Текст книги "Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)"

– Присаживайтесь, мой дорогой.

Урок, преподанный ему в тот день отеческим тоном, не фигурировал ни в одном из учебников о научных методах расследования преступлений.

– Понимаете? Причинять как можно меньше вреда. К чему бы привел скандал?

– К правде.

– Какой правде?

И большой босс подвел итог:

– Можете закурить свою трубку. В понедельник вы приступаете к работе в качестве инспектора в бригаде комиссара Бародэ.

Мегрэ еще не знал, что в один прекрасный день, двадцать два года спустя, ему вновь доведется встретиться с Лиз, у которой к тому времени будет фамилия мужа, итальянского аристократа.

Он также не знал, что она примет его все в той же конторе предприятия Бальтазаров, которую он представлял себе лишь со слов Дэдэ, где он наконец лично увидит портрет старика, по-прежнему висящий на своем месте.

– Месье комиссар, – обратится она к Мегрэ. – Думаю, излишне напоминать вам о необходимости соблюдать секретность…

Сыскная полиция к тому времени будет переименована в криминальную полицию.

И речь пойдет о том, что на канцелярском языке называют: «Расследование в интересах семьи».

– Моя дочь, к сожалению, унаследовала характер своего отца…

Сама она будет спокойной и холодной, как старик Бальтазар, во весь рост красующийся на портрете за ее креслом.

– Она позволила себе увлечься одним безнравственным субъектом, который увез ее в Англию, где добился разрешения на брак. Необходимо любой ценой…

Нет, он тогда не знал, что придется еще раз держать в своих руках честь семьи Бальтазаров.

Ему было двадцать шесть лет. Он хотел немедленно сообщить новость своей жене:

– Меня взяли в «бригаду шефа».

Но это пришлось отложить на потом. На улице его ждал Жюстен Минар.

– Плохие новости?

– Хорошие. Меня повысили.

Флейтист выглядел более взволнованным, чем он сам.

– Вы уходите из комиссариата?

– С завтрашнего дня.

– Это надо отметить!

Они отправились в ресторан «Дофин», в двух шагах от набережной. Инспекторам, сидевшим за кружкой пива, были незнакомы эти мужчины, которые с сияющими лицами пили шипучее вино.

Пройдет несколько дней, и они познакомятся с одним из них. Мегрэ будет с ними на равных. Он станет приходить сюда, как к себе домой, официант будет называть его по имени и хорошо изучит его вкусы.

Домой он вернулся только вечером и сильно навеселе. Они с флейтистом раз десять провожали друг друга от одного угла улицы до другого.

– Твоя жена… – настаивал Мегрэ.

– Это не имеет значения.

– Ты разве не должен быть на своем балу?

– На каком балу?

Он шумно поднялся по лестнице. Когда открылась дверь, он важно сообщил:

– Можешь поприветствовать нового инспектора «бригады шефа».

– А где твоя шляпа?

Он провел рукой по волосам и убедился, что где-то оставил шляпу.

– Вот они, женщины! И запомни, запомни обязательно, потому что это очень важно! Очень важно, слышишь?.. Комиссар тут ни при чем. За мной уже давно наблюдали, а я не знал… Знаешь, что он мне сказал? Большой босс… Он сказал мне… Я не могу тебе повторить всего, что он сказал, но он настоящий отец… Понимаешь, отец…

И тогда она принесла ему домашние туфли и приготовила крепкий кофе.

Тумакакори (Аризона), 30 сентября 1948 года

Петерс Латыш

Глава 1
На вид 32 года, рост 169 сантиметров…

«М. К. К. П. – Парижской криминальной полиции:

Xvzust Cracovie vimontra m ghks triv psot uv Pietr le Letton Breme vs tyz btolem».

Комиссар Мегрэ из оперативной бригады полиции поднял голову, и ему показалось, что гул чугунной печки, стоящей в центре его кабинета и соединенной с потолком большой черной трубой, стал тише. Он отодвинул телеграмму, грузно встал со стула, отрегулировал тягу и бросил три лопаты угля в топку.

Потом, стоя спиной к огню, он набил трубку табаком и попытался ослабить свой пристежной воротничок, который, хоть и был очень низким, все равно давил на шею.

Он бросил взгляд на свои часы: было уже четыре. Его пиджак висел на крючке за дверью.

Медленно подойдя к столу, он перечитал телеграмму и вполголоса перевел:

«Международная комиссия криминальной полиции – Парижской криминальной полиции:

Краковская полиция сообщает о проезде и отбытии в Бремен Петерса Латыша».

Международная комиссия криминальной полиции (М. К. К. П.), резиденция которой находилась в Вене, руководила борьбой с европейским бандитизмом, главным образом обеспечивая взаимосвязь между правоохранительными органами разных стран.

Мегрэ подвинул к себе вторую телеграмму, также составленную на «полкоде» – секретном международном языке, используемом в донесениях между всеми полицейскими центрами мира.

Он перевел прямо с листа:

«Полицейское управление Бремена – Парижской криминальной полиции:

Сообщаем, что Петерс Латыш движется в направлении Амстердама и Брюсселя».

В третьей телеграмме, отправленной из криминальной полиции Нидерландов, сообщалось:

«Петерс Латыш в 11 часов утра сел в «Северную звезду» до Парижа, купе G.263, вагон 5».

Последняя депеша на полкоде, прибывшая из Брюсселя, информировала:

«Подтверждаем проезд Петерса Латыша через Брюссель в 2 часа «Северной звездой» в купе, указанном амстердамской полицией».

На стене за письменным столом висела огромная карта. Мегрэ встал перед ней, грузный и широкий, засунув руки в карманы и держа трубку в углу рта.

Его взгляд скользнул от точки с надписью «Краков» к следующей точке, обозначающей порт Бремен, оттуда – к Амстердаму и Брюсселю.

Он снова взглянул на часы. Двадцать минут пятого. «Северная звезда» сейчас должна мчаться со скоростью сто десять километров в час между Сен-Кантеном и Компьенем.

На границе остановок не будет. Так что скорости поезд не сбавит.

В купе G.263 вагона 5 Петерс Латыш, вероятно, смотрел в окно на пробегающий мимо пейзаж.

Мегрэ подошел к стенному шкафу, открыл дверцу, за которой стоял рукомойник, вымыл руки, причесал свои жесткие темно-русые волосы с чуть заметной сединой на висках, затем кое-как поправил галстук, который ему никогда не удавалось завязать правильно.

На дворе стоял ноябрь. Смеркалось. За окном было видно Сену, площадь Сен-Мишель, плавучую прачечную – и все это в голубом сумраке, который создавали включавшиеся друг за другом газовые фонари.

Он открыл ящик стола, пробежал глазами депешу из Международного бюро криминальной идентификации, расположенного в Копенгагене:

«Парижской криминальной полиции.

Петерс Латыш 32 169 015112 0224 0255 02732 03116 03233 03243 03325 03415 03522 04115 04144 04147 05221… и т. д.»

На этот раз он решил перевести сообщение вслух и даже повторил несколько раз, как школьник, заучивающий урок:

– Приметы Петерса Латыша: на вид 32 года, рост 169 сантиметров, спинка носа прямая, основание горизонтальное, выступание большое, глубина переносицы средняя, ушная раковина малая, положение скошенное, мочка большая, противокозелок выступающий, завиток хорошо выражен, противозавиток прямой, прикус нормальный, лицо овальное, худощавое, брови редкие, светлые, выступание нижней губы, контур нижней губы выпуклый, шея длинная, ореол вокруг зрачка желтый, радужная оболочка зеленая, волосы светлые.

Это был словесный портрет Петерса Латыша, такой же красноречивый для комиссара, как фотография. Из него вырисовывались основные черты: невысокий мужчина, молодой, худой, светловолосый, со светлыми редкими бровями, зеленоватыми глазами, длинной шеей.

К тому же Мегрэ были известны малейшие детали строения его уха, что позволяло безошибочно узнать его в толпе, даже если Петерс Латыш вздумал бы загримироваться.

Он снял с крючка пиджак и натянул его на себя, затем облачился в тяжелое черное пальто и надел на голову котелок.

Мегрэ бросил последний взгляд на печку, которая гудела так, что, казалось, вот-вот взорвется.

В конце длинного коридора, на лестничной площадке, служащей приемной, он велел Жану:

– Не забывай поддерживать огонь!

На лестнице его чуть не сбил с ног ворвавшийся порыв ветра, и ему пришлось спрятаться в проеме, чтобы зажечь трубку.

Несмотря на огромную стеклянную крышу, платформы Северного вокзала продувались ветром насквозь. Несколько стекол были выбиты, и их осколки лежали прямо на рельсах. Электричество работало с перебоями. Люди кутались в пальто.

Около кассы висело не слишком обнадеживающее объявление: «Над Ла-Маншем буря».

Очень взволнованная женщина с покрасневшими глазами провожала сына в Фолькстон. До самой последней минуты она давала ему наставления. Чувствуя себя неловко и смущаясь, он дал обещание ни на секунду не выходить на палубу.

Мегрэ стоял возле платформы 11, где толпа ждала «Северную звезду». Здесь были представители всех крупных отелей, включая туристическое агентство Кука[15]15
  Томас Кук (1808–1892) – британский предприниматель. Прославился тем, что изобрел организованный туризм, и в 1841 году открыл первое в истории туристическое агентство, сейчас известное как Thomas Cook Group. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Мегрэ не шевелился. Остальные нервничали. Молодая женщина в теплом норковом манто, но тонких шелковых чулках ходила взад-вперед по перрону, стуча каблучками.

Комиссар стоял на месте, огромный, внушительный, и от его широких плеч падала большая тень. Его толкали со всех сторон, но он был тверд как скала и даже ни разу не покачнулся.

Вдали показался желтый свет поезда. Сразу же поднялся шум и гам, раздались крики носильщиков, пассажиры начали с трудом пробираться к выходу.

Мимо Мегрэ прошло человек двести, пока его взгляд не выхватил в толпе невысокого мужчину в зеленом дорожном пальто в крупную клетку, тип и покрой которого выдавал в пассажире жителя Северной Европы.

Мужчина шел не спеша. За ним следовали трое носильщиков. Представитель роскошного отеля на Елисейских Полях заискивающе расчищал ему путь.

«На вид 32 года, рост 169 сантиметров… спинка носа…»

Мегрэ по-прежнему не двигался с места. Он пригляделся к уху. Этого ему хватило.

Мужчина в зеленом прошел совсем рядом с ним. Один из носильщиков задел комиссара чемоданом.

В ту же секунду служащий поезда кинулся бежать, бросив на ходу несколько слов своему коллеге, стоявшему на краю платформы, возле заградительной цепи, позволяющей перекрывать проход.

Цепь тут же была натянута. Раздались возгласы протеста.

Мужчина в дорожном пальто был уже у выхода.

Комиссар пыхтел трубкой, делая мелкие торопливые затяжки. Он подошел к дежурному, натянувшему цепь.

– Полиция! Что случилось?

– Преступление. Только что обнаружили.

– В пятом вагоне?

– Кажется, да…

Вокзал жил своей привычной жизнью. Лишь платформа 11 выглядела необычно. На ней оставалось еще пятьдесят пассажиров. И им преградили проход. Они нервничали.

– Пропустите, – сказал Мегрэ.

– Но…

– Пропустите!

Он смотрел, как пустеет перрон. По громкой связи объявили отправление пригородного поезда. Кто-то побежал, боясь опоздать. Перед одним из вагонов «Северной звезды» в молчаливом ожидании стояла небольшая группа людей: трое мужчин в форменной одежде.

Начальник вокзала прибыл первым. Вид у него был важный, хотя и обеспокоенный. Затем по холлу, пробираясь сквозь толпу, провезли носилки, и люди с тревогой провожали их взглядом, особенно те, кто собирался уезжать.

Мегрэ шел вдоль поезда своей тяжелой поступью, не переставая курить. Первый вагон. Второй вагон… Он дошел до пятого.

Именно здесь возле входа толпились люди. Носилки остановились. Начальник вокзала слушал троих мужчин, говоривших одновременно.

– Полиция! Где он?

Все взглянули на него с видимым облегчением. Он с невозмутимым видом протиснулся в середину группы, и тут же все остальные превратились в его свиту.

– В туалете.

Мегрэ поднялся в вагон и справа увидел открытую дверь в туалет. На полу в необычной позе, почти сложенное вдвое, лежало скрюченное тело.

Начальник поезда, стоя на платформе, давал указания:

– Отгоните вагон на запасной путь. Подождите!.. На шестьдесят второй. И сообщите комиссару вокзальной полиции.

Вначале Мегрэ увидел лишь затылок лежавшего на полу мужчины. Потом он сдвинул его надетую набекрень кепку и посмотрел на левое ухо.

– Мочка большая, противокозелок выступающий… – проворчал он.

На линолеуме было несколько капель крови. Он огляделся вокруг. Служащие стояли на перроне и на подножке вагона. Начальник вокзала все еще говорил.

Тогда Мегрэ приподнял голову мужчины и еще сильнее сжал трубку зубами.

Если бы он не видел пассажира в зеленом пальто, направляющегося к машине в компании переводчика из «Маджестика», он еще мог бы усомниться.

Те же приметы: светлые усики «щеточкой» под острым носом, редкие светлые брови, серо-зеленые глаза.

Иными словами, Петерс Латыш собственной персоной!

Мегрэ не мог даже развернуться в этом тесном туалете, где из крана, который забыли закрыть, продолжала течь вода, а из негерметичного стыка вырывалась струя пара.

Ноги комиссара почти касались трупа. Он приподнял его торс и увидел, что в области груди ткань на рубашке и пиджаке прожжена – явно стреляли в упор.

Это выглядело как большое черное пятно с пурпурно-фиолетовыми вкраплениями крови.

Одна деталь привлекла внимание Мегрэ. Его взгляд случайно упал на ногу трупа. Она была неестественно изогнута, как и все тело, которое, похоже, старательно уминали, чтобы закрыть дверь.

Так вот, черный ботинок на ноге был очень простым, дешевым. Он явно уже не раз побывал в починке. Каблук был стерт с одной стороны, и в середине подошвы виднелась круглая дыра, появившаяся от изношенности.

Прибыл комиссар вокзальной полиции, в галунах, и с самоуверенным видом спросил с платформы:

– Что там опять?.. Преступление?.. Убийство?.. Ничего не трогайте до приезда прокурора!.. Внимание!.. Здесь я за все отвечаю!..

Мегрэ с превеликим трудом выбрался из туалета, где чуть не упал, зацепившись за ноги покойника. Быстрым профессиональным движением он ощупал его карманы и убедился, что они были абсолютно пустыми.

Он вышел из вагона с потухшей трубкой, в съехавшей набок шляпе, с пятном крови на манжете.

– Смотрите-ка, Мегрэ!.. Ну, что вы об этом думаете?

– Ничего! Приступайте.

– Это ведь самоубийство?

– Пожалуй… Вы звонили в прокуратуру?

– Как только меня уведомили.

По громкой связи продолжали передавать сообщения. Несколько человек, сообразив, что происходит нечто необычное, издали смотрели на пустой поезд и неподвижную группу людей возле подножки пятого вагона.

Мегрэ, не сказав больше ни слова, покинул вокзал и поймал такси.

– В «Маджестик»!

Ветер дул с удвоенной силой. По улицам проносились вихри, и прохожие, пытаясь удержаться на ногах, качались так, что напоминали пьяных. Где-то с крыши упала черепица прямо на тротуар. Автобусы шли друг за другом.

Елисейские Поля совсем опустели. Начинал накрапывать дождь. Швейцар «Маджестика» ринулся к такси с огромным красным зонтом.

– Полиция! К вам только что прибыл пассажир с «Северной звезды»?

Швейцар тут же закрыл свой зонт.

– Да, был такой.

– Зеленое пальто… Светлые усы…

– Так и есть, обратитесь в администрацию.

Прохожие бросились бежать, чтобы не попасть под ливень. Мегрэ уже успел войти в отель, когда с неба упали первые капли, тяжелые и ледяные.

За стойкой из красного дерева служащие и переводчики всем своим видом выражали безупречную элегантность и корректность.

– Полиция. Мужчина в зеленом пальто. Светлые усы…

– В семнадцатом. Его багаж как раз поднимают.

Глава 2
Друг миллиардеров

Присутствие Мегрэ в «Маджестике» таило в себе нечто враждебное. Он представлял собой чужеродный элемент, который совершенно не вписывался в местную композицию.

Не то чтобы он был похож на полицейских, часто изображаемых в карикатурах. Он не носил ни усов, ни ботинок на толстой подошве. Его одежда была хорошего покроя, из достаточно тонкой шерсти. Наконец, он каждое утро брился и ухаживал за своими руками.

Но сама его фигура выглядела плебейской. Он был массивным, с широкой костью. Его крепкие мышцы вырисовывались под пиджаком, а новые брюки быстро растягивались и теряли вид.

Но, самое главное, у него была своеобразная манера держаться, которая не нравилась даже многим его коллегам. Он возникал, словно глыба, и сразу же начинало казаться, что все будет разбиваться об эту глыбу, независимо от того, движется он или стоит на месте, слегка расставив ноги.

Его трубка по-прежнему торчала в зубах. Он не собирался вынимать ее только потому, что находился в «Маджестике».

Быть может, он умышленно придавал себе этот слегка вульгарный и самоуверенный вид?

Его большое черное пальто с бархатным воротником сразу бросалось в глаза в освещенном холле, где элегантные, окутанные ароматом духов дамы прохаживались взад-вперед среди визгливых смешков, перешептываний и приветствий вышколенных служащих отеля.

Мегрэ это совершенно не беспокоило. Он оставался за пределами всей этой суеты. Звуки джаза, доносившиеся до него снизу из танцевального зала, словно натыкались на звуконепроницаемый барьер.

Когда он начал подниматься по лестнице, лифтер окликнул его и предложил воспользоваться лифтом. Комиссар даже не оглянулся.

На втором этаже кто-то спросил его:

– Вы что-то ищете?

Мегрэ, казалось, этого не расслышал. Он смотрел на коридоры с красными ковровыми дорожками, которые уходили в бесконечность, вызывая головокружение, и продолжал подниматься.

На третьем этаже, засунув руки в карманы, он принялся разглядывать номера на бронзовых табличках дверей. Дверь семнадцатого номера была открыта. Лакеи в полосатых жилетах вносили чемоданы.

Мужчина, успевший снять пальто и казавшийся теперь совсем миниатюрным в своем костюме из пестрой шерстяной ткани, курил папиросу, отдавая распоряжения.

Семнадцатый номер представлял собой не просто комнату – это были настоящие апартаменты: гостиная, кабинет, спальня и ванная комната. Двери выходили на пересечение двух коридоров, где, словно скамейку на перекрестке, поставили широкий полукруглый диван.

Мегрэ уселся на него, оказавшись как раз напротив открытой двери, вытянул ноги и расстегнул пальто.

Петерс Латыш заметил его, но не выказал ни удивления, ни недовольства, продолжая раздавать указания. Когда прислуга закончила раскладывать чемоданы и дорожные сумки на специальные подставки, он сам подошел к двери, чтобы закрыть ее, предварительно бросив взгляд на комиссара.

Мегрэ успел выкурить три трубки и отослать обратно двух коридорных и одну горничную, подошедших узнать, кого он ждет.

Когда часы пробили восемь, Петерс Латыш вышел из своего номера в смокинге строгого покроя, сшитого, по всей видимости, одним из лучших английских портных, и выглядел при этом еще более изящно и опрятно, чем раньше. Он был без шляпы. Его светлые, коротко остриженные волосы начинали редеть, обнажая розовую кожу, а высокие залысины открывали плоский лоб.

Кисти его рук были длинными и бледными. На безымянном пальце левой руки красовался тяжелый платиновый перстень с печаткой, украшенный желтым бриллиантом.

Он снова курил русскую папиросу. Пройдя совсем рядом с Мегрэ, он замедлил шаг, взглянул на него, словно собираясь заговорить, затем с важным видом направился к лифту.

Десять минут спустя он уже был в ресторане и садился за столик мистера и миссис Мортимер-Левингстон, находящийся в центре внимания.

Миссис Левингстон сегодня надела ожерелье из жемчуга, которое стоило не меньше миллиона.

Накануне ее муж оказал финансовую помощь одной из крупнейших французских автомобилестроительных компаний, при этом, разумеется, оставив себе контрольный пакет акций.

Все трое вели оживленную беседу. Петерс Латыш говорил без умолку, негромким голосом, слегка подавшись вперед. Он чувствовал себя абсолютно комфортно и выглядел вполне естественно, не обращая внимания на темный силуэт Мегрэ, виднеющийся в холле за стеклянными дверьми.

В администрации отеля комиссар затребовал список клиентов. В графе, где расписался Латыш, он без удивления прочел: Освальд Оппенгейм, прибыл из Бремена, судовладелец.

Наверняка у него было несколько паспортов, оформленных по всем правилам, а также полный пакет документов как на это имя, так и на множество других.

Также не вызывало сомнения, что он уже встречался ранее с Мортимер-Левингстонами в Берлине, Варшаве, Лондоне или Нью-Йорке.

Возможно, он и в Париж приехал лишь затем, чтобы встретиться с ними и провернуть одну из своих грандиозных афер, на которые был большой мастер.

В его личной карточке, лежащей в кармане Мегрэ, было написано:

«Чрезвычайно хитрый и опасный индивидуум неустановленной национальности, но точно североевропейского происхождения. Предполагается, что он латыш или эстонец; бегло говорит на русском, французском, английском и немецком языках.

Очень образован, считается главарем мощной международной банды, специализирующейся главным образом на мошенничествах.

Эта банда орудовала и в Париже, и в Амстердаме (дело Ван Хёвела), и в Берне (дело Объединения судовладельцев), и в Варшаве (дело Липманна), и во многих других европейских городах, где их действия не были столь однозначно идентифицированы.

Сообщники Петерса Латыша, скорее всего, принадлежат к англосаксонской расе. Один из тех, кто был чаще всего замечен в его обществе и кого опознали, когда он предъявил фальшивый чек в Федеральном банке Берна, был убит при задержании. Он выдавал себя за некоего майора Ховарда из Американского легиона[16]16
  Американский легион (англ. American Legion) – организация ветеранов войны в США. – Примеч. ред.


[Закрыть], но удалось установить, что это бывший бутлегер[17]17
  Бутлегер (англ. bootlegger) – подпольный торговец спиртным во время сухого закона в США в 1920–1930-е годы. В широком смысле слова – торговец всякими контрабандными товарами. – Примеч. ред.


[Закрыть] из Нью-Йорка, известный в Соединенных Штатах под прозвищем Большой Фред.

Петерс Латыш задерживался дважды. Первый раз – в Висбадене, за мошенничество в крупном размере, в результате которого торговец из Мюнхена лишился полумиллиона франков; второй раз – в Мадриде, за аналогичную аферу, жертвой которой стало высокопоставленное лицо испанского двора.

Оба раза его тактика была одинаковой. Он добивался свидания со своей жертвой, которую, несомненно, убеждал, что похищенные средства находятся в надежном месте и в случае его ареста этих денег никто не найдет.

В обоих случаях жалобы отзывались, и, судя по всему, их податели получали компенсацию.

Впоследствии Петерс ни разу не попадался с поличным.

Возможна связь с бандой Мароннетти (изготовление фальшивых денег, подделка документов) и с бандой из Кельна (так называемая «банда сверлильщиков»)».

В европейских управлениях полиции ходил слух: Петерс Латыш, главарь и банкир одной или нескольких банд, владел несколькими миллионами, размещенными в банках под разными именами, и даже инвестировал их в промышленные предприятия.

Тонкая улыбка играла на его лице, пока он слушал миссис Мортимер-Левингстон, и его изящная бледная рука обрывала ягоды с роскошной кисти винограда.

– Прошу прощения, месье! Не могли бы вы уделить мне минутку?

С этими словами Мегрэ обратился к Мортимер-Левингстону в холле «Маджестика», после того как Петерс Латыш и американка поднялись в свои номера.

Мортимер совсем не походил на спортивных янки. Он, скорее, относился к латинскому типажу.

Он был высоким и худым. Черные волосы на его маленькой голове разделял прямой пробор.

Он всегда выглядел уставшим. Его опухшие синеватые веки нависали над глазами. И это было неудивительно при его изнуряющем образе жизни: он всегда находил время показаться в Довиле, в Майами, в Лидо, в Париже, в Каннах, в Берлине, побывать на своей яхте, обсудить какую-нибудь сделку в одной из европейских столиц и выступить арбитром на самых крупных боксерских поединках Нью-Йорка или Калифорнии.

Он смерил Мегрэ высокомерным взглядом и бросил, почти не разжимая губ:

– С кем имею честь?..

– Комиссар Мегрэ, Первая оперативная бригада.

Мортимер чуть заметно нахмурился и слегка наклонился к комиссару, словно давая понять, что собирается уделить ему не больше секунды.

– Вам известно, что вы только что обедали с Петерсом Латышом?

– Это все, что вы хотели мне сказать?

Мегрэ оставался невозмутимым. Именно эти слова он ожидал услышать.

Он снова засунул трубку в рот – поскольку соизволил ее вытащить, чтобы заговорить с миллиардером, – и буркнул:

– Всё!

Он выглядел довольным собой. Левингстон с ледяным видом прошествовал дальше и вошел в лифт.

Было чуть больше половины десятого. Симфонический оркестр, сопровождавший ужин, уступил место джазу. С улицы начали приходить люди.

Мегрэ еще не обедал. Он остался стоять посреди холла, ничем не выражая нетерпения. Управляющий не переставал издали бросать на него беспокойные и хмурые взгляды. Самые мелкие служащие отеля, проходя мимо него, принимали неприветливый вид и даже старались словно ненароком его толкнуть.

«Маджестик» не мог примириться с его присутствием. Мегрэ по-прежнему являл собой большое неподвижное черное пятно среди позолоты, ярких люстр, вереницы вечерних платьев, меховых манто, надушенных и сверкающих силуэтов.

Миссис Мортимер вышла из лифта первой. Она сменила платье, а обнаженные плечи прикрыла парчовой накидкой, подбитой мехом горностая.

Похоже, она удивилась, не увидев никого внизу, и принялась прохаживаться по холлу, стуча своими высокими золочеными каблучками.

Внезапно она остановилась возле стойки из красного дерева, за которой находились служащие и переводчики, и что-то сказала им. Один из них нажал на красную кнопку, снял телефонную трубку.

С удивленным видом он позвал посыльного, который тут же устремился к лифту.

Миссис Левингстон была не на шутку взволнована. За стеклянной дверью виднелись плавные линии лимузина американской модели, припаркованного возле тротуара.

Вернулся посыльный и что-то сказал служащему. Тот, в свою очередь, обратился к миссис Мортимер. Та возразила. Должно быть, она произнесла:

– Это невозможно!

Тогда Мегрэ поднялся по лестнице, остановился возле семнадцатого номера и постучал в дверь. Как он и ожидал после того, что увидел внизу, ему никто не ответил.

Он открыл дверь и увидел пустую гостиную. В спальне на кровати лежал небрежно брошенный смокинг Петерса Латыша. Один из чемоданов был открыт. Лакированные туфли валялись на ковре, разбросанные в разные стороны.

Пришел управляющий, проворчал:

– Вы уже здесь?

– Ну что? Исчез? И Левингстон тоже!.. Ведь так?

– Не нужно драматизировать. Их нет в номерах, ни одного, ни другого, но наверняка мы сможем найти их где-нибудь в отеле.

– Сколько здесь выходов?

– Три. Один – на Елисейские Поля, другой – на улицу Аркад, и, наконец, служебный – на улицу Понтьё…

– Там есть консьерж? Позовите его.

Управляющий снял трубку. Он был раздражен и набросился на телефониста, который не сразу его понял. Взгляд, которым он поглядывал на Мегрэ, был далек от дружелюбного.

– Что все это значит? – спросил он, пока они ждали прибытия консьержа со служебного входа, где он обычно сидел в маленькой застекленной комнатке.

– Ничего, или почти ничего, как вы любите говорить.

– Надеюсь, речь не идет о… о…

Слово «преступление», кошмар всех владельцев гостиниц в мире, от самых скромных держателей меблированных комнат до управляющих шикарными отелями, было слишком страшным для произнесения вслух.

– Мы это выясним.

В комнату вошла миссис Мортимер-Левингстон и спросила:

– Ну что?..

Управляющий согнулся в поклоне и что-то пробормотал. В конце коридора показался силуэт невысокого старичка с грязной бородой, в плохо скроенной одежде, которая не вписывалась в общий стиль «Маджестика».

Неудивительно, ведь его место было на задворках, иначе его бы тоже одели в красивую униформу и брили каждое утро.

– Кто-нибудь проходил мимо вас?

– Когда?

– Несколько минут назад.

– Да, видимо, кто-то из кухни… Я не обратил особого внимания… Мужчина в кепке…

– Невысокий, светловолосый? – вмешался Мегрэ.

– Да… Кажется… Я не смотрел… Он быстро прошел…

– Больше никого?

– Не знаю… Я выходил, чтобы купить газету на углу улицы…

Миссис Мортимер-Левингстон теряла терпение.

– Ну что?! Вот так вы ищете? – произнесла она, обращаясь к Мегрэ. – Мне только что сказали, что вы из полиции… Моего мужа, возможно, убили… Чего вы ждете?

Во взгляде, которым ее окинул комиссар, был весь Мегрэ. Спокойствие! Равнодушие! Словно он услышал жужжание мухи! Словно перед ним было нечто неодушевленное.

Американка не привыкла к таким взглядам. Она закусила губу, побагровела под слоем пудры и нетерпеливо топнула ногой.

Он продолжал на нее смотреть.

Тогда, доведенная до крайности или, возможно, просто не зная, что еще предпринять в такой ситуации, она устроила истерику.