Текст книги "Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)"

Глава 9
Обед за городом

Это продлилось три дня. Сначала он надеялся, что свалится всерьез и надолго, и это заставит их помучиться. Но все, что он обнаружил у себя в первое утро, осторожно открыв глаза, был обычный насморк.

Тогда он решил сжульничать. Даже перед своей женой было нелепо лежать в постели с насморком, и он принялся стонать, кашлять, жаловаться на боли в груди.

– Я поставлю тебе горчичник, Жюль. Это поможет избежать бронхита.

Она по-прежнему была жизнерадостна и нежно ухаживала за ним. Можно даже сказать, что она его холила и лелеяла. Тем не менее его не покидало ощущение, что она обо всем догадывается.

– Входите, месье Минар, – донесся ее голос из прихожей. – Нет, ему не стало хуже. Просто не слишком утомляйте его, хорошо?

Это означало, что она включилась в игру.

– Какая температура? – озабоченно спросил флейтист.

– Не очень высокая.

Мадам Мегрэ специально не называла цифру, поскольку она была скорее ниже тридцати семи, чем выше.

Она обожала готовить травяные настои, ставить влажные компрессы, варить бульоны и взбивать яйца с молоком. Она также любила тщательно задергивать шторы и ходить на цыпочках, иногда приоткрывая дверь, чтобы убедиться, что он спит.

Бедняга Минар, ставший нежеланным гостем! Мегрэ злился на себя. Флейтист ему нравился, и он был бы просто счастлив доставить ему удовольствие.

Музыкант приходил к девяти-десяти часам утра. Он не звонил в дверь, а осторожно скребся в нее на тот случай, если Мегрэ еще спит. Затем раздавался его шепот, и он входил в комнату, прижимаясь к двери, и робко приближался к кровати.

– Нет-нет, не вставайте! Я просто зашел узнать, как дела. Может быть, вы мне что-нибудь поручите? Я с радостью вам помогу!

Речь уже не шла о том, чтобы играть в детектива. Он был готов оказать любую услугу. Мадам Мегрэ он тоже предлагал свою помощь.

– Давайте я схожу за покупками? Я в этом хорошо разбираюсь, можете не волноваться.

В итоге он «на секундочку» усаживался на краешек стула у окна и оставался там на несколько часов. Если ему начинали задавать вопросы о жене, он бойко отвечал:

– Это не имеет значения.

Вечером он забегал уже во фраке, перед тем как отправиться на работу. Теперь он играл в бальном зале на бульваре Сен-Мишель, и не на контрабасе, а на корнет-а-пистоне[14]14
  Корнет-а-пистон (фр. cornet a pistons – рожок с пистонами) – духовой медный музыкальный инструмент, напоминающий трубу, но имеющий более широкую и короткую трубку и снабженный не вентилями, а пистонами. – Примеч. ред.


[Закрыть], что, наверное, было не так-то просто, судя по розовому следу у него на губах.

Каждое утро Ле Брет присылал за новостями дежурного из комиссариата. Консьержка была очень разочарована: она знала, что ее жилец – государственный служащий, но он никогда не говорил ей, что работает в полиции.

– Комиссар просил передать, чтобы вы как следует лечились и ни о чем не беспокоились. Все в порядке.

Он лишь глубже зарывался в свою влажную постель, вдыхая умиротворяющий запах пота. Это был один из способов погрузиться в себя. Он еще не знал, что со временем это войдет у него в привычку и он часто будет так поступать в моменты уныния или затруднений.

Сбой происходил почти по команде. Мысли утрачивали ясность и начинали путаться, как в лихорадочном бреду. Он мягко проваливался в полудрему, и реальность приобретала новые формы, переплетаясь с детскими воспоминаниями; свет и тени в комнате тоже играли в этом свою роль, вплоть до цветов на обоях, запахов с кухни и приглушенных шагов мадам Мегрэ.

Он начинал все время с одного и того же момента, расставлял персонажей, словно шашки на доске: старого Бальтазара, Жандро, отца, Лиз и Ришара, замок д’Ансеваль, Луи, Жермен, маленькую служанку Мари.

Он передвигал их, менял местами. Затем наступал черед Ле Брета, который, покинув квартиру на бульваре Ришар-Ленуар, садился в свою коляску и бросал кучеру: «Набережная Орфевр».

Интересно, как он обращался к большому боссу, Ксавье Гишару, – на «ты»? С этой минуты Мегрэ начинал волноваться. Что говорил ему Ле Брет в просторном кабинете, в котором Мегрэ был всего пару раз и который был для него самым волнующим местом на свете?

«Мой секретарь, этот молодой человек, которого вы мне рекомендовали, занимается одним делом. У меня не было другого выхода, как поручить расследование ему. Боюсь, он наломает дров».

Мог он такое сказать? Вполне возможно. Ле Брет был прежде всего светским человеком. Он каждое утро занимался фехтованием в клубе Оша, посещал салоны, присутствовал на всех премьерах, и его светло-серый цилиндр виднелся на лучших местах ипподрома.

Но Ксавье Гишар?.. Он же дружил с отцом Мегрэ, они были людьми одного круга. Он жил не в престижном Монсо, а в небольшой квартире Латинского квартала, и обществу красивых дам предпочитал чтение книг.

Нет, он не был способен ни на подлость, ни на компромисс!

Однако он вызвал Бародэ. Какие указания тот получил?

И если все было именно так, то разве потому, что Мегрэ в чем-то ошибся? Да, он не закончил свое расследование. Он не знал, кто стрелял в графа. Не знал также, почему. Но он бы к этому пришел.

У него было чувство уверенности, что он проделал хорошую работу в короткий срок. Доказательством служило то, что его комиссар испугался.

Тогда почему?

Газеты уже не писали об этом деле. Его попросту замяли. Тело Боба, наверное, отвезли в морг на вскрытие.

Он снова видел себя во дворе улицы Шапталь, позади всех этих господ, которые не обращали на него внимания. Бародэ, не знавший Мегрэ в лицо, должно быть, принял его за кого-то из домашних. Прокурор, следственный судья и секретарь считали его человеком Бародэ.

Лишь Луи бросил на него насмешливый взгляд. Вероятно, от Жермен он знал о его роли в этом деле.

Он чувствовал себя униженным, подавленным. В какие-то моменты, закрыв глаза, покрывшись испариной, он разрабатывал в голове план идеального расследования.

«В следующий раз я сделаю так и вот так…»

На четвертое утро он неожиданно понял, что ему надоело болеть, и еще до прихода флейтиста поднялся, вымылся, не жалея воды, тщательно побрился и снял повязку с головы.

– Пойдешь на работу?

Ему не терпелось вдохнуть запах комиссариата, сесть за свой черный стол, увидеть жалких посетителей, сидящих на скамье возле белой стены.

– Что мне сказать Жюстену?

Теперь они называли его Жюстеном, как друга семьи, как дальнего родственника.

– Если он зайдет за мной в час, мы сможем вместе пообедать.

Он не надел на ночь свои наусники, и ему пришлось выпрямлять кончики усов горячими щипцами. Большую часть пути он прошел пешком, чтобы вдохнуть атмосферу бульваров, и его обиды постепенно таяли в воздухе весеннего утра.

«Зачем мне тратить время на этих людей?»

Жандро в своей крепости. Характер старика, передающийся по женской линии. Их истории с завещанием. Кто унаследует дело Бальтазаров…

Ведь он понимал, что дело здесь не только в деньгах. По достижении определенной стадии богатства на первое место выходят не деньги, а власть.

Речь шла о том, кому достанется контрольный пакет акций, кто будет возглавлять административный совет. Лиз? Ришар?

Должно быть, это прочно засело в их умах, раз девушка, забыв о своих юных годах, мечтает лишь о директорском кресле, как когда-то это делала ее мать.

Стать во главе дела, получить безграничную власть.

«Пусть сами выпутываются!»

Черт возьми! Именно это они и сделали. И покойника никто не оплакивал, кроме одной проститутки с авеню Ваграм.

Он вошел в здание комиссариата, пожал руку своим коллегам.

– А Бертран пошел к вам за новостями.

Он не стал сообщать о себе комиссару, молча сел на свое место, и лишь в половине одиннадцатого Ле Брет, приоткрыв обитую дверь, заметил его.

– Вы здесь, Мегрэ? Зайдите-ка ко мне.

Он пытался казаться непринужденным.

– Присаживайтесь. Быть может, вам не стоило так быстро выходить на работу? Я хотел предложить вам отпуск для восстановления после болезни. Как считаете, несколько дней за городом пойдут вам на пользу?

– Я прекрасно себя чувствую.

– Что ж, тем лучше! Кстати, как видите, эта история уладилась. Впрочем, поздравляю вас, вы были недалеки от истины. Как раз в тот день, когда я был у вас дома, Луи позвонил в полицию.

– По собственной воле?

– Уверяю вас, подробности мне неизвестны. К тому же это не так важно. Главное, что он признал себя виновным. Должно быть, до него дошли слухи о вашем расследовании, и он понял, что правда все равно выплывет наружу.

Мегрэ неподвижно смотрел на письменный стол, его лицо не выражало никаких эмоций. Чувствуя себя неловко, комиссар продолжил:

– Минуя нас, он обратился сразу в префектуру. Вы читали газеты?

– Да.

– Разумеется, правду немного подкорректировали. Это необходимость, которую вы со временем поймете. Бывают случаи, когда скандал ничего не даст, а голая правда принесет больше вреда, чем пользы. Послушайте меня. Мы оба знаем, что граф не проникал в дом как грабитель. Возможно, его там ждали. Лиз Жандро питала к нему слабость. Я имею в виду, в хорошем смысле этого слова. Не забывайте, что она родилась в замке д’Ансеваль, что между их семьями существовала связь. Боб был сумасбродом. Он опускался все ниже, делая это с каким-то исступлением. И она просто пыталась вытащить его оттуда. Это мнение моей жены, которая хорошо ее знает. Ладно, неважно. Был ли он пьян в ту ночь, как это обычно бывало? Повел ли он себя недостойным образом? Луи достаточно скуп на детали. Его внимание привлекли крики. Войдя в комнату, он увидел сцепившихся Боба и Ришара Жандро, и ему показалось, что в руке графа блеснул нож.

– Нож нашли? – мягко поинтересовался Мегрэ, не сводя взгляда с письменного стола.

Казалось, он разглядывает маленькое пятнышко на его блестящей поверхности.

– Не знаю. Расследование вел Бародэ. Револьвер действительно лежал на ночном столике, и Луи, опасаясь за жизнь своего хозяина, выстрелил. А теперь скажите мне, мой юный друг, кому бы пошел на пользу этот скандал? Публика не приняла бы правды. Мы живем в эпоху, когда определенные общественные классы находятся под прицелом. На карту была поставлена честь мадемуазель Жандро, поскольку пострадала бы именно ее честь. Как бы то ни было, это типичный случай самообороны.

– Вы уверены, что стрелял дворецкий?

– У нас есть его признательные показания. Подумайте сами, Мегрэ. Только представьте, какой резонанс эта история могла вызвать в определенных изданиях и чем все это закончилось бы для девушки, которую можно обвинить лишь в неосмотрительности.

– Понятно.

– Мадемуазель Жандро уехала в Швейцарию подлечить нервы. Вероятно, она будет отдыхать несколько месяцев. Луи оставили на свободе; по всей видимости, дело прекратят за отсутствием состава преступления. Он виноват только в том, что запаниковал и зарыл тело в саду, вместо того чтобы немедленно во всем признаться.

– Он один его закапывал?

– Поставьте себя на место Ришара Жандро. Я вижу, что вы пока не понимаете всей серьезности ситуации, но рано или поздно вы к этому придете. Бывают случаи, когда мы не имеем права…

И пока он подыскивал нужные слова, Мегрэ поднял голову и произнес безразличным, лишенным эмоций голосом:

– Поступать по совести?..

И тогда внезапно Ле Брет стал сухим и высокомерным, каким прежде никогда не был.

– Мне не в чем себя упрекнуть, – отрезал он, – я выполняю свой долг не хуже других. Вы еще молоды, Мегрэ, очень молоды, и это единственная причина, по которой я не могу на вас обижаться.

В полдень в приемной комиссариата раздался телефонный звонок. Инспектор Бессон, поднявший трубку, крикнул:

– Это вас, Мегрэ. Один и тот же тип, звонит уже третий день, в одно и то же время.

Мегрэ взял трубку.

– Алло! Жюль?

Он узнал голос Дэдэ.

– Ну как, вам уже лучше? Вышли на работу? Скажите, у вас еще нет планов на обед?

– А что такое?

– Так, есть кое-какие мыслишки. С того самого дня хочу отвезти вас пообедать за город. Не бойтесь. Заеду за вами на авто. Возле комиссариата останавливаться не буду, поскольку не люблю такие места. Подожду вас на углу улицы Фонтен. Идет?

Бедняге флейтисту снова не повезло.

– Передайте ему, что мне пришлось уйти по важному делу, я встречусь с ним вечером или завтра.

Четверть часа спустя он уже садился в серый «Дион-Бутон». Дэдэ был один.

– Какие у вас предпочтения? Вы любите жареных пескарей? Но сначала заскочим в бар у Ворот Майо, пропустим по рюмочке.

Они и в самом деле зашли в бар, и Дэдэ, не спрашивая Мегрэ, заказал два неразбавленных абсента и принялся капать водой на кусочек сахара, который медленно таял в перфорированной ложечке.

Он выглядел веселым, но глаза оставались серьезными. На нем был его клетчатый костюм, зеленовато-желтые ботинки и галстук ярко-красного цвета.

– Ну что, еще по одной? Нет? Ну, как хотите. Сегодня у меня нет причин спаивать вас.

Сначала они ехали по дороге, затем по берегу Сены, мимо рыбаков, закидывающих удочки со своих лодок, и наконец остановились возле небольшого ресторанчика у самой воды, с садом, где виднелось много беседок, обвитых зеленью.

– Небольшой вкусный обед, Густав. Для начала – хорошо зажаренных пескарей.

И, обращаясь к Мегрэ, пояснил:

– Сейчас он забросит сеть и выудит для нас свежую рыбку.

Затем снова повернулся к хозяину:

– А чем еще порадуешь?

– Как вам петух в розовом божоле?

– Ладно, пусть будет петух.

Дэдэ был здесь как дома: сам сходил в кухню, сам спустился в погреб и вернулся оттуда с бутылкой белого луарского вина.

– Это лучше, чем все аперитивы в мире. А теперь, пока жарится рыба, можете набить свою трубку. Самое время поболтать.

Он счел нужным пояснить:

– Я решил с вами встретиться только потому, что, как я уже говорил, вы мне симпатичны. Вы еще не успели прогнить, как большинство парней из вашей конторы.

Он тоже хотел немного «подкорректировать» правду, Мегрэ это понял. Люди типа Дэдэ отличаются чрезмерной болтливостью, и часто именно это их губит. Они настолько гордятся собой, что постоянно испытывают потребность рассказывать о своих подвигах.

– Где Люсиль? – спросил Мегрэ, ожидавший увидеть ее на обеде.

– Можете мне не верить, но ей действительно очень плохо. Видите ли, она была по уши влюблена в Боба. Жизнь бы свою за него отдала. Для нее это стало настоящим ударом. Сначала она не хотела покидать улицу Брей, потому что там якобы сохранился образ Боба. Вчера я уговорил ее поехать за город. Сам отвез ее, скоро поеду к ней. Ну, хватит об этом! Хотя, может, еще вернемся к этой теме.

Он закурил сигарету, медленно выпуская дым из носа. Вино искрилось в бокалах, листва вокруг беседки дрожала на ветру, было видно, как хозяин, стоя в своей лодке, всматривается в воду, прежде чем забросить сеть.

– Полагаю, вы ознакомились с моим досье и убедились, что я никогда не связываюсь с мокрыми делами. Всякая мелкая работенка – да. Я дважды сидел по полгода и поклялся, что больше этого не будет.

Он пил, чтобы чувствовать себя непринужденнее.

– Вы читали газеты?

И увидев, что Мегрэ молча кивнул, продолжил:

– Вот ведь какие ловкачи! Видели бы вы Люсиль! Она стала белой как мел. Хотела уже помчаться к ним, чтобы вывести на чистую воду. Я ее успокаивал. Повторял: «Что это изменит?» Согласитесь, они втоптали его в грязь. И если бы мне попался этот кривоносый Ришар в каком-нибудь темном углу, где нет полицейских, уж поверьте, мало бы ему не показалось. Он выложил пятьдесят штук и успокоился. Ну что ж! Только между нами, забыв на время о вашей профессии, хочу сказать, что он так дешево не отделается. Рано или поздно мы с ним встретимся. Мерзавцы бывают разными. Таких, как этот, я на дух не выношу. А вы?

– Мне не дали закончить расследование, – тихо произнес Мегрэ.

– Знаю. Не зря же меня загребли.

– Вам велели молчать?

– Да, сказали, чтобы я сидел смирно, а они в долгу не останутся.

Это означало, что они закроют глаза на все грешки Дэдэ, забудут о покушении на убийство и не станут допытываться, откуда взялись в его бумажнике сорок девять тысяч франков.

– Фокус с дворецким меня просто добил. Вы в это верите?

– Нет.

– Отлично! Иначе вы упали бы в моих глазах. Раз уж понадобилось, чтобы кто-то стрелял, пусть это будет слуга. А кто, по-вашему, это сделал? Здесь-то мы можем поговорить по душам? Только учтите, если попытаетесь где-то использовать мои слова, я от всего откажусь. Лично я считаю, что это девица.

– Я тоже так думаю…

– В отличие от вас, у меня на это имеются веские основания. Добавлю, что если она и грохнула Боба, то только по ошибке. Целилась-то наверняка в братца. Потому что они ненавидят друг друга так, как можно ненавидеть только в таких семейках. Жаль, что вы не были знакомы с Бобом. Это был самый классный парень на земле. Как же он их всех доставал! Но без злобы, уверяю вас. Он был начисто лишен злобы. Но то, что он чувствовал, было гораздо сильнее. Он настолько их презирал, что они вызывали у него только смех. Когда за ним начала увиваться эта девчонка…

– Как давно?

– С осени. Не знаю, кто ее навел. Ей стало известно, что Боб после окончания скачек, около половины шестого, появляется в баре на авеню Ваграм.

– И она туда отправилась.

– Представляете? И без вуалетки. Рассказала ему, кто она такая, что живет в замке д’Ансеваль, что он ей интересен, что будет рада принять его у себя.

– Он клюнул?

– Еще как, все у них случилось. Он даже водил ее в известный вам отель на улице Брей. Чтобы посмотреть, как далеко она зайдет, понимаете? Он был красивым парнем. Но она-то не из тех, кто пойдет в такой отель только ради удовольствия. И темперамент при этом – железобетонный. Он не скрывался от Люсиль. Если бы она ревновала его ко всем тем, кто побывал в его объятиях! А вот и наша рыбка. Пальчики оближете.

Он мог принимать пищу и разговаривать одновременно, не сбиваясь ни в том, ни в другом, при этом поглаживая вторую бутылку, которую поставили перед ними.

– Даже не пытайтесь понять. Сам Боб – который, не в обиду будет сказано, был хитрее нас обоих, – и тот не сразу догадался, в чем тут дело. Больше всего его удивляло ее желание выйти за него замуж. Она предложила ему сделку: работать ему не придется, она будет обеспечивать его определенной суммой в месяц на мелкие расходы и все такое. Он пропустил это мимо ушей. Думал, что ей страсть как хочется называться графиней д’Ансеваль. Есть такие люди. Сначала покупают замок, потом подавай им знатное имя и продавай предков. Так мне Боб объяснил.

Он взглянул Мегрэ прямо в глаза и отрезал, довольный тем, что удивил его:

– Так вот! Дело было не в этом.

Он хрустел жареными пескарями, время от времени бросая взгляд на Сену, по которой медленно проплывали баржи, начинавшие гудеть за несколько сотен метров до шлюза.

– Не напрягайтесь. Все равно не догадаетесь. Боб, когда узнал об этом, потерял дар речи. А ведь он знал наизусть всю историю семейства. Знаете, кто придумал эту идею с браком? Старик!

Он торжествовал.

– Согласитесь, ради этого стоило приехать на обед в Буживаль. Вы ведь слышали рассказы о старом сухаре, который хотел оставить свой дом и картины для музея? Если хотите посмеяться, слушайте продолжение. Только всего-то я не знаю. И Боб тоже не знал. Похоже, старик, начинавший как деревенский торговец, мечтал, чтобы его внуки принадлежали к знатному роду. Хотите мое мнение? Для него это было нечто вроде реванша. Потому что ему казалось, что Ансевали не очень хорошо с ним обошлись. Они продали ему замок с фермами и тихо удалились. Ни разу не пригласив его ни на ужин, ни даже на обед. И тогда он добавил в свое завещание условия, которые поставили на уши все семейство. Его дочь еще была жива, когда он помер, но эти люди с их миллионами смотрят далеко. После смерти дочери акции делились на две части: пятьдесят один процент девице и сорок девять – Кривому Носу. Судя по всему, это очень важно, девица получала, как они говорят, большинство голосов. Я в этом слабо разбираюсь. Поехали дальше. Все это должно было произойти, когда ей стукнет двадцать один год.

– В следующем месяце, – сказал Мегрэ.

– Положу себе еще пескарей. Тем хуже, если не останется места для петуха в вине. О чем это я? А! Было одно небольшое уточнение. Если девица выйдет замуж за Ансеваля, тогда она получит все акции и должна будет просто выплачивать братцу сумму, эквивалентную его доле. Это означает, что он больше никогда не будет иметь никакого отношения к кофе «Бальтазар», замку и всему остальному. Бальтазары и Жандро превратятся в Ансевалей и станут древним знатным родом. Боб хорошо разбирался во всех этих штуковинах, и вы не представляете, как его это забавляло.

– Он согласился?

– За кого вы его принимаете?

– Откуда он обо всем узнал?

– От братца. И сейчас вы увидите, как глупо человек может сгинуть. Кривоносый Жандро – не дурак. Он не хочет, как его отец, проводить свое время в клубах и бегать за продавщицами с улицы Мира. Он тоже хочет быть хозяином.

– Я начинаю понимать.

– Нет, вряд ли. Потому что даже Боб не сразу понял. Кривоносый попросил его прийти к нему в контору. Судя по рассказу Боба, она похожа на ризницу, с резным деревом на стенах, готической мебелью и портретом старика во всю стену, который словно насмехается над вами.

По сути, из всего семейства мне симпатичен только этот старикан. Боб говорит, что такой хитрой канальи в жизни не встречал. Это притом, что тот давно умер. Да что уж об этом…

Так вот, братец ему выкладывает всю подноготную. И спрашивает Боба, намерен ли он жениться на его сестре. Боб отвечает, что даже и не собирался. А тот ему отвечает, что, мол, зря, все могло бы неплохо сложиться.

А почему, как вы думаете? Да потому, что Ришар Жандро отвалит кучу денег мужу своей сестры. Столько, сколько ему понадобится. При единственном условии: тот будет таскать повсюду его сестрицу, развлекать ее – словом, делать все, чтобы она перестала интересоваться делами.

Теперь понимаете?

На что Боб отвечает, что не горит желанием этим заниматься. Тогда кривоносый поганец заявляет, что тем хуже для него и что это может ему выйти боком.

Как подумаю, что вы меня чуть за решетку не упрятали из-за полсотни штук этого мерзавца! Но я на вас не в обиде. Вы же не знали.

Теперь их окружал дивный запах петуха в винном соусе, и Дэдэ, забыв о своем обещании, с аппетитом поглощал ароматное мясо.

– Попробуйте это божоле, и вы согласитесь, что было бы глупо лишать себя такой вкусноты и садиться на тюремную диету.

Знаете, чем эта мерзкая рожа собиралась его прищучить? Я говорил, что Боб был классным парнем, но отнюдь не святым. Ему приходилось, как и всем нам, бывать на мели. С детства он был знаком с разными зажиточными людьми. И иногда ради смеха подделывал их подписи на векселях и прочих банковских бумагах.

Ничего плохого в этом не было. Доказательство – люди даже не писали жалоб, и все улаживалось.

Ну так вот, старина Жюль, мерзкая рожа, выкупил, уж не знаю как, всю коллекцию этих бумажек.

«Если вы не женитесь на моей сестре, можете распрощаться со своей свободой. Если женитесь и не будете выполнять моих указаний, также окажетесь в тюрьме».

Вот какой хищник! Даже больше, чем старик!

Клянусь вам, Боб не раз пожалел, что связался с девчонкой и влип в эту историю.

Что до сестрицы, то она очень спешила. Ей нужна была свадьба прямо сейчас, до того, как стукнет двадцать один год. Она забрасывала его записками, телеграммами. Назначала ему свидание за свиданием.

Он то ходил на них, то не ходил. Чаще всего не ходил, и тогда она мчалась к нему на улицу Брей и ждала на углу авеню, не беспокоясь о том, за кого ее принимают. Люсиль хорошо ее знала.

– Когда вы отвезли Боба на улицу Шапталь в ночь с пятнадцатого…

– …он решил покончить с этим, сказав, что он не продастся ни ей, ни братцу.

– Он просил его подождать?

– Не то чтобы просил, но думал, что это не займет много времени. Вам крылышко или ножку? Возьмите еще грибов. Густав сам их собирает на пригорке и солит в банках.

Мегрэ чувствовал себя как нельзя лучше, и божоле после сухого белого вина, возможно, было тому причиной.

– Вы, наверное, гадаете, зачем я вам все это рассказываю?

– Нет.

– Знаете?

– Да.

По крайней мере он это чувствовал. У Дэдэ было слишком тяжело на душе, и он не мог молчать. Здесь он ничем не рисковал. К тому же он вновь получил свободу в обмен на молчание.

Но вот это как раз его и угнетало. Этот обед был способом облегчить свою совесть. А также, показав подлость других, самому выглядеть чище.

Обед в Буживале надолго запомнился Мегрэ, и воспоминание о нем позволило ему в будущем избежать некоторых скоропалительных решений.

– Не знаю, что там случилось, наверху.

Мегрэ тоже не знал, но теперь восстановить ход событий не составляло особого труда. Оставалось только выяснить, должен ли был Ришар Жандро в тот вечер находиться дома. Возможно, в это время он обычно бывал в своем клубе или где-нибудь еще.

Или же – что было бы вполне в его характере – Боб сам позвал его наверх? Почему бы и нет?

Просто для того, чтобы сказать и сестре, и брату сразу все, что он думает об их махинациях.

«Во-первых, я не собираюсь жениться».

Мегрэ, никогда не видевший Боба, уже начал представлять себе его характер и даже внешность.

«У меня нет ни малейшего желания продавать имя, которое я даже не утруждаюсь носить».

Ведь если в окрестностях площади Терн и на ипподроме некоторые называли его графом, большинство его знакомых было уверено, что это прозвище, и не знали его настоящего имени.

Может быть, Лиз Жандро устроила истерику и заговорила о своей чести? А ее брат разозлился?

«А вы лучше заткнитесь! Не то быстро расскажу вашей сестричке, что вы задумали на ее счет».

Успел ли он это сделать? Или Ришар Жандро сразу набросился на него?

Сотни тысяч людей, покупающих кофе «Бальтазар» и наклеивающих, подобно мадам Мегрэ, в альбомы этикетки со всеми видами цветов, даже не догадывались, что их утренний кофе был ставкой в битве, разыгравшейся в комнате на улице Шапталь.

В безнравственной битве, отголоски которой дворецкий, возможно, подслушивал под дверью.

Должно быть, мужчины сцепились в драке, повалились на пол.

Был ли вооружен Ришар Жандро? Он определенно принадлежал к тому типу людей, которые любят наносить удары исподтишка.

– Я считаю, его убила эта дрянь. Не со злости, конечно. Она действительно перепугалась. Не зря же она сначала бросилась к окну, открыла его и позвала на помощь, о чем тут же пожалела. А может, окно уже было открыто? Не помню, я туда не смотрел.

Знаете, я даже думаю, что она в конце концов по-настоящему влюбилась в Боба. Такие вещи обычно заметны. Начала она все это ради выгоды, а потом увлеклась. Не в чувственном плане. Я вам уже говорил, что она как бревно. Но он настолько отличался от всех этих замороженных молодцев из ее круга…

Думаю, когда она увидела, что Боб терпит поражение, а братец пытается нанести ему подлый удар, она потеряла голову и выстрелила. Но, к сожалению, не прицелилась, поскольку не умеет. И попала Бобу прямо в сердце. Может, закажем еще бутылочку? Очень даже неплохое вино. Вот такие дела, дружище Жюль!

Когда я увидел, как какой-то тип ломится в дверь особняка, то решил свалить. Потом вернулся, но никого не было видно. Я предпочел убраться подобру-поздорову.

Мы с Люсиль раздумывали, что делать дальше. Все надеялись, что Боб вернется или хотя бы окажется в больнице.

В итоге я отправился к Жандро в контору. Там я и увидел портрет старика.

Разве было бы лучше, если бы это никому не принесло пользы?

Он так быстро выложил пятьдесят штук! Я тут же пожалел, что не попросил вдвое больше.

Вот ведь семейка!

Вы появились как раз в тот момент, когда мы собирались сваливать. Согласитесь, было глупо позволить себя поймать.

Ваше здоровье, старина!

Они все сделали по-своему. Я уже начинаю к этому привыкать. Но у меня сердце переворачивается, когда я вижу на улице один из их фургонов с лошадьми в богатой упряжи и расфуфыренным кучером.

Хозяин, принеси кофе. Только не «Бальтазар».

Однако пришлось пить именно его, так как другого в ресторане не оказалось.

– Как все это неприятно! – проворчал он сквозь зубы. – К счастью, мы будем жить за городом.

– С Люсиль?

– Она не возражает. У нас пятьдесят тысяч франков, ну, или около того. Я всегда мечтал о небольшом бистро на берегу реки, что-нибудь в этом стиле, где клиентами будут только знакомые. Такое место сложно найти, потому что оно должно находиться не очень далеко от ипподрома. Завтра проедусь по окрестностям Мезон-Лаффит. Туда я как раз отвез Люсиль.

Немного пристыженный, он поспешно добавил:

– Только не подумайте, что мы собираемся стать добропорядочной парой!

Это продлилось неделю. Каждое утро звонок вызывал Мегрэ в кабинет комиссара, которому он представлял ежедневные рапорты. Каждое утро Ле Брет открывал рот, словно собираясь что-то сказать, но в итоге просто отворачивался.

Они общались только на служебные темы. Мегрэ казался более степенным, чем раньше, более тяжеловесным, хотя к тому времени еще не располнел. Он не утруждал себя улыбкой и прекрасно осознавал, что был для Ле Брета живым упреком.

– Скажите-ка мне, голубчик…

Это было в начале мая.

– Когда вы сдаете свой экзамен?

Тот самый курс, который он изучал злополучной ночью, когда флейтист ворвался в его кабинет и в его жизнь.

– На следующей неделе.

– Думаете, сдадите успешно?

– Думаю, да.

Его голос по-прежнему звучал холодно, почти сухо.

– Гишар сказал мне, что вы мечтали попасть на набережную Орфевр.

– Мечтал.

– А что же теперь?

– Не знаю.

– Я считаю, что там вы будете на своем месте, и хотя вы мне нужны здесь, я намерен предпринять некоторые действия в этом направлении.

Мегрэ, у которого к горлу подступил комок, не говорил ни слова. Он был сердит. В глубине души он до сих пор не мог простить их всех: своего комиссара, семейство Жандро, сотрудников сыскной полиции и, возможно, даже Гишара, которого боготворил, как когда-то своего отца.

Однако, если Гишар…

Он смутно сознавал, что правы, к сожалению, были они. Скандал ничего бы не дал. В любом случае Лиз Жандро оправдали бы.

В чем же тогда дело?

Получается, он сердился на жизнь, и его ошибка состояла в том, что он ее не понимал?

Как бы то ни было, он не собирался продаваться. И в долгу у комиссара Ле Брета быть не хотел.

– Я подожду своей очереди, – выдавил он из себя.

На следующий же день его вызвали на набережную Орфевр.

– Все еще сердитесь, дружок? – спросил его главный, положив руку ему на плечо.

Мегрэ не смог сдержаться и, как мальчишка, запальчиво выпалил:

– Это Лиз Жандро убила Боба!

– Возможно.

– Вы об этом знали?

– Догадывался. Если бы это сделал ее брат, Луи бы собой не пожертвовал.

Окна, выходившие на Сену, были раскрыты. Буксиры, тащившие за собой вереницу барж, включали сирену и опускали трубу, перед тем как пройти под мостом. Трамваи, автобусы, фиакры и такси беспрерывно сновали по мосту Сен-Мишель, а тротуары выглядели наряднее благодаря светлым женским платьям.