Текст книги "Сыновья Беки"

6

Отъехав от села, Касум хотел было завернуть в лес – поделиться с Даудом своей удачей, порадовать товарища. Но вовремя спохватился. Поразмыслив, понял, что это опасно. Если будет погоня, первым делом лес прочешут. А Дауда там сейчас, к ночи, наверняка нет. «Самое разумное, – решил Касум, – податься к Магомет-Юрту. Туда не поскачут, побоятся, как бы казаки не приняли их за конокрадов и не открыли огонь. Так бывало».

Нет, он свернет к Магомет-Юрту. Там отпустит коня и дальше пешком будет пробираться до Моздока, а оттуда на поезд. Так безопаснее. Да Касуму и не нужно большего, чем ему положено. Придержав коня, он полез в карман – посчитать, сколько Саад дал ему денег. Светила полная луна, и сделать это было совсем просто. Денег оказалось всего сто пятьдесят рублей.

– В таком случае, Саад, тебе не видать коня как своих ушей! – погрозил Касум плетью назад и двинулся дальше.

На подъем конь пошел шагом. Касум не стал его подгонять. «Наверстаю на спуске, – подумал он. – В Моздоке продам лошадь, сколько бы ни дали, – и домой!»

Всего два дня пути отделяют его от родных гор, от родного села, от матери. Мать! Как она там? Может, увидит сына – поправится?

Касум ехал и прислушивался к топоту коня, как бы отсчитывал – ведь с каждым шагом ближе дом!..

Станица вытянула в сторону дороги – только одним концом она примыкает к проезжей части. Крайняя усадьба полукольцом обнесена рвом.

Из рва вдруг вышли двое и встали на дороге. Оба с винтовками.

Весной у станичников увели коней, и с тех пор они регулярно выставляли посты. Но откуда было Касуму знать об этом.

Сейчас перед ним был один из таких постов.

Касум резко осадил коня. Он понимал, что не с добром вышли эти двое на дорогу вооруженными.

Один что-то говорил, глядя на Касума, и поднял винтовку.

– Не стреляй, Степан, – остановил его другой. – Узнаем сначала, что за человек.

– Что за человек! Не видишь, что ли? Горец!

Степан, сын станичного богатея, давно усвоил то, что слышал от всех, кто бывал у них в доме: ингуши – воры, абреки, их надо убивать. Авдей в станице вроде бы как атаман, с ним считаются все. Он богат, а богатого кто же не чтит.

Степан жаждет пойти дальше своего отца. Богатства наживать ему не приходится – без того хватает. Он мечтает прославиться своей храбростью, смелостью.

В дозорные Степан ходил с особым удовольствием. Все надеялся встретить абрека-конокрада. Но каждый раз возвращался огорченный, словно охотник, которому так и не попалась дичь.

И вот удача. Перед Степаном не «дичь», а «зверь». Уж завтра утром мать не будет утешать его в печали, а Кондрат Бычья голова не станет хвастать тем, что убил горца. Он-то уложил несчастного старика, возвращающегося из Моздока с базара. А перед Степаном всадник, молодой, сильный. И если он не абрек, то уж наверняка вор. Не понимал Степан того, что, будь этот всадник абреком или вором, не стоял бы он так спокойно посреди дороги.

А бедняге Касуму и в голову не приходило, что, столь далеко отъехав от Сагопши, он вдруг встретит совсем неожиданную опасность. Дагестанец стоял в растерянности, не зная, что же предпринять: то ли подъехать к ним, то ли повернуть коня и ускакать? Пожалуй, от этих не уйти. Вот один держит винтовку наготове, того и гляди выстрелит. А другой пошел к Касуму.

– Глупый, не ходи, – крикнул Степан, – думаешь, он не вооружен?

Но тот не ответил и шел вперед. Степан двинулся за ним.

Касум стоял не шевелясь. Ему больше ничего и не оставалось, как спокойствием своим убедить их хотя бы в том, что человек он мирный.

– Каков конь! – вырвалось у Степана. – Не иначе – абрек. – Он щелкнул затвором и закричал: – Слазь с коня!

– Степан, не горячись, – придержал парня за локоть товарищ.

Но тот отскочил от него и прицелился. У Касума мелькнула мысль: «Не достать ли кинжал?» Но тут же он подумал: «Что кинжал против винтовки? Только еще больше обозлятся».

Видя, что всадник вроде бы не собирается защищаться Степан совсем осмелел.

– Не тронь, – попытался еще раз удержать его напарник, – человек, похоже, мирный, пусть себе едет…

Но Степан не слушал.

– Эй ты! Слазь, зверюга!

Касум, в упор глядя, покачал головой. Кто знает, что он этим хочет сказать: то ли не слезу, то ли не стреляй? А может, и то и другое сразу. Как бы там ни было – выстрел раздался. Конь шарахнулся в сторону. Касум, обеими руками схватившись за грудь, еще сидел, слегка, правда, откинувшись назад. Но тут раздался второй выстрел – и Касум свалился на землю.

– Чуть отъехав, конь остановился. Когда Степан подошел к нему, конь стоял и словно в удивлении смотрел на лежащего на земле человека.

– Зря ты это, – недовольно пробурчал напарник Степана, – человек мирно ехал своей дорогой…

– Все они мирные! – сказал Степан, высвобождав стремя. – Ты лучше подержи лошадь, не то ускачет.

– Не буду держать! – зло отрезал напарник и, махнув рукой, пошел прочь. – Не стану я тебе помощником в таком деле!

– Трус! – кричал ему вдогонку Степан. – А еще казак!

– То-то и оно, что я – казак! А казаку не к лицу грабить да не винных людей убивать.

– А как они коней наших станичных угнали, забыл?

– Да он, может, и знать-то об этом не знает.

– Ага, не знает он! – И Степан поволок убитого с дороги.

К утру пополз слушок. Так, мол, и так: ночью дозорные на посту вора убили, ехал тот на украденном у казаков коне – и пристрелил его Степан. Одни говорили, что у вора было два коня, другие называли и того больше.

А конь еще до света угнали в Моздок, чтобы соседи его не увидели.

7

И вот Касум снова в Сагопши. Лежит на арбе в самом центре села. Народу вокруг не счесть. Тут и мужчины, что идут с молитвы, женщины, возвращающиеся с базара… Здесь же толпятся дети.

– Да простит тебя Всевышний! – бормочет каждый, кто вновь подходит.

Некоторые в ужасе отводят глаза: пуля изуродовала лицо Касума, разорвала ему щеку.

– О Дяла! – часто вскрикивают женщины и тут же спешат уйти.

Только дети не спешат уйти. Они теснятся у самой арбы.

Не все сельчане знали Касума. Вечно занятый делом, он за годы работы у Саада почти никогда не выходил на майдан. А сейчас, изуродованный, и на себя-то не похож.

– Откуда он родом? – спрашивают некоторые.

– Кто его убил?

– Казаки из Магомет-Юрта.

– А зачем к нам привезли?…

Встав на ступицу колеса, Хасан смотрит на убитого, на хорошо знакомую шубу. Не шуба – он бы, возможно, не узнал Касума.

Хасан молчит и часто косится на Хусена, чтобы не проболтался.

На площади появляется фаэтон пристава. Рядом с ним восседают старшина Ази и человек из Магомед-Юрта.

Встав в фаэтоне, старшина сказал:

– Люди, с вами будет говорить… пирстоп!

– Мы слушаем! – загомонило несколько голосов.

Старшина повернулся так, чтобы его все видели, когда он будет переводить слова пристава.

– Пирстоп говорит, чтобы вы прекратили воровство.

– А кто занимается воровством? – спросил Исмаал.

– Кто, спрашиваешь? Мы, ингуши. Видишь того, что лежит на арбе? Его убили этой ночью, когда он угонял лошадей из Магомет-Юрта.

– Сколько лошадей у него было? – спросил из толпы.

– Сколько бы ни было, какая разница?

– Не перебивайте, пусть говорит, – урезонивали старики.

– Зачем он поехал воровать? Вы думаете, казаки позволят вам безнаказанно грабить их? Нет, не позволят! С каждым поступят, как с ним, – Ази показал на арбу. – Царь не дня того поселил казаков на этой земле, чтобы вы грабили их.

– Мы никого не грабили, и зря вы нас обвиняете, ты и твой царь! – бросил Исмаал.

– Что он говорит? – пристав сердито взглянул снизу вверх на старшину.

Ази перевел. Выслушал его, пристав повернулся к Исмаалу:

– Кто весной угнал лошадей у казаков? Может, и этого не было? И это зря говорим?

– Вот то-то и оно! Кто угнал? – вопросом на вопрос ответил Исмаал.

– Кто угнал? – повторили за ним несколько голосов.

– Мы не угоняли! – забеспокоились люди. – Почему должны отвечать за других?

– Мы не обязаны охранять хозяйства казаков.

Ази перевел приставу.

– Казаки и сами хорошо себя охраняют, говорит пирстоп, – прохрипел Ази, – а кто не верит, пусть посмотрит на того, кто лежит в арбе.

Мужчины еле сдержали себя, слушая эту хвастливую болтовню пристава и его прихлебателя. Исмаал опять не стерпел:

– «Лежит в арбе, лежит в арбе»! Что вы гордитесь этим? Человека убить легко. Да и неизвестно еще, за что убили.

– Значит, по-твоему, его ни за что убили? – спросил Ази.

– Не могли без причины убить, – забормотал Шаип-мулла. – Клянусь Кораном, не без причины убили!

Мулла посмотрел на стоявшего рядом Торко-Хаджи, пытаясь догадаться, какое впечатление на старика произвели его слова.

Торко-Хаджи с явным недовольством взглянул на Шаип-муллу и промолчал. Он стоял в расстегнутой абе[47]47
  Абба – широкополое одеяние.


[Закрыть] с засунутыми за ремень пальцами обеих рук и глядел вниз, словно рассматривал свою седую бороду.

Находившийся неподалеку от Шаип-муллы Гойберд прищурил один глаз.

– Чует мое сердце, убитый – мирный человек. Клянусь Богом, мирный, – сказал он как бы самому себе.

– Пирстоп говорит, вы лжете, что убитый не ваш односельчанин, – снова закричал с фаэтона Ази.

– Ази! Ты же наперечет знаешь всех сагопшинцев?

– Я говорю вам то, что мне велено сказать.

– А где твоя голова?

– В могиле моего отца! – рявкнул старшина. Эти слова он обычно произносил, когда злился.

– Вот уж истинно там ее место! – процедил сквозь зубы Исмаал.

Ази услышал и погрозил ему с фаэтона:

– Для твоей головы тоже готово место. И язык твой скоро тебе…

Ази не договорил. Пристав потянул его за полу черкески и сказал:

– Что за базар ты открыл? Что они хотят?

И вдруг случилось непредвиденное: в толпе кто-то заговорил по-русски. Все посмотрели в ту сторону. Сахаров, отстранив склонившегося к нему Ази, тоже удивленно посмотрел туда.

– Он говорит правду, – сказал Малсаг, показывая на Исмаала, – говорит то, что думает народ. Вы привезли к нам неизвестного сагопшинцам человека и хотите обвинить нас в воровстве.

– Кто здесь переводчик, я или ты? – закричал Ази.

– Я не собираюсь заменять тебя, я правду говорю.

– Почему же ты не встанешь сюда, на мое место?

– Это место тебе больше подходит. А мне там нечего делать.

– Не пререкайся со старшим, – погрозил Малсагу посохом Шаип-мулла. И опять, как прежде, посмотрел на Торко-Хаджи.

Но старик и на этот раз не проронил ни слова.

– Старшина не говорит вам правды! – крикнул Малсаг приставу.

– Ну, может, ты расскажешь? – спросил Сахаров. – В чем она, правда?

– Вы знаете, что наши сельчане боятся ездить в Моздок на базар? Хорошо знаете. Хорошо знаете вы и то, что у наших людей отбирают лошадей, а их самих иногда даже убивают! Без всякой вины! Спросите сидящего рядом с вами казака.

Ази замахал на Малсага руками.

– Замолчи. Закройте ему рот, – сказал он по-ингушски, – не то его сейчас свяжут и увезут.

– Пусть говорит, – остановил старшину пристав.

– Весной старика убили! За что? В чем он был виновен? Человек ехал из Моздока, с базара…

– Его у Киевской убили, не у нас! – крикнул казак.

– Какая разница, у Киевской или Магомет-юрта? Казаки убили! Почему же вы его не положили здесь на площади, посреди села? И этот, наверно, такой же вор!

– Как говорит! Словно ласточка[48]48
  Сравнение, применяемое к человеку, говорящему умно и складно.


[Закрыть] – удивленно покачал головой Гойберд, – клянусь Богом, как ласточка! Вот ведь счастливец, по-русски, как сам пирстоп.

Гойберд тяжело вздохнул, вспомнив, что не может отдать Рашида учиться.

– Ты все сказал? – спросил пристав.

– Все.

– Арестовать!

– Я же предупреждал, – забормотал Ази, протянув руки к народу, пытаясь показать, что он вовсе и ни при чем в истории с Малсагом.

– Пусть арестовывают, – говорил Малсаг окружающим, когда, расталкивая людей, к нему приблизились два казака. – За правду я готов идти хоть в Сибирь.

– Молодец! Ты – мужчина! – сказал наконец дотоле упорно молчавший Торко-Хаджи.

Шаип-мулла, как громом пораженный этими словами, забормотал молитву.

Многие вокруг не знали русского языка и не поняли, о чем говорил Малсаг.

– За что его арестовали? – с удивлением спрашивали они.

– Что он сказал?

– Куда его ведут?

Расспросы прекратились только после того, как Ази поднял руку и крикнул, призывая к тишине. Все умолкли. Насторожились.

– Люди, послушайте последнее слово пирстопа…

– Да будет оно у него и впрямь последним! – раздалось из толпы.

– …Если у этого убитого не найдется родственников, – продолжал Ази, – пирстоп велит закопать его в яме, как собаку. Можете ли, спрашивает он, допустить такое, вы же мусульмане?…

– Это он говорит, Ази, а что ты говоришь? – спросил Исмаал.

– Что я должен тебе сказать?

– Не мне, ему скажи. Скажи, что этот человек не из нашего села.

– Я еще не дожил до того, чтобы слушать твои советы! – огрызнулся Ази. – Сам знаю, что и когда мне говорить.

– Когда же ты заговоришь? Когда мертвые из могил поднимутся, так, что ли? – выкрикнул Алайг. – Среди нас есть люди, которые не хуже тебя знают русский язык.

– И у многих из них хватит смелости сказать правду, – добавили из толпы.

– Не перебивайте старшину, пусть говорит, – урезонивали иные.

– Сейчас они все открещиваются от убитого. Посмотрим, как завтра заговорят, когда придут труп выпрашивать! – Пристав угрожающе помахал в толпу тростью, потом ткнул ею в спину кучера: – Поехали!

Фаэтон тронулся. Арба с телом убитого потянулась за ним.

Уже на выезде из села им встретились Саад и Соси. Оба соскочили с бидарок и по-военному отдали честь. Сахаров не ответил им, только кивнул в сторону арбы.

– Посмотри, не узнаешь ли, кто это? – Обратился он к Сааду, даже не взглянув на Соси. Будто того и вовсе тут нет.

Но Соси раньше, чем Саад, кинулся к арбе и сразу понял, что не придется ему резать барана и звать муталимов. Саад по шапке узнал Касума.

– Где его убили?

– Ты знал этого человека?! – вырвалось у пристава. – Хоть один нашелся, признал его!

– Да как же мне не узнать своего работника. Это же тот самый, о ком я говорил вам. Он поджег мое сено и сбежал.

– Благодари их, – кивнул пристав на сидящего рядом казака.

– А конь? Где конь, на котором он ускакал?

– Вернули хозяину.

– Мне никто не возвращал его! – удивился Саад.

– Ты что, спятил? Или спросонок? С чего это тебе его возвращать станут?

– Потому что он с моего двора угнал коня, – ответил Саад, зло покосившись при этом на Соси.

Уж очень ему не хотелось, чтобы в селе узнали подробности происшедшего. Но делать нечего. Пришлось рассказать все как было. Только про деньги Саад сказал, что отдал их Касуму по доброй воле.

Сахаров вопросительно посмотрел на станичника. Тот покачал головой в знак несогласия с Саадом. Пристав помедлил: не очень-то хотелось возиться с этим делом, других забот по горло.

– Ну вот что, – сказал он решительно Сааду. – О коне больше не говори. Если ты так беден, я тебе своего отдам.

– Нет, нет! Не надо! – виновато запротестовал Саад.

– Тогда поступай, как велю. Мы твоим односельчанинам сказали, что это ингуш и убит он за то, что угнал у казаков коня. Тебя я считаю нашим сторонником. А мы стараемся положить конец кражам. Вот так-то! Понял?

– Не сомневайтесь, гаспадын пирстоп, – согласно закивал Саад. – Я не подведу вас.

– И ты держи свой язык за зубами, – погрозил Сахаров Соси, стоявшему с разинутым ртом.

– Га… гаспадин пирстоп, – выдавил наконец из себя лавочник, тоже при этом невольно взглянув на Саада. – И у меня есть к вам разговор.

– Что еще?

Соси помялся с минуту, переступил с ноги на ногу, поглядел на Саада. Но тот, похоже, скорей бы от меда отказался, только не от того, чтобы узнать чужую тайну.

– Ну? – сердито крикнул пристав. – Онемел, что ли?

Вздрогнув от крика, Соси заговорил:

– Есть другой, опасний, чем это… – он показал на арбу.

– Кто же? – ощетинился пристав.

Не решаясь при Сааде назвать Дауда, Соси помялся.

– Кто он, болван? – заорал наконец обозленный пристав, которому и без того было невмоготу от всякого рода врагов – абреков и бунтарей.

– Ты знаешь его, гаспадын пирстоп,– сказал почти шепотом Соси. – Помнишь, он еще из Сибири сбежал?

– А-а, – протянул пристав, вспомнив Дауда. – Где ты его видел?

– На дороге от Ачалуков в Сагопши. Я возвращался из Владикавказа. Он напал на меня. С пятизарядной винтовкой…

– И отобрал товар? – перебил его пристав. – Что же ты, не мужчина, не мог сам себя защитить?

– Нет, гаспадын пирстоп, товар не отобрал…

– Ну так что же он сделал?

Соси осекся. На этот вопрос ему не так-то легко ответить. Не скажешь ведь, что винтовку отобрал и, больше того, чуть штаны не снял. Засмеют. И не только они. На всю Ингушетию себя ославишь…

И Соси вдруг захлопал глазами и сказал, пожимая плечами:

– Ничего не сделал…

– Какого же черта ты мне голову морочишь? Последи за ним. Узнай, с кем дружбу водит, где бывает. Потом доложишь.

– Будет зделана, гаспадын пирстоп!

И Соси тут же подумал: «Надо прежде всего за домом Кайпы последить. Он ведь родственником доводится им».

Дальше фаэтон поехал один. Арба осталась стоять у обочины. Мертвец больше не был нужен приставу. Он велел Сааду и Соси похоронить его.

Едва фаэтон скрылся из глаз, Саад принялся обшаривать карманы убитого работника. Денег не было. «Деньги людям, а мне – труп!» – зло подумал он и сел в бидарку. Ему уже тоже не нужен убитый Касум.

Соси поехал следом.

– Куда вы? – крикнул вдогонку хозяин арбы, чеченец из Пседаха. – Кто же похоронит его?

– Подожди немного. Сейчас пришлем людей из села.

– А вы, я вижу, боитесь божьей благодарности. И называется – мусульмане!

Саад нашел тех, кто ищет божьей благодарности, – несколько мужчин не заставили себя уговаривать. Они вышли с лопатами и направились к кладбищу.

Свою долю благодарности получили и Соси с Саадом. В селе заговорили о том, что они выпросили у пристава труп для похорон, пусть и неведомого им, но правоверного мусульманина.

8

В последние дни Соси непривычно ласков с Эсет. Девочка удивлена и не может понять, в чем причина такой перемены. Как-то, когда они были одни, отец сказал:

– Я больше никогда не трону тебя и другим не дам. Только ты при нани не говори про лошадь и про кукурузу для этих. – Он кивнул в сторону дома Беки.

Эсет стояла потупившись и молча слушала. Будто невестка перед свекром.

Отец подозвал ее поближе, погладил по головке.

– Вот поеду во Владикавказ, куплю тебе шелковый платок. Самый красивый. Ни у кого такого второго не будет. Самый лучший привезу.

Против ожидания Соси лицо девочки не загорается радостью, как бывало прежде. Эсет безучастна. Отец умолкает. Задумывается о своем. Не очень-то теперь съездишь во Владикавказ. Можно, конечно, не балкой, а через Алханчуртскую долину, но Дауд, он вездесущ – и там может встретиться.

Нет, не будет у Соси спокойной жизни, пока Дауд на свободе. Любой ценой надо его убрать.

Ладонь все еще лежит на голове дочки. Он снова гладит ее волосы. И Эсет сейчас кажется, будто рука его стала легче.

– Ты еще кому-нибудь говорила об этом?

– О чем?

– Ну, о том, что я куплю им лошадь и кукурузу дам?

Эсет отрицательно качает головой.

– Умница! Правильно сделала. И не говори. До весны я обязательно куплю лошадь. А сейчас она им и не нужна…

Глаза Эсет потеплели.

– И кукурузу дам… когда кончится. Много у них еще своей, не знаешь?

– Не знаю.

– Ты разве не ходишь к ним?

– Нет. Нани не велит. Ругается. – Лицо девочки опять помрачнело.

– Больше не будет ругаться. Ходи смело. Ты ведь любишь играть с Хусеном.

Эсет снова удивилась. Ведь раньше отец сердился, когда она ходила к соседям, не меньше матери. И вдруг такое!.. Он даже строгим голосом сказал вошедшей Кабират:

– С сегодняшнего дня пусть Эсет ходит к соседям, когда ей только вздумается!

– Что? – удивилась Кабират. – Может быть, позволим ей и шататься где вздумается?!

– Пойти к соседям – это не значит шататься. Ребенок сидит целыми днями взаперти, хватит, она не в тюрьме. И они пусть к нам ходят. С соседями надо жить по-соседски.

Кабират не переставала удивляться.

– Может, ты насовсем отдашь им свою дочь? – язвительно спросила она.

– Поживем – увидим. Придет время – отдам тому, кому следует.

Эсет уже ничего не понимала. Куда ее отдавать собираются? Зачем? Разве она не нужна им? Не надо ее никому отдавать. Пусть только позволят ей играть, когда хочется и где хочется: на улице или во дворе у соседей – Эсет любит ходить к ним. Кайпа такая добрая и так всегда рада приходу Эсет!..

– Это ты, моя девочка? Давно у нас не была!

Кайпа в сенцах лущит кукурузу. Слева от нее возвышается целая горка кочерыжек.

– Хусен отбил их палкой, мне теперь полегче.

– А где он? – робко спрашивает Эсет.

– Пошел звать Хасана. Застрял парень у Исмаала.

Эсет опускается на корточки около Кайпы. Жаль, что нет Хусена. Она так надеялась поговорить с ним. Еще вчера хотела, да не удалось. И на этот раз, похоже, ничего не получится. У нее ведь тайна! Если даже Хусен и скоро вернется, ничего ему не скажешь! Нельзя при Кайпе и Хасане…

– Не спеши, мозоли натрешь! – говорит Кайпа, глядя на белые как снег руки Эсет. – Кабират рассердится и не позволит тебе к нам прийти.

– Теперь она ничего не скажет. Дади велел ей пускать меня к вам, когда захочу.

– Что ты говоришь! Неужели?

– «Хватит, – сказал дади, – она не в тюрьме». Он даже велел: пусть Хусен… и Хасан тоже – пусть к нам приходят.

– Не очень-то я хочу к вам ходить! Подумаешь, медом, что ли, на вашем дворе кормят?

Это сказал Хусен. Он, оказывается, уже вернулся и слышал последние слова Эсет.

– Не болтай, чего не следует! – махнула рукой Кайпа. – Вот к тебе и в самом деле не стоит приходить в гости. Ты не умеешь вести себя.

– Не стоит – пусть не приходит! Кто ее звал?

– Ах ты негодный мальчишка! Замолчи сейчас же! Она вовсе и не к тебе пришла, а ко мне. Правда, Эсет?

Эсет молча терла в обеих руках кочерыжку, не замечая, что уже очистила ее от зернышек. Да и что ей сказать в ответ, если пришла она не к Кайпе, а конечно же к Хусену.

– Эсет пришла помогать мне, – добавила Кайпа, видя смущение девочки.

– Мы и без нее бы справились, – пробурчал Хусен, усаживаясь рядом с ними.

Со двора кто-то крикнул Кайпу. Она поднялась и пошла к двери. На ходу оглянулась, погрозила сыну пальцем и сказала:

– Не смей обижать девочку! Смотри! Первой заговорила Эсет:

– Хусен, у вас, кроме этой, еще есть кукуруза?

– Почему же нет? Конечно, есть! – насторожился Хусен.

– А где она?

– Там, где и у вас!

– У нас в сапетке.

– И у нас.

– Дади сказал, когда у вас кончится кукуруза, он даст целую арбу.

Хусену тотчас вспомнилось, как над ним потешались мать и Хасан, когда он им про лошадь говорил.

– Не нужна нам ваша кукуруза! Слышишь? Мы не нищие! И не ври больше…

Вошла Кайпа в сопровождении Марем, жены Алайга. Хусен и Эсет замолчали.

– Чья это такая девочка? – спросила Марем.

– Это дочка Кабират, соседки нашей.

– Как она похожа на русскую! Белокурая, синеглазая.

– Вырастет – красавицей станет! – сказала Кайпа. Эсет зарделась.

– Вот и будет невесткой моему сыну! – не унималась Марем.

– Чего захотела! – невольно вскинула голову Кайпа. – А у меня что, нет сыновей! Нет, мы Эсет никому не отдадим.

Теперь уже покраснел Хусен. Они с Эсет глаз не могли поднять друг на друга, а женщины будто забыли о детях. Кайпа помрачнела. Она вдруг всерьез подумала о будущем и тяжело вздохнула. Разве Кабират и Соси отдадут свою дочь за бедняка…

– Хватит вам кукурузы с огорода? – перевела разговор Марем.

– Где уж там! Может, хватит на пару месяцев, а потом не знаю, что и делать!..

Женщины прошли в комнату.

– А ты сказал, у вас много кукурузы… – с укором покачала головой Эсет. – Зачем неправду мне говоришь?

– Так мне хочется! – бросил Хусен.

– Так хочется!..

Они опять замолчали. Из комнаты слышались голоса.

– Вам легче, – говорила Кайпа. – В доме есть мужчина. Алайг всегда что-нибудь сообразит. У него золотые руки.

– Эх, Кайпа! – вздохнула Марем. – Как бы и мне не остаться без него. Такое вокруг творится, только и жди беды.

– Какой еще беды? – не поняла Кайпа.

– Слухи всякие ходят. Говорят, власть будет другая. Алайг винтовку собирается купить. Зачем она ему? Может, абреком стать хо чет. Боюсь я, убьют его или посадят!.. Исмаал во всем виноват. Плохой он человек. С тех пор как Алайг стал к нему ходить, сов сем переменился. Это Исмаал про царя да про власти говорит.

– Да разве он один об этом говорит. Я даже от женщин такое слыхала, – сказала Кайпа. – А Исмаал очень хороший человек, Марем. Ты не то говоришь.

– Ну, погоди. Узнаешь, какой он. Лучше, пока не поздно, сына своего, Хасана, отвадь от него. Не ровен час новую беду наживешь.

Разговор их прервал плач Султана. Мальчик проснулся. Марем посмотрела на него и горестно покачала головой.

– Кайпа, ты так и не послушалась моего совета.

– Да все никак не могу найти, где бы скотину резали.

– А ты сходи к Бийсолте. Он же мясом торгует, часто режет.

– Я не знаю его. Неудобно.

– Знаешь не знаешь, ради ребенка можно бы и сходить.

– Уж я ли не стараюсь. Все перепробовала. Ничего не помогает. И ноги его не держат, и говорить никак не научится…

– Сходи, обязательно сходи к Бийсолте. Вот увидишь, положишь его на часок в коровий желудок – весной будет бегать.

– Ох, если бы! Тогда бы я любой ценой лошадь купила и посеяли бы мы поле, глядишь, из нужды бы выкарабкались!..

– Хусен, – прошептала Эсет, – дади обязательно купит вам лошадь, он обещал.

Хусен не ответил.

– Слышишь, Хусен?

– Слышу.

Он больше не грубил. Зачем обижать Эсет? Она не сделала ему ничего плохого. Наверно, и сама верит в эту сказку. Просто очень хочет, чтобы у них было все: и лошадь и кукуруза…

Уходя домой, Эсет заглянула в сапетку, там почти ничего не было, едва на дне.

– И это вся ваша кукуруза? – спросила она.

– Нет, не вся. Вон еще початки в стеблях. – Хусен кивнул в сторону огорода, где высилась небольшая кучка.

Оставшись вечером вдвоем с отцом, Эсет сказала:

– Дади, у них очень мало кукурузы. Я сегодня смотрела.

– Мало, говоришь? – кончик уса у Соси дернулся под самый глаз. – А у нас много. Нам бог с неба ее сыплет! Ты знаешь об этом?

– Нет, не знаю.

– Он ночью сыплет. Ты тогда спишь, потому и не знаешь.

Ус опять на месте. Соси улыбается. Сдерживая себя, пытается быть ласковым.

– Вот когда у них все кончится, ты скажи мне. Тогда и дам. Хорошо?

Эсет кивает. Она верит.

– А ты не видела, доченька, никто к ним не приходил? Тот мужчина, помнишь, которого мы на пути из Владикавказа встретили? Ты его ни разу не видела там?

– Нет, не видела.

– Этот человек очень мне нужен.

– Я спрошу у них, дади, приходит он или нет.

– Нет, нет, спрашивать не надо. Ты только смотри и слушай, если про него говорить будут. Даудом его зовут. И о нашем разговоре никому ни слова не говори.

Эсет не сказала никому… только Хусену!.. Ему она всегда все рассказывает. Он же самый лучший друг! А Дауд – друг Хусена. Эсет знает это. Поняла она и то, что отец неспроста ищет Дауда. Надо спасать друга Хусена. Потому она предупредила:

– Хусен, пусть Дауд к вам не ходит.

Хусен удивился.

– Откуда ты его знаешь?

– Однажды, когда мы с дади возвращались из Владикавказа, он нам… повстречался на пути.

– Ну и что?

Эсет опустила голову. Что делать? Она никогда ничего не скрывает от Хусена. Открыть ему то, что отец не велел даже матери говорить? А ведь редкая дочь не делится с матерью самыми сокровенными тайнами, но Эсет сдержалась, ничего ей не рассказала. А Хусену? Не рассказать Хусену не может… Девочка мучается, и не знает она, что скоро многое из того, чем будет делиться с Хусеном, навсегда останется тайной для ее матери.

– Это же Дауд велел, чтобы дади купил вам лошадь! – выдохнула Эсет. – И кукурузу велел дать. Целую арбу…

– Ну да? – удивился Хусен.

– А ты думал, дади сам этого захотел? Дауд пригрозил ему…

Больше Эсет ничего не рассказала. Все остальное – не главное. Теперь Хусен знает, что Соси зол на Дауда и может донести властям. Хусен скажет ему, чтобы был осторожен, не приходил к ним.

Эсет довольна. Больше они не будут ссориться с Хусеном. Ведь она помогает ему спасать друга!..

В Дауде с каждым днем все больше крепла вера в то, что в убийстве стражника его никто не подозревает. Он уже готов был больше не таиться, вернуться домой, когда как-то ночью, решив сходить в Кескем, вдруг еще издали увидел двух казаков у своего плетня.

Они о чем-то тихо переговаривались. Дауд, напрягшись, уловил обрывки их разговора.

– Нет его дома. Видать, и правда ночами по селам ходит, народ мутит. Поедем, чего ждать.

– Никак нельзя. Пристав велел взять. Ему они вот где, – казак провел ладонью по шее, – эти абреки да смутьяны, он боится их, как огня.

Дауд больше не задерживался, повернул обратно и задами ушел из села. Теперь уж он точно знал, что в убийстве его не подозревают, но от этого не легче!

В лесу тихо. Там пока никто не рыщет.

Приставу сообщили, что специальному карательному отряду полковника Вербицкого поручено прочесать лес. Отряд создан для борьбы с абреками. Он еще не прибыл. Народ в тревоге. Ходят слухи, что обозленный неудачами с поимкой Зелимхана Вербицкий зверски расправляется с горцами, считая всех их своими врагами. Точно как в пословице говорится: «Боялся коня – бил седло».

Псехдахский пристав ждет прибытия отряда. С трех сел собрал сено для коней. Делать что-нибудь другое не собирается.

Сахаров хитер. Он не из тех, кто без нужды станет ввязываться в неприятности. Создан отряд – с отряда и спрос. А пристав не ищейка. И нет у него никакого желания лазить по ущельям и подставлять свою голову под пули. Вооруженный противник – это тебе не безобидные, безоговорочно подчиняющиеся сельчане! А вообще-то ему сейчас в лесу и ловить особо некого. Если только Дауда… Вот и лавочник жалуется на него. Это, конечно, ерунда. Тут дело поважнее. Дауд мутит сельчан. Но даже из-за него Сахаров не пойдет в лес. Либо в Кескеме застанет, а то и в одном из сел, прямо на месте преступления. Говорят, Дауд собирает народ то в одном, то в другом доме.

Отряд Вербицкого так и не дошел до Алханчуртской долины. Полковник получил новый приказ – срочно идти в ущелье Ассы. По сведениям, там скрывается Зелимхан. Ярость обуяла Вербицкого, но не подчиниться он не мог.

Сахаров почти каждую ночь рассылает в разные концы казаков следить за Даудом, за тем, что он делает, где и с кем проводит сходки. Те, кто следит за домом Дауда в Кескеме, докладывают неизменно одно и то же: домой не является.

Соси доложил, что Дауд собирает людей в доме Беки. Вчера два казака всю ночь пробродили там поблизости. И зря.

А Дауд тем временем сидел у Исмаала и слушал рассказ о стычке на сельской площади между Малсагом и приставом.

– Побольше бы таких людей, – сказал Дауд, – скорее бы и другие поняли, что к чему.

– Вот тогда бы можно с ними поговорить, – потряс кулаком Исмаал куда-то в окно, имея, конечно, в виду старшину, пристава. Да и не только их одних…

– Разговаривать-то мы и сейчас с ними можем… Но этого мало.