Текст книги "Колдуны"

50

Том припадает к земле среди деревьев, которые едва может разглядеть, его ноги теряются в небытии покинутого солнцем леса.

Впереди вырисовываются далекие очертания дома Мутов. Ставни на окнах закрыты. Дула ружья упираются Тому в плечо. Из кармана на бедре торчит фонарик. Рюкзак липнет к спине.

Том уже два часа сидит на корточках в подлеске у сада Мутов, переминаясь с ноги на ногу для лучшего кровообращения и против онемения ступней. Вечерняя роса пропитала его джинсы сзади, отчего разболелась поясница. Но, несмотря на неудобства, Том оставался во мраке цвета торфа, где в симфонию шорохов время от времени вливались крики трех сов. Горе, страх, сожаление и ужас только усугубляли напряженную монотонность и нервозное беспокойство его бдения.

Том оглядывается в темноту, прежде чем снова посмотреть в экран телефона, слабо освещающий его лицо. Там на старой фотографии смеются Фиона и Грейси. Но эти снимки его жены и дочери – всего лишь тонкие спички, зажженные в темном, холодном мире. Том смотрит на них, чтобы не забывать о том, что должно быть сделано. Однако от вида идеального личика Грейси на глаза ее отца наворачиваются слезы.

Он предполагает, что Муты придут за ним сегодня вечером. В качестве приманки Том оставил весь свет в доме включенным и припарковал машину на подъездной дорожке.

Наверное, один из соседей или даже оба сменили обличие, чтобы расправиться с беднягой Блэквудом. Прошло больше четырех часов с тех пор, как Том нашел останки практикующего мага. Оставалось лишь надеяться, что к этому времени соседям пришлось вернуться в свой обычный вид и сейчас они приходят в себя дома. Чтобы справиться с ним, Мутам придется снова принять новые формы. Но Том понимает, что это только предположение. Домысел. Надежда. Авантюра.

Но, как говорил Блэквуд, скорее всего, обряд по их кошмарному изменению плоти и костей будет проводиться у кургана в роще. Судя по следам соседей и предыдущим их маршрутам, на которых они запугивали его самого и Грейси, Муты возвращались из леса через дальнюю сторону сада. Если тактика не изменится, то колдуны покинут дом с черного хода и отправятся на чертовски сакральную для них поляну для новой трансформации. Но, чтобы добраться до нее, им сначала придется пройти тут. И именно здесь Том надеется их захватить.

А если они не сменили обличия и остаются где-то в лесу, то шансы выжить этой ночью у него не так уж велики. Но если они в доме и вернули себе человеческий вид, на что Том очень надеется, то он будет ждать хоть до следующего дня, пока соседи не появятся. Или выбьет дверь и вырубит их там, где они спят.

* * *

Между двумя и тремя часами ночи далекий щелчок двери резко обрывает размышления Тома. Он убирает телефон и опускается на колени среди буйной зелени у ворот в сад Мутов.

Затем поднимает ружье, и приклад покрывается влагой от испуганного дыхания. На несколько мгновений Тома трясет от нервов, у него слишком кружится голова, чтобы ясно видеть. Он жадно глотает воздух. А инстинкт, соперничая с ужасом, приказывает обездвижить соседей. Нужно мыслить ясно. «Тебе нельзя паниковать».

Слабый свет из кухни Мутов освещает несколько метров патио и лужайку. Сквозь пятно света Том мельком замечает белые как мел конечности и две темные, громоздкие головы. Затем краем глаза видит на тропинке две призрачные фигуры. Они бредут по стигийскому саду в сторону Тома.

По мере приближения громадные маски постепенно приобретают четкость, как и бледные руки и грудь зайца, все еще черные после ночной работы. От крови, высыхающей на пепле.

«Вот так. Сейчас. Сейчас!»

Том, едва чувствуя ноги, встает. Тяжело дыша, словно измученный жаждой пес, болезненно бледный до мозга костей, он поднимает ружье – оружие, которое с каждой напряженной секундой становится все более тяжелым и неуклюжим в его нетренированных руках. Том упирается в плечо прикладом и водит стволом, пока прицел не закрывает узкую тропинку, петляющую между двумя каменными выступами. Когда соседи доберутся до беса, нужно бросить им вызов, а затем выстрелить, если начнут сопротивляться.

Призрачные фигуры продолжают беззвучно скользить к нему между окутанными ночным мраком кустами, друг за другом и, к счастью, в человеческом обличии.

Но затем заяц Маги останавливается, не доходя до скульптуры беса, и задирает морду, будто принюхивается к ночному воздуху. Постоянно торчащие уши словно настораживаются в ожидании хищника.

Безмолвная Медея тоже останавливается. Ее далекая свиная морда обозревает лес.

Соседи приглушенно перебрасываются несколькими словами, но Том не слышит, что они говорят. Увидеть его Муты не могли, но кто знает, насколько тонкими чувствами обладают эти люди?

Заяц разворачивается и отступает к дому. Свинья бросает последний взгляд на опушку, прежде чем тоже повернуться на пятках.

– Черт.

Том с шумом вырывается из укрытия. Выбирается из подлеска, высоко вскидывая колени, будто идет вброд по морю. Ноги тяжелые, руки слабеют и трясутся, Том бежит к воротам. С силой пинает створку забрызганным краской ботинком.

Летят щепки. Ворота распахиваются.

Свинья оглядывается. Видит его и бросается бежать. А Том, пролетая через ворота и попадая в верхний ярус сада, к своему огромному разочарованию, замечает зайца почти у самой двери черного хода.

Он бросается в погоню, выставив вперед ружье и прижимая приклад к плечу.

– Ублюдки!

Ночь наполняет его почти астматическое, отчаянное дыхание. Зрение плывет, детали и очертания сада кажутся размытыми пятнами, проносящимися мимо, когда он бросается в атаку. Без верхушек деревьев арка соседской крыши выделяется на фоне бледного ночного неба. Здесь больше света, больше места, чтобы совершить что-то ужасное.

Из-под маски свиньи вырывается женский визг. Том догоняет Медею, и она об этом знает. Свинья теперь ковыляет всего в десяти футах от него, ее тормозят тяжелый головной убор и старческие ноги.

Щелчок двери, которую открывает заяц, заставляет Тома остановиться. Он взмахивает ружьем и целится по ногам свиньи. Пригибается.

Затем колеблется, охваченный страхом оглохнуть или ослепнуть из-за старого оружия. Он не может нажать на спусковой крючок.

Медея уже на десять, одиннадцать… четырнадцать, по крайней мере, на пятнадцать шагов впереди. И убегает!

БАБАХ. Выстрел прогрохотал в ушах Тома почти осмысленным словом, которое сразу же превратилось в свист и окатило ледяной болью.

Разорванный воздух засасывает ночную тишину на многие мили вокруг. Спящие цветы и растрепанные кусты, дремлющие папоротники и бледные ветви, черный пруд, обратная сторона обоих домов – всё словно молния озаряет.

С кратким шорохом песка, бьющего по листьям, свинья валится. Сбитая с ног, Медея падает лицом вперед. Влажный туман окутывает ее тощие ноги и иссохшие ягодицы.

Восторг смешивается с холодным ужасом от содеянного, а Том продолжает приближаться. В ушах звенит, глаза щиплет от едкого дыма, но внутреннее побуждение берет под контроль ноги, и он бросается в атаку. Недолго думая, Том налетает на свинью и вдавливает ее голову в траву.

Из-под подошвы его ботинка раздается хныканье.

Спрыгнув со свиньи, Том приземляется возле патио в тот самый момент, когда заяц захлопывает за собой дверь. Торопливо щелкает ключ, через стекло на Тома смотрит отвратительная морда. Затем заяц Маги отворачивается, и свет на кухне гаснет.

Том дергает за ручку. Она не поддается.

Отступив на шаг, он целится из ружья в замок.

БАБАХ.

Летят щепки. Внутри дома бьются стекла, горизонтально проносится серебристый дождь.

Том опустошает казенник ружья. Его рука вынимает из кармана два патрона с медными донышками и красными пластиковыми оболочками. Он засовывает их в каждый из дымящихся стволов, повторяя то, что без конца тренировал тем вечером в спальне. Кордитовый дым вьется спиралью, обжигает лицо. Попадает в легкие вместе с возбужденным дыханием, едкий и перечный, будто глубокая затяжка сигаретой. Воспоминания из детства о ночах у костра вспыхивают фейерверком и тут же гаснут.

Щелчок затвора.

В кухне двустволка мечется слева направо. Том замечает выключатель и, протянув руку в сторону, щелкает по нему.

В оранжерее кухни вспыхивает свет. Сзади, в саду, раздаются жалобные крики старухи, испытывающей ужасную боль.

Впереди шум. Из комнаты справа. Из их святилища. Маги отступил туда, будто в крепость или в оружейную.

Забежал ли заяц туда, чтобы получить помощь или защиту, которые могут оказаться невидимыми для простого человека? Обратится ли к своему богу? И как вообще узнать об этом, пока не станет слишком поздно? Нужно действовать быстро и вывести из строя соседа, как велел Блэквуд. Это было последнее, что сказал практикующий маг.

Петли скулят, когда Том толкает дверь носком ботинка.

Закрытые книгами стены темны.

Том входит. Зажигает люстру. Его взгляд и прицел ружья обводят комнату – кафедру и гримуар, заваленный амулетами стол, ячейки для хранения свитков.

Слева от Тома шкаф, в котором он прятался. Дверца приоткрыта. Черная щель манит к себе. На лбу Тома выступают капельки пота. Его лыжная шапка обвисла мокрой тряпкой, от нее все чешется.

Том гадает, нужно ли стрелять в Маги. Можно ли заставить соседа встать на колени, заклеить запястья липкой лентой и накрыть бледное лицо наволочкой? Том размышляет о грохоте ружья. Он наполовину оглох, а громкость выстрела в помещении наверняка избавит его от остатков слуха. Может быть, если он просто встанет перед дверью и бросит вызов, тогда…

Позади раздается шум.

Том поворачивается, и его разум застилает белая пелена тошнотворной боли. Под ревом этой внезапной муки слышится тихий треск рвущейся ткани и глухой звук, с которым острый металл вонзается в плоть. В его плоть. В плечо входит холодный предмет, чужеродный и широкий.

Удар бросает Тома вперед. Он шатается и поворачивается вокруг оси. Это движение выбивает оружие из руки нападавшего.

В поле зрения Тома появляется размытая белая фигура, которая бесшумно отходит. Убийца воспользовался ножом и теперь отступает к плотно закрытой двери. Выходит, Маги притаился у стены, за дверью, и ждал.

Зрение Тома проясняется. Его спина под рубашкой мокрая, кожа липкая, словно намазанная медом. Он двигает рукой, и боль пронзает его от головы до ног. Глядит через плечо, и его едва не тошнит. Из его тела торчит древний серп. Он вошел достаточно глубоко, чтобы держаться самостоятельно, как жуткая скоба.

Черные уши зайца перед Томом наклоняются чуть вперед. С ухмылкой на зубастой морде обнаженная фигура удаляется на цыпочках, будто бесстыжий танцор. Словно собираясь оттолкнуть Тома, Маги поднимает передние лапы.

Том целится ниже.

– Время пришло.

БАБАХ.

Зайца сбивает с ног.

От какофонии стены падают и разбиваются вдребезги, а затем выпрямляются. Уши Тома ловят вой статических помех, а после тонкий скулеж. Голубоватый дым воняет тысячью зажженных спичек.

И вот дом поглощает тишина.

С сильнейшей болью в раненом плече Том опускается на одно колено и отбрасывает ружье.

С пола доносится детское хныканье.

Том отряхивает пот со своего холодного лица. Тянется за спину, сжимает пальцами изогнутое лезвие. Затем вскрикивает от боли и подносит руку к залитым потом глазам. Его пальцы мокры от крови. Том рычит, снова тянется и хватается за серп. Отводит его назад и высвобождает.

Орудие со стуком падает на пол.

Том продолжает стоять на коленях с закрытыми глазами и ждать, когда мир придет в норму. На мгновение ему кажется, что он извлек из своего тела саму жизнь и душу.

Он пытается вспомнить, почему оказался тут и что должно произойти дальше.

«План».

Он выстрелил в них обоих. Обоих достал, обоих сделал, обоих уложил. Они могли умереть от шока, от ран, от потери крови. Она повсюду под Магами.

«Боже правый. Это я сделал?»

Одна рука двигается быстро, вторая медленно, с блестящих пальцев капает кровь. Том наблюдает за собой. Как расстегивает рюкзак. Затем достает скотч, ножницы, наволочки. Приближается к истекающему зайцу. Стаскивает маску с перепуганного, залитого слезами лица Маги, пепельный гримм стекает на пропитанную кровью бороду. Испуганные глаза глядят умоляюще. Том натягивает наволочку на голову Маги, затем отпускает, и она стукается об пол.

Визг клейкой ленты. Щелчок ножниц. Кусок клейкой ленты вытягивается, прежде чем туго стянуть хлопчатобумажную петлю на горле Маги. Никакого сопротивления. Старик может лишь хвататься за свои разорванные ноги, на которые Том не будет смотреть.

Дрожа, как загнанная лошадь, он, пошатываясь, идет по коридору и кухне.

Свинья ползет к краю сада. Белая фигура с трудом продвигается по траве. Ее ноги тянутся позади безжизненные, как растерзанный хвост. От скрытой головы доносятся рыдания вперемешку с хрюканьем.

Том подбегает к фигуре. Движение – это хорошо, и оно отвлекает от кровоточащей раны на плече. Бег разгоняет оставшуюся в нем кровь и гонит вызывающую тошноту мысль о том, что он теряет сознание, а конечности его – хрупкие палочки.

Схватив Медею за костлявые лодыжки, он поднимает ее раненые ноги над травой. Свинья душераздирающе визжит от боли.

Том тащит ее обратно в дом.

* * *

На полу их храма и святилища перед Томом лежат дрожащие и оглушенные потерей крови пепельные фигуры – его соседи, могучие Муты. Но теперь они съежились с этими примотанными к головам наволочками в цветочек, со связанными за спиной тонкими запястьями и почерневшими от крови иссохшими ногами.

Том делает глоток из бутылки с водой и охает.

– Оно под тем курганом. В круге.

Безликие фигуры, кажется, застывают, и их дрожь уменьшается до легких подергиваний. В наступившей тишине слух Тома немного обостряется, и он начинает слышать хриплое дыхание Мутов внутри импровизированных капюшонов.

В конце концов Медея берет себя в руки и набирается достаточно сил, чтобы заговорить:

– Не надо. Ради твоего же блага.

Это ободряет Маги.

– Оно тебя уничтожит.

– Вы уже это сделали.

Даже с превратившимися в полоски мокрого вяленого мяса старыми ногами Медее хватает энергии для крика:

– Чертов идиот! Оно убьет нас всех!

Маги говорит одним уголком рта, болезненно вздыхая, и Том беспокоится, что у старика может случиться инсульт.

– Оно должно оставаться в земле. Оно использует тебя. Чтобы освободиться.

Нежеланный миг сомнения омрачает цель Тома, затем все проходит.

– Вы что угодно скажете. Я сниму печати. Блэквуд объяснил, что делать, прежде чем вы его убили. Я разорву цепь и исцелю свою дочь. Вы ее прокляли. Приговорили маленькую девочку. Вы хуже навоза, который разбрасываете вокруг своих роз. И если моя малышка не переживет эту ночь, я вам обоим снесу головы из этого ружья.

Голова Медеи приподнимается от пола, затем падает, старуха задыхается.

– Не ломай печати. Блэквуд был неправ. Его тоже использовали! Она достает… Она создает видения.

Маги извивается, корчится от боли в судорогах.

– Ты не должен ее выпускать!

Прочищая рот, Том сплевывает на пол, на их пол.

– Тот бедняга, который жил в нашем доме до нас, вы довели его до самоубийства. Вы убили пару, что была до него. Теперь Блэквуда. И сколько еще людей за эти годы? Любого, кто вызвал ваше неудовольствие, жалкие вы придурки. Вы наживались на штуке, которую там держите, и уничтожали невинные жизни. Мы были следующими. Моя дочь! Вы это сделали! Заставили меня это сделать.

Приглушенный голос Медеи снова проникает сквозь ее колпак.

– Дурак! Вам следовало уехать. Мы пытались только напугать вас. Защитить вас! От нее. Мы защищаем мир от того, что невозможно изгнать. Ты думаешь, мы хотели этого? Этой жизни. Здесь.

Маги торопится оказать своей хозяйке льстивую поддержку. До последнего прячется за ее юбкой.

– Проклятие! Мы родились для этого. Но никогда не хотели ничего подобного! Мы потратили свои жизни на то, чтобы сдерживать ее. Это наша роль. Наше наследие. Ее нельзя развеять или уничтожить. Неужели ты думаешь, что мы не пытались, идиот чертов!

Том качает головой, делает шаг вперед и пинает Маги по ногам, вызывая визг низложенного зайца.

– Вот что скажу. Я вам помогу. Свяжу вам ноги и дам шанс. Просто скажите мне, как все сделать. Как мне снять проклятие, которое вы наложили на мою дочку. Тогда это может прекратиться. У меня есть бинты. – Бинтов у него нет, но Том ловит себя на том, что ему до стыдного приятна мысль о том, что он может говорить им все что угодно. Неужели у него всегда были наклонности садиста?

Голова Медеи снова поднимается, как ужасная белая змея с мешком на зубастой голове.

– Никогда! Ее кровь на твоих руках!

Сам звук исполненного злобы голоса Медеи помогает Тому вспомнить, он снова видит выражение ее глаз в ту ночь, когда она злорадствовала по поводу слепоты четырехлетней девочки.

Том собирает всю оставшуюся волю, чтобы не разнести голову старухи вдребезги.

– Я собираюсь откопать это. Освободить. И будь что будет, сука.

Он разворачивается и выходит из комнаты.

Голос Медеи превращается в тонкий плач.

– Не надо! Ради всего, что ты любишь, не выпускай ее!

Сдавленный голос Маги преследует Тома в кухне.

– Мы умоляем тебя! Нет! Нет! Нет!

Черная ночь влечет Тома к задней двери и к самой себе.

51

Том стоит в одиночестве внутри круга из камней, перед священным курганом и покрытым пятнами алтарем.

Здесь сама земля и все, что тянется от нее вверх, покорено. Окружающие заросли кустарников тихи, и вечное беспокойство деревьев умолкло. Том гадает, не остановилось ли само время. Возможно, весь ландшафт, окружающий священную рощу, замер в почтительном страхе, восприимчиво, но робко, ведь любое движение или звук может привлечь зловещее внимания того, кто лежит под землей.

Бога.

И подумать только, в более наивные времена его дочь с их щенком беззаботно прогуливались здесь, взволнованные необычной поляной и перспективой приключений. Том удивляется тому, что он и сам верил, будто это место – всего лишь полоска старого леса, которая приблизит его семью к природе, убежище, которое спасет их от жизни в городе, где природы вовсе не было.

Ему так мало было известно о возрасте этого места, об его истории, законах и характере, обо всем, что оно видело, пережило и сохранило. И все же он привез сюда семью. Верил, что они могут просто купить развалившийся дом на аукционе, покрасить пару стен и жить долго и счастливо. Так и подмывает хохотать над своими заблуждениями, пока не задохнешься.

Теперь некому его направлять. Блэквуд выпотрошен, расчленен и четвертован, в конце концов его найдут по кусочкам, когда мухи заполонят мрачный двухэтажный склеп мага.

Позади Тома, там, где два дома склоняются перед этим скрытным и переменчивым лесом, лежат связанными его пожилые соседи с колпаками на головах. Их коварство запечатано наволочками, а сами они медленно истекают кровью. Из-за ран, полученных от его ружья.

Том качает головой. В его жизни не должно было случиться ничего подобного. «Что я сделал, чтобы это заслужить?»

Но было так легко втянуться, ввязаться в войну. Разрушение не занимает много времени, стоит только начать, и он солгал бы, отрицая, будто уничтожение деревьев соседей и стрельба по ним самим не принесли ему глубокого удовлетворения. По крайней мере, в тот момент.

Как быстро Муты сделали так, что он перестал узнавать себя. Но больше нет времени думать об этом.

Фонарь на траве освещает следы кабаньих копыт, двустволку и окровавленный рюкзак. Но

внимание Тома переключается на курган и то место, где он сейчас должен разрыть землю. В его мыслях заплаканное личико Грейси, которая прощается с ним. Малышка Грейси. Еще Том видит усталые, наполненные слезами глаза Фионы. Затем мумию кота. Пламя свечи в кромешной темноте. Примитивный трон. Голову Блэквуда с открытыми глазами на столе. Опять видит эти огромные грязные маски на деревянных крючках в шкафу. Арчи, застывшего в своей корзинке, его маленькие глазки в эбеновом меху. Страдание и смерть. Все это исходило из того, что черпалось отсюда – из божественного напитка на старом камне.

Свежие цветы венчают покрытый пятнами алтарь.

Том сжимает лопату в руке и гадает о том, что произойдет, когда он разобьет печати. Помимо скудных инструкций Блэквуда и отчаянного желания снять проклятие с Грейси, в его знаниях зияющая дыра. Он не представляет последствий того, что собирается сделать.

Рассеется ли вот так концентрация инфернальной силы, которая была захоронена тут и накапливалась так долго? Высвободившись, не станут ли veneficium и maleficium, которые он видел прежде, более направлены на уничтожение его дочери? Может ли все оказаться просто?

Блэквуд сказал, что здесь бог. Бог. Блэквуд хотел изгнать бога из ожившей магической куклы. Магическая кукла – вот, что нужно раскопать, хотя Блэквуда уже нет рядом, чтобы развеять то, что захватило артефакт.

Мысли Тома резко меняют направление, он задумывается о страхе Мутов перед тем, что лежит под курганом. Должно ли оно оставаться в земле, как просили старики-хранители? Не обрушит ли освобожденный бог на него гораздо худшую участь, чем предсказывали Муты? Ведь они переделали себя по его образу и подобию. И от одной этой мысли Том чувствует слабость и тошноту.

Но, может, их просто поразила мысль о потере власти, которая поддерживала их десятилетиями? И нужно остановить этих диких, звероподобных хранителей, которые безнаказанно разрушают и отнимают жизни в погоне за благами, что выкачивают из этой земли. Он обязан положить конец тому, что сходило его соседям с рук. Десятилетиями.

Да, это следует выпустить наружу, поскольку иного шанса у Грейси нет. Она – это самое главное. Его маленькая девочка. «Поэтому ты здесь». И если освобождаешь бога, то, наверное, его можно попросить об одолжении?

Морщась из-за боли в плече, Том готовит лопату – простой инструмент перед силой огромной мощи и сверхъестественного могущества.

«Пора начинать».

* * *

В конце концов сталь целует камень. Словно роя себе могилу, Том, освещенный белым светом фонарика, целый час раскапывал курган, пока не раздался звон и его не пробрало холодом. По спине вместе с потом и грязью течет кровь, Том трудится на пределе сил, и на его лице все это время держится гримаса – судорога решимости и подавленной боли, пока куча черной земли медленно превращается в гору у его ботинок.

Том стоит внутри большой ямы в северной части кургана, и его глаза расширяются от благоговения. У этого храма твердое сердце.

Подняв лопату над головой, затем опустив ее вниз под углом, он яростно кромсает остатки влажной почвы. Затем отходит в сторону и нащупывает фонарик, стремясь осветить то, что только что вылетело из грязи у основания холма.

Среди комков темной земли мерцают кости.

Стоя на четвереньках, Том отчаянно разгребает землю руками в перчатках, собирая ужасный урожай, пока не поднимает большой череп. Хотя его карикатурные пропорции и грязные, похожие на человечьи зубы наводят на мысль о потустороннем чудовище, Тому кажется, что это череп свиньи. С едва заметными символами.

Находятся и другие черепа. Один из них намного меньше первого. Но как только большие пальцы соскребают влажную грязь, Том обнаруживает, что кости украшены так же, как и в предыдущем случае. Это заяц?

По третьему черепу сразу понятно, что он человеческий. И тоже покрытый надписями. Том может лишь предполагать, что это печати – остатки того, что когда-то было погребено здесь ради эзотерического и древнего предназначения.

Еще во влажной земле виднеются какие-то мелкие предметы, бледные, будто личинки. Несколько небольших косточек и плоских камней, на которых, по-видимому, были метки или гравировка. Том их не рассматривает. Они ему ничего не скажут. Их язык он не способен понять. Поэтому снова терзает свою измученную спину, шумно срезая оставшуюся почву с камня, который лежит под костями.

Еще десять минут, и он едва может выпрямиться. Позвоночник, плечи, локти, запястья и бедра – все кричит от работы до красноты и испарины. Но теперь Том частично скрыт внутри крыльца с земляными насыпями, в расщелине метровой глубины, которую вырыл на северной стороне кургана.

Копая в сторону, он нашел и расчистил нечто вроде двух колонн с перемычкой из камня – трилитоном. Дверной проем из гранита. И прямо перед ним, словно сброшенные кандалы, валяются кости и останки.

Между цоколями, высота которых не превышает метра, Тому удается пробить слой почвы, а затем соскрести его с порога, чтобы сделать грубое отверстие. Дыру, через которую смог бы проползти человек.

За аркой оказывается пустое, темное пространство. Если расписанные узорами кости и камни перед входом были печатями, то статуя должна находиться внутри.

Легкий ветерок лижет его лицо и охлаждает кожу, покрытую потом и въевшимся песком. Но это, конечно, просто воображение. И как бы Том ни пытался оправдать резкую смену температуры тем, что наступила самая холодная часть ночи, а он больше не машет лопатой, ему не удается отделаться от нарастающего зловония. Пахнет старым отхожим местом и остатками разложения.

Том затыкает нос, стараясь отгородиться от миазмов, исходящих из недр кургана, затем шарит в поисках фонарика, чтобы осветить полость изнутри.

Всего через несколько мгновений тусклый электрический луч, а также слабый свет, который просачивался сквозь облачный покров, гаснут. Беззвучно и мгновенно в роще исчезают всякие проблески огня.

Собственное испуганное дыхание – единственное, что слышит Том, когда пустота поглощает все под ним, над ним и в любом направлении, куда ни повернись. Он паникует и на миг думает, что ослеп, что это еще одно проклятие, наложенное на него гнилым, адским земляным горбом.

Его ерзанье и дерганье прерывает звук снизу. Шум ручья, журчащего под ногами. Там, где прежде был курган, есть и свет. Или, по крайней мере, там, где Том думает, что тот стоит, поскольку в этом небытии он уже не знает, где находится.

Впереди возникает далекий, маленький и мерцающий, как пламя свечи, одинокий огонек. И сразу же напоминает о недавнем сне – видении из той ночи, когда он срубил деревья Мутов.

Том осторожно приближается к огоньку в пустоте. Когда его руки, которые он не видит, протягиваются, стараясь нащупать препятствия, Том убеждается, что уже проходил тут раньше. Еще он опасается, что сошел с поляны. Теперь под резиновыми подошвами ботинок не дерн, а лишь камень.

Растерянность и растущая дезориентация почти невыносимы, и Том приседает, будто хочет стать меньше, не наткнуться ни на что и не быть замеченным.

Как далеко находится огонек? Сначала казалось, что он в нескольких метрах, но теперь – это очень далекое пламя.

И разве звуки вокруг не говорят, что он в огромной пещере? В сочащемся влагой месте под землей, где вдалеке с ревом подземной реки бежит вода. Но Том не мог войти внутрь кургана – отверстие было слишком маленьким, чтобы пройти сквозь него, а когда он потянулся за фонариком, то не мог бы сделать больше нескольких шагов от места, где стоял перед трилитоном. Курган не настолько велик. А в роще нет ручья.

Далекое пламя впереди поднимается выше, освещая грубое каменное ложе, из которого вырывается. Расстояние между Томом и светом по-прежнему невозможно определить. Камень, на котором бушует огонь, мог бы быть тем, что стоит в роще, но увеличенным до размеров дома. Или чего-то побольше.

«Боже, где я?»

В темноте раздается фырчанье любопытного зверя, который обнюхивает его. Не успевает Том это услышать, как невидимая морда небрежно сметает камень за ним.

Том напрягается и жадно глотает холодный воздух, стараясь подавить панику. Воздух отдает сточными водами.

Кружась против часовой стрелки, зверь шаркает и сопит. Его тяжелое дыхание наводит на мысль о чудовищных размерах, шум вырывается из глубины огромного горла.

Почти задыхаясь от ужаса, Том отшатывается от твари, пока та не настигла его в темноте.

Он движется к пылающему камню и быстро начинает подозревать, что его туда гонят. Так пес наводит ужас на овцу. А когда где-то в метре от его головы раздается свиное хрюканье, Том бежит, не видя ничего вокруг.

Подземная река совсем рядом. Она близко, но не видна и не выдает себя плеском под ботинками.

Впереди огромное пламя танцует на алтаре, увитом алыми цветами. Там должно быть то, ради чего он пришел. Остальное – иллюзия. Магия, говорит себе Том. Что-то вроде защиты. Адские видения.

Он останавливает бег, увидев за огненным святилищем трон. Словно вырубленное слепыми великанами или собранное из поваленных дольменов огромное кресло… Том уже видел эту громадину раньше.

Или он мал, этот камень, на котором сидит высохшая фигура, похожая на темную обезьяну в храме?

Сидящий на троне остается неразличимым, но во всполохах пламени у Тома получается разглядеть черные ноги, покрытые шерстью и заканчивающиеся свиными копытцами. Голова существа закрыта капюшоном. Сверху тот украшен тиарой из переплетенных цветов. Из-под капюшона выступают уши – похожие на заячьи, но гораздо шире и длиннее, – их кончики теряются из виду и исчезают в темноте.

Том смотрит сверху вниз на нечто размером с ребенка.

Затем смотрит снизу вверх, и это существо огромно.

Бог. Узник кургана.

Из-за грубо вытесанного трона поднимается змееподобная фигура – длинный хвост. Бледный, как личинка, щетинистый и покрытый коростой, он вытягивается слепым червяком. Безглазый кончик прощупывает и вбирает воздух.

Голова Тома или, возможно, лишь его зрение – все происходит слишком быстро, чтобы это осмыслить, – с огромной скоростью мчится вперед. Колоссальное притяжение влечет его сознание сквозь пространство, сквозь барьер. Ощущение самого себя, его сознание засасывается внутрь капюшона. И прежде чем Том успевает закричать, его целиком поглощает темная пещера безликого бога.

Внутри капюшона Том наполовину осознает огромную глубину ледяного пространства, усеянного далекими небесными телами. Звездами, которые начинают вращаться против часовой стрелки в зловонном водовороте. Все быстрее и быстрее, мгновение за мгновением, их бег ускоряется. Том не может дышать. Последние остатки его самообладания рушатся.

Мелькают видения, слишком быстро, чтобы их можно было сосчитать. Ощущение жизни, перемотанной в обратную сторону и сжатой.

Переезд в дом. Грейси бежит к цветам… Женитьба на Фионе… Спеленутая Грейси, у него на руках, крошечные глазки изучают его лицо… Он сам, только моложе, смотрит на себя нынешнего, глаза полны слез… Мальчик глядит вверх… Он помнит, как в тот самый день поднял взгляд и увидел… Младенец выглядывает из ванночки в больнице… Окрашенные в алое схватки мускулистой матки, сердцебиение… Бесплодная пустошь, затуманенная мелким дождиком, низкие облака, одинокий каменный столб… Силуэт памятника под звездами, они вращаются с головокружительной скоростью, пока снова не опускается пустота.