Текст книги "Реформа. Как у России получилось"

Антимонопольная реформа

Люди одного ремесла редко собираются вместе для развлечения и отдохновения: разговор их кончается либо заговором против общества, либо изобретением нового способа поднять цены.

А. Смит

Если прославленный Адам Смит не верил в свободный рынок и предпринимательство, то тем более нечего требовать от государственных деятелей. Им так даже удобнее – есть повод для расширения государства.

Этот безумный, безумный, безумный ФАС

В России этим поводом пользовались сполна: в Федеральной антимонопольной службе (ФАС) работало 2 315 человек. Для сравнения, в Федеральной комиссии США по торговле 1 043 сотрудника, а в большинстве стран их меньше на порядок.

Эти две с половиной тысячи чиновников возбуждали больше дел против предпринимателей, чем все антимонопольные органы мира взятые вместе[160]160
  Полная статистика и примеры из практики ФАС от его главных критиков А. Ульянова и В. Новикова (см. напр. https://visacon.ru/stati/24829-federalnaya-antimonopolnaya-sluzhba.html).


[Закрыть] (можно ли ожидать другого, если их зарплата зависела от выявленных «нарушений»?). Например, в 2015 году по злоупотреблению доминирующим положением в России возбудили 3 059 дел[161]161
  Хотя эта статистика немного обманчива. ФАС России контролировал государственные закупки, и большинство возбуждаемых дел приходилось на нарушения в этой сфере. Антимонопольные службы других стран таких полномочий не имеют. Однако даже если убрать из статистики ФАС дела о госзакупках, разница с зарубежными коллегами сохранится.


[Закрыть], тогда как в США – 25, в Великобритании – 1, в Германии – 14.

Как ни бестелесно слово «монополия» (об этом – дальше), ФАС России определял его уж совсем по-своему и нападал в первую очередь на мелкий и средний бизнес.

Например, турфирму назвали монополистом по собственному ИТ-продукту, кинотеатр – монополистом на рынке попкорна в границах торгового центра. Возбуждали дела против ТСЖ-«монополистов» в границах собственного чердака. Против предпринимателя из Элисты возбудили дело о картеле за то, что она попросила другого предпринимателя (конкурента – по мнению ФАС) на один день заменить ее сломавшуюся «Газель». Против четырех таксистов – за повышение цен на 20 рублей в Рубцовске в канун Нового года, против супругов-фермеров – за картель (между мужем и женой) на торгах по аренде никому не нужного земельного участка[162]162
  Там же.


[Закрыть].

В рамках закона «О рекламе» ФАС возбуждал 5 000 дел ежегодно в основном против малых и средних предпринимателей по формальным, несуразнейшим критериям: предприниматель из Хабаровска оштрафован за ненадлежащую рекламу пива (повесил на стене магазина плакат с изображением креветки), центр микрохирургии глаза из Тюмени оштрафован за отсутствие в рекламе номера телефона доктора, таксист из Костромы оштрафован за оскорбление хлеба (разместил рекламу «если в слове хлеб сделать четыре ошибки, то получится слово «такси»), сибирский банк – за гей-пропаганду (использовал в рекламе образ Дулина из «Наша Russia»), строительная компания «Дон-строй» – за рекламу «Деда Мороза нет, а скидки – есть», предприниматель из Якутска – за рекламу магазина цветов с использованием изображения красноармейца из агитплаката Д. Моора: «А ты купил своей любимой цветы?», Останкинский мясоперерабатывающий завод – за рекламный ролик «Папа может» («поскольку в рекламе демонстрируется движение транспортного средства с нарушением ПДД»)[163]163
  Хотя эта статистика немного обманчива. ФАС России контролировал государственные закупки, и большинство возбуждаемых дел приходилось на нарушения в этой сфере. Антимонопольные службы других стран таких полномочий не имеют. Однако даже если убрать из статистики ФАС дела о госзакупках, разница с зарубежными коллегами сохранится.


[Закрыть].

Крупных же игроков, пользующихся связью с государством и действительно ограничивающих конкуренцию, ФАС обходила стороной.

Можно было бы сказать, что вина за эти безрассудства лежит на руководителе ФАС в 2004–2020 гг. Игоре Артемьеве, воцерковленном антимонополисте.

Но не сама ли суть этого органа предполагает такого лидера?

В конце концов, даже в Америке, где антимонопольному регулированию больше ста лет[164]164
  В США антимонопольное законодательство началось с законов Шермана (1890 г.) и Клейтона (1914 г.). «Любое соглашение, объединение в форме треста или какой-либо иной, либо сговор, направленные на ограничение торговли или коммерческих отношений, является преступлением» (статья 1 Закона Шермана).


[Закрыть], те же проблемы.

В США те же проблемы

И в США не найти антимонопольщиков, которые могли бы рассказать, что такое «монополия», «рыночная власть», «ограничение конкуренции», «захват рынка». Они не приведут примера настоящей монопольной организации – то есть такой, которая благодаря отсутствию конкурентов в долгосрочном периоде извлекает бóльшую прибыль, чем в среднем по рынку.

Однако они сумели пролоббировать правила, которых никто не понимает, и обеспечивают себя доходами, применяя их как вздумается.

Антимонопольных чиновников выдал Эдвин Рокфеллер, сам работавший в Федеральной комиссии США по торговле, а потом более сорока лет ведший антимонопольную юридическую практику и руководивший антимонопольной секцией Американской юридической ассоциации.

Рокфеллер написал книгу «Антимонопольная религия. Заметки юриста-расстриги», в которой показал работу антимонопольной системы изнутри: антимонопольного права нет – есть только антимонопольная религия: никто не знает, что такое монополия и есть ли она, но все в нее верят и живут так, будто она существует.

«У ветерана перед новичком мало преимуществ, поскольку предсказать исход дела не в силах ни тот, ни другой. Здесь как в работе футбольного тренера – нужно достаточно ума, чтобы с ней справиться, и достаточно тупости, чтобы относиться к ней серьезно.

Чтобы преуспеть в этом деле, во-первых, следует ознакомиться с немногочисленными положениями закона и научиться вспоминать их в любое время. Во-вторых, нужно обрести способность с важным видом произносить бессмысленные или двусмысленные термины. Нужно выучиться употреблять метафоры вроде «рынок» или «входной барьер», как если бы их значение было до конца понятно. Утверждения должны высказываться с надлежащей помпой, чтобы собеседнику трудно было не отнестись к ним с уважением»[165]165
  Э. Рокфеллер, «Антимонопольная религия. Заметки юриста-расстриги».


[Закрыть].

Антимонопольное право в Америке – хаос, основанный на прихоти чиновника. Никто не знает правил игры и чем закончится дело.

Так, в одном из дел суд запретил слияние обувных компаний, занимавших в сумме 4,5 % рынка, в другом – пивных компаний, занимавших 4,49 % рынка. При этом у государства не было претензий к Boeing, который приобрел McDonnel Douglas Group и стал единственным самолетостроителем в США[166]166
  Там же.


[Закрыть].

Избавиться от этого шарлатанства мешают десятки тысяч антимонопольных юристов-лоббистов и миллионы необразованных граждан, пугающихся крупных эффективных компаний.

Экономике это обходится дорого: каждый поход к антимонопольному чиновнику стоит миллионы долларов, которые потом закладываются в цену товара.

На самом деле все монополии создаются государством и поддерживаются им. Железные дороги, банки, грузоперевозки – всё это монополии только благодаря государству. Любая монополия временна и, если государство не приходит ей на помощь, разваливается на куски. Выход в меньшем государственном вмешательстве, а не большем.

С этими простыми рассуждениями, перекладываемыми на новый лад и пересказываемыми каждый год в новом десятке книг[167]167
  Одно из последних известных перекладываний – И. Кирцнер, «Конкуренция и предпринимательство».


[Закрыть], не согласно большинство поклонников государства.

Кажется, человек, не способный к абстрактному размышлению, мог бы отделить истинное от ложного, посмотрев на конкретные примеры из жизни. Но чаще если ему недоступно первое, то отказано и во втором.

Если бы не это, его убедил бы пример нефтяной компании Standart Oil. До ее принудительного разделения цена на нефть была такой низкой, как никогда после. Оказалось, что Рокфеллер был столь крупным не из-за своей хитрости и наглости, а благодаря эффективности, не дававшей шансов конкурентам.

Он бы с ужасом следил за нападением государства на Walmart, Microsoft, IBM, Alcoa (по мнению судов, они исключали конкурентов с рынков, «пользуясь новыми возможностями» и обладая «хорошей организацией» с «преимуществами опыта, торговых связей и отборного персонала»[168]168
  История нападения государства на крупные компании – см. Э. Рокфеллер, «Антимонопольная религия. Заметки юриста-расстриги».


[Закрыть]).

Его напугал бы Милтон Фридман рассказом о Президенте США Джимми Картере, при котором был создан Департамент энергетики – регулирующий орган в 20 000 сотрудников и с бюджетом в 10 миллиардов долларов (что было примерно равно прибыли всех американских нефтяных компаний вместе взятых).

Картер решил тратить 10 % с барреля на то, чтобы не допустить «монополистического» подъема цены на 3 %. Но важнее всего то, что появилось 20 000 человек, заинтересованных во вторжении государства в нефтяной бизнес[169]169
  Milton Friedman Speaks: The Energy Crisis: A Humane Solution, lecture on «Free To Choose Network».


[Закрыть].

Социалисты существуют, несмотря на столько исторических уроков: они говорят, что до этого социализм строили неправильно, а дай им шанс – сделают как нужно. Так и сторонники антимонопольного регулирования признают его недостатки, но называют это ошибочным исполнением верной идеи.

Миф о картельных сговорах

Отдельная антимонопольная сфера – запрет «ограничивающих конкуренцию» соглашений.

Предприниматели могут создать одну компанию и покрыть 30 % рынка. Второй вариант – каждому создать свою компанию (две компании по 15 % рынка) и вести дела против конкурентов сообща.

Первый вариант разрешен. Второй – запрещен и называется сговором.

Однако эти ситуации не имеют отличий: в обеих предприниматели объединяют свои усилия и ведут дела. Форма такого объединения (соглашение или корпоративное участие) третьестепенна.

Запрет «сговоров» дает работу чиновникам ФАС, но лишает предпринимателей возможности складываться капиталами и идеями как им удобно.

Показательный ритейл

Всё антимонопольное регулирование можно рассмотреть на примере ритейл-бизнеса – он понятен и масштабен. Что верно для него, верно и для других видов бизнеса.

Так, в России действовало правило, что одна ритейл-компания не может занимать более 25 % рынка.

Как-то на лекции Милтону Фридману предложили бороться с монополиями именно таким способом – ограничивая максимальную долю рынка.

Фридман предложил другое:

«Мое решение – свободная торговля. Упраздните все тарифы и запреты для внешних инвесторов, позвольте миру войти, начать конкурировать и так естественным путем предотвратить местную монополию. Не было ли бы это лучшим решением? С этим не нужно ограничивать свободу, усиливая государство»[170]170
  Milton Friedman Speaks: The Energy Crisis: A Humane Solution. (https://www.youtube.com/watch?v=mEEU1d8Cz7M).


[Закрыть].

Ритейл-бизнес предполагает масштаб – здесь один только логистический центр может стоить сотни миллионов долларов. Вот и получается, что маленьким быть невозможно, а большим запрещено.

Компания растет, занимая 50 % рынка. Это значит только, что она предлагает товар лучшего качества по наименьшей цене. Не компания узурпировала рынок, а скорее потребители хотят с ней сотрудничать, несут деньги ей, а не другим.

Государство же, ограничив долю компании на рынке двадцатью пятью процентами, поддерживает неэффективных предпринимателей, которые в свободной конкурентной борьбе за потребителя выжить не смогли бы.

Как всегда, проигрывает потребитель, вынужденный покупать дорогой и плохой товар.

Кого-то пугает возможность полного захвата рынка одной компанией.

Однако размер ограничен природой. С ростом компания перестаёт быть динамичной, начинает бюрократизироваться – становится небольшим государством. Это всегда произойдет задолго до того, как она получит 100 % рынка. Здесь ее и обойдет небольшой, но более эффективный.

Подступят и конкуренты из других мест. Будь у компании и 100 % – все равно, если другой предприниматель подумает, что при рыночной цене он сможет перепродать товар и получить достойную прибыль, то придет и уменьшит долю «монополиста».

В крайнем случае действующему продавцу это не понравится, и они поведут ценовую войну – на благо потребителям. Пример мы увидели в Китае, где был единственный агрегатор такси – компания Didi. В 2016 году на китайский рынок зашел Uber, и компании устроили ценовую войну на три месяца, поездки стали почти бесплатными. В итоге Uber сдался (в том числе потому, что Didi привлекла больше инвестиций).

По непреложному закону конкуренции цена на свободном рынке всегда снижается до минимально возможной. Долгосрочная же монополия невозможна даже теоретически.

Можно представить момент, когда появится временный «монополист», поднимающий цену слишком высоко. Но тут же придет конкурент, и цена опустится до минимально возможной. Нужно ли сомневаться, что, как только Didi, пользуясь положением, поднимет цены, Uber придет снова, или появятся местные конкуренты? Можно ли назвать Didi монополистом, если он не может пользоваться выгодами этого звания?

Экономисты-теоретики часто представляют жизнь статичной. Их мечта – установить равновесие мира и побороть колебания. Но жизнь динамична – в ней каждую секунду победители сменяют побежденных, чтобы скоро быть уничтоженными.

В итоге мы выбираем, что терпеть: естественные колебания с мгновениями «монополизма» или постоянное вмешательство государства.

Ритейлеры-негодяи

Представим, что ритейлеру нужны огурцы – их хочет конечный потребитель. Он идет на рынок с множеством производителей огурцов. Его задача – купить лучшее по минимальной цене.

Норма прибыли ритейл-бизнеса – 5 %. Это математически рассчитанный бизнес, подобно страховому. Каждый рубль, переплаченный ритейлером за огурцы, будет переложен на покупателя. Поэтому и скидку с поставщика он выбивает для потребителя.

Ритейлер не может не купить ни у кого. Производитель не может не продать никому. Если какой-то производитель согласился на условия ритейлера, то только потому, что, попроси он большего, ритейлер купил бы огурцы у конкурента. Если ритейлер согласился на условия производителя, то только потому, что за меньшую цену ему не продал бы никто. Оба они хотят сделки, вопрос только в ее цене.

Цена сделки – это не одна только денежная сумма. Это всё, чем одна сторона готова пожертвовать ради получения благ от другой стороны. Условия ритейлеров об ограничении продажи товаров другим ритейлерам, об уплате бонусов за продвижение товара на рынке, о возврате непроданных товаров – всё это часть цены, на вершине которой – деньги, уплачиваемые за товар.

Вот почему, когда производитель жалуется на несправедливые условия договора (говорит, что его не пускают на рынок), единственное, что его не устраивает на самом деле, – это цена. Он хочет получить за свой товар больше того, что предлагает свободный рынок. Конкуренты же готовы продавать по меньшей цене, поэтому ритейлер, если что, купит у них.

Лукавый производитель

Приходя в бизнес, производитель знал правила игры. Он понимал, что производство – бизнес с жесткой конкуренцией.

Он посчитал, что при установившихся ценах и сложности ведения дела сможет произвести товар и получить достаточную прибыль. В этом подсчете и состоит суть предпринимательства.

Но обнаружилось, что при предлагаемой ритейлерами цене он не может работать. Итак, ему нужно либо стать лучше самому, либо продать бизнес более эффективному предпринимателю.

Часто он выбирает третий вариант: пойти к государству с жалобой на несправедливость ритейлеров.

В этом нет вины производителя – он имеет естественное желание выжить любым способом. Государству нужно найти силы отослать его к вариантам 1 и 2.

В России государство с этим не справилось настолько, что для ограничений понадобился целый закон – «Об основах государственного регулирования торговой деятельности в Российской Федерации». В этом законе, как видно из его названия, – только основы. Полная картина – десятки подзаконных актов Правительства и Президента.

В долгосрочном периоде производителям и ритейлерам вмешательство государства оказалось безразлично: рынок сравнял их нормы прибыли. Потеряли от этого конечные потребители – им приходится платить за принудительную неэффективность ритейлеров, и налогоплательщики, кормящие армию чиновников. От усиления государства в целом проиграли все.

ФАС против отелей

ФАС хотел регулировать даже такси и отели.

Кажется, эти два вида бизнеса не предполагают разговоров о монополиях и злоупотреблениях: вход в них свободнейший, и оторвись в каком-нибудь месте цена от издержек, тут же придут конкуренты и снизят норму прибыли до средней по рынку.

Но чиновники ФАС были другого мнения – особенно показательно оно в деле отелей.

Каждый год в Санкт-Петербурге проходит международный экономический форум. Съезжается 15–20 тысяч крупных предпринимателей и высоких чиновников, чтобы пережить часы панельных заседаний и отправиться наконец знакомиться и выпивать.

В эти дни отели пятикратно дороже обычного.

Чиновники ФАС видели в этом злоупотребление и пытались ограничить цены «разумными». Их идею точно выразил чиновник-организатор Петербургского форума:

«Рост цен, конечно, возможен в условиях повышенного спроса, но не пятикратный же. Фактически это необоснованная выгода».

Чиновники уже разработали законопроект о регулировании отельных цен, но что-то им помешало.

Предпринимателям важна прибыль за год в целом – со всеми взлетами и падениями цены. Чем больше «сверхприбыльных» дней, тем выше годовая прибыль.

Существование таких дней влияло на желание предпринимателей открывать отели. Они инвестировали бы меньше, зная заранее, что цены будут ограничены. Выходит, ограничивая цену, государство лишает предпринимателей части их собственности: говоря очень условно, отель без ограничения цен стоит 100 миллионов, а с ним – 90.

С другой стороны, благодаря петербургским форумам в Санкт-Петербурге больше отелей. Значит, в обычное время предложение гостиниц выше, чем если бы мероприятий не было, а потребители могут наслаждаться меньшими ценами. Так общество отыгрывается за высокие цены в дни мероприятий, факт чего должен смягчить сторонников регулирования.

Цена – результат соотношения спроса и предложения. Благо получает тот, кто готов заплатить больше. По таким и ударяет ограничение цены. Конечно, они и сами недовольны ценой. Но не будут ли они еще более недовольны, если им просто откажут в обслуживании потому, что кто-то другой прошел по квоте, забронировал за год заранее и т. д.? Недовольство это только вырастет от того, что из-за ограничения цены уменьшится количество отелей.

Наконец, самый неубедительный для государственников аргумент: траты государства на принятие правил и проверки перекрыли бы мнимую пользу от них в виде снижения цен.

Эти простые рассуждения часто недоступны государственнику. Между тем и сам он будто бы сомневается в своей правоте: верь он в сверхприбыльность отельного бизнеса Санкт-Петербурга, он первым бы полетел открывать отель.

Мы полностью распустили ФАС – дали его чиновникам шанс найти сверхприбыльные, монопольные сферы и обогатиться. Кому, как не им, знать, где лежит клад?

Отменили практически все антимонопольное и антикартельное регулирование. Теперь предприниматели ограничиваются только своими способностями.

Что осталось от ФАС

ФАС занималась и реальными проблемами:

● наблюдала за тем, чтобы реклама не вводила в заблуждение потребителей и не нарушала прав конкурентов;

Но для этого нет нужды держать государственный орган – достаточно дать каждому пострадавшему право пойти в суд и взыскать компенсацию. Частные лица могут сами приучить друг друга к порядку.

● надзирала за госзакупками – дело насколько важное, настолько же не относящееся к антимонопольной сфере;

Существо наших реформ было в том, чтобы не охранять охранников, а упразднить места, где можно украсть. Немногие оставшиеся государственные органы приходится контролировать, но с этим лучше справляются независимые частные организации (их примеры в России известны) – достаточно открыть все данные о государственных тратах.

● наконец, регулировала естественные монополии – места, где объективно только несколько лиц могут владеть ключевым ресурсом для входа в рынок (например, энергетические сети).

Здесь мы должны выбрать между двух зол: частная монополия, регулируемая государством, или государственная монополия. Частное всегда предпочтительнее: лучше сохранить эффективность частного предпринимателя, пусть даже ограничив его государственным регулированием.

Так из ФАС выделилось Агентство по делам естественных монополий – незначительная выжившая часть когда-то сильного органа.

О памятниках, названиях улиц и Мавзолее

А как еще может пахнуть в стране? Ведь главный труп еще не захоронен!

С. Довлатов

Рассказывать людям о свободе и неприкосновенности личности невозможно, если в каждом городе что ни центральная улица – то Ленина, что ни памятник – то ему же.

Можем ли мы писать в учебниках истории про преступления продразверстки, голодомора, раскулачивания и бесконечного прочего, если школа стоит по адресу ул. Ленина, 22, живут дети на ул. Дзержинского, а собираются у памятника Ильичу?

Сегодняшние памятники стоят не прошлому, а настоящему[171]171
  Точная мысль Евгения Понасенкова*.


[Закрыть]. Слова и окружающий ландшафт формируют сознание. Если Ленин на площади, то он же – в головах людей и в чиновничьих кабинетах.

Поэтому улицы мы переименовали, памятники сняли, а тела с Красной площади перевезли на кладбище.

Перекрасили Кремль в белый цвет, каким он был до революции. Белый – значит чистый. Это открытое письмо миру – теперь мы другие. Оказалось, правда, что за белый приходится переплачивать, на нем виднее пятна. Но поддерживать чистоту светлого всегда сложнее, в этом есть какая-то метафора.

Коммунисты пытались сопротивляться. Но мы настолько уничтожили их информационно, что даже на выносе тела Ленина они потерялись среди провожающих.

Многие говорили, что мы стирали память. Нет, мы ее восстанавливали и укладывали в учебники. Лучше не ставить памятники граблям, а изучать природу их подъема при наступлении на них.

Современная Украина тоже хотела найти себе героев и наступила в Степана Бандеру.

Вот что известно об этом «герое». В 1930–1940 годы за Украину боролись Польша, СССР, позже – Германия. Была и своя банда – организация украинских националистов (ОУН), возглавляемая короткое время Бандерой.

Важно не то, как называется группировка, а какие она имеет цели. Германия, СССР или Польша вряд ли хотели устраивать наполеоновские реформы. Но это совсем не значит, что свои – ОУН – были хорошими. Их модель государства описана в проектах конституций и трудах видных членов: тоталитаризм, плановая экономика, вся собственность – у государства, власть – у вождя нации[172]172
  «Украина является суверенной тоталитарной державой. Власть осуществляется пожизненным вождем нации, у которого сосредоточена вся полнота власти. Единственная идеология – украинский национализм. Государство не оставляет хозяйственную и общественную жизнь во власти стихий, а берет их под свой контроль. Право собственности на все материальные блага принадлежит нации. Нация делегирует право собственности отдельным субъектам. Накопление материальных богатств больше целесообразного с общественной точки зрения нормы недопустимо. Национальное хозяйство развивается на основании единого государственного плана» (лекция Марка Солонина на Youtube «Где и какую Украину хотела построить ОУН»).


[Закрыть]. Это подтверждалось и делами: террористические акты, убийства и грабеж мирных жителей для спонсирования своей деятельности.

В общем, «свои» и «чужие» были соперниками не по части идей (она у всех была одна), а в борьбе за ресурсы и контроль. Когда один маньяк отбивает жертву у другого, он герой относительный. Конечно, Бандера мог бы иметь положительные последствия: если бы он выгнал из страны третьих, а после его бы скинула другая команда с человеческими идеями. Но и тогда положительное влияние его было бы опосредованным.

Увы, нет в постсоветских странах объединяющих героев-государственников вроде Марка Аврелия, Наполеона, Черчилля, Рузвельта. Конечно, в зародыше Наполеоны были, но система не дала им возможности подняться и показать себя. Мы в России можем предъявить разве что Петра Первого.

Ничего страшного. Пусть объединяет сама идея свободного государства, где человек может найти себе место. Ложь же всегда плоха, тем более когда она – для большой идеи вроде объединения. Умных это только вводит в смущение, а другие укрепляются в своей глупости.

Мы только начинаем строить нормальное государство. Подождите, найдутся кандидаты в памятники. Не нужно торопиться. Расслабьтесь. Если от безысходности идти к Лениным и Бандерам, то долго еще придется быть с ними (как бы не всегда).