Текст книги "Побежденный. Барселона, 1714"

5

Альменар стал решающей битвой. Никто не сомневался, что Две Короны будут готовиться к новому сражению. Потери в их рядах были незначительными, однако боевой дух армии сильно упал.

Когда в распоряжении Бурбончика не имелось французских подразделений, он мог рассчитывать только на испанских рекрутов, а эти мальчишки, как мы уже успели убедиться, были зеленее весенней травки. Следующее столкновение произошло в Сарагосе, городе на берегах Эбро, и результат его для Двух Корон оказался еще плачевнее, чем разгром при Альмансе. Когда сражение закончилось, во власти союзников оказались восемьдесят знамен противника и шестьсот пленных офицеров бурбонской армии; в битве погибло двенадцать тысяч пехотинцев.

После победы при Сарагосе союзники задержались, чтобы обдумать дальнейшие действия. Это произошло в городке под названием Калатаюд, и на военном совете собралось не менее девяти генералов самых разных национальностей. Португальцы, как того следовало ожидать, хотели двигаться дальше и дойти до Лиссабона: при таком раскладе и этот город, и Барселона оказались бы во власти союзников. Другие генералы предпочитали завладеть северными районами. Завоевав Наварру, доказывали они, мы закроем французскую границу, и Филипп Пятый не сможет получать подкрепления от своего деда. Австрияк сомневался, но в этот момент выступил Раз-и-готово Стэнхоуп. Наварра на севере? Португалия на западе? О каких глупостях тут говорят? Он получил четкий приказ возвести Австрияка под именем Карла Третьего на испанский трон и вернуться домой. И именно это он и собирается сделать. Кажется, он просто стукнул кулаком по столу и предложил остальным выбирать: или войско идет в Мадрид, или он со своими пивописцами немедленно отправится на зимние квартиры. Итак, вперед на Мадрид!

Войско союзников никогда не представляло собой более отлаженной военной машины, чем накануне битвы при Сарагосе. Что касается солдат, то такой смеси национальностей мир не видел со времен Ганнибала. После того как мне пришлось долгими месяцами шагать рядом с ними по дорогам и ночевать около их палаток, я могу сказать, что неплохо с ними познакомился.

Английские офицеры были истинными рыцарями, а их солдаты – самым отвратительным сборищем дебоширов в Европе. В случае португальских частей ситуация была прямо противоположной: солдатами – милыми, скромными и всегда послушными – командовали офицеры, скорее напоминавшие работорговцев. Голландцы делились на две группы: пьяницы с опытом и пьяницы, не умевшие пить. Отношения между группами различных национальностей можно определить такими словами: «Дай-ка ему выпить, но бутылку из рук не выпускай». Англичане обращались с португальцами крайне пренебрежительно и считали их хуже испанцев, которых вовсе не жаловали. Что же касается португальцев, то они, само собой разумеется, придерживались иного мнения. «Если эти сыновья Альбиона – такие богатеи и всезнайки, почему же тогда, – спрашивали португальцы, – мы никак не можем добиться окончательной победы?»

Ну так вот, теперь казалось, что дело близится к концу, потому что осенью 1710 года союзное войско неуклонно продвигалось к самому сердцу Кастилии. Вы, должно быть, спросите, как готовились к обороне защитники столицы Испании? Ответ очень прост: никак.

19 сентября два английских драгуна подъехали к предместьям Мадрида и, пораженные, сообщили, что не увидели перед городом никакой обороны, даже жалкого отряда добровольцев. Я удивился не меньше, чем эти два драгуна. Так, значит, битвы не будет? Именно так, ее не было. Ни одного выстрела! И ради этого я пересек половину Пиренейского полуострова? Когда город уже виднелся перед нами, Суньига поведал мне, что Мадрид вообще не имел настоящих оборонных укреплений, а только стены из бутового камня, построенные с одной-единственной целью: направлять въезжавший транспорт на таможенные пункты, которые взимали налоги за продукты, поставляемые в город. Вот тебе и вся крепость, Суви!

Пока Австрияк готовился к своему триумфальному въезду в город, мы с Суньигой поспешили оказаться там раньше всех войск. В первый момент Мадрид показался мне неуютным и скучным городом с пустынными улицами. Я ошибался. Мы еще не знали, что за Бурбончиком, оставившим столицу, последовали почти триста тысяч придворных и его сторонников. Выбора король им не оставил: любой знатный горожанин или секретарь какого-нибудь ведомства, отказавшийся покинуть город, немедленно объявлялся предателем святого дела Бурбонов.

Мы не нашли лучшего пристанища, чем мансарда в одной городской таверне. Потолок ее был наклонным, и у одной стены приходилось двигаться на четвереньках. Вся мебель состояла из двух старых тюфяков и двух тазов, а свет в мансарду проникал через единственное окошко. Однако нам еще повезло, потому что мы оказались в городе раньше, чем основная часть огромного войска. Суньига захотел отпраздновать свое возвращение в родной город и пригласил меня в одну из самых известных мадридских таверн. Хозяин этого заведения прислушивался к нашему разговору, пока мы пили вино, и наконец сказал:

– Но, господа, вы разве не знаете, что союзное войско вот-вот войдет в Мадрид? – Тут он посмотрел вокруг, точно боялся, что нас кто-нибудь услышит. – Французские подданные уже десять дней тому назад получили приказ покинуть город. Где вы были раньше? Почему не подчиняетесь этому распоряжению? Союзная армия не очень-то любит французов!

Мы с Суньигой обменялись взглядами, потому что одновременно поняли, что хозяин таверны принял мой каталанский акцент за французский. Диего пожал плечами: ну и хорошо, зачем его разубеждать?

– Вот так дела, – сказал я. – А я-то был уверен, что мой выговор никто не заметит.

– Да что вы, что вы! – решительно возразил мне наш новый знакомец. – У вас могут быть большие неприятности.

– Вся сложность заключается в том, – прервал его я, – что уехать из города мне нельзя. На самом деле меня только что сюда прислали. Вы меня поняли?

Я предпочел, чтобы он сам сделал выводы. Людям нравится, когда окружающие считают их умнее, чем они есть. Наконец его глаза блеснули. «Передо мной, – наверное, подумал он, – шпион короля Филиппа». И только после этого я добавил:

– Тише! С минуты на минуту город заполнят войска Австрияка. Наш приезд был столь поспешным, что мы даже не успели решить, где нам разместиться.

И вот таким образом благодаря патриотизму хозяина таверны мы смогли совершенно бесплатно получить крышу над головой и постель в мансарде. После того как мы там расположились, наш новый знакомый ввел нас в курс событий. По его словам, Бурбончик решил включить в свой арсенал неизвестное доселе оружие: манды.

Хозяин таверны объяснил нам самым доверительным тоном:

– Когда стало ясно, что потеря Мадрида неизбежна, правительство собрало всех больных проституток из Кастилии, Андалусии и даже из Эстремадуры. Их тела поражены невидимыми и заразными недугами, и таким образом правительство рассчитывает нанести огромный урон союзному войску. Ради всего святого, не вздумайте даже близко подойти к какой-нибудь шлюхе!

* * *

Мадрид не самая прекрасная из столиц, которые мы можем посетить. Улицы города проложены совершенно случайно, к ужасу любого инженера. Спуски и подъемы мешают нам видеть здания с благоприятных углов зрения, а фасады столь некрасивы, что невозможно поверить своим глазам. Благоустройство города оставляет желать лучшего. В Мадриде нет никаких древних реликвий, что вполне простительно для города молодого. Только после того, как его сделали столицей (что произошло всего сотней лет раньше, чем туда приехал Суви-Длинноног), этот маленький городишко начал свое восхождение. Непростительно то, что, будучи городом новым, он разрастался без какого-либо предварительного плана, и его улицы были крутыми, узкими, темными и кривыми. Поверьте моим словам: когда этот город строили, мадридские инженеры, должно быть, возводили крепости где-нибудь на Карибских островах. Он очень грязен, а мостовые – где они есть – поддерживаются из рук вон плохо: тут и там булыжники стоят торчком или их просто не хватает. Сами жители Мадрида говорят, что самая худшая пытка, которую только может придумать инквизиция, – посадить осужденного в повозку и возить его взад и вперед по городским мостовым.

Однако от моих слов у вас может создаться ошибочное впечатление, что Мадрид был местом печальным. Мои чувства, воспитанные в Базоше, возбуждало все новое, а здесь, когда передо мной открылся целый новый город, для моих глаз и для моих ушей начался настоящий праздник. Да, подготовка в Базоше превращала мое посещение Мадрида в серьезную экспедицию. Для хорошего ученика Mystère весь мир сияет красками, а внимательный взгляд освещает эту картину. Жители и гости Мадрида всегда восхищаются его небесами. Воздух здесь всегда свеж; зимний свет мягок и приятен, а летом, в отличие от средиземноморской Барселоны, солнце никогда не режет глаз. Мадридский обыватель сходит с ума по замороженным напиткам, а потому тысячи мулов всегда перевозят снег. В Барселоне торговцы льдом жили неплохо, в Мадриде они зарабатывали огромные деньги. Нет в мире более приятного способа впустую тратить время, чем прогуливаться по берегу реки Мансанарес, которая пересекает город, с мороженым в руке и любоваться городскими красавицами. Обычно девицы на выданье усаживаются у реки в окружении всего семейства и сидят себе под зонтиком, разряженные по самой последней моде. Городские франты прогуливаются по этому цветнику и иногда замедляют шаг и говорят красавице комплимент, а те отвечают им приветствием, пренебрежительным жестом или же приветствием, в котором сквозит пренебрежение.

Жизнь на центральной площади города – Пласа-Майор – никогда не замирает. Туда съезжаются почтовые кареты со всех концов империи, а потому люди всегда приходят, чтобы узнать и обсудить свежие новости. На этой же площади оглашаются и приводятся в исполнение приговоры инквизиции, проходят бои быков и казни преступников. Получается очень милое тройное развлечение: сначала публика любуется процессией кающихся грешников, потом наступает очередь корриды, а затем уже спектакль завершается какой-нибудь забавной казнью. И пока зрители обсуждают последние слова приговоренного к смерти, на площади появляются гонцы с разных концов империи, которые рассказывают о побоище, устроенном в какой-нибудь из колоний индейцами мапуче, или о штурме какого-нибудь порта в Карибском море.

Испанцев совершенно не волнует, что происходит во владениях их империи. Эти земли расположены так далеко, а реальные выгоды от них столь незначительны, что хорошие и плохие новости воспринимаются с одинаковым безразличием. Подобная безмятежность мадридцев казалась мне крайне привлекательной. Барселонцу Мадрид мог показаться совершенно мирным городом. Каталония жила в состоянии непрекращающейся войны всех против всех, невидимой с первого взгляда, но вечной. Бедняки восставали против богачей, жители изобильных прибрежных земель не доверяли варварам из внутренних горных районов, микелеты сражались с иностранцами, а гвардейцы – с разбойниками. С моря вели свои набеги берберские пираты, чей своеобразный промысел состоял в том, что они похищали путешественников, а потом требовали за них выкуп. И ко всему – отчаянные орды студентов с камнями наготове. Остается только упомянуть династические войны, которые историки считают единственными событиями, достойными их пера.

В Мадриде дела обстояли иначе по множеству разнообразных причин. Присутствие в городе королевского двора делало невозможным любое насилие, кроме репрессий власти; город располагался вдали от всех путей, по которым обычно двигались захватчики, а его жители не обладали мятежным характером. Как все дворы мира, мадридский двор был похож на улей, привлекавший огромное количество приезжих. Эти искатели удачи не стремились ссориться друг с другом, но надеялись найти в других новичках поддержку и опору. Но наверное, самое любопытное заключалось в следующем: естественная склонность людей к ссорам и дракам превратилась в Мадриде в привилегию кучки местных идальго, которые кутались в длинные плащи и целыми днями искали повода сразиться с кем-нибудь на дуэли.

В жизни и так хватало всяких опасностей, а тут еще эти полоумные, странная помесь странствующих рыцарей и ночных шакалов. Любое неосторожное слово могло привести к вызову на дуэль, и отвертеться не было ни малейшей возможности. Эти драчуны орудовали на улицах по ночам, а потому, стоило только солнцу закатиться, обезлюдевший Мадрид превращался в город куда более скучный и унылый, чем Барселона. Я быстро сообразил, что выгоднее казаться бедняком и плебеем, ибо убивать таких людей эти идальго считали для себя недостойным. А поскольку у Суви-молодца чести было не больше, чем волос на подбородке у индейца, я в два счета избавился от их назойливости.

А теперь о самой приятной стороне дела. Если вы спросите у моего мальчика, в каких краях он чаще всего вставал по стойке смирно, он, без всякого сомнения, назовет вам два места: Таити времен экспедиции Кука и Мадрид осени 1710 года. Этот мир устроен из рук вон плохо, чему доказательством служит тот факт, что шлюхи берут деньги за свои услуги. (А ты заткнись и пиши, противная святоша.) Но когда по городу расползлись глупые слухи о том, что проститутки – агенты бурбонских войск, бедным мадридским шлюшкам ничего другого не оставалось, как снизить цены один раз, и другой, а потом и третий, хотя они и так уже были бросовыми. Совершенно очевидно, что этот слух был ложью, распространенной с целью причинить ущерб союзным войскам. И, несмотря на это, военные, занявшие город, приняли его за чистую монету. Считая, что Бурбончик готов на любую низость, они не выходили из своих казарм и заменили потаскушек выпивкой. Никогда не знаешь, как работают мозги у солдата.

Ну так вот, как я вам уже говорил, по крайней мере для Суви-Длиннонога наступили счастливейшие дни. Войска уже вступили в Мадрид, но Австрияк был еще на подходах к городу, доделывая разные свои делишки и подготавливая триумфальный въезд. Я же тем временем трахал дешевых красавиц в свое удовольствие.

Но надо, конечно, рассказать и о моей ошибке, простительной для приезжего.

В первый день, когда я гулял по южным районам города, где жил простой люд, мое внимание привлек неказистый дом, на фасаде которого не было окон. Какой-то симпатичный мадридец, который слонялся без дела неподалеку, подошел ко мне:

– Что вы так внимательно рассматриваете? Может быть, вам угодно построить неподобный дом?

– Не имею ни малейшего желания ни строить их, ни содержать, но посещаю сии заведения с удовольствием. Могу ли я зайти в этот «неподобный дом» и дорого ли мне это обойдется?

– Конечно зайдите, – ответил мне этот добрый человек. – За спрос никаких денег с вас не возьмут. Мы, мадридцы, очень гостеприимный народ. Заходите и спрашивайте у хозяина, что хотите.

И действительно, дверь оказалось полуоткрытой, словно хозяева ничуть не боялись прохожих и не опасались непрошеных гостей. Я поднялся по узкой лестнице и на втором этаже увидел какую-то добрую женщину, которая штопала белье. Обстановка была более чем скромной. И ни одного окна – без сомнения, дабы ничто не могло выдать профессию обитательниц этого жилища.

– Добрый день! – поприветствовал я женщину. – Сколько женщин в вашем доме?

Женщина посмотрела не меня как-то странно. Я решил, что она приняла меня за альгвасила, и захотел ее успокоить.

– Не бойтесь, – сказал я ей. – Я простой клиент.

В эту минуту в комнату вошел какой-то мужчина. Мне пришлось повторить ему свой вопрос, но он прикинулся дураком и смотрел на меня с удивленным видом. Тогда женщина попыталась объяснить ему, что я, видимо, какой-то важный гость.

– Ну что ж, – сказал он, по-прежнему глядя на меня удивленно. – Вы уже знакомы с моей женой, а еще у меня есть три дочери и мать преклонных лет. Но кто вы такой? И на что вам сдались мои женщины?

– Так вы используете собственных дочерей? В Мадриде это принято? – возмутился я. – Впрочем, нравы этого города – дело не мое. Вы могли бы мне их показать? И сколько вы с меня возьмете, если я развлекусь с ними часок-другой? Ничего такого особенного мне не надо, просто перепихнуться, да и все. Поймите, я приехал издалека, и, как у всех мужчин, у меня есть свои потребности.

Лицо мужчины побелело, и он стал выталкивать меня прочь.

– Эй, послушайте, я не собираюсь воспользоваться ими даром! – запротестовал я. – И мне понятно, что за вашим негодованием прячется желание набить цену вашему товару, но сначала я должен знать, сколько стоят их услуги. Вы принимаете каталонскую монету? У меня не было времени зайти к меняле.

К моему удивлению, он схватился за топор и поднял его высоко над головой!

– Послушайте, никто не умеет торговаться лучше, чем сын каталонского торговца, – сказал я. – Поэтому успокойтесь. Мне только охота переспать с вашими дочерьми, и если вы сделаете мне скидку, так со всеми тремя.

Увидев, что он двинулся ко мне с топором в руках, я счел за лучшее пуститься наутек и сбежал вниз по ступенькам.

– Вам же хуже! – прокричал я на бегу. – И учтите, что своим поведением вы нанесли ущерб репутации вашего города, который славится своим гостеприимством!

Когда я рассказал об этом приключении Суньиге, он хохотал до слез. Как оказалось, «неподобными домами» назывались отнюдь не бордели, а здания, построенные в обход закона. Согласно мадридским нормам король имел право собирать налоги со второго этажа каждого здания. Чтобы избежать этих выплат, горожане строили дома таким хитроумным способом, что на втором этаже не было окон на улицу и он снаружи казался просто продолжением крыши. Неподобные дома! Господи, откуда мне было знать, что это значит? И кому могло прийти в голову взимать столь неразумный налог? В самом деле, быть столицей королевства – не слишком-то выгодное дело.

Однако, если не считать мелких недоразумений, неизбежных, когда ты впервые приезжаешь в незнакомый город, я быстро освоился в мадридском цветнике и целыми днями наслаждался его красотами. Патриотически настроенный хозяин таверны, встречая меня на лестнице, которая вела в мансарду, всегда сокрушался:

– И как же вы выматываетесь! Вот уж никогда бы не согласился сменить свою профессию на работу шпиона. У вас такие синяки под глазами, мой друг! Сразу видно, что служба агента короля изнуряет и душу, и тело.

На этом месте моя дорогая и ужасная Вальтрауд негодует, ломает руки и ругает меня, называя неверным мужем, похабником и негодяем. Ее реакция, разумеется, не может помочь человечеству понять мужчин и, напротив, многое говорит о женском поле. (Неужели ты, моя божья коровка, вообразила, будто Амелис ткала покрывало, ожидая меня, что твоя Пенелопа? Но, несмотря ни на что, мы любили друг друга, и этого твоим птичьим мозгам никогда не понять.)

28 сентября Австрияк наконец вошел в Мадрид. Предполагалось, что он посетит службу в базилике Пресвятой Девы Аточи, после чего совершит триумфальный въезд в город. Триумфальный въезд! Ха! И еще раз – ха! Ну-ка изобрази здесь саркастический смех и не поскупись на издевательские выражения!

Австрияк ехал верхом на белом коне, одетый в чрезвычайно элегантный черный камзол. На лице его застыло недоумение, потому что улицы были абсолютно пусты, – там никого не было, если не считать Суви-молодца и какого-то хромого калеки, который не успел вовремя спрятаться.

Австрияк не был их королем. Мадридцы ненавидели его не меньше, чем барселонцы – Бурбончика. Накануне было приказано полить улицы и украсить балконы. Как бы не так: мостовые были покрыты дерьмом не меньше, а даже больше, чем обычно. На балконах никого не было, а ставни оказались плотно закрыты. Звон колоколов казался не радостным, а торжественным и мрачным. Не доезжая до конца улицы Алкала, как говорят, Карл отказался от мысли занять королевский дворец и сказал:

– Мадрид – это пустыня!

Я не могу с точностью утверждать, что так оно и было, ибо к этому моменту церемонии уже нашел себе вконец отчаявшуюся шлюху и, как вы понимаете, капризы Австрияка перестали меня интересовать. Однако прямо за Карлом ехал на своем белом коне Раз-и-готово Стэнхоуп, и лицо его было даже выразительнее, чем у незадачливого претендента на испанский трон.

Как всегда бывает, иностранные генералы были, видимо, неспособны ничего понять. Они никак не могли уяснить, что Кастилия и Каталония ведут войну точно так же, как Франция и Англия, что под названием «Испания» скрывается некая реальность, которая влияла на политику, на торговлю и – если вы не против – даже на здравый смысл. На этом поле сражения встретились два совершенно разных способа понимания нашего мира, нашей жизни и всего сущего. Я сказал, что обратил внимание на физиономию Стэнхоупа: в этот момент бедняга наконец сообразил, в какую попал передрягу. Ни один полководец еще не потерпел такого сокрушительного поражения после столь блестяще выполненной задачи. Он вошел в Мадрид завоевателем и при этом потерял Кастилию. Он возвел на трон Австрияка, но трон этот оказался фальшивым, а потому неустойчивым.

Англичане могли принять в качестве своего короля представителя французской династии, а французы – английской. Мадридцы же никогда не признали бы Карла своим королем, никогда. И вовсе не потому, что сей монарх принадлежал к Австрийскому королевскому дому, но потому, что он был королем каталонцев. А Стэнхоуп вообразил, что всё могут решить кавалерийские атаки. Как бы не так! Да, моя дорогая и ужасная Вальтрауд, как там у вас говорят: schöne Schweinerei – миленькое дело.

Всю войну Бурбоны имели стратегическое преимущество. Союзники завоевали Мадрид благодаря безумному броску, как в средневековой войне. Бурбонские военачальники всегда действовали методично и обдуманно, не спеша расставляли хитроумные силки. Союзники были в Мадриде, но франко-испанская армия твердо закрепилась в Тортосе, Лериде и Хероне. Я это вам решу в один миг – раз и готово! Я бы мог посмеяться, но трагедия союзников позднее обернулась и нашей трагедией.

На протяжении следующих дней Австрияк пытался завоевать расположение жителей Мадрида при помощи подачек и всяческих ухищрений. Бесплатные бои быков, подарки и различные блага для города. Никакого результата. Карл заплатил за три дня фейерверков, на которые никто не пришел. До того дня я даже не представлял себе, какое это грустное зрелище – цветные огни, на которые некому смотреть. Короли забывают, что достоинство народа не продается.

Австрияк дошел до того, что стал раздаривать деньги, как это делали римские императоры. Несколько всадников объезжали улицы города и бросали в воздух пригоршни монет. Мадридцы, само собой разумеется, нагибались, чтобы их подобрать: можно не быть сторонником Австрийского дома, но при этом не быть и дураком. Правда, брали они деньги с язвительной улыбкой. Карл провозгласил себя Карлом Третьим Испанским. Мадридцы целовали денежки и провозглашали ехидно:

– Карлу Третьему ура, пока мошна его полна!

* * *

Итак, как вы могли сами убедиться, наступление на Мадрид и взятие города оказались вовсе не героическим делом. Вобан задал мне вопрос о совершенной обороне, а здесь мне нельзя было ни найти нового учителя, ни открыть для себя Слово. Между тем Австрияк вызывал все больше недовольства у населения. Нет, поднимать восстание никто не собирался. Огромное большинство мадридцев не слишком отличалось от огромного большинства барселонцев: пока их жизни текли своим чередом, они не желали бороться ни за Филиппа Пятого, ни против Карла Третьего. Солдаты союзной армии по-прежнему не покидали своих казарм и не общались с населением, что позволяло избежать столкновений. А патрулировали город каталонцы, чья дурная слава вызывала у горожан ужас. Как бы то ни было, им нельзя было отказать в беспристрастии. Когда им попадался какой-нибудь преступник, сначала они его лупили, потом заставляли кричать: «Да здравствует Карл Третий!» – а затем отправляли в каталажку. А если на пути им встречался ни в чем не повинный горожанин, они с ним обращались точно так же: коли физиономия бедняги приходилась им не по вкусу, они его сначала лупили, потом заставляли кричать: «Да здравствует Карл Третий!» – а уж затем арестовывали.

Тайные сторонники Бурбонов и фанатичные священники старались разжечь в мадридцах настоящую ненависть. По-моему, они зря тратили силы. С одной стороны, им не надо было завоевывать расположение мадридцев, которые и так были на их стороне, а с другой, сколько бы их ни науськивали, жители города оказались достаточно осторожными или ответственными и вовсе не собирались восставать против регулярных войск, считая подобный шаг безумием. (И вдобавок – к чему вступать в борьбу, пока деньги в мешках не кончились?) Что же касается испанских священников, то во всем католическом мире не найдется никого хуже их. Они издавна извлекают для себя выгоду из людской глупости, а потому защищают свои интересы, несут всякую бессмыслицу в каждой проповеди и их не останавливают ни стыд, ни сила разума.

Однажды в таверну, где я сидел, зашел нищий, но не стал просить милостыню, а принялся раздавать какие-то листки. Он оставил по две штуки на каждом столе, в том числе и на моем. Делать мне было нечего, и я принялся читать. К третьей строке меня уже одолел смех.

Какой-нибудь бурбонский шпион, наверное, нанял попрошайку распространять эти пасквили, которые прекрасно отражали взгляды сторонников Филиппа. Памфлет не был направлен против англичан, португальцев или австрийцев. Вовсе нет. Объектом его уничижительной риторики были «мятежники», то есть каталонцы. По мнению автора, взятие Мадрида объяснялось не военным превосходством проавстрийской коалиции и не некомпетентностью бурбонских военачальников, а интригами каталонцев. Прочитав этот пасквиль, я и сам пришел к выводу, что в свободное время каталонцы изобрели лобковых вшей, косточки на стопе и геморрой. Тот факт, что сами они тоже страдали от этих недугов, не освобождал их от ответственности за эти козни, подобно тому как евреев все считают проклятым народом, хотя Иисус тоже был евреем.

Я не помню точно все пункты этого памфлета, и оно, наверное, и к лучшему. Мне вспоминаются только основные обвинения. Из этого пасквиля выходило, что по окончании войны мы изнасилуем всех женщин Кастилии, а их мужей убьем или отправим на галеры. Каталонцы готовят заговор с целью получения монополии на торговлю с Америкой (Каталонии всегда строжайше запрещалось участвовать в подобных коммерческих операциях на том основании, что она была отдельным королевством). Налоги лягут тяжелым бременем на кастильцев, которым предстоит жить почти в рабстве, а все денежки потекут в барселонскую казну, к радости мятежников. Все военачальники, а также судьи и их помощники в Кастилии будут заменены представителями каталонской нации. Чтобы обеспечить контроль над Мадридом, будет построена крепость, и его жители окажутся порабощенными на века.

Я хохотал до слез. И зря. То, что я прочитал на этом листке, на этом крошечном листке бумаги, было самым отвратительным образцом человеческой низости. И вовсе не потому, что памфлет изобиловал лживыми утверждениями о враге, нет. Как показало время, в нем заключалось нечто гораздо более ужасное.

Дьявольская сущность этой бумажки заключалась в том, что описанное в ней через несколько лет стало реальностью, но только для Каталонии и в масштабах поистине грандиозных. Убежденные в реальности своих кошмаров, сторонники Бурбонов столь ревностно мстили за воображаемые обиды, что не упустили ни одного из описанных пунктов. Массовые убийства начались еще до окончания войны. После 11 сентября 1714 года вся каталонская юридическая система была уничтожена и заменена на кастильскую. Десятилетиями Каталония считалась оккупированной территорией и все ее правители направлялись туда из Кастилии. Налоги задушили дотоле богатую страну и обрекли большинство ее жителей на голод. И наконец, для контроля над Барселоной была построена крепость Сьютаделья – никогда больше искусство Вобана не употреблялось со столь низменной целью. И угадайте, кто ее построил? Правильно, именно он – Йорис Проспер ван Вербом, колбасник из Антверпена. Этот заказ стал ему наградой за участие в осаде Барселоны. (Я тебе уже рассказывал, как его убил?)

Но кто мог все это вообразить в 1710 году, когда союзные войска занимали Мадрид, а Карл носил, хотя бы и только номинально, титул короля всех Испаний? До этого момента зло оставалось для меня невидимым, и я не замечал по отношению к себе никакой враждебности: люди были любезны и всегда готовы помочь, война шла где-то далеко, на уровне династических конфликтов, и не имела ничего общего с бедами и каждодневными заботами представителей различных народов, проживавших в Испании. Я разорвал памфлет в клочки. Слова, поначалу вызвавшие смех, после более внимательного чтения пробудили во мне ярость. Я уже стал свидетелем бесчинств испанских солдат в Бесейте, успел увидеть каталонские леса, украшенные удавками и трупами повешенных. Теперь мне стало ясно, откуда у бурбонских солдат и офицеров столько убийственной желчи.

Я вернулся к себе в мансарду в отвратительном настроении. Мне хотелось размозжить кому-нибудь голову, но вот кому? Кому? Найти виновных было невозможно, словно их скрывало облако тумана. Зло – как черная туча: она собирается где-то высоко в небесах, в области, недоступной нашему пониманию, и, когда на землю низвергаются потоки ливня, мы не видим тучи, а лишь стараемся пережить грозу.

Мне не хотелось делить стол с постояльцами, я прихватил с собой хлеб и головку сыра и, злой как черт, поднялся в нашу мансарду. Суньиги там не было. Тем лучше. Как вы поняли, в тот день мне не хотелось никого видеть – ни врагов, ни тем более друзей. Я присел на свой тюфяк и захотел отрезать себе кусок сыра, но он оказался очень твердым. Поскольку ножа у меня не было, я решил воспользоваться тем, который Суньига всегда носил с собой. Возле его тюфяка стояла кожаная цилиндрическая торба. Обычно я обращаюсь с чужими вещами аккуратнее, но мы дружили, а нож был нужен мне до зарезу. Я схватил торбу, перевернул ее вверх дном и вывалил все содержимое на пол.

Там не было никаких вещей – только бумаги. Сотни памфлетов, точно таких же листков, как тот, который мне только что довелось прочитать в таверне. Я держал в руках пачку этих пасквилей, когда вошел Суньига.

У меня был друг, друг по имени Диего Суньига, но в этот момент порог переступил другой человек, мне незнакомый, о котором я знал только одно: он готов отдать свою жизнь за Филиппа Пятого, самого отвратительного человека нашего времени. Лишь теперь мне стал понятен его неопределенный характер, его взгляд, который видел все, оставаясь незамеченным, его фигура, легкая и воздушная, точно перышко. Перед моими глазами возникли разные сцены, в которых он участвовал. В Альменаре я застал Диего, когда тот выходил из каменного сарая, где прятался Вербом. Вне всякого сомнения, он сам его там и спрятал. Да, до этой минуты мне не приходило в голову, что есть люди, рожденные, чтобы стать шпионами.