Текст книги "Избранные труды. Том II"

Исходя из того, что оценка средств уголовно-процессуального доказывания есть структурный элемент последнего, являющегося в свою очередь одной из наиболее характерных (стержневых) форм проявления уголовно-процессуальной деятельности, нетрудно сделать вывод о том, что и основывается такая оценка на всех тех принципах, на которых строится все здание уголовного процесса (принцип законности, национального языка производства и т. д.). Вместе с тем каждый из таких принципов приобретает определенную специфику своего проявления применительно к решению конкретных практических задач. Применительно к оценке средств доказывания мы исходим из заложенных в ст. 71 УПК РФ положений. Анализ данной нормы закона приводит нас к выводу о том, что рассматриваемая оценка основывается на внутреннем убеждении лица, оценивающего средства доказывания как по отдельности, так и в своей совокупности. При этом внутреннее убеждение выступает, с одной стороны, в качестве метода оценки средств уголовно-процессуального доказывания. В этом отношении представляется вполне приемлемой используемая авторами проектов уголовно-процессуальных кодексов РФ терминология в виде «свободной оценки» указанных средств. С другой же стороны, внутреннее убеждение есть результат оценки, который находит свое выражение в определенных суждениях, оценивающих значимость тех или иных средств уголовно-процессуального доказывания. А это уже есть не что иное, как выражение психического отношения субъектов доказывания к достоверности, доброкачественности и иным свойствам средств доказывания. И такое их психическое отношение получает свое внешнее выражение в соответствующем правоприменительном акте (в постановлении, в приговоре и т. д.). Избежать возможных при этом субъективных наслоений помогает требование закона о том, чтобы все средства доказывания оценивались не только в отдельности, но и взятые в своей совокупности. Только при таком подходе можно избежать все еще имеющего место на практике пресловутого обвинительного уклона. Объективному отношению к оценке средств доказывания способствует и требование неукоснительного руководства при этом установками уголовно-процессуального закона [9]. Что же касается правосознания, то при всем позитивном отношении к этой идеологической категории сегодня в условиях фактически существующей на практике обвинительной линии, как нам представляется, опираться на него при оценке средств уголовно-процессуального доказывания даже опасно. Для этого нужны соответствующие не только субъективные (высокая нравственность, правовая культура, профессионализм и т. д.), но и объективные предпосылки (материальное благополучие, совершенное законодательство и др.).

Фактически по таким же причинам нельзя согласиться и с теми, кто при оценке средств уголовно-процессуального доказывания предлагает наряду с законом руководствоваться еще и «совестью» [10]. Последняя еще более емкая идеологическая категория.

Если правосознание имеет ограничения в рамках представления о том, каким должно быть право, каково его предназначение и т. д., то такую чисто субъективную категорию, какой является «совесть», ограничить формально-определенными рамками (критериями, показателями) практически невозможно.

Таковы, на наш взгляд, некоторая характеристика средств доказывания и особенности в их оценке в условиях формирования нового уголовно-процессуального законодательства.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Петрухин И.Л. Личная жизнь: пределы вмешательства. М., 1989. С. 45, 46.

2. Уголовно-процессуальное законодательство: Теоретическая модель. М., 1990. С. 118.

3. Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Общая часть. Проект ГПУ Президента РФ. Ст. 147–154.

4. Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Проект Министерства юстиции России. Ст. 65, 163, 178, 192.

5. Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1992. № 17. Ст. 892; № 33. Ст. 1912.

6. Астафьев Ю.В. Проблемы истины в уголовном судопроизводстве // Жизнь в науке: К 100-летию со дня рождения М.С. Строговича: Юридические записки. Воронеж, 1995. Вып. 2. С. 74.

7. Фаткуллин Ф.Н. Общие проблемы процессуального доказывания. Казань, 1973. С. 149, 151.

8. Мотовиловкер Я.О. Основной вопрос уголовного процесса и его компоненты. Воронеж, 1984. С. 7.

9. Зинатуллин З.З. Уголовно-процессуальное доказывание. Ижевск, 1993. С. 117–126.

10. Проект Уголовно-процессуального кодекса России. Ст. 20, 82 // Юридический вестник. 1995. № 31 (122). С. 4, 7.

Оценка средств уголовно-процессуального доказывания в условиях современного законотворчества[153]153
  Печатается по: Зинатуллин З.З. Оценка средств уголовно-процессуального доказывания в условиях современного законотворчества // Вестник Удмуртского университета. 1998. № 1. С. 83–86.


[Закрыть]

Целью уголовно-процессуального доказывания является, как известно, установление по каждому расследуемому или разрешаемому уголовному делу объективной истины, того, что имело место в реальной действительности при совершении преступления. Осуществляется оно при помощи определенных средств, таких как доказательства, их источники, а также способы установления и использования доказательств.

Характеристике каждого из названных средств уголовно-процессуального доказывания в литературе уделено достаточно внимания [1]. В данной статье мы позволим себе остановиться лишь на особенностях их оценки, ибо именно от этой доминанты напрямую зависит принятие субъектом доказывания правильного процессуального решения по любому из исследуемых обстоятельств и по делу в целом.

Оценка средств доказывания представляет собой мыслительную деятельность его субъектов по определению относимости, допустимости, доброкачественности и достаточности собранных по делу доказательств и их источников, а также законности использованных для их получения способов.

В содержание оценки доказательств входит, прежде всего, определение их относимости к подлежащим установлению по конкретному уголовному делу обстоятельствам.

Принимая во внимание, что доказывание призвано дать ответ на вопрос о совершении (несовершении) определенным лицом криминала, относящимися к делу доказательствами, прежде всего, будут фактические данные, указывающие на наличие (отсутствие) исследуемого события и виновности (невиновности) обвиняемого (подсудимого) в его совершении. Но, как известно, обстоятельства, входящие в предмет доказывания, не сводятся только к этим вопросам. Предмет доказывания включает в себя, к примеру, вид и размер причиненного вреда. Если установленные фактические данные причинно связаны с ними, то такие доказательства как раз и обладают свойством их относимости к делу.

Свойство допустимости доказательств связано с решением вопросов о том, предусмотрен ли уголовно-процессуальным законом источник их получения, соблюдены ли правила их обнаружения и закрепления. Перечень предусмотренных в ч. 2 ст. 69 УПК РФ источников доказательств с учетом современных достижений в науке и технике должен быть, конечно же, скорректирован. Вместе с тем широкий допуск в уголовный процесс сведений, полученных в результате оперативно-розыскных действий, переоценка доказательственного значения признания обвиняемым (подсудимым) своей вины чреваты серьезными негативными последствиями.

Ответ на вопрос о достоверности доказательств требует тщательного и всестороннего анализа всего хода формирования, доказательств: способности допрашиваемого к восприятию, запоминанию, воспроизведению информации, факторов, могущих повлиять на эти процессы, условий сохранения и закрепления материальных следов. В связи с этим нельзя согласиться с теми, кто предлагает с помощью введения определенных стандартов доказанности придать одним доказательствам большую достоверность по отношению к другим [2]. В истории цивилизации это уже было, когда достоверность сообщаемых вассалом фактов оценивалась значительно выше аналогичных сведений раба.

Окончательное решение вопроса о достоверности отдельного доказательства может быть принято только в результате сопоставления его содержания с информацией, полученной из других процессуальных источников.

Свойство достаточности доказательств связывается с наличием такой их совокупности по делу, которая образует согласованную и внутренне связанную систему фактических данных, правильно отражающих действительную связь исследуемых событий. От того, какова должна быть совокупность доброкачественных доказательств, зависит принятие процессуального решения. Если, к примеру, для избрания меры пресечения достаточно доказательств, формирующих лишь вероятные знания о возможности ненадлежащего поведения обвиняемого, то для обвинительного приговора необходима такая совокупность достоверных доказательств, которая дает однозначный положительный ответ о наличии всех конструктивных элементов конкретного состава преступления, включая и виновность подсудимого в совершении данного преступления. В этом вопросе недопустимы не только предложения об установлении стандартов (степеней) доказанности, но и оценка доказательств по «зрелому размышлению», не вызывающему «разумных сомнений» [2].

В уголовно-процессуальном доказывании фактические данные приобретают доказательственное значение лишь в связи друг с другом. Доказательство, вырванное из связи с другими фактами, не может служить основой выводов о наличии или отсутствии преступления, виновности лица в его совершении. Ни одно доказательство независимо от кажущейся своей убедительности не может считаться достаточным для принятия какого-либо процессуального решения, если оно не подтверждается другими доказательствами по делу. Не секрет, что на практике вопреки ч. 2 ст. 77 УПК РФ достаточно распространено «выколачивание» признания обвиняемым своей вины в преступлении. Нельзя забывать о возможных трагических последствиях такого подхода. Оценка доказательств в совокупности (ст. 71 УПК РФ) помогает выявить достоверность и доказательственное значение фактических данных путем сопоставления друг с другом. Она позволяет установить неполноту, неточность и противоречия доказательств. При обнаружении таких негативных явлений необходимо выяснить причины их возникновения и принять меры к их устранению.

Оценка источников доказательств включает в себя определение таких их свойств, как допустимость уголовно-процессуальным законом каждого отдельного из них (ч. 2 ст. 69 УПК РФ), доброкачественность, включающую в себя и надлежащее процессуальное оформление (ч. 3 ст. 69 УПК, РФ), полноту и достаточность для обеспечения в каждом конкретном случае требуемых пределов процессуального доказывания.

В содержание же оценки способов получения и использования доказательств входит «определение того, предусмотрены ли все действия, предпринятые по делу субъектами доказывания, процессуальным законодательством, совершены ли они доброкачественно и соблюдался ли при этом точно установленный законом процессуальный порядок» [3].

Исходя из того, что оценка средств доказывания есть структурный элемент последнего, являющегося своего рода стержнем всей уголовно-процессуальной деятельности, нетрудно сделать вывод о том, что и основывается такая оценка на всех тех принципах, на которых строится все здание уголовного процесса. Вместе с тем каждый из таких принципов приобретает определенную специфику своего проявления применительно к решению конкретных практических задач. Применительно к оценке средств доказывания мы исходим из заложенных в ст. 71 УПК РФ положений. Анализ данной нормы закона приводит нас к выводу о том, что рассматриваемая оценка основывается на внутреннем убеждении лица, оценивающего средства доказывания как по отдельности, так и в совокупности. При этом внутреннее убеждение выступает, с одной стороны, в качестве метода оценки средств доказывания. С другой же стороны, внутреннее убеждение есть результат оценки, который находит свое выражение в определенных суждениях оценивающего о значимости отдельных средств доказывания. Последнее есть не что иное, как выражение психического отношения субъектов доказывания к достоверности, доброкачественности и иным свойствам средств доказывания. Такое их отношение получает свое внешнее выражение в соответствующем правоприменительном акте (в постановлении, в приговоре и т. д.). Избежать возможных при этом субъективных наслоений помогает требование закона о том, чтобы все средства доказывания оценивались не только в отдельности, но и взятые в своей совокупности. Объективному отношению к оценке средств доказывания способствует и требование неукоснительного руководства при этом установками уголовно-процессуального закона. Что же касается правосознания, то сегодня в условиях фактически существующей на практике обвинительной линии, как нам представляется, опираться на эту идеологическую категорию при оценке средств доказывания нельзя. Для этого нужны соответствующие не только субъективные (высокая нравственность, правовая культура, профессионализм), но и объективные предпосылки (материальное благополучие, совершенное законодательство). Не помогает решению вопроса и рекомендация о необходимости руководствоваться при оценке средств доказывания такой аморфной категорией, как совесть [4].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Теория доказательств в советском уголовном процессе / Под ред. Н.В. Жогина. М., 1973; Зинатуллин З.З. Уголовно-процессуальное доказывание. Ижевск, 1993; Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. М., 1995.

2. Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Общая часть. Проект ГПУ Президента РФ. М., 1995. С. 150.

3. Фаткуллин Ф.Н. Общие проблемы процессуального доказывания. Казань, 1973. С. 149.

4. См.: Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (Проект) // Юридический вестник. 1995. № 31 (122).

И снова об истине как цели уголовно-процессуального доказывания[154]154
  Печатается по: Зинатуллин 3.3, Зинатуллин Т.З. И снова об истине как цели уголовно-процессуального доказывания // Уголовно-правовые и процессуальные проблемы отправления правосудия в современной России // Материалы Всерос. науч.-практ. конф. / Под ред. Т.К. Рябининой. М.; Курск, 2005. С. 160–166.


[Закрыть]

Одним из самых дискуссионных в российской уголовно-процессуальной науке был и остается вопрос об истине по уголовному делу [1]. Таковым он и будет оставаться практически всегда.

Его содержание и подходы к его разрешению зависят не только от научно обоснованной модели построения российского уголовного процесса, но и от множества иных воззрений, отдельные из которых, хотя и претендуют на научность, в действительности же носят не более чем конъюнктурный характер. Плохо то, что им иногда попустительствует и наш законодатель. Это, в частности, проявилось в процессе принятия ныне действующего УПК РФ, получившего совершенно полярные оценки ученых и практиков, вызвавшего непонимание и неприятие отдельных его институтов [2], что не могло не вызвать к жизни необходимость многочисленных его корректировок в период еще только трехгодичного действия. Такого история законотворчества еще не знала. Корректировки существующего уголовно-процессуального законодательства будут продолжаться, пока потребности жизни не расставят все на свои места.

Приступим, однако, к сформулированному в заголовке статьи вопросу.

Начнем с того, что вне зависимости от того, формулирует ли законодатель перед российским уголовным процессом его назначение или задачи, ясно одно – до тех пор, пока будут совершаться преступления, уголовный процесс как регламентированная законом деятельность по выявлению обстоятельств преступления и виновных в нем лиц просто необходим.

Выявление же обстоятельств конкретного преступления означает не что иное, как восстановление картины преступления во всех его ипостасях и проявлениях, позволит познать его внешний и внутренний механизм. Первый составляет все то, что характеризует объект и предмет посягательства, а также объективную сторону преступления; второй дает ответы на вопросы о субъекте преступления, форме вины, преследуемых при этом целях и тех мотивах, которыми руководствовалось совершающее преступление лицо.

Если внешний механизм преступления более или менее нагляден, воссозданию его контуров способствуют многочисленные следы-отображения, то проникнуть во внутренний мир подозреваемого, обвиняемого значительно сложнее. Вместе с тем отметим: суждение о том, что мысли человека «не читаются» – суждение обывателя, но не юриста. Мысли человека проявляются вовне посредством определенных действий и высказываний. А это и есть не что иное, как те же следы-отображения. Сказанное – свидетельство того, что внутренний мир человека познать также можно и нужно.

Познание внешнего и внутреннего механизма преступления и есть познание истины по конкретному уголовному делу.

Истина и только истина должна лежать в основе такого акта правосудия, каковым является судебный приговор. Обязанность суда и судьи в каждом конкретном случае устанавливать по делу истину есть долг не только служебный, но и нравственный. Суд не имеет нравственного права осудить невиновного; но суд не имеет и нравственного права оправдать виновное в преступлении лицо. Любой из этих вариантов постановления судом соответствующего приговора есть отступление суда (судьи) как от своего служебного, так и нравственного долга.

Сказанное равным образом относится и к следователю, прокурору, прекратившим производство по уголовному делу при наличии доказательств виновности обвиняемого в преступлении или, напротив, формулирующих обвинение при наличии доказательств непричастности определенного лица к преступлению или невиновности в его совершении.

Требование установления истины по каждому расследуемому и разрешаемому уголовному делу абсолютным большинством наших процессуалистов не подвергалось сомнению [3].

Не вдаваясь в философские рассуждения о том, что есть истина, констатируем лишь то, что истина есть то, что имело или имеет место в действительности, в жизни. Истина есть потому, что она есть, а не потому, что мы ее познали, раскрыли ее содержание. И совершенно не важно, какое наименование истина при этом имеет – является ли она «материальной» [4] или «объективной» [5]. Главное в том, чтобы истина была установлена в каждом случае совершения преступления, по каждому расследуемому и разрешаемому уголовному делу.

Может возникнуть вопрос о том, почему столь большое внимание уделяется нами проблеме установления истины по уголовному делу. Казалось бы, можно было просто ограничиться констатацией необходимости и возможности ее установления, раскрыть содержание, показать социальную ценность с позиции сформулированного в ст. 6 УПК РФ назначения российского уголовного процесса и на этом, как говорится, «поставить точку».

Дело, однако, в том, что в последние десять-пятнадцать лет в процессуальной литературе стали появляться нигилистические высказывания в части возможности и даже необходимости установления истины по каждому уголовному делу. Аргументы при этом приводятся самые разные. Отдельные из них носят какой-то, скажем так, «мистический» характер, не содержат в себе даже «намека» на научность.

В 1991 г., еще и не помышляя о том, что через несколько лет ей суждено стать одним из идеологов нового уголовно-процессуального законодательства, Е.Б. Мизулина на уровне своего докторского исследования констатирует, что «спорить о том, устанавливает или нет суд истину, так же бессмысленно, как доказывать, что Бог не существует, ибо его никто не видел». Проходит совсем немного времени, и сей автор вновь, но уже в более определенной форме, утверждает, что объективная истина известна лишь Богу, которого, однако, никто не видел. Это обстоятельство позволяет ей утверждать о невозможности установления по уголовному делу истины, а выводы же суда об обстоятельствах преступления и виновности подсудимого в его совершении расценивать лишь на уровне гипотезы [6].

Подобные высказывания не согласуются с самыми обычными логическими рассуждениями. В суждении Е.Б. Мизулиной существование истины в понимании не только как знания о реальности, но и, по Н.И. Бердяеву, «как самой реальности» [7] и не отрицается.

Истина как реальность существует, и она известна такой субстанции, какой является Бог.

Библия, Коран и другие религиозные труды свидетельствуют о том, что Бог не только самая высшая, но и самая разумная субстанция. Разум же, как известно, есть не что иное, как человеческое мышление, свойство, данное homo sapiens для познания объективно существующего мироздания, познания того, что великий российский философ Н.А. Бердяев и назвал как «сама реальность». В понимании современных ученых – это находящееся вне субъекта познания как предметно-субъектное, так и духовное бытие [8].

Психологами, другими учеными, исследующими и познающими человека, не только установлена, но и доказана способность человеческого мышления познать все реально существующее, познать бытие во всех его проявлениях.

В настоящее время все реже и реже цитируются высказывания В.И. Ленина. Но в подтверждение сказанного выше мы просто не имеем права не привести слова этого не только известнейшего государственного деятеля, но и великого философа о том, что «человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из сумм относительных истин» [9]. «Абсолютная истина», по мнению В.И. Ленина, и есть то, что Н.А. Бердяев назвал «самой реальностью», а В.С. Балакшин именует ее «бытием». О безграничных способностях человеческого мышления в познании всего сущего свидетельствует весь исторический опыт жизни человека, вся история развития человеческой цивилизации.

В России во многих вопросах повелось так: идеолог, опираясь на власть предержащих (в данном случае – на того же Д.Н. Козака [10]), высказывался – «пошло», «поехало». Законодатель начисто ликвидирует малейшее упоминание о необходимости установления истины по делу (та же ч. 2 ст. 243 УПК РСФСР). Из закона исчезает принцип, согласно которому обстоятельства уголовного дела должны были исследоваться всесторонне, полно и объективно (ст. 20 УПК РСФСР), выступавший в качестве своеобразной гарантии познания истины по каждому разрешаемому в суде делу; вводятся институты, не требующие даже малейшего намека на какую-то там истину по делу в виде разрушающей сложившуюся систему правосудия, да и просто «разлагающей» ее «судебной сделки» (ст. 314–317 УПК РФ). Что же касается отдельных ученых, то они начинают развивать такие идеи, пытаются обосновать их право на существование, предлагая, в частности, «заново взглянуть на казавшееся ранее бесспорным положение, согласно которому непосредственной целью уголовно-процессуального доказывания (а оно – стержень всего судопроизводства) является установление истины, ориентировать уголовно-процессуальное доказывание на достижение лишь “социально полезного результата” [11] или ограничиться установлением по делу так называемой “конвенциальной истины” и того, что «субъекты (надо полагать, речь здесь идет об участниках уголовного процесса. – Авт.) условились считать истиной» [12], которые при всем различии в них имеют общее в виде их связанности только с интеллектом человека, с теми границами, которые он ставит перед собой в своей конкретной познавательной деятельности.

Известнейший ученый-процессуалист П.А. Лупинская, считавшая, вплоть до 2001 г., объективную истину целью доказывания [13], начинает утверждать, что «ставя перед лицами, ведущими судопроизводство, конкретные практические задачи и регламентируя процессуальные правила их достижения, закон не связывает признание законности решений с достижением истины по делу» [14] и тем самым ориентирует на необходимость установления по делу лишь юридически значимых фактических обстоятельств, которые предусмотрены в уголовном и уголовно-процессуальном законе [15], т. е. того, что закреплено, в частности, в ст. 73 УПК РФ. Но при всей своей значимости обстоятельства, подлежащие доказыванию по делу, не «есть истина как сама реальность» (Н.А. Бердяев); такие обстоятельства не образуют реальную картину всего произошедшего явления, а лишь дают определенное знание о таком явлении. По мнению А.Н. Бердяева, истина носит здесь лишь смысл как «знание о реальности». Вот эти-то знания и могут быть ошибочными, не отражать того, что имело место в реальности, без установления которой, в частности, ни одно судебное решение не может быть расценено как законное и обоснованное (ч. 1 ст. 297 УПК РФ).

Негативные последствия нигилистического отношения к проблеме истины по каждому расследуемому и разрешаемому уголовному делу видятся нам, по крайней мере, в следующем. Во-первых, это прямой путь к возможному привлечению к уголовной ответственности и последующему осуждению лиц, не виновных в преступлении. Одним же из предназначений российского уголовного процесса, согласно п. 2 ч. 1 ст. 6 УПК РФ, является защита личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод. Во-вторых, это своеобразный способ оправдания нерадивого, халатного отношения к исполнению соответствующими должностными лицами своих служебных обязанностей. За рассуждениями о невозможности установления по каждому уголовному делу истины и тем более об отсутствии необходимости в этом скрывается не столько профессиональная несостоятельность, сколько неспособность осуществлять доказывание на основе своего внутреннего убеждения, базирующегося только на материалах уголовного дела, исследованных доказательствах, а также страх перед ответственностью за возможную ошибку. Следователь, прокурор, судья должны быть уверены в своих возможностях осуществлять доказывание, устанавливать истину, принимать обоснованные решения и не бояться ответственности за свои действия и решения. В-третьих, это путь к формированию у потерпевших от преступлений лиц, да и в целом у граждан неверия в способность правоохранительных и судебных органов раскрывать преступления, устанавливать виновных в них лиц, обоснованно привлекать их к ответственности и назначать то наказание, которое они заслуживают, путь порождения неверия в торжество юстиции в целом.

Учитывая, что россияне хоть в какой-то степени приучены выполнять лишь то, что предписано законом, нельзя согласиться и с теми, кто считает, что законодатель может и не использовать по тексту закона термин «истина» со ссылкой на то, что «дело не в словах, а в сути».

Надо к тому же иметь в виду, что согласно ст. 28 Модельного УПК для государств – участников СНГ от 17 февраля 1996 г. суд вправе «принимать меры для установления истины по уголовному делу». Акт этот рекомендательный для всех государств – участников СНГ, в том числе и для России. СНГ же никто еще не отменял. Бел орусь, Казахстан, Украина закрепили в своих УПК положения, направленные на всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств уголовного дела, установление по нему истины (см., например, ст. 22 УПК Республики Украины, ст. 24 УПК Республики Казахстан, ст. 18, 290 УПК Республики Беларусь).

Думается, что и российскому законодателю необходимо закрепить непосредственно в своем УПК аналогичные положения.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Теория доказательств в советском уголовном процессе / Под ред. Н.В. Жогина. М., 1973. С. 35–138; Фаткуллин Ф.Н. Общие проблемы процессуального доказывания. Казань, 1976. С. 25–34; Алексеев Н.С., Даев В.Г., Кокорев Л.Д. Очерк развития науки советского уголовного процесса. Воронеж, 1980. С. 141–161; Васильев Л.М. Проблема истины в современном российском уголовном процессе. Краснодар, 1998; Зинатуллин З.З., Егорова Т.З., Зинатуллин Т.З. Уголовно-процессуальное доказывание. Концептуальные основы. Ижевск, 2002. С. 28–414, 62–87; Балакшин В.С. Доказательства в теории и практике уголовно-процессуального доказывания. Екатеринбург, 2004. С. 22–43; и др.

2. Еникеев З.Д. Драма нового УПК Российской Федерации // Актуальные проблемы юридической науки и образования на современном этапе. Казань, 2003. С. 288–294; Концептуальные основы реформы уголовного судопроизводства в России / Отв. ред. И.Б. Михайловская. М., 2002; Материалы международной научно-практической конференции, посвященной принятию нового УПК РФ / Отв. ред. П.А. Лупинская, Г.В. Дашкова. М., 2002; и др.

3. См.: Мотовиловкер Я.О. Некоторые вопросы теории советского уголовного процесса в свете нового уголовно-процессуального законодательства. Кемерово, 1962. С. 6–26; Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. М., 1968. T. 1. С. 308–333; Доказывание в уголовном процессе. Традиции и современность. М., 2000. С. 143–147; Илюхин В.И. Новый Уголовно-процессуальный кодекс РФ: шаг к истине или к ее забвению // Научные труды Российской академии юридических наук. Вып. 2. Т. 2. М., 2002. С. 462; Еникеев З.Д. Задачи и принципы уголовного процесса в свете проблем борьбы с преступностью // Актуальные вопросы уголовного процесса современной России. Уфа, 2003. С. 3–17; Кудрявцев В.Н. Стратегия борьбы с преступностью. М., 2003. С. 119; и др.

4. См.: Строгович М.С. Указ. соч. С. 308.

5. См.: Курс советского уголовного процесса. Общая часть / Под ред. А.Д. Бойкова, И.И. Карпеца. М., 1989. С. 537; Зархин Ю.М. Доказывание в уголовном процессе. М., 1997. С. 11; Никитаев В.В. Проблемные ситуации уголовного процесса и юридическое мышление // Состязательное правосудие. М., 1990. Вып. 1. Ч. 2. С. 301; Розин В.М. Новая ситуация в юриспруденции: формы сознания // Состязательное правосудие. Вып. 1. Ч. 2. М., 1990. С. 239; Проблемы реформы уголовно-процессуального законодательства в проектах УПК РФ. Материалы науч.-практ. конф. М., 1995. С. 7–8, 34.

6. Мизулина Е.Б. Уголовный процесс: концепция самоограничения государства: Дис.… д-ра юрид. наук. Ярославль, 1991. С. 91; Сов. юстиция. 1993. № 5. С. 2.

7. Бердяев Н.А. Царство Духа и Царство Кесаря. М., 1995. С. 186.

8. См.: Балакшин В.С. Указ. соч. С. 35.

9. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 137.

10. См.: Комментарий к УПК РФ / Отв. ред. Д.Н. Козак, Е.Б. Мизулина. М., 2002.

11. Михайловская. Б. Трансформация нормативной модели уголовного судопроизводства в новом УПК РФ. Материалы Междунар. науч.-практ. конф., посвященной принятию нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. М., 2002. С. 2, 13.

12. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации / Под ред. П.А. Лупинской. М., 2001. С. 161–162.

13. Лупинская П.А. Доказательственное право в УПК РФ. Материалы Междунар. науч.-практ. конф., посвященной принятию нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. М., 2002. С. 80.

14. См.: Уголовно-процессуальное право Российской Федерации / Под ред. П.А. Лупинской. М., 2004. С. 225.

15. Шадрин В.С. Современные проблемы истины и ее установление в уголовном процессе // Современные проблемы уголовно-процессуального доказывания. Волгоград, 2000. С. 17.