Текст книги "Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)"

Глава 11
Суматошный день

Бегло просмотрев несколько газет, Петерс Латыш задержал внимание на старом номере эстонского «Ревалер Боте», видимо оставленном кем-то из клиентов.

Около одиннадцати часов он снова закурил сигару, пересек холл и отправил посыльного за своей шляпой.

Благодаря солнцу, освещавшему половину Елисейских Полей, на улице было достаточно тепло.

Латыш вышел без пальто, в серой фетровой шляпе и медленным шагом дошел до площади Этуаль с видом человека, который просто решил прогуляться.

Мегрэ следовал за ним на коротком расстоянии, даже не стараясь быть незаметным. Повязка сковывала движения, поэтому ему наслаждаться прогулкой было сложно.

На углу улицы Берри комиссар услышал в нескольких шагах от себя тихий свист, однако не придал этому значения. Свист повторился. Тогда он обернулся и увидел инспектора Дюфура, который, отчаянно жестикулируя, пытался дать понять своему шефу, что у него есть важная информация.

Инспектор стоял на улице Берри и делал вид, что рассматривает витрину аптеки, так что со стороны казалось, что его жесты адресованы женской восковой голове, одна щека которой была основательно покрыта экземой.

– Иди сюда! Давай! Быстрее.

Дюфур был одновременно расстроен и возмущен. Он битый час бродил вокруг «Маджестика», применяя самые изощренные уловки для конспирации, а комиссар одним махом выдал его с головой!

– Что случилось?

– Еврейка…

– Вышла из отеля?

– Она здесь. И поскольку вы заставили меня подойти, теперь она нас видит.

Мегрэ огляделся по сторонам.

– Где она?

– В «Селекте». Сидит внутри. Смотрите-ка, занавеска шевелится…

– Продолжай наблюдение.

– Мне уже не прятаться?

– Можешь даже выпить аперитива за соседним столиком, если хочешь.

Потому что на той стадии, которой достигла борьба, играть в прятки было бессмысленно. Мегрэ продолжил свой путь, обнаружив Латыша в двухстах метрах впереди: тот даже не воспользовался заминкой, чтобы сбежать из-под наблюдения.

Да и зачем ему было это делать? Партия разыгрывалась по новым правилам. Теперь противники видели друг друга. Почти все карты были биты.

Петерс дважды прошелся от площади Этуаль до Круглой площади, и теперь Мегрэ изучил его внешность вплоть до мельчайших деталей, окончательно разобравшись в его характере.

Это был худощавый подвижный мужчина, по сути, более утонченный, чем Мортимер, но из другой породы аристократов, выходцев из Северной Европы.

Комиссар уже имел дело с несколькими подобными типажами, и все они были интеллектуалами. Те из них, с кем он общался в Латинском квартале во время своей так и не оконченной учебы на медицинском факультете, были непонятны его практичному уму.

Он хорошо помнил одного из них, худого светловолосого поляка, начавшего лысеть уже в двадцать два года, мать которого у себя на родине работала уборщицей, а сам он в течение семи лет ходил на лекции в Сорбонну в ботинках на босу ногу, съедая в день всего по одному яйцу и куску хлеба.

Он не мог позволить себе купить готовые конспекты, поэтому ему приходилось заниматься в публичных библиотеках.

Он не интересовался ни Парижем, ни женщинами, ни французским характером. По окончании учебы ему предложили место на крупной кафедре в Варшаве. Пять лет спустя Мегрэ увидел его в Париже в составе делегации иностранных ученых: все с тем же чопорным, холодным видом он обедал в Елисейском дворце[26]26
  Елисейский дворец – резиденция президента Франции. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Комиссар знавал и многих других. Они были из разных социальных слоев. Но почти все удивляли количеством и разнообразием вещей, которые они хотели познать и которые в итоге познавали.

Учиться, чтобы учиться! Как тот профессор из бельгийского университета, знавший все диалекты Дальнего Востока (а их около сорока), но ни разу не бывавший в Азии и совершенно не интересовавшийся народами, языки которых он с таким упоением анализировал.

Во взгляде серо-зеленых глаз Латыша читалось то же волевое качество. Однако окончательно отнести его к породе интеллектуалов мешали некоторые детали, ставившие все вышесказанное под сомнение.

Сквозь безупречный образ клиента «Маджестика» словно проступала тень Федора Юровича, русского бродяги в тренчкоте.

У Мегрэ была уже не только внутренняя уверенность, но и фактические подтверждения тому, что речь идет об одном и том же человеке.

В день своего приезда, вечером, Петерс исчез из отеля. На следующее утро Мегрэ обнаружил его в Фекаме под видом Федора Юровича.

Оттуда он прибыл на улицу Сицилийского короля. Несколько часов спустя туда же приехал и Мортимер. После этого из отеля вышло несколько человек, включая бородатого старика.

А утром Петерс Латыш вновь занял свое место в «Маджестике».

Самое поразительное, что, помимо внешнего сходства, между двумя этими воплощениями не было ничего общего.

Федор Юрович был типичным славянским бродягой, опустившимся и неуравновешенным субъектом. В этом образе не было ни одной фальшивой ноты. Ошибки быть не может, особенно если вспомнить, например, как он облокачивался о стойку в грязном бистро Фекама.

С другой стороны, ни единой осечки и в образе Латыша, утонченного интеллектуала с головы до пят. Все выверено до мелочей: и то, как он прикуривал сигару у посыльного, и как носил свою роскошную английскую шляпу из серого фетра, и та изысканная небрежность, с какой он прогуливался по Парижу, вдыхая прогретый солнцем воздух Елисейский Полей и разглядывая витрины.

Само совершенство, и не только внешнее! Мегрэ тоже приходилось играть разные роли. Полицейские гримируются и переодеваются не так часто, как принято думать, но иногда это бывает просто необходимо.

Так вот Мегрэ, даже загримированный, все равно оставался Мегрэ в некоторых проявлениях своей личности: допустим, в выражении глаз или характерном подергивании рта.

Например, изображая крупного торговца скотом (такое случалось, и все прошло успешно), Мегрэ играл этого торговца. Но он им не был на самом деле. Он просто создавал образ, надевал маску.

Петерс-Федор был либо Петерсом, либо Федором внутри.

И впечатления комиссара можно было резюмировать так: он был одновременно и тем, и другим, не только в плане внешнего вида, но и по сути.

Он проживал поочередно эти две жизни, такие разные, вероятно, уже давно, а возможно, и всегда.

Это были лишь обрывочные мысли, вертящиеся в голове Мегрэ, пока он неторопливо шел вперед под ласкающими лучами солнца.

И вдруг только что сложившийся в его воображении образ Латыша неожиданно дал трещину.

Обстоятельства, предшествовавшие этому событию, были весьма знаменательными. Латыш остановился напротив ресторана «Фуке» и уже начал было переходить улицу, явно намереваясь выпить аперитива в баре этого шикарного заведения.

Но в последний момент он передумал и продолжил идти по тротуару, затем резко ускорил шаг и свернул на улицу Вашингтон.

Там располагалось бистро, одно из тех, которые встречаются в самых богатых кварталах и предназначаются для таксистов и прислуги.

Петерс нырнул туда. Комиссар вошел следом как раз в тот момент, когда он заказывал себе что-то вроде абсента.

Он стоял перед барной стойкой, изогнутой в виде подковы, которую официант в синем фартуке время от времени протирал грязной тряпкой. Слева от него расположилась группа каменщиков в пыльных спецовках. Справа устроился инкассатор газовой компании.

Латыш шокировал присутствующих своим внешним видом, изысканной роскошью мельчайших деталей туалета.

Было видно, как блестят его светлые усики «щеточкой», редкие брови. Он посмотрел на Мегрэ, но не открыто, а через отражение в зеркале.

И комиссар заметил, как дрогнули его губы и едва заметно затрепетали ноздри.

Чувствовалось, что Петерсу приходится себя контролировать. Сначала он пил медленно, но затем залпом проглотил то, что оставалось в стакане, и пальцем показал бармену:

– Еще!

Мегрэ заказал себе вермут. В тесном баре он казался еще выше и массивнее, чем обычно. И он не сводил глаз с Латыша.

У комиссара создавалось ощущение, что он находится в двух местах одновременно. Как совсем недавно, картинки накладывались друг на друга. Грязное бистро Фекама проглядывало сквозь нынешний интерьер. Петерс словно раздваивался: Мегрэ видел его в дорогом костюме цвета корицы и в то же время в старом плаще.

– Не тормози, давай наливай! – кричал один из каменщиков, стуча своим стаканом по стойке.

Петерс пил уже третий аперитив, и до комиссара доносился анисовый аромат этого напитка опалового цвета.

Служащий газовой компании подвинулся, и оба противника оказались рядом, касаясь друг друга локтями.

Мегрэ был на две головы выше своего соседа. Оба сидели напротив зеркала и смотрели друг на друга из его тусклой поверхности.

Лицо Латыша начинало меняться: сначала затуманился взор. Он щелкнул своими сухощавыми белыми пальцами, показывая на свой стакан, и провел рукой по лбу.

На его лице словно отражалась внутренняя борьба: в зеркале Мегрэ видел то уверенный взгляд клиента «Маджестика», то мятущуюся душу любовника Анны Горскиной.

Но образ последнего ни разу не задержался на поверхности. Он старательно удерживался внутри отчаянной работой мышц. Лишь глаза оставались глазами русского.

Левая рука вцепилась в стойку. Тело шаталось.

Мегрэ решил провести эксперимент. В кармане у него лежал портрет мадам Сваан, который он вынул из альбома фотографа в Фекаме.

– Сколько я должен? – спросил он бармена.

– Сорок четыре су.

Комиссар сделал вид, что роется в своем кошельке, и будто случайно уронил снимок, который упал в лужицу между выступающими краями стойки.

Он сделал вид, что не заметил этого и протянул купюру в пять франков. Но его взгляд впился в зеркало.

Бармен, поднявший фотографию, сокрушенно вытирал ее своим фартуком.

Петерс Латыш сжимал свой стакан, взгляд его стал жестким, лицо застыло.

Затем неожиданно раздался странный хруст, такой отчетливый, что хозяин, подсчитывавший выручку, резко обернулся.

Рука Латыша раскрылась, и из нее на стойку выпали осколки стекла.

Он с такой силой сжал стакан, что просто раздавил его. Из тонкого пореза на указательном пальце сочилась кровь.

Бросив бармену сто франков, он вышел из бара, даже не взглянув на Мегрэ.

Теперь он направился прямиком в «Маджестик». В нем не наблюдалось никаких признаков опьянения. Его фигура была такой же прямой, как вначале, походка такой же ровной.

Мегрэ следовал за ним неотступно, по пятам. Когда они подходили к отелю, он увидел, как от входа отъезжает знакомая машина. Это был автомобиль криминалистической службы, в котором увозили аппаратуру для фотографирования и снятия отпечатков пальцев.

Эта встреча охладила его пыл. На мгновение он почувствовал себя неуверенно, словно лишился точки опоры.

Он проходил мимо «Селекта». Инспектор Дюфур через стекло сделал ему знак, который, видимо, считал зашифрованным, но который совершенно недвусмысленно указывал на столик еврейки.

– Где Мортимер? – спросил комиссар, остановившись у стойки администрации.

– Он только что уехал в посольство Соединенных Штатов на обед.

Петерс Латыш прошел в пустой ресторан и сел за столик.

– Вы тоже будете завтракать? – спросил управляющий у Мегрэ.

– Да, поставьте мои приборы на его столик.

Управляющий поперхнулся.

– На его? Но это невозможно! Зал совсем пустой, и…

– Я сказал, на его столик.

Управляющий не сдавался, бросившись вслед за комиссаром.

– Послушайте! Он устроит скандал… Я могу посадить вас на любое место, откуда его будет так же хорошо видно.

– Повторяю: на его столик.

Только сейчас, передвигаясь по холлу, Мегрэ почувствовал, как же сильно устал. Это была острая усталость, охватившая весь организм и даже все его существо, тело и душу.

Он опустился в то же плетеное кресло, в котором сидел утром. Находящаяся рядом пара – очень зрелая дама и чересчур ухоженный молодой мужчина – тут же вскочила с места, и женщина произнесла нарочито громко, нервно поводя лорнетом:

– В отелях стало невозможно находиться! Вы только взгляните на это…

Этим был Мегрэ, который даже не улыбнулся!

Глава 12
Женщина с револьвером

– Алло!.. Хм… Это ведь вы, да?..

– Да, Мегрэ! – вздохнул комиссар, узнавший голос инспектора Дюфура.

– Тише! В двух словах, шеф… Ушла в туалет. Сумка на столе. Подошел. Там револьвер.

– Она все еще там?

– Да, ест.

Дюфур, стоящий в телефонной будке, наверняка выглядел как заговорщик, делая загадочные пассы руками. Мегрэ молча отсоединился. Он не мог найти в себе силы ответить. Все эти маленькие причуды, над которыми он обычно посмеивался, теперь вызывали у него тошноту.

Управляющий смирился и велел поставить прибор напротив Латыша, который спросил у метрдотеля:

– Кому предназначено это место?

– Не знаю, месье. Я выполняю указание.

Он не стал настаивать. В это время шумное английское семейство из пяти человек ворвалось в ресторан, который сразу утратил свою безжизненность.

Мегрэ, оставив шляпу и тяжелое пальто на вешалке, пересек зал, выдержал паузу, прежде чем сесть, и даже изобразил нечто вроде приветствия.

Но Петерс его словно не видел. Четыре или пять аперитивов, которые он выпил совсем недавно, не оставили и следа. Он был холоден, корректен и точен в движениях.

Ни на секунду не проявив ни малейшей нервозности, он сидел, устремив взгляд вдаль, и чем-то напоминал инженера, решающего в уме техническую задачу.

Пил он мало, выбрав одно из лучших бургундских вин двадцатилетней выдержки.

Завтрак заказал легкий: омлет с зеленью, эскалоп и сметана.

Он ждал смены блюд, положив обе руки перед собой, не проявляя признаков нетерпения и не обращая внимания на происходящее вокруг.

Зал постепенно наполнялся.

– У вас усы отклеились, – внезапно произнес Мегрэ.

Латыш не шелохнулся, но несколько секунд спустя незаметно провел двумя пальцами по губам. Услышанное было правдой, хотя пока не бросалось в глаза.

Комиссар, о невозмутимости которого в префектуре ходили легенды, с трудом сохранял хладнокровие.

И весь остаток дня ему не раз предстояло испытывать свое терпение на прочность.

Конечно, он не рассчитывал, что Латыш как-то скомпрометирует себя, пока находится под наблюдением.

Но утром комиссар стал свидетелем явных признаков паники. И он надеялся своим постоянным присутствием, своей массивной фигурой, затмевающей Латышу свет, спровоцировать его на какие-то действия.

Латыш выпил кофе в холле, велел принести ему легкое пальто, спустился вниз по Елисейским Полям и через два часа вошел в местный кинотеатр.

Вышел он оттуда только в шесть вечера, не обмолвившись ни с кем и словом, не написав никому записки и не сделав ни одного подозрительного жеста.

Уютно устроившись в кресле, он внимательно следил за перипетиями какого-то наивного фильма.

Если бы он обернулся, направляясь после сеанса к площади Оперы, чтобы выпить аперитив, он бы заметил в поведении Мегрэ первые признаки неуверенности.

А быть может, он чувствовал, что комиссар начинает в нем сомневаться?

Это было настолько близко к истине, что, сидя в темноте перед экраном с мелькающими картинками, в которые он даже не вникал, Мегрэ не переставал рассматривать возможность внезапного ареста.

Но он прекрасно понимал, что его ждет в этом случае. Ни одного вещественного доказательства! Зато сколько будет давления на следственного судью, прокуратуру, возможно, даже на Министерство иностранных дел и Министерство юстиции!

Он шел, немного сутулясь. Рана причиняла ему боль, а правая рука все больше немела. А ведь врач ему настоятельно рекомендовал:

– Если боль будет усиливаться, немедленно ко мне! Это означает, что рана воспалилась.

И что с того? Разве у него было время об этом думать?

«Вы только взгляните на это!» – воскликнула утром одна из клиенток «Маджестика».

Да, черт возьми! Ведь это – полицейский, который всеми силами пытается помешать крупным мошенникам продолжать свои подвиги, а также стремится отомстить за своего коллегу, убитого в этом самом отеле!

Это – мужчина, который не имеет возможности одеваться у английских портных, у которого нет времени каждое утро ходить к маникюрше и жена которого, смирившись, вот уже три дня напрасно готовит ему обед, не зная, все ли с ним в порядке.

Это – комиссар первого класса с жалованьем в две тысячи двести франков в месяц, который, закончив дело и посадив убийц в камеру, должен часами сидеть за столом, составляя список своих расходов, прикрепляя к нему чеки и оправдательные документы, а затем еще долго препираться с кассиром!

У Мегрэ не было ни машины, ни миллионов, ни многочисленных помощников. И если он позволял себе привлекать к делу одного-двух полицейских, потом ему приходилось доказывать необходимость этого.

Петерс Латыш в двух шагах от него расплачивался за свой аперитив банкнотой в пятьдесят франков, не требуя сдачи. Это было либо настоящей манией, либо блефом! Затем он вошел в магазин мужской одежды и (разумеется, ради развлечения) целых полчаса выбирал себе дюжину галстуков и три домашних халата, после чего небрежно бросил свою визитку на стойку и направился к выходу в сопровождении заискивающего, с иголочки одетого продавца.

Похоже, рана действительно воспалилась. Иногда все плечо пронзала острая боль, и у Мегрэ ныла грудь, словно желудок тоже вышел из строя.

Улица Мира, площадь Вандом, улица Фобур-Сент-Оноре! Петерс Латыш продолжал свою прогулку.

Наконец, «Маджестик», лакеи которого бросились открывать ему дверь.

– Шеф…

– Опять ты?

Это был инспектор Дюфур, нерешительно топтавшийся на месте, и в глазах его сквозила тревога.

– Послушайте… Она исчезла…

– Что ты несешь?

– Клянусь, я сделал все, что мог! Она вышла из «Селекта». Минуту спустя зашла в дом номер 52, там находится ателье. Я ждал целый час, пока не догадался спросить швейцара. Ее никто не видел в салонах второго этажа. Она просто прошла через здание, там есть выход на улицу Берри…

– Ладно!

– Что мне делать дальше?

– Отдыхать!

Дюфур посмотрел на Мегрэ и виновато отвел взгляд.

– Клянусь вам, я…

К большому удивлению инспектора, комиссар похлопал его по плечу.

– Ты славный парень, Дюфур! Не переживай!

И он вошел в «Маджестик». Заметив кислую гримасу управляющего, усмехнулся ему в ответ.

– Что Латыш?

– Только что поднялся в свой номер.

Мегрэ решил поехать на лифте.

– Третий этаж.

Он набил трубку табаком и, усмехнувшись еще горше, осознал, что не курил уже несколько часов.

Оказавшись перед дверью семнадцатого номера, он без колебаний постучал. Ему крикнули: «Войдите!» Что он и сделал, закрыв за собой дверь.

В гостиной, помимо радиаторов, был еще и камин, но огонь в нем разжигали, скорее всего, в декоративных целях. Латыш, облокотившись на каминную полку, подталкивал носком ботинка какую-то бумагу, явно желая, чтобы она быстрее сгорела.

С первого же взгляда Мегрэ понял, что Латыш уже не так спокоен, как раньше, но комиссар прекрасно владел собой и ничем не выдал своей радости.

Своей огромной рукой он взялся за спинку крошечного золоченого стула на хрупких ножках и, поставив его в метре от камина, уселся верхом.

Возможно, дело было в его трубке, вновь оказавшейся в зубах? Или причиной стала реакция всего его существа на состояние подавленности, скорее, даже нерешительности, которое ему пришлось пережить?

Как бы то ни было, но в эту минуту он был тверд, как никогда. Он стал дважды Мегрэ, если можно так выразиться. Массив, вырубленный из старого дуба, а если быть точнее, из камня.

Он положил оба локтя на спинку стула. И чувствовалось, что, доведенный до крайности, он вполне может взять противника за горло своими огромными ручищами и ударить головой об стену.

– Мортимер вернулся? – произнес он.

Латыш, не сводивший глаз с догорающей бумаги, медленно поднял голову.

– Не знаю.

Его пальцы судорожно сжались, что не ускользнуло от внимания Мегрэ. Он также заметил, что возле спальни стоял чемодан, которого прежде в номере не было.

Это была дешевая дорожная сумка, стоившая не больше сотни франков, которая совершенно не вписывалась в общий интерьер.

– Что внутри?

Латыш не ответил. Только лицо его нервно дернулось. Наконец он спросил:

– Вы меня арестуете?

Казалось, в его встревоженном голосе проскользнуло некое подобие облегчения.

– Не сейчас.

Мегрэ встал, подошел к сумке, подвинул ее ногой к камину и открыл.

Там оказался совершенно новый серый костюм, купленный в магазине: на нем еще висел ценник.

Комиссар снял телефонную трубку.

– Алло!.. Мортимер вернулся? Нет?.. Кто-нибудь приходил в семнадцатый номер? Алло!.. Да… Пакет из магазина одежды на Больших бульварах? Нет, не нужно его сюда приносить…

Он повесил трубку, спросил с хмурым видом:

– Где Анна Горскина?

Наконец-то он чувствовал, что идет в правильном направлении!

– Ищите.

– Иными словами, ее нет в номере. Но она здесь была. Принесла эту сумку и письмо.

Поспешным движением Латыш разбросал пепел от сгоревшей бумаги, так что от него осталась только пыль.

Комиссар понимал, что сейчас не время бросать слова на ветер: он напал на нужный след, но из-за малейшего неверного шага может потерять свое преимущество.

Повинуясь привычке, он встал и так порывисто шагнул к камину, что Петерс вздрогнул и сделал едва уловимый жест, словно защищаясь, но тут же опустил руки и покраснел.

Потому что Мегрэ просто подставил спину огню. Он курил свою трубку мелкими глубокими затяжками.

Повисла долгая тяжелая пауза, наполненная таким глубоким смыслом, что это действовало на нервы.

Латыш был весь как на иголках, но старался сохранять хладнокровие. Вслед за Мегрэ он закурил сигару.

Комиссар принялся расхаживать по комнате, хотел опереться на круглый столик с телефоном, но чуть не сломал его.

Его собеседник не видел, что он нажал на кнопку, не сняв трубку. Результат не заставил себя ждать. Раздался звонок из администрации отеля:

– Алло! Вы звонили?

– Алло! Да… Что вы говорите?

– Алло! Это администрация отеля!

И Мегрэ с невозмутимым видом произнес:

– Алло!.. Да… Мортимер?.. Спасибо! Я к нему сейчас подойду.

– Алло! Алло!..

Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил снова. Голос управляющего настаивал:

– Что происходит? Я ничего не понимаю!

– Черт! – выругался Мегрэ.

И посмотрел на Латыша, который сильно побледнел и, похоже, был не против сбежать.

– Ничего страшного! – сказал ему комиссар. – Мортимер-Левингстон вернулся. Я попросил, чтобы меня предупредили.

Он увидел, что лоб его собеседника покрылся испариной.

– Мы говорили о дорожной сумке и письме, которое в нем лежало. Анна Горскина…

– Мы не говорили об Анне.

– Правда? А мне показалось… Что, письмо разве не от нее?

– Послушайте…

Латыш дрожал всем телом. Это бросалось в глаза. Он очень сильно нервничал. Все его лицо, все тело странно подергивались.

– Послушайте!..

– Слушаю! – процедил Мегрэ, стоя спиной к огню.

Его рука скользнула к кобуре. Ему хватило бы секунды, чтобы прицелиться. Он улыбался, но при этом был предельно внимателен.

– Ну что же вы? Я ведь сказал, что слушаю.

Латыш, схватив бутылку виски, пробормотал сквозь зубы:

– Будь что будет!

Налив себе полный стакан, он залпом проглотил его и посмотрел на Мегрэ помутневшим взглядом Федора Юровича; на его подбородке блестела капля виски.