Текст книги "Сыновья Беки"

7

Люди гибли. Гибли и с той и с другой стороны. Бой разгорался. Кругом клубился дым и раздавался треск, словно горел сухой плетень.

Жителям трех сел было бы не так тяжело, если бы противник был вооружен только винтовками. Но, увы, против них с двух сторон строчили пулеметы: со стороны станицы и с перевала, где стояли бичераховцы. Оттуда даже раза три-четыре ударила пушка и бомбомет. Снаряд угодил в лощину, где стояли кони и арбы. Убило двух лошадей и мальчика. Белоказаки вслед за этим дважды атаковали вайнахов, но те успешно отразили атаки и оттеснили противника на прежние позиции. Магомед-юртовцы с места не трогались, но и стрельбы не прекращали.

Торко-Хаджи без устали подбадривал своих:

– Держитесь, молодцы! Ни шагу назад! Если хоть один из нас отступит, дела наши будут плохи. Больше внимания в ту сторону, – он показывал на перевал. – Они для нас опаснее всего. Магомед-юртовцы будут охранять свое село и с места не сдвинутся…

С холма, где лежал Хасан, отчетливо были видны и те, кто залег на перевале, и те, кто окопался у станицы. Он мог стрелять сразу в обе стороны, что и делал.

Со свистом пролетали над головой Хасана пули. Вот вдруг показалось, что перед ним упало с дерева несколько груш. Это уже стрелял пулемет, Хасан плотнее прижался к земле и так пролежал некоторое время. Барабанная дробь пулемета не умолкала ни на минуту. У Хасана отчаянно гремело в ушах.

Вдруг по цепи передали два страшных слова:

– Исмаал убит.

– Где? Какой Исмаал?

– Исмаал из Сагошпи…

Хасан потерял голову. Он побежал назад в лощину.

Исмаал, человек, заменивший ему отца, самый близкий!.. Хасан в отчаянии смотрел на бездыханное тело. Какой ужас! Никогда больше не откроются эти добрые, умные глаза, не глянут с чуть насмешливой мягкостью. Никогда больше не скажет Исмаал теплого слова, не подбодрит, не поддержит советом… Вот его уже укладывают на арбу, сейчас увезут на кладбище!..

Гойберд стоял тут же, плотно сжав челюсти, отчего подбородок его выдался сильнее обычного. Он провел рукой по запавшим глазам своим, смахнул навернувшиеся слезы и забрался на арбу…

Смерть Исмаала была ударом для многих, кто уважал его за человечность, за кристальную честность и справедливость.

Хасан дольше других стоял и смотрел вслед арбе. Затем резко повернулся и пошел назад. Все для него погрузилось во тьму, а гул пушечных и ружейных выстрелов давил ему голову, – казалось, будто вокруг сотни и сотни людей ударами палок бьют по кукурузным початкам – лущат зерно.

Хасан со скрежетом сжимал зубы, тело напряглось, словно одеревенело, а он все шел и шел, не видя куда.

– Пригнись, глупец! Ошалел, что ли? – привел его в себя чей-то окрик.

Это был командир сотни. Хасан присел возле него на корточки.

– Я хочу заставить замолчать вон тот пулемет!

– Что? Пулемет тебе нужен? А жить не надоело?

– Не знаю, – пожал плечами Хасан.

– Иди-ка лучше в укрытие, от беды подальше.

Возражать старшему, тем более человеку, который тебе в отцы годится, у горцев не принято. И в другое время Хасан конечно же промолчал бы, но сейчас он не отдавал себе отчета в том, что делал, и потому упрямо возразил:

– Я все равно заткну ему пасть! – и, пригнувшись, сполз в лог, а оттуда двинулся вверх по склону.

– Назад! – закричал командир. – Вернись сейчас же!

Но Хасан уже не слышал его. К командиру подошел Торко-Хаджи. Он посмотрел вслед Хасану и проговорил:

– Пусть идет! Да поможет ему бог! – Оглядевшись вокруг себя, Торко-Хаджи спросил: – Кто пойдет с ним?

Люди быстро подползли к нему.

– Не так много, – замахал руками Торко-Хаджи, – хватит двух человек. Ты, Хамзат, не пойдешь – семья у тебя большая. И ты, Мухмад (это он назвал полным именем Мухи), один у матери… Вот вы, – указал старик на двух юношей, – нагоняйте его.

Пожелав смельчакам удачи, Торко-Хаджи пошел дальше. Юноши поспешили за Хасаном, но тут вдруг за ними последовал и Мухи – Хасанов недруг детских лет.

– А-а, – насмешливо бросил Товмарза, – и вдовий сын туда же!.. Мог бы и остаться.

Мухи обернулся, глянул на красное, словно луковая шелуха, лицо Товмарзы и крикнул:

– Пусть я и вдовий сын, зато не стану, как мышь, отсиживаться и смотреть на то, как люди гибнут!..

– Смотри-ка, – не унимался Товмарза, – тоже человеком стал. Ну и времена наступили…

Но Мухи на этот раз не удостоил его ответа.

Неожиданно воцарилась странная тишина. Что это? Никак людям надоело убивать друг друга? Или патроны кончились? Только изредка трещали отдельные выстрелы…

Товмарза выхватил взглядом из массы людей сына Гойберда Мажи. В руках, у него было ружье.

– И этот будет воевать? – с ухмылкой проговорил Товмарза.

Лежавший чуть поодаль старик по имени Нартби сердито глянул на Товмарзу и сказал:

– Мы здесь не для того, чтобы зубоскалить. Помолчал бы лучше.

Товмарза, не обращая на него внимания, долбил свое:

– Туго теперь придется казакам. Вы только посмотрите, какое у него ружье.

– Эй, не слышишь, что ли! – обозлился Нартби. – Стыда в тебе нет. Вокруг люди гибнут, а ты гогочешь!

Товмарза замолчал наконец. Не потому, что решил уважить старика. Просто он знал его, знал и то, что норов у Нартби горячий и в гневе он неукротим. Однако терпения ему хватило ненадолго. Стоило Нартби отвлечься – заговорился с кем-то по соседству, – Товмарза опять пристал к Мажи.

– Стрелять-то умеешь? – спросил он.

Мажи не ответил.

– Воллахи, а ты не промажешь? Глаз-то у тебя косой!

Мажи промолчал.

– А где ты ружье-то достал?

– У отца взял, – буркнул Мажи.

– Он что, тоже здесь?

– Уехал, повез убитого Исмаала.

– Ты бы лучше сам повез. Зачем тебе воевать?

Мажи взорвался наконец:

– Я остался здесь ждать, пока тебя кокнут. Кому, как не мне, твой труп везти на кладбище!

– Раньше свой отвезешь, – отпарировал было Товмарза, и в этот самый миг в глотке у него захрипело, как У гуся.

Мажи удивленно глянул на Товмарзу и увидел, как тот вскочил с бьющей из горла струей крови и тут же упал словно подкошенный. Мажи подполз к нему. Подполз и Нартби. Товмарза лежал на боку. Упершись в бугор, он хрипел и бился головой о землю. И не успел Нартби прочитать над ним яси, как Товмарза затих…

Делать было нечего, Мажи и впрямь пришлось взвалить убитого на арбу и везти его на кладбище.

8

Лог все мелел и на самом гребне хребта совсем исчез. Поначалу Хасан шел пригибаясь к земле, теперь он уже полз. Вот взобрался на гребень и стал быстро спускаться на другую сторону. Низко опустившееся солнце осталось за спиной. Хасану показалось, что неожиданно быстро стемнело. Он задумался, что делать дальше. Надо было выбрать наиболее удобный подход к пулемету. Прислушался, чтобы определить его точное местонахождение.

Заслышав сзади шорох травы, Хасан притаился, обернулся. Это его нагнали те двое юношей. Одного Хасан знал, его звали Исламом. Они вместе воевали. Второй – человек незнакомый – был похож на ногайца.

– Тебя, оказывается, не так-то легко догнать, – улыбнулся Ислам. Он был курносый, что большая редкость среди ингушей. Когда улыбался, казалось, что кончик его носа еще больше загибается кверху, а губа как бы тянется за ним.

Хасан не очень обрадовался, узнав, зачем они здесь. Троих врагу легче будет обнаружить.

– Как вы думаете, бой кончился? – спросил Хасан.

– Не понимаю. Что-то и правда тихо!

Но не тут-то было. Словно разбуженный, снова затарахтел пулемет. Послышались и ружейные выстрелы, но не такие частые, как прежде.

– Люди устали, – сказал Ислам, кивнув головой в сторону перевала.

– Только тот, кто палит из этого пулемета, не устает, – заговорил наконец тот, другой, пришедший с Исламом.

– Не устанет, так прикончим его! – сказал уверенно Хасан.

Вдруг они заметили крадущегося в кустах человека.

Все трое навели на него винтовки.

– Это наш, – сказал Ислам.

Тот приблизился, и Хасан узнал в нем недруга из своего детства – Мухи. «Только тебя здесь и не хватало, – подумал он. – Целый отряд набрался». Хасан понял, что пулеметная очередь била по Мухи, и это особенно обозлило его. Но гнева своего он не выдал. Мухи, чего доброго, может подумать, будто Хасан помнит детскую свою неприязнь, а этого сейчас совсем не надо ни Мухи, ни Хасану. В беде все единомышленники должны быть как родные братья.

Они пошли гуськом на расстоянии пяти-шести метров друг от друга. Двигались осторожно, прячась в кустах, и все больше на четвереньках, а то и совсем ползком. Ислам шел впереди. Он хорошо знал эти места. Хасан следовал за ним. Брюки у него на колене порвались: зацепился за терновую ветку. Нога заныла. Пришлось остановиться. Хасан туго перевязал колено и пошел дальше уже не пригибаясь.

– Потерпи, Хасан, впереди густой кустарник, там будет легче идти, – сказал Ислам обернувшись. Он думал, что Хасан остановился от усталости.

Хасан и сам знал, что скоро кустарник и там будет легче, к тому же недалеко проходит моздокская дорога, а за ней начинается лес. По опушке леса можно идти вверх, а там недалеко п холм, и они у цели…

Вдруг где-то близко заржала лошадь. Похоже, в том самом кустарнике, к которому они шли.

– Что это за лошадь? – удивленно спросил Хасан.

Ислам неопределенно пожал плечами и посмотрел по сторонам.

– Из того кустарника донеслось, – сказал шедший сзади Мухи, кивнув вперед.

Уже поравнялись с кустарником, когда лошадь заржала еще раз. Ислам посмотрел на товарищей.

– Давайте глянем, что там за лошадь, – предложил он.

Хасан было воспротивился: мол, время потратят, а там стемнеет и пулемет будет труднее обнаружить.

– Да я туда с закрытыми глазами дойду, – успокоил его Ислам. – К тому же он сейчас сам замолчал.

– Нам же надо еще поискать наших дозорных. Стоит ли путаться с этой лошадью?… – попытался поддержать Хасана тот, что походил на ногайца.

– А что, если она наведет пас на след дозорных?

Ислам оказался прав. Пройдя чуть дальше, они наткнулись на убитого своего аульчанина Сардала. Он лежал с остекленевшими глазами, уставленными в небо.

Хасан вдруг увидел еще человека. Он стоял во весь рост, держась за кусты, и смотрел на них.

– Э! Так ведь это ж Илез! – вырвалось у Хасана, и он торопливо пошел к человеку.

Тот, как подрубленное дерево, повалился набок. Услышав голоса людей, он, оказывается, схватился за ветку терна и из последних сил поднялся на ноги.

– Как хорошо, что вы пришли, – сказал он подошедшему Хасану. – Увезете нас, похороните…

– А где остальные? – перебил его Ислам.

Вопросы надо было задавать быстрее, он умирал…

– Найдете… Не оставляйте здесь…

– Кто вас? – спросил Хасан.

– На конях… оттуда… – Он махнул рукой в сторону дороги и замолк навсегда. Отяжелевшая рука ударилась о землю.

В кустах они нашли еще двоих. Уложили всех четверых рядом, прикрыли их травой – а то станут добычей птиц, и, пометив место, чтобы можно было найти к нему путь днем и ночью, друзья торопливо двинулись дальше. У дороги, споткнувшись о что-то, Хасан остановился. Посмотрел под ноги, и застыл на месте: в траве лежала голова Ювси. Лицо было рассечено саблей, недалеко находилось и обезображенное тело.

Уже темнело, когда они по опушке леса приблизились к станице.

Зловеще безлюдной казалась станица, которую ночь окутала черной сажей, зловеще безлюдной была и лента дороги, извивавшейся змеей уходящая куда-то далеко за холм.

Едва Хасан перешел эту дорогу и ступил на мягкую траву, как услышал цокот копыт множества лошадей. Он остановился и прислушался: это снизу, из-за холма. Наверняка казаки.

– Совсем хорошо!.. – пробурчал Хасан. – Слышите топот?

– Надо скорее уходить! – сказал Ислам.

Все четверо подались в сторону.

– А может, дадим бой? – предложил Хасан, остановившись.

Остановился и Мухи.

– Ничего у нас не выйдет! – отрезал Ислам. – Их много. Не слышите разве по топоту? Пошли! Надо торопиться! Скорее с глаз долой!

Но укрыться они так и не успели. Выскочившие из-за холма всадники заметили их. Это казаки с Терека спешили на помощь магомед-юртовцам. Около сотни их было.

Только сумасшедший мог вступить в бой с этаким войском, и они побежали, стараясь уйти как можно дальше от дороги. Может, и успели бы уйти, если бы сзади вдруг не раздались выстрелы. Хасан остановился. Не уходить же спиной от врага, как последние трусы!..

– Ложись! – крикнул Ислам, опускаясь на колени и направляя дуло винтовки в сторону дороги.

Завязалась перестрелка, четверо против сотни.

– Ах, гяуры! – приговаривал распаленный Хасан, – Не один из вас останется лежать здесь навеки…

Всадники неожиданно подались к опушке – решили, видно, что их много, подумали, может, что главная сила в кустах маскируется.

– Вернись! – крикнул Хасан, увидев вырвавшегося вперед Мухи. – Отступай с боем!

Сам Хасан смерти не боялся. Ему только не хотелось, чтобы она настигла его в спину.

– Пригибайтесь, друзья, пригибайтесь! – кричал Ислам. – Тогда нас не будет видно.

Было уже достаточно темно, и это спасало их. Потому пока и держались против такой немалой силы.

До Хасана вдруг донесся стон. Он повернулся и увидел, что, прикрыв лицо рукой, падает Мухи. Хасан подбежал к нему. Побежал было и ногаец, да Ислам вернул его.

– Ты понимаешь, что произойдет, если мы все трое станем плясать вокруг него? – сказал он.

Мухи лежал на спине. Окровавленной рукой он прикрывал разорванную пулей щеку. Глядя на него, Хасан не заметил, что всадники уже совсем близко. Они, видно, наконец поняли, что перед ними всего несколько человек.

Окрик Ислама вывел Хасана из оцепенения.

– Отходите к лесу! – крикнул Ислам. Пригибаясь, он побежал назад, к дороге. – К лесу! Они не выпустят нас! Окружат!..

Больше Хасан не слышал Ислама. От удара в плечо он вдруг медленно опустился на колени. Сначала ему показалось, что плечо чем-то опалило, и только спустя мгновение жгучая боль пронзила его с головы до пят. Хасан ощутил что-то влажное под мышкой, на ребрах. Тело сразу как-то ослабело, голова закружилась. Лежа ничком, он старался ползти. «Где винтовка?» – мелькнуло в сознании. Она, оказывается, зацепилась за корень и застряла. Хасан нашел ее, взял за ремень. Пока голова на плечах, винтовка не потеряется… Но голова стала тяжелеть. Наконец Хасан уперся лбом в холодную землю и остался лежать…

9

С наступлением полной темноты, когда уже ни зги не было видно, и на склонах и в долине воцарилась суровая тишина. И ночь была мрачная и суровая. Звезд, казалось, совсем не осталось, словно за день их посбивали выстрелами, а тусклая луна походила на долго не чищенный медный таз.

Люди принялись за намаз. Затем перекусили, чем могли. Еды было много – из трех сел навезли полные арбы. Но ничего не лезло в рот. Каждый второй переживал какую-нибудь утрату близкого человека, а обстоятельства складывались так, что даже традиционный траурный обычай нельзя соблюсти, хотя на душе у многих, хочешь не хочешь, был траур. Даже Торко-Хаджи, призывающий всех отложить до времени тязет, тоже ходил понурый: шутка ли – сына ранили. А скольких сразила смерть? Да и выживет ли Зяуддин? Душа старика так и рвалась домой, узнать, что там, но людей не бросишь, а отступать нельзя: враг только того и ждет, тотчас бросится вслед и нападет на их села. Особенно беспокоят Торко-Хаджи женщины и дети. Не дай бог, бой докатится до села!

Воспользовавшись ночной передышкой, Торко-Хаджи собрал командиров сотен и всех тех, кто раньше участвовал в войнах и был поопытнее других. Пригласил он и почтенных стариков из трех селений.

Собравшиеся стали советоваться. Торко-Хаджи внимательно выслушал людей. Мнения были разные. Одни утверждали, что надо стоять на прежних позициях, не отходя ни на шаг, до тех пор, пока войско белоказаков не уйдет назад. Другие считали, что все равно многие гибнут, так не лучше ли сесть на коней и ринуться на врага. Убеждали, что под натиском внезапного нападения бичераховцы разбегутся. Кроме того, говорили они, горцам непривычно лежа вести бой. Все поколения вайнахов воевали на конях.

Были и такие, кто не поддерживал ни первых, ни вторых и уговаривал отступить и посмотреть, что будет делать враг. Эти были уверены, что враг достаточно познал их силу и не решится напасть на ингушские села, а если, мол, через Алханчуртскую долину он пойдет на Владикавказ, то пусть себе идет, это уже не наше дело. Если, пойдет в Сунженские станицы, тоже пусть идет. И Сунженские и терские – все казаки. Пусть дерутся, пока не перебьют друг друга.

Выслушав всех, заговорил Торко-Хаджи.

– Если мы, как стадо коров во время водопоя, ринемся очертя голову вперед, погибнет каждый второй из нас. На коне не пойдешь на пулемет. Кроме того, еще не известно, не ударят ли нам вслед магомед-юртовцы. Тогда мы и вовсе окажемся в ловушке. Нельзя нам и отступать, – сказал он, сердито сверкнув глазами. – Мы пришли сюда, чтобы любой ценой перекрыть врагу дорогу! Тут некоторые утверждают: пусть, мол, враг идет, лишь бы не тронул наши села. Это подлость: пропустить через свою землю тех, кто идет душить советскую власть. Вайнахи такого не допустят! Не позволит нам этого не только совесть. Павшие в бою наши близкие не позволят, не простят. Я уверен, что таких, кто готов отступить, единицы. Пусть эти единицы и уходят, пока не поздно. – Верно! Правильно говоришь! – раздалось со всех сторон. – Пусть они убираются!

– Ни на шаг не отступим. Пседахцы скорее погибнут здесь все до одного, но не отступят, – отрезал Мусаип, командир пседахского отряда.

– Успокойтесь, люди! – остановил выкрики какой-то старик из Кескема. – В таком деле надо слушать одного человека, тогда и толк будет. Согласие сейчас важнее всего!..

– Правильно говорит!

– Пусть пас ведет Торко-Хаджи! Он у нас во главе! Как скажет, так и будет.

Никто больше не возражал. Даже противники Торко-Хаджи решили промолчать.

Молчание нарушил Элберд. С тех пор как Гарси ранил его, он редко появлялся среди людей.

– Хаджи, – проговорил он, в знак уважения не называя полного имени Торко-Хаджи, – а что, если послать к казакам человека, пусть объяснит им, что у нас нет к ним вражды и мы не хотим нападать на их станицы, что выступили мы против войска Бичерахова, идущего от Терека?

– Не поверят они, – сказал Торко-Хаджи, покачав опущенной в задумчивости головой. – К тому же всего два дня назад у них угнали коров…

– Кто угнал?

– Будь проклят тот, кто это сделал!

– Да будет проклят весь его род!

– Надо бы обыскать каждый двор и дом, – вставил и Гойберд. Он успел уже вернуться из села и, верный себе, пробрался на совет. Кто-кто, а Гойберд должен все знать.

– Так ты и найдешь во дворах, – сказал Алайг. – Коров, я слыхал, сразу же угнали в Кабарду.

Старик из Кескема заволновался.

– И чего вы разгалделись. Пусть говорит Торко-Хаджи. Не перебивайте его. Если он велит, даже я, старый, готов…

– Спасибо, брат Эдалби, – сказал Торко-Хаджи. – Я верю тебе, знаю, всегда поддержишь. Но мне кажется, молодые не позволят взвалить на тебя трудность…

– Что нужно делать? Мы готовы! – раздалось одновременно несколько голосов.

– Все знаете, что те, кто вызвался заставить умолкнуть вражеский пулемет, ушли и пока не вернулись. Неизвестна и судьба наших дозорных. Тех, что вышли на пост еще до начала боя…

– Человек один раз рождается и один раз умирает. Говори!

– Если бы пять-шесть человек на копях перевалили через хребет и снизу ворвались в Магомед-Юрт…

Люди слушали, боясь пропустить хоть одно слово.

– Не обязательно заходить в самую глубь станицы. Вы поднимете там стрельбу, крики. Казаки ринутся на подмогу своим. А мы воспользуемся паникой в их рядах и ударим по тем, что расположились на перевале!..

– Правильно! Воллахи, умно придумано.

– Так кто готов идти в Магомед-Юрт?

Желающих было больше чем достаточно. Торко-Хаджи сам отобрал шесть человек, которые тотчас вскочили на коней.

Старик напутствовал их:

– Помните, вы идете не убивать. Они наши соседи, а соседи – сегодня в раздоре, завтра могут и помириться. Так уж получилось. Наступит день, и они поймут, что у нас нет к ним вражды, что во всем виноваты белоказаки с Терека. Ваша задача – поднять шум, создать впечатление, что мы уже ворвались в село. Это может заставить казаков вернуться с позиций на помощь своим. В бой вступайте только в самом крайнем случае. Вас мало. Езжайте, да поможет вам бог! Едва поднимете переполох, скачите назад.

Всадники умчались. Люди разошлись по своим местам, чтобы быть готовыми, если понадобится, в любую минуту ринуться в бой. Напряжение прошедшего Дня чуть спало. Но только ненадолго. Скоро все внимание было приковано к станице и к перевалу. Что будет: вернутся ли гонцы живыми в свой дом или мимо села отвезут их прямо на кладбище?

Наконец за станицей, в направлении Моздока, заалел край неба.

– Зарево!

– Да поможет нам бог!

– Надо думать, это дело рук наших.

– Тихо говорите! Стрельбу слышите?

Выстрелы участились. Все были готовы ринуться в лощину, где стояли кони, чтобы броситься на врага, иные было побежали, но окрики со всех сторон вернули их.

– Что вы делаете? Что вам, ворота открыли? – ругали их командиры сотен. – Куда без команды кидаетесь? Не видите, что ли, магомед-юртовцы не трогаются с места.

У Торко-Хаджи вырвался возглас изумления:

– Клянусь Кораном, мне кажется, что они разгадали наш замысел!

– Как они могли его разгадать? – пожал плечами стоявший рядом командир сотни. – Не святые ведь?

– А как мы узнали зимой, что казаки готовятся к нападению на нас?

– Их человек донес…

– Думаешь, среди нас не найдется такого?

– Ничего из этого не выйдет, Торко-Хаджи, – сказал откуда-то вдруг подошедший Ази. Тоже решил, видно, потолкаться среди воюющих, чтобы потом при надобности сказать, что и он, мол, отстаивал советскую власть. – Тебе ведь говорили, что не выйдет, – продолжал тихонько Ази. Чем тише ои говорил, тем почему-то больнее задевал Торко-Хаджи. – У них большая сила, и, кроме того, в войнах с германцами и турками они хорошо овладели военным искусством. Потому мудрые люди и предлагали уйти в свои села и…

Торко-Хаджи круто повернулся к нему:

– Замолчи, Ази! Или уезжай домой совсем! Уйди по-хорошему, пока не поздно!..