ее прошлой ночью.

Он не делал никаких записей. При нем не было ни блокнота, ни ручки. Несколько минут он постоял в застекленном зале ожидания, где в черных рамках висели фотографии полицейских, погибших при исполнении задания.

– А сколько в среднем их погибает в год?

Затем он пожелал осмотреть мой кабинет. Так уж случилось, что именно в это время рабочие затеяли там ремонт. Я временно занимал кабинет на антресольном этаже, представляющий собой яркий пример старого канцелярского стиля, с неизменной пылью, массивной мебелью из черного дерева и печью, растапливающейся углем, – их и сейчас еще можно встретить в зданиях некоторых провинциальных вокзалов.

Именно в этом кабинете я начинал свою карьеру, именно здесь я просидел пятнадцать лет, работая инспектором, и признаюсь, что до сих пор испытываю нежные чувства к этой большой печи. Зимой я любил набивать ее до отвала углем и смотреть на раскаленный красный чугун.

Это была не столько моя причуда, сколько маленькая хитрость, уловка. Посреди трудного допроса я вставал и начинал медленно перемешивать угли, затем с грохотом подкидывал полную лопату топлива, и проделывал все это с таким простодушным видом, что допрашиваемый был совершенно сбит с толку и не мог оторвать от меня глаз.

И хочу вам признаться, что, когда я переехал в свой новый, современный кабинет, оснащенный центральным отоплением, я не раз с грустью вспоминал о моей старенькой печке, но даже и не подумал просить разрешения – мне бы все равно отказали – забрать ее с собой.

Я приношу извинения, что столь подробно останавливаюсь на таких мелочах, но я и сам еще толком не знаю, куда выведут меня мои записи.

Гость внимательно осмотрел мои трубки, пепельницы, часы из черного мрамора, стоящие на камине, маленькую эмалированную раковину за дверью и полотенце, которое всегда пахло мокрой псиной. Он не задал ни единого вопроса, касающегося работы. Казалось, что документы интересовали его меньше всего.

– Если мы поднимемся по лестнице, то попадем в лабораторию.

Здесь он тоже рассеянно окинул взглядом частично застекленную крышу, стены, пол, манекен, которым мы пользуемся для восстановления некоторых деталей преступления, но его не заинтересовала ни лаборатория сама по себе, ни сложная аппаратура, с помощью которой здесь проводились исследования.

По привычке я хотел дать некоторые объяснения:

– Увеличивая примерно в сотни раз любой письменный текст и сравнивая его…

– Я знаю. Знаю.

И в этот момент он, будто между прочим, спросил меня:

– Вы читали Ганса Гросса?

Я никогда раньше даже не слышал этого имени. Впоследствии я узнал, что речь шла об австрийском следователе, который в 1880 году основал первую кафедру научной криминалистики в Венском университете.

Что касается моего гостя, то он прочел два солидных труда этого ученого. Он вообще много читал, в том числе большое количество книг, о существовании которых я даже не подозревал, и их названия молодой человек цитировал самым равнодушным тоном.

– Следуйте за мной по этому коридору, я покажу вам картотеку, в которой хранятся…

– Я знаю. Знаю.

Он начал меня раздражать. Складывалось впечатление, что меня оторвали от дел только для того, чтобы романист смог осмотреть стены, потолки и полы полицейского управления, а затем, взглянув на всех нас, составить некий инвентарный список.

– В этот час в службе антропометрии настоящее столпотворение. Должно быть, с женщинами уже закончили. Настала очередь мужчин…

Около двадцати совершенно голых мужчин, задержанных ночью, ожидали своей очереди, чтобы их измерили и сфотографировали.

– В конечном счете, – заявил молодой человек, – мне осталось лишь взглянуть на специальную медсанчасть при камерах предварительного заключения.

Я нахмурился.

– Посетителям туда вход запрещен.

В этом мало кому известном кабинете преступники или подозреваемые предстают перед судебно-медицинскими экспертами, которые проводят с ними несколько психологических тестов.

– Поль Бурже имел привычку присутствовать на подобных сеансах, – спокойно ответил мой гость. – Я попрошу разрешения.

Одним словом, у меня остались весьма тусклые воспоминания об этом человеке, столь же тусклые, как и тот далекий день. И если я не сделал ничего, чтобы поскорее завершить его визит, то лишь потому, что месье Сима порекомендовал сам патрон, а еще потому, что у меня не было никаких важных дел и надо было хоть как-то убить свободное время.

Когда мы вновь вернулись в кабинет, молодой человек сел и протянул мне кисет с табаком.

– Насколько я понял, вы тоже курите трубку. Мне всегда нравились люди, курящие трубку.

Как обычно, на моем столе лежала добрая полудюжина трубок, и писатель принялся изучать их с видом знатока.

– Над каким делом вы работаете в настоящее время?

Профессионально, сухим тоном я рассказал молодому человеку о ящике, оставленном на пороге ювелирной лавки, и заметил, что в этом случае преступники использовали совершенно новую технику.

– А вот и нет, – перебил меня месье Сим. – Подобная техника ограбления применялась восемь лет тому назад в Нью-Йорке, коробку положили перед магазином на Восьмой авеню.

Должно быть, он гордился собой, но, следует отметить, при этом не выглядел зазнайкой. С самым серьезным видом романист курил трубку, будто пытаясь прибавить к своему возрасту еще десяток лет, чтобы держаться на равных с тем зрелым человеком, каковым я уже был в те годы.

– Видите ли, господин комиссар, профессионалы меня не интересуют. Их психология очевидна, в ней нет никакой загадки. Это просто люди, выполняющие свою работу, вот и все, далее – точка.

– Кто же вас интересует в таком случае?

– Обычные люди. Такие же, как вы или я, которые в один прекрасный день совершают убийство, не планируя его заранее.

– Таких очень мало.

– Я знаю.

– В основном это убийства из ревности…

– Убийства из ревности мне тоже неинтересны.

Вот и все, что отложилось в моей памяти от этой встречи. Я вскользь упомянул о весьма хлопотном деле, которое мне довелось расследовать несколькими месяцами ранее, упомянул потому, что речь шла не о профессионалах, а о некой девушке и жемчужном ожерелье.

– Я благодарю вас, господин комиссар. Надеюсь, что буду иметь удовольствие встретить вас снова.

Что касается меня, то я подумал: «Очень надеюсь, что нет». Прошли недели, месяцы. Однажды, в самый разгар зимы, мне показалось, что по большому коридору криминальной полиции вышагивает тот самый Сим.

Следующим утром на моем столе рядом с ежедневной почтой я обнаружил маленькую книжицу с безобразно иллюстрированной обложкой – такие книги часто можно увидеть в газетных киосках или в руках девушек-простушек. На обложке красовалось название: «Девушка с жемчугами», имя автора – Жорж Сим.

Эта книга не вызвала у меня ни интереса, ни желания прочесть ее. Я вообще мало читаю и уж никогда не увлекался бульварными романами. Даже не знаю, куда засунул эту брошюрку, напечатанную на плохой бумаге, – вероятно, швырнул в корзину. Несколько дней я не вспоминал о ней.

Но вот однажды, снова утром, я нашел на столе еще одну книжку, мало чем отличающуюся от предыдущей, и отныне ежедневно рядом с моей корреспонденцией появлялся новый экземпляр издания.

Довольно долго я не обращал внимания на то, что все мои инспекторы, и особенно Люка, порой поглядывают на меня беспричинно веселыми взглядами. В конце концов однажды в полдень, когда мы отправились с Люка пропустить по стаканчику в ресторан «Дофин», мой помощник, долго ходя вокруг да около, выпалил:

– Вот вы и стали героем романа, патрон.

И достал из кармана книгу.

– Вы читали?

Люка признался, что это Жанвье – в ту пору самый молодой инспектор моей бригады – каждое утро кладет мне на стол эту книжонку.

– В общих чертах этот персонаж действительно напоминает вас. Сами увидите.

Он был прав. Герой романа походил на меня, как карандашный рисунок, сделанный рукой карикатуриста-любителя на мраморной столешнице, походит на живого человека из мяса и костей.

В книге я стал более толстым и грузным, чем был на самом деле, но благодаря этому приобрел, если так можно выразиться, удивительную весомость.

Что касается самой истории, то она изменилась до неузнаваемости, и в романе мне довелось использовать самые неожиданные методы расследования.

В тот же вечер я застал мою жену с книгой в руках.

– Мне ее вручила молочница. По всей видимости, в ней рассказывается о тебе. Но я еще не успела прочесть ни страницы.

Что я мог сделать? Ведь, как и обещал пресловутый Сим, он не написал статью в газету. Он не написал даже серьезную книгу. Это была всего лишь маленькая книжонка, которой было бы смешно придавать большое значение.

Да, он использовал мое настоящее имя. Но писатель мог бы возразить, что на свете существует отнюдь не единственный человек, носящий фамилию Мегрэ. Я лишь пообещал себе, что встречу его крайне сухо, если уж судьбе будет угодно свести нас снова. Но в глубине души я был уверен, что молодой человек никогда больше не переступит порог криминальной полиции.

Однако я ошибся. Однажды, не дожидаясь вызова, я постучал в дверь патрона, чтобы спросить у него совета по поводу одного дела, и Гишар отреагировал мгновенно:

– Входите, Мегрэ. Я как раз собирался вам звонить. Ко мне зашел наш друг Сим.

На лице друга Сима не было ни тени смущения. Напротив, он казался чрезвычайно довольным. Во рту писатель держал трубку совершенно невероятных размеров.

– Как дела, господин комиссар?

Гишар пояснил:

– Месье Сим только что прочел мне отрывок из книги, как бишь ее… Она посвящена нашей конторе.

– Я в курсе.

Глаза Ксавье Гишара смеялись, и на сей раз он, кажется, потешался надо мной.

– Затем месье Сим перешел к весьма существенным вопросам – я полагаю, они заинтересуют и вас. Он вам сам сейчас все изложит.

– Все очень просто. До сих пор во французской литературе (мы не будем говорить о редких исключениях) преступники и злоумышленники выглядели эдакими симпатягами, а полицию осмеивали и представляли в самом невыгодном свете.

Гишар согласно кивнул.

– Все именно так, не правда ли?

Да, дело обстояло именно так. Не только в литературе, но и в повседневной жизни. Я сразу же припомнил один эпизод, причем весьма неприятный, относящийся к самому началу моей карьеры в полиции, когда я еще патрулировал улицы. Я намеревался задержать вора-карманника прямо у выхода из метро, когда он вдруг принялся вопить, я уж и не помню что, возможно: «Держите вора!»

И мгновенно на меня набросилось около двадцати человек. Я объяснил им, что служу в полиции и что убегающий тип не кто иной, как вор-рецидивист. Я не сомневаюсь, что они поверили мне. Но при этом сделали все возможное, чтобы задержать меня, таким образом позволив моей «рыбке» ускользнуть в открытое море.

– Итак, – вновь взял слово Гишар, – наш друг Сим намеревается написать серию романов, где полиция будет представлена в истинном свете.

Я скривился, и это не ускользнуло от патрона.

– Почти в истинном свете, – поправился он. – Вы понимаете меня? Эта его книга – всего лишь набросок того, что он собирается написать.

– Он воспользовался моим именем.

Я полагал, что молодой человек смутится, принесет извинения. Ничего подобного.

– Надеюсь, что вы не обиделись, господин комиссар. Но это оказалось сильнее меня. Когда я представляю себе персонажа с определенным именем, я уже не в силах ничего изменить. Я тщетно пытался сложить всевозможные слоги, чтобы заменить фамилию Мегрэ. В конечном итоге пришлось отказаться от подобной идеи. Иначе это был бы не мой персонаж.

Он так спокойно произнес «мой персонаж», и самое странное, что я не возразил – возможно, из-за Ксавье Гишара и его искрящегося смехом взгляда, который он не сводил с меня.

– На этот раз речь идет не о бульварном романе, а о… Как вы это назвали, месье Сим?

– Полухудожественное произведение.

– И вы рассчитываете, что я…

– Я хотел бы узнать вас получше.

Я уже упоминал: ему были чужды сомнения. И полагаю, что именно в этом заключалась его сила. Думаю, благодаря ей Сим сумел подключить к своей игре моего патрона, который искренне интересовался любыми образчиками рода людского и который сообщил мне совершенно серьезно:

– Ему всего лишь двадцать четыре года.

– Мне трудно придумать персонаж, если я не знаю, как он ведет себя на протяжении всего дня. Например, я не смогу написать о миллиардерах, пока не увижу хотя бы одного из них в халате, поедающего вареное яйцо на завтрак.

Все это случилось так давно, но я по сей день задаюсь вопросом, по какой загадочной причине мы слушали его, не хохоча.

– Итак, вы хотели бы…

– Узнать вас получше, понаблюдать за тем, как вы живете и работаете.

Разумеется, патрон не отдавал мне никаких приказов. В противном случае я, без сомнения, заартачился бы. Какое-то время мне еще казалось, что Гишар меня разыгрывает, ведь он остался верным сыном Латинского квартала, а в ту пору Латинский квартал обожал подобные каверзы.

Быть может, для того чтобы сделать вид, будто я не принимаю всю эту затею всерьез, я равнодушно пожал плечами и сказал:

– Приступайте, когда захотите.

Обрадованный Сим вскочил.

– Прямо сейчас!

Повторю еще раз: теперь, по прошествии многих лет, все это может показаться смешным. В то время доллар стоил совершенно невероятных денег. Американцы прикуривали сигары от банкноты в тысячу франков. Чернокожие музыканты буйствовали на Монмартре, а богатые дамы в возрасте позволяли аргентинским жиголо воровать у них драгоценности во время танцевальных вечеринок.

Роман «Холостячка» печатался астрономическими тиражами, полиция нравов была сыта по горло оргиями в Булонском лесу, которые она не всегда осмеливалась прерывать, боясь побеспокоить «расшалившихся» работников иностранных консульств.

Женщины носили короткие стрижки и короткие юбки, мужчины щеголяли ботинками с заостренными носами и брюками, обтягивающими лодыжки.

Я отлично понимаю, что это ничего не объясняет. Но все это – часть общего целого. Я снова вижу юного Сима, входящего утром в мой кабинет, словно он уже стал одним из инспекторов полиции. Романист приветливо бросает: «Не обращайте на меня внимания», и усаживается в углу.

Он по-прежнему не делал никаких записей. Задавал мало вопросов. Он скорее имел привычку высказывать собственное мнение. Как он мне объяснил впоследствии – но это вовсе не означает, что я ему поверил, – реакция человека на какое-либо утверждение может рассказать о нем много больше, чем ответ на четко сформулированный вопрос.

В полдень, когда мы – Люка, Жанвье и я – шли на аперитив в ресторан «Дофин», что случалось частенько, он следовал за нами.

По утрам, во время оперативного совещания в кабинете нашего патрона, он всегда оказывался сидящим где-нибудь в уголке.

Это продолжалось несколько месяцев. Когда я спрашивал Сима, что он пишет, молодой человек отвечал:

– Все те же популярные романы, ведь я должен зарабатывать на жизнь. С четырех до восьми часов утра. В восемь часов мой рабочий день заканчивается. Я приступлю к написанию полухудожественных произведений только тогда, когда почувствую, что готов.

Уж и не знаю, что пришло ему в голову, но однажды, после того как в одно из воскресений я пригласил писателя отобедать на бульвар Ришар-Ленуар и представил его жене, молодой человек вдруг прекратил визиты на набережную Орфевр.

Было даже как-то странно больше не видеть, как он сидит в углу, встает, когда встаю я, постоянно следует за мной по пятам, посещая все отделы, которые посещаю я сам.

Весной я получил весьма неожиданное приглашение:

«Жорж Сим имеет честь пригласить Вас в следующий вторник в сквер Вер-Галан на церемонию спуска на воду его корабля «Остгот», освящение которого проведет господин кюре из собора Парижской Богоматери».

Я туда не пошел. Впоследствии от патрульных полицейских я узнал, что в течение трех дней и ночей целая банда бесноватых молодчиков гуляла на борту корабля, пришвартовавшегося в самом центре Парижа и расцвеченного яркими флагами. Однажды, пересекая Новый мост, я увидел упомянутый корабль; у подножия мачты сидел мужчина в фуражке капитана дальнего плавания и печатал на машинке.

Уже на следующей неделе судно исчезло, и сквер Вер-Галан обрел свой привычный вид.

Около года спустя я получил еще одно послание, на сей раз написанное на одной из наших дактилоскопических карточек.

«Жорж Сименон имеет честь пригласить Вас на антропометрический бал, который состоится в “Буль-Бланш” по случаю запуска серии его детективных романов».

Сим превратился в Сименона.

А скорее всего, ощутив себя отныне значительной персоной, литератор вернулся к своей настоящей фамилии.

Я не стал этим озабочиваться и не пошел на пресловутый бал, но на следующий день узнал, что его посетил сам префект полиции.

Узнал из газет. Все в тех же газетах, причем на первой полосе, сообщалось, что комиссар Мегрэ «с шумом ворвался в детективную литературу».

В то утро, когда я прибыл на набережную Орфевр и поднимался по парадной лестнице, я видел одни лишь насмешливые улыбки и веселые лица; многие спешили отвернуться, завидев меня.

Мои инспекторы делали все возможное, чтобы сохранить положенную им серьезность. Коллеги на оперативном совещании общались со мной с каким-то новым, нарочито подчеркнутым уважением.

Лишь патрон вел себя как обычно и с рассеянным видом поинтересовался:

– А вы, Мегрэ? Какие у вас сейчас дела в производстве?

В магазинчиках квартала Ришар-Ленуар не было такого торговца, который бы не счел своим долгом продемонстрировать газету с моей фамилией, напечатанной крупным шрифтом, моей жене и взволнованно спросить:

– Это действительно ваш муж, не правда ли?

Увы, это был я!