Текст книги "Колдуны"

44

Удар, удар, удар в дверь черного хода.

Со стороны темного сада шишковатая голова, покрытая рыжеватой шерстью и грязью, толкает стекло в нижней половине двери. Жуткая морда и пара розовых глаз на мгновение приближаются, а затем исчезают, когда существо встает на задние лапы.

Щетинистое брюхо проходится по стеклу, обнажая множество морщинистых бугорков. Они окружают две пухлые человеческие груди. Молоко у свиньи черное.

Том отворачивается, его крик зреет, как чих, который никак не может вырваться наружу. И тут же сталкивается со вторым незваным гостем, чье ужасное лицо ухмыляется уже в доме.

Покрытый всклокоченной белой шерстью жилистый ужас, покачиваясь, стоит на двух ногах перед сломанной плитой, его бурые когти царапают линолеум. От бугристой морды доносится тихое ржание.

Они – люди. Они – животные.

– Отвернись. Не смотри на них, – говорит Том Грейси. Дочка в школьной форме стоит у кухонного стола. Позади нее, там, где когда-то был холл, уходит в небытие черная бездна с мокрыми кирпичными стенами. Внутри нее бьет копытами страшное существо.

Том пытается обнять дочку и защитить ее от вида хрюкающей твари у кухонной двери и от той, что копошится на кухне, но не может дотянуться до малышки. Онемевшие ноги успевают сделать лишь один шаг, прежде чем их парализует.

Том смотрит вниз и видит, что пола почти нет. В щелях между оголенными балками ползают высохшие кошки.

Без глаз Грейси все равно не может увидеть своего папу. И мама ей ничем не поможет. Фиона появляется в своем лучшем платье и на самых высоких каблуках, она никогда не выглядела красивее. С порога посылает воздушный поцелуй дочке и говорит:

– Когда я вернусь, мы спустимся вместе. Это как пижамная вечеринка. В пещере. И мы больше не выйдем. Это так интересно. У тебя будут новые мамы и папы, и у одного из них длинный хвост.

Задняя дверь со щелчком открывается.

Свинья на четвереньках вбегает в дом, наполняя воздух запахом пропитанной мочой соломы и жирного свежего помета.

Кряхтя и визжа, визитеры обступают Тома. Ему остается лишь дрожать перед пустыми глазницами дочки. Грейси смеется.

Выцветшие зубы рвут его плоть. Два пальца ломаются в горячей пасти свиньи, как хлебные палочки.

И тут к Тому возвращается способность кричать.

* * *

Ритмичный стук. Снаружи. По ту сторону закрытых глаз и отрешенного разума. Тук-тук-тук. Звук медленно выводит его из жуткого сна.

Том выныривает из тягучего видения. Последнее воспоминание об аде, который он пережил, – это мокрые кости на кухне, превращенной в бойню. Но хватка сновидения, к счастью, слабеет. Всепоглощающая тоска кошмара и острое ощущение боли отступают, когда он вздрагивает в полудреме.

Его веки разлепляются, на лице следы порожденной ужасом соли. Том смутно осознает, что находится в спальне.

Голый по пояс, грязный и истощенный, он один полулежит на кровати. Мокрые простыни клеймами отпечатались на его лице.

В замешательстве Том вспоминает, как зашел в спальню и напился ромом. А потом… Потом завернул череп, кошку и бутылку в газеты, сложил в пакеты и бросил в багажник своей машины. Затем поднялся наверх. Позвонил Фионе. Дважды. Ответа не было, и ему никто не перезванивал.

Должно быть, после он отключился.

Сейчас снаружи раздается скрежет острых когтей по кирпичу – что-то карабкается по стене. Мимо окна проносится тень, направляясь на крышу. Нога случайно ударяется в окно, и раздается звон кости о стекло.

Внизу отчаянно дергают ручку двери черного хода.

Том глядит в потолок. Над ним раздается топот по крыше, словно какое-то животное бегает взад и вперед, пытаясь проникнуть внутрь. Черепица срывается и соскальзывает вниз, и только отдаленный грохот во внутреннем дворике полностью погружает Тома в его мысли.

«Сколько сейчас времени?»

Вопль свиньи. Снаружи чудовище визжит от ярости. Старая ручка кухонной двери дребезжит, бьет вниз, скрипит вверх. Вверх и вниз, вверх и вниз.

Кожа сжимает череп Тома резиновой шапочкой. Том перекатывается по кровати на половину жены, чтобы оказаться подальше от окна. Сбивает с тумбочки пустую бутылку рома, та катится, падает, ударяется об пол.

Тварь на крыше прочищает нос, затем издает сухой кашель, который вскоре перерастает в визг – совершенно человеческий по тону, как кажется Тому.

Он встает с кровати, но его ведет, качает из стороны в сторону, пока плечо не упирается в стену. Том все еще пьян и помнит, как прикончил половину бутылки. Яростно моргая, чтобы избавиться от невнятицы вязкого кошмара, он подходит к открытой двери и выходит на лестничную площадку. Прислушивается, покачиваясь. Хватает с верстака молоток.

Бам! По двери внизу. Тяжелое тело бьется о препятствие. Дверь держится. Свинья разочарованно ноет. Острые когти перебегают с одной стороны крыши на другую.

Том крутит головой, следя за шумом. И вскоре, ухмыльнувшись, спускается по лестнице.

Он готов, как воин, собирающийся вступить в битву. Из страха вырастает отчаянная храбрость. Внутренний жар кипятком бурлит в его венах. Брошенный и одинокий, но безумно хохочущий, он стоит босиком среди дырявых полов холла, поворачивается, его руки раскинуты в стороны, в кулаке зажат молоток.

– Давайте, ублюдки!

Наверное, свинья у задней двери услышала его вызов. Ее буйство нарастает, а нытье перерастает в демонический рык.

Том, пошатываясь, идет на кухню. Подумывает о том, чтобы отпереть дверь. Ему просто необходимо врезать молотком по башке наглой свиньи. Медеи. Он хочет разорвать ее на части. И все же останавливается, поскольку остатки самосохранения призывают к осторожности. Их чары разрушены, они не могут попасть внутрь, так зачем приглашать их в дом?

– Вы не можете войти!

Он спиной отступает в холл, чтобы уберечь слух от какофонии воплей свиньи, пока не попадает ногой в нейлоновое сиденье игрушечной коляски Грейси.

Пластиковые колеса со скрипом катятся по половицам. Том тяжело падает, молоток отлетает в сторону, голова ударяется об пол, а затем отскакивает. Сознание мутится.

Схватившись за затылок, Том стонет и ждет, пока пройдет головокружение. И только когда к нему возвращается ясность, понимает, что ночь погрузилась в тишину. Ни за дверью, ни на крыше не слышно криков или царапанья когтей.

Приподнявшись, Том осматривается, его пристальный взгляд задерживается на черноте дыры, которую он недавно пробил в полу. Вокруг пыльной бездны раскиданы сухие лепестки крови его дочери.

* * *

После неудавшегося нападения Мутов мысли Тома возвращаются к страданиям Грейси. Он понимает, что, прежде чем остатки алкоголя и адреналина покинут организм, нужно позвонить жене.

Том берет себя в руки и произносит безмолвную клятву. Если в ближайшие минуты выяснится, что с его ребенком случилось самое худшее, то, пока его не уничтожило горе, он отправится к соседям. Настанет его черед вторгаться на чужую территорию. А оказавшись внутри, он воспользуется своими инструментами как орудиями для убийства и уничтожит все живое, какую бы форму оно ни приняло. Если наткнется на двух стариков, вернувших себе человеческий облик, то разорвет и разнесет их. А если они остались в своих жутких личинах, обладающих той страшной силой и ловкостью, то нанесет им столько ран, сколько сумеет до того, как его прикончат. Без его маленькой дочурки быстрая смерть станет благословением.

Присев на край кровати, Том сжимает телефон, закрывает глаза и сглатывает.

На этот раз Фиона отвечает на звонок.

– Это я. Как она? Мне нужно знать, Фи.

Звук его голоса, возможно, заставил ее разрыдаться. Хотя Фионе можно было простить то, что в такое время она не чувствовала ничего, кроме горя.

– Она потеряла много крови. Есть инфекция. Они… накачивают ее антибиотиками. Но ее глаза… больше нет. – Тут Фиона окончательно срывается.

Как и Том, за много миль от своей жены.

45

Лошадиный череп, засушенная кошка и ведьминская бутылка лежат на черной простыне внутри временных меловых меток. Травы, падая дождем, покрывают артефакты – очищающий душ в золотом чреве храма Блэквуда.

Выйдя из защитного круга, старик наконец перестает бормотать и отряхивает руки, осыпая каскадом сухих частичек груду томов у своих лодыжек. Приподняв изрубленные заросли бровей над очками для чтения, он обращается к Тому:

– Теперь соль. Посыпьте ею. Равномерно. Всю поверхность.

Невыспавшийся Том, двигаясь как автомат, насыпает каменную соль из выданного ему мешка.

– Вот так. Вот так. И там. Покройте их так, как если бы вы заливали цементом радиоактивные изотопы. Хорошо. Хорошо. Теперь дальше. Обряд, который вы наблюдали. Свинья. Она стояла перед алтарем?

Том кивает.

– В какую сторону мордой?

Том прикидывает, где встает солнце перед домами.

– Наверное, на север.

Словно получив ужасную новость, Блэквуд закрывает глаза. Его голос превращается в задыхающийся хрип.

– А заяц? Напротив нее в круге?

– Да. В самом начале. Так они и стояли. У того холма. После их танца, или что там, черт возьми, они делали.

Глаза Блэквуда открываются.

– Этому предшествовал обход в обратном направлении?

Том в замешательстве трясет головой.

– Противосолонь? – Блэквуд допрашивает тоном школьного учителя.

– Противо-чего?

– Да, ради бога! Они танцевали задом наперед?

Том кивает.

– Святые угодники.

– Вы же сможете остановить их? Еще какие-нибудь чаши? Заклинания?

– Не в этот раз. Если это то, о чем я думаю.

– По правде говоря, вы начинаете меня пугать.

Блэквуд втягивает воздух, выдыхает.

– Значит, вы понимаете всю серьезность процесса. Они потратили всю жизнь на эти образы. Образы, которые они поддерживают, являются внутренними. Весь интерфейс находится внутри них. Муты – проводники. Но через предел, который они выстраивают в своих разумах, призывается нечто гораздо более могущественное, чем обычная природная энергия или дух. Так должно быть. И они привязали эту сущность к себе.

– Я не понимаю.

Блэквуд расхаживает внутри мелового круга. Глаза старика по-прежнему опухшие ото сна, который прервал Том в шесть утра.

– Это древнейшая магия. Древняя, как камни. Север означает смерть. Подземный мир. Они всегда были жадными. Злобными. Но глупыми? Я никогда не считал Мага и Медею глупцами.

Блэквуд пренебрежительно машет рукой над артефактами, которые теперь мерцают кристаллами соли.

– Если сравнивать, то эти проклятия – пустяки, детская забава. Построенная нами оборона долго не продержится. Только не против магии подобного калибра.

Блэквуд закрывает глаза и склоняет голову, сложив ладони вместе, словно в молитве.

Понимая, что этот человек начинает проявлять слишком много уважения к говнюкам по другую сторону разломанного забора, Том бросается вперед. Перескакивает через начерченные мелом границы и вцепляется в рубашку Блэквуда. Пуговицы с щелканьем отскакивают.

– Моя дочь! Она, черт подери, потеряла глаз! У нее инфекция! Она могла умереть, мать вашу! Вам лучше…

Блэквуд хватает Тома за запястья и отталкивает на шаг назад. Затем ослабляет хватку, поскольку практикующему магу силой напомнили о том, что поставлено на карту; о том, что могут потерять Том и Фиона, если его вмешательство не увенчается успехом. Может, он и бездетный старый брюзга, убежденный или невольный холостяк – Тому это неизвестно, – но взгляд мутных глаз слишком явно выдает его ужас от того зла, которое Муты причинили ребенку. Том сомневается, что Блэквуд хотя бы предполагал у Маги и Медеи способность опуститься так низко. И теперь, когда старику приходится пересматривать ситуацию, которая с каждым часом становится все серьезнее, он выглядит таким же измотанным, как и Том. Блэквуд не встречается с ним взглядом.

И, возможно, на этом человеке тоже лежит вина, которая нарывает под его неухоженными бровями, ведь Блэквуд мог ухудшить ситуацию. И знает об этом. Конфликт резко обострился. Это больше не мелкое соперничество за продажу амулетов на юго-западе.

Единственный шанс Грейси – это Блэквуд. Не антибиотики, не система жизнеобеспечения, не медицинские знания, не круглосуточный уход и наблюдение. Ничто из этого не имеет ни малейшего значения. Только Блэквуд стоит между Томом и гробом, таким маленьким, что его крохотные очертания невозможно представлять дольше чем полминуты.

Убьют ли Муты после этого его и Фиону? Или существование в жалкой недожизни вечного траура по умершему ребенку доставит соседям больше удовольствия?

Кулаки Тома крепче сжимают отвороты рубашки Блэквуда.

– Что, черт возьми, мне делать?

Блэквуд покачивается. Смотрит на руки Тома, словно те покрыты собачьим дерьмом.

– Фотографии. Мне нужны фотографии. Имя. Знак. Того, что служит им. Из чего они черпают свою силу. Там может быть святилище. Заклинание. Имя записанное, начертанное… В доме. Когда они выйдут оттуда, вы должны проникнуть внутрь. И найти это.

Отчаяние заставляет Тома опустить веки. А страх держит их закрытыми. Когда он открывает глаза, то первое, что видит, – потрепанную тапку Блэквуда, которая подталкивает к нему через защитный круг машинку для считывания карт.

46

Том выглядывает из-за подоконника в спальне своего темного дома. Его колени и лодыжки протестующе горят. Он восемь часов просидел на одном месте. Около его ног стоят две пустые тарелки с засохшими огрызками наспех приготовленных бутербродов, три пустых кофейных кружки и ведро. Последнее Том использовал, чтобы мочиться во время слежки. Он уже несколько дней не ел горячей пищи, но едва мог глотать хлеб с сыром.

Снаружи с хмурого неба сочится ночь, оставляя лишь смутные очертания соседнего сада: несколько бледных камней среди темных кустарников, заплатки газона, которые мерцают в слабом свете, окутывающем землю, и призрак бесенка Мутов над обсидиановой водой. А над всем этим – ажурный силуэт полога леса.

От Блэквуда Том отправился прямиком в больницу и вернулся домой в середине дня. Но с тех пор не видел Мутов в саду, что выглядело необычно. Они просидели дома весь день и вечер. Возможно, все еще приходили в себя после ночных маневров. Или готовились к новому нападению.

Их ловушки и каналы у порогов были раскрыты, обезврежены или заблокированы. Но какие еще средства они могут использовать, чтобы получить доступ в дом и загнать хозяина в угол? Или вынудить его покончить с собой? Своего рода жестокий спектакль, который разыгрывается перед зрителями с человеческими глазами, сверкающими на звериных мордах. Том может лишь догадываться. Но, если сегодня ночью Муты отправятся на курган, он должен быстро проскочить через дыру в заборе и проникнуть в их дом через черный ход. Улики и материалы для расследования Блэквуда нужно собрать до того, как колдуны вернутся с вылазки в лес. Надо попасть в их дом сегодняшней ночью. От одной мысли об этом внутренности разжижаются.

Пока Том занимался слежкой, семья не покидала его размышления. Он дал Фионе достаточно причин для ненависти, и все же ее полнейшее неприятие оставило его ошеломленным, раненым и дезориентированным. Сейчас она отказывается с ним разговаривать. В больнице посредником выступает ее мать. А у жены такое выражение лица, какого он никогда не видел. Под презрительным взглядом Фионы Том почувствовал себя чужаком, угрозой. Он больше не может общаться, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к женщине, рядом с которой был восемнадцать лет. Она по-прежнему замкнута в себе, руки скрещены, голова опущена. Фиона наказывает его изгнанием, и это справедливо. Ее рана огромна. И все же Том задается вопросом: насколько глубоко яд Мутов проник в его семью еще до несчастного случая с Грейси? Возможно, едва переступив порог, они с Фионой были обречены на расставание.

Дела Грейси не слишком хороши. Врачей ставит в тупик инфекция. Та сопротивляется лекарствам, которые вводят внутривенно. К счастью, малышка остается без сознания с самого «несчастного случая». Но необъяснимый вирус, явно созданный злобной, мстительной магией Мутов, продолжает разрастаться. Том с легкостью представляет токсин – черные чернила, которые заполняют тонкие вены его маленькой девочки и текут к ее драгоценному сердцу.

Его семья действительно проклята. Так же, как и здание, в котором хотели поселиться.

– Черт побери. – Силы покидают Тома, и он падает на кровать.

Его будит далекий звук со стороны границы участков: щелчок замка и дрожь дверной коробки. Старая стеклянная дверь открывается, а затем встает на место.

Том выглядывает наружу и сразу видит пятно света, которое бежит по траве соседнего участка, и две торопливые фигуры. Пепельные, тощие и босые, они куда-то спешат. И опять покрыты мелом, а в руках каждый несет плетеную корзину. Заяц следует за кабаном, пока они не становятся неразличимыми возле леса, где растворяются между деревьями.

С деревянным хрустом коленей Том тяжко поднимается на ноги.

* * *

Черное пальто застегнуто на все пуговицы, черная лыжная шапочка натянута на уши, на плече болтается сумка. Том готов к выходу. И все же он колеблется возле задней двери. Желудок скручивается от волнения, Том ощущает очередное острое желание сходить в туалет.

Нет времени. Нужно идти. Немедленно.

Он делает еще несколько шагов. Зажатые в руках отвертка и молоток становятся абсурдно тяжелыми, будто оружие солдата, которому приказали казнить военнопленных.

Том снова протягивает руку, чтобы отпереть дверь, но останавливается, поскольку в голове проносятся мысли о визжащей свинье и прыгающем зайце.

– Проклятье.

Том отступает назад, чувствуя, как утекают силы, и его покидает мужество – то самое мужество, что стремительно тает всякий раз, когда он думает об опасности, о жалких шансах на успех. Он стоит тут уже пятнадцать минут и даже не может открыть заднюю дверь.

«А если они снаружи и ждут момента, чтобы наброситься? Изменили ли они… свои обличья?»

Упершись руками в колени, Том наклоняется и делает глубокий выдох, пытаясь убедить себя, что раз в доме погашен свет, а его машина припаркована в деревушке у подножия холма, то Муты могут поверить, что тут никого нет, что они с Фионой по-прежнему бдят в больнице, у кровати дочери. После ночного нападения соседи, возможно, не станут ожидать, что он к ним вломится. Возможно, это его единственное преимущество, единственное, на что он может положиться.

Подняв глаза, Том замечает картинку, прикрепленную к дверце холодильника. Грейси нарисовала бородатого мужчину. Рисунок детский, но создан в порыве энтузиазма и пестрит красками. Том с кистью рядом с покосившимся домом. Над нарисованным красными фломастерами сердечком написано «Люблю папочку». У ног бородача прыгает маленькая черная собачка.

Лицо Тома сморщивается, из глаз брызгают слезы.

Он выпрямляется, делая глубокий вдох, который дрожит, словно ветер треплет парус в его груди. Том перешагивает через расшатанную половицу и подходит к двери.

Поворачивает ключ.

* * *

Пока к нему не вернулся здравый смысл, Том торопится к задней двери Мутов. Чтобы добраться сюда, много времени не нужно – его ничто не выдает, и он бежит, пригнувшись, как солдат по вражеским позициям. А вот и дверь, старательно выкрашенная в красный цвет.

Вокруг ботинок множество горшков с растениями, нависающими над безукоризненной дорожкой и свернутым шлангом. Позади патио и зияющие симметричные грядки, словно открытые могилы, из которых сейчас высунутся исхудавшие, но полные сил конечности. Том уверен, что здесь еще и холоднее. Он чувствует себя хрупким, тонким, слишком легким. Удары и клокотание сердца мешают дышать, Том хрипит, будто поднялся на крутой холм, а не пробежался от одного сада до другого.

«Возьми себя в руки».

Он бросает взгляд назад, на окутанный ночью сад соседей, и замечает жуткое мерцание камня – того самого чертенка, который играет на свирели, стоя на одной ноге. Возможно, медлительная луна нарочно выбрала эту деталь, чтобы вселить страх в нарушителей. Когда Том пробегал мимо статуи, его мысли превратились в карусель из подбадривающей чепухи, поэтому он даже взглянул в ту сторону. Не нужно ли было поискать там надпись? Или символ? Какой-нибудь знак, который мог использовать Блэквуд. Ведь Муты почитают этого беса.

Стоит проверить на обратном пути. Но сначала нужно попасть в дом. Немедленно!

Он снова смотрит на заднюю дверь Мутов, дыхание паром от горячего душа окутывает его лицо. Том дергает за ручку.

Невероятно, но дверь не заперта, это почти разочаровывает. Однако Том входит, почти не чувствуя под собой ног. И тут же спотыкается, начинает падать и пробегает целых три шага в темноте.

Он восстанавливает равновесие и принюхивается. Пахнет у соседей затхло, но дорого, как от хорошей одежды в душной комнате. Запах витает среди миазмов трав и сухих листьев. Над головой Тома раздается шорох, когда его шапка цепляется за что-то сухое, что качается в темноте, и аромат специй делается сильнее.

Оказаться здесь слепым – невыносимо. Том снова и слишком явственно вспоминает рев разъяренной свиньи у своего порога и цоканье заячьих когтей по крыше. Он вытаскивает из кармана телефон. Активирует режим «фонарик».

Это кухня.

Том бросает быстрый взгляд через плечо, чтобы понять, из-за чего едва не рухнул у входа.

Из-за страшного медного дверного упора. Жуткой статуэтки злобного зайца с безумными глазами.

Том отводит взгляд в сторону, следит за светом от экрана телефона, которым проводит в темноте.

Даже после беглого обзора в слабом свечении становится понятно, что странный дом Блэквуда не подготовил Тома к интерьеру Мутов.

На кафельном полу стоит старая железная плита, похожая на банковский сейф. С прикрепленных к потолку стальных рейлингов свисает множество медных сковородок и кастрюль, что явно было сделано задолго до того, как подобное вернулось в моду. Раковина и краны точно из эдвардианского зала музея. Бордовые стены почти полностью скрыты связками растений. С потолочных реек свисают сушеные травы, рябиновые ветки, ягоды и вялые цветы. Перевернутая теплица с урожаем, который используют не только для приготовления пищи.

Том активирует на своем телефоне камеру. Фотографирует. Хотя от него ускользает, что, как он надеется, Блэквуд может найти на кухне, и Том упрекает себя за напрасную трату времени и заряда батареи, к тому же есть риск выдать себя вспышкой.

Он подкрадывается к деревянному комоду, где хранятся банки, бутылки, керамические горшки и пластиковые коробки. Содержимое большинства емкостей скрыто мраком. Том подходит ближе. Затем отступает назад.

Сквозь стенку первой банки видны вытянутые в прыжке тельца сушеных лягушек. Соседняя наполнена летучими мышами, свернутыми, как свиные отбивные. Рядом в сероватом растворе плавают мертвые тритоны. В похожую жидкую тюрьму заключен лисенок, обреченный на вечный сон. Рядом свернулась гадюка. Многие ее чешуйки отвалились и плавают в пленяющей их умбре. На нижней полке стоит ряд банок с грязью. Другие заполняют пепел и кусочки костей.

Том делает снимки, щелчки приложения – единственный звук, нарушающий тишину.

У следующего помещения на первом этаже общая стена с кухней. Свет там оставили включенным.

На пороге Том нерешительно оглядывается – все стены уставлены шкафами с книгами, многие из которых старые, некоторые уже рассыпаются. Бросив взгляд на ближайшую полку, он видит тесно прижавшиеся друг к другу греческие и латинские названия, вытесненные облетевшим сусальным золотом.

Том фотографирует шкаф целиком. Файлы будут в высоком разрешении, Блэквуд на досуге может их увеличить.

Деревянную кафедру под окном, выходящим в сад Мутов, возможно, украли из церкви. На ней лежит огромный гримуар, который, судя по старому переплету, сделан вручную. Том не решается прикоснуться к обложке из чешуйчатой кожи с медными застежками. Он разглядывает разворот, на котором книга открыта.

Поверх слабых царапин карандашного грифеля от руки аккуратно нанесены черными чернилами символы. На правой странице астрологическая карта. Том делает снимок.

Перелистывая большие, хрустящие страницы, он обнаруживает рисунки растений. Старая, покрытая пятнами бумага пестрит латинскими заклинаниями. Еще больше диаграмм и гравюр с фигурами, скачущими среди тонких сосен и ив, хотя ради какой цели – неясно. Дальше изображен черный диск лесного болота или пруда, из которого поднимается человекоподобная фигура с головой цапли, чтобы принять сплетенный из веток шар. Внутри шара кричит маленькое личико.

На других страницах оттиски на неизвестном ему языке, возможно, с каменных памятников, соседствуют с отрывками Священного Писания, аккуратно вырезанными из Библий. Множество зарисовок каменных статуй наводят на мысль о египетской или ассирийской цивилизациях. Том видел подобное в Британском музее. Он фотографирует страницу за страницей, уделяя больше внимания тем, которые отмечены кожаными закладками, тонкими, как ломтики карпаччо.

Нужно ли фотографировать книгу целиком? Он снял только десятую часть. Но под столом сложены стопкой и другие похожие тома. Слишком много. Слишком много всего. Слишком много, чтобы справиться. Он ничего из этого не сможет понять.

«Пока не станет поздно».

Том чувствует обжигающий будто солнце прилив ненависти к Блэквуду. Откуда знать, вдруг этот тип играет с ним, чтобы разведать секреты своих врагов, и заставляет Тома платить за привилегию рискнуть собственной шеей. Что он здесь делает?

«Это безумно, бессмысленно, бесполезно».

Здесь так много всего. Куда дальше?

Рабочий стол напоминает мебель из мастерской крайне занятого художника. При ближайшем рассмотрении Том понимает, что разбросанные бумаги – это на самом деле конверты, которые адресованы каким-то незнакомцам.

Рядом с каждым конвертом что-то вроде талисмана, готового к упаковке и отправке. Латинские стихи, написанные на лоскутках ткани и полосках бумаги. Тканевые мешочки с припарками. Кустарные гороскопы рядом с черепами маленьких животных и привязанными к ним бечевкой бумажками с заклинаниями. Без счета сушеных кореньев и трав.

«Почтовые заказы?»

Том проговаривает вслух ради толики поддержки, которую может дать живой голос напуганному человеку в таком месте:

– И мы купили чертов соседний дом.

Он отворачивается от стола колдунов, отчаянно ища святыню, про которую говорил ему Блэквуд.

Но ничего такого здесь нет. Хотя комната явно имеет большое значение для Мутов, как своего рода пресвитерий[9]9
  В католических храмах пространство между нефом и престолом.


[Закрыть]. Так где же их алтарь?

Лихорадочный взгляд мечется по сумрачной, заваленной вещами комнате, по всем поверхностям и полкам, останавливается на деревянной тумбе с крошечными коробочками или ящичками для писем. Сотами, набитыми папирусами коричневатого цвета и цвета слоновой кости.

Том подходит ближе. Наугад тянет несколько свитков. Они оказываются перевязанными бечевкой. Том засовывает четыре штуки в сумку. Затем берет маленькую статуэтку с постамента между книжным шкафом и ящичками. Фигурку, которая стоит на одной ноге и играет на свирели. Отлитая из бронзы, она отличается от чертенка у пруда Мутов только ухмыляющейся головой свиньи. Том ставит ее на место и делает пару снимков.

И в тот самый момент слышит, как открывается задняя дверь.

Ледяные уколы пробегают по всему его телу, одно веко сводит судорогой. Том не может пошевелиться.

Оглядывается по сторонам, ищет место, чтобы спрятаться.

В углу приоткрыта деревянная дверца шкафа.

За стеной раздаются шаги. Шарканье босых ног приближается.

Том бросается к шкафу.

* * *

Прижавшись спиной к задней стенке, он затаивается в воняющей резиновыми сапогами темноте. Дыхание замирает в груди, Том почти слышит тиканье невидимых часов, которые отсчитывают мгновения до его неизбежного разоблачения. Закрыл ли он вообще дверь черного хода? Том не знает, помнит только, как споткнулся на пороге. И если Муты вернулись домой в облике животных, то наверняка учуют его запах и с визгом бросятся казнить.

Тома обнимает затхлый занавес из барбуровских курток[10]10
  J. Barbour & Sons («Дж. Барбур и сыновья») – английская компания, производящая одежду и обувь. Наиболее известная своей водонепроницаемой верхней одеждой.


[Закрыть], старых дождевиков и непромокаемых плащей. Пробираясь сквозь него, он отступает дальше и оставляет лишь небольшое пространство, из которого выглядывает его побледневшее лицо. А вот ноги и ступни ему не спрятать. Том уже ничего не видит в шкафу. С крючков напротив его лица свисают смутные силуэты.

За дверцей шкафа шаркают ноги.

Том крепче сжимает резиновую рукоятку молотка.

Откуда-то из глубины дома, дальше кабинета, который он только что обыскивал, доносится голос. Том не может разобрать слова, но звучат они, по крайней мере, по-человечески.

В щель между дверцей и косяком падает тень. Совсем рядом раздается громкий голос Маги Мута.

– Да, Медея. Чашку чая. Замечательно.

Дверца открывается.

В шкаф, сжавшийся до размеров гроба, проникает красноватый свет. Он падает на лицо Тома. Тот сильнее вжимается плечами в заднюю стенку. С трудом сдерживаемое дыхание раздувается в горле воздушным шариком. И когда Том видит еще больший ужас, карикатурно ухмыляющийся со стены напротив плащей, в которых он прячется, запертый внутри воздух грозит вырваться криком.

На деревянных крючках висят две заросшие щетиной морды с пустыми глазницами. У одной жуткие клыки и приоткрытые челюсти, через которые владелец может смотреть. Вторая напоминает потрепанного зайца с кривыми зубами и костлявой мордой. Полнейший кошмар. Маски, скорее всего, сделаны из плоти и шерсти настоящих животных, а то и чего хуже. Том вспоминает мерцание чешуйчатого переплета гримуара, и у него сжимается в животе. Кажется, во рту появляется привкус кожаного, почерневшего от пота материала ужасных масок. Возможно, во время трансформации они действительно сливаются с человеческими головами. Или только подразумевается сходство с тем, что физически будет представлять надевший их человек?

«Господь Всемогущий. Пусть это закончится».

Полоса света выхватывает лежащую под масками одну из потерянных игрушек Грейси. Маленького мягкого пингвина, у которого не хватает одного глаза.

Том опускает веки, чтобы помочь своему телу сдержать нечто большее, чем боль и тошноту. Но ему приходится снова открыть глаза, когда две покрытые пеплом руки просовываются в вонючее пространство шкафа и проходят в нескольких дюймах от носа Тома.

Худые руки Маги разукрашены полосами и брызгами крови животного. Они сжимают еще одну маску свиньи. Артефакт возвращается с какой-то темной поляны в лесу. И, похоже, свиная голова недавно терзала добычу, возможно, тыкалась рылом в распоротое брюхо, выдирала и разбрасывала потроха кривыми зубами. Щетина все еще блестит от непросохшей крови.

«Это мог бы быть ты. Мог быть ты».

Испачканные руки колдуна вешают головной убор на пустой деревянный крючок, затем исчезают.

Сдерживаемый выдох Тома начинает просачиваться наружу, и тут руки появляются снова, чтобы повесить столь же отвратительную маску зайца: почерневшую, влажную и беззвучно визжащую, уши торчат, клыки побурели от крови.