Текст книги "Побежденный. Барселона, 1714"

7

Арьергардом союзной армии была легкая кавалерия дона Антонио. Всадники этих частей служили прикрытием для основной части войска, медленно отступавшего из Толедо в направлении Барселоны. Я догнал их на распутье дорог, когда они остановились, чтобы осмотреть окрестности. Дон Антонио, командовавший ими, обедал в тени одиноко стоявшего дерева в окружении своего штаба.

Когда я подъехал, конь священника уже совсем выбился из сил. Я обливался потом от пережитого ужаса и отчаяния и не смог даже спешиться как следует. Вместо этого я просто сполз на жидкую пожелтевшую травку и остался лежать на земле, хватая ртом воздух, словно рыба, умирающая на песке.

– А вот вам и инженеришко, – безразлично произнес генерал вместо приветствия. – Имейте в виду, что мы считали вас без вести пропавшим.

У меня еще волосы стояли дыбом от страха. Кто-то из свиты Вильяроэля подал ему кувшин с водой, чтобы вымыть руки. Дон Антонио наскоро их ополоснул и сказал:

– Ну что ж. Вперед.

– Но я только что приехал! – запротестовал я. – Даже тень от моей души лежит на мне тяжелым грузом!

Он пожал плечами:

– Оставайтесь здесь, коли вам так угодно.

– А как же отставшие? – снова возмутился я. – В Толедо погибают сейчас десятки наших солдат! Почему мы их бросили?

– Потому что они гуляки и пьяницы.

И, не задерживаясь больше ни на минуту, Вильяроэль оседлал своего великолепного белого коня. Один из офицеров пояснил слова дона Антонио:

– Вы воображаете, что вся армия будет дожидаться дюжины пьянчужек, когда Вандом наступает нам на пятки? Мы предоставили им возможность спастись. Подобные ситуации способствуют очищению войска от недостойных его элементов.

Да, таков был дон Антонио де Вильяроэль Пелаэс. Неужели этому человеку предстояло сменить Вобана в роли моего учителя?!

Но отложим критику. Хотите узнать, насколько хорош тот или иной генерал? Тогда не думайте о кровопролитных победах. Прикажите ему руководить отступлением и, если хотите еще больше усложнить задачу, велите ему отступать зимой. Вести победное наступление гораздо легче, чем защищаться; атаковать проще, чем отступать, соблюдая порядок. Но за отступления не дают наград и медалей.

Пустившаяся в бегство армия подвержена панике, и разложение грозит ей постоянно. Мы двигались через вражескую территорию, и это было главным доводом в пользу одновременного передвижения всего войска. Как я уже говорил, кастильские крестьяне большой любви к союзным войскам не питали. Стоило какому-нибудь усталому солдату покинуть строй и задремать под деревом – вжик! Ему моментально перерезали глотку серпом. С флангов нас теснили убийцы-партизаны, а с тыла подгонял герцог Вандом, старый маршал, которого Монстр прислал в Испанию на помощь своему придурковатому внуку. Вся союзная армия сбилась в плотную кучу, и солдаты теснились друг к другу, словно испуганные овцы – бе-е-е-е!

А тут еще холод. Зима этого несчастного 1710 года была самой холодной зимой восемнадцатого века. Если хотите, вот вам живой пример. Однажды я остановил своего коня у одиноко стоявшего дерева, чтобы рассмотреть ветку, покрытую кристаллами инея. Скудные солнечные лучи касались ее, рассыпая вокруг разноцветные искорки. И тут я услышал неподалеку странные звуки – хлоп, хлоп, хлоп, – будто яблоки ударялись о землю. Это оказались воробушки, десятки воробышков, которые, окоченев, падали с веток.

Союзная армия превратилась в такое огромное скопление волдырей, какого никогда раньше свет не видел. Пальцы у меня постоянно были лиловыми, а губы растрескались от холода.

Поскольку при бегстве из Толедо я не смог ничего с собой захватить, мне пришлось подсуетиться, чтобы раздобыть теплые вещи: перчатки, шляпу и одеяло. Мне помогло солдатское братство? Как бы не так! Совет Дюкруа débrouillez-vous! Я все это украл, и в придачу старый шарф, такой длинный, что им можно было трижды обернуть шею и спрятать за ним нос и щеки, скрывая лицо, как мадридские головорезы.

После этого начался бесконечный поход по бескрайней стране. Не просто равнинной, а совершенно плоской. Не просто сухой, а совершенно выжженной солнцем. Несмотря на зимний холод, землю не смягчали ни влажные туманы, ни дожди. Боже мой, как тверда земля Кастилии – даже сапоги захватчиков не оставляют на ней следов. Мы пересекали безграничные пространства, и редкие поселения возникали перед нашими глазами, подобно атоллам на океанском горизонте. Что такое Кастилия? Возьмите сухую пустошь, отдайте ее во власть тирану, вот вам и Кастилия.

Вандом был выдающимся военачальником. Бурбонское войско следовало за нами по пятам, не давая ни малейшей передышки, постоянно стараясь найти способ разбить союзное войско, но при этом не совершая никаких поспешных или необдуманных действий. Мне кажется, что нам удалось избежать неприятных сюрпризов или даже окружения только благодаря кавалерии дона Антонио.

Вильяроэль ни для кого не делал исключений. Хотя я формально числился инженером, в мои обязанности входило скакать на лошади, нести патрульную службу и сражаться наравне со всеми. Я попробовал отговориться, приведя в качестве довода свою профессию.

– У нас нет избытка в людях, – ответил мне генерал.

– Откуда ему взяться, если мы бросили в Толедо солдат только потому, что они выпили лишнего! – парировал я.

– И именно эта нехватка людей не позволяет мне приказать, чтобы вас высекли. – Он вложил мне повод в руку. – Садитесь в седло!

Во время этого ужасного отступления Суви-молодец и превратился в замечательного наездника. И вовсе не потому, что воспылал любовью к лошадям, а по причине гораздо более серьезной – вопрос стоял так: или я научусь скакать на коне, или меня убьют.

Однако я был несправедлив к дону Антонио. И пусть это покажется вам неправдой, но то страшное отступление из враждебного Мадрида до Барселоны – Великое отступление, как привыкли называть его мы, ветераны, – научило меня сначала уважать этого генерала, потом восхищаться им и, наконец, любить его.

Вильяроэль не принимал мои манеры, но всегда прислушивался к моим словам. Я был только дерзким мальчишкой, а он – боевым генералом, закаленным в котлах пороха и стали. Разве имел я право с ним спорить? В то время я не отдавал себе отчета в том, насколько он был терпелив. Мой юный возраст и моя профессия оправдывали меня в его глазах. Никакой другой генерал не простил бы мне всех моих выходок.

Его золотое правило звучало так же, как главный урок Базоша: всегда знай, что тебе следует делать, и будь там, где это необходимо. Дон Антонио заботился о своих солдатах, и на самом деле им руководила только эта забота. Вобан сохранял жизни благодаря точным расчетам, а Вильяроэль – своим примером. Если позволите прибегнуть к обобщению, я бы сказал, что Вобан для меня был теорией, а Вильяроэль – практикой. Даже когда во время войны войска постоянно передвигаются, перед инженером встает множество задач: найти наилучший участок реки для перехода вброд, если мосты недоступны, построить временные переправы или укрепления. Только тогда мне удавалось использовать плоды моего обучения, если можно так выразиться, и вот тут-то мне и удалось завоевать уважение генералища.

Я предложил оставлять в каждом городишке, где еще сохранились хоть какие-то остатки зубчатых стен, небольшое подразделение драгун, а самим двигаться дальше. Когда Вандом подходил к городку, ему приходилось останавливать все войско и решать, что делать: штурмовать данный населенный пункт, осаждать его или обходить. Под покровом ночи наши драгуны садились на своих коней и смывались из города. На следующий день бурбонские войска обнаруживали, что за стенами никого нет, но к этому времени союзное войско уже успевало выиграть целый день похода.

Другой прием из списка хитростей Базоша был несколько жесток. Когда на нашем пути встречались два поселка, один к северу, а другой к югу от дороги, по которой мы уходили от преследователей, наши солдаты выгоняли из домов всех жителей поселка Нижний и отправляли их в поселок Верхний. Одновременно другой эскадрон союзного войска заставлял всех жителей поселка Верхний следовать в поселок Нижний. Нередко случалось, что растерянные поселяне обоих местечек, тащившие за собой коз, повозки с кладью и всякую утварь, встречались на дороге. Досада этих несчастных людей наглядно демонстрировала всю нашу низость, но в результате этой операции бурбонские шпионы запаливали лошадей, чтобы оповестить Вандома:

– Маршал! Жители поселка Нижний были перемещены в поселок Верхний!

Выслушав это сообщение, Вандом делал вывод, что союзное войско приняло решение укрепиться на данной позиции и поэтому избавлялось от лишних ртов. Но тут появлялся другой отряд разведчиков, который докладывал об обратном:

– Маршал! Жители поселка Верхний были перемещены в поселок Нижний!

Что все это могло значить? Бурбонские командиры понимали, в чем было дело, только когда с огромными предосторожностями въезжали на главные площади обоих поселков и обнаруживали на дверях мэрии любезную записку Суви-молодца, написанную на прекрасном французском языке.

 
À bas Villabajo
Le maraud!
À bas Villarriba,
Le gros verrat!
À bas Vendôme,
Ce sale bonhomme!
 

В переводе это приблизительно значило:

 
Ни в Нижнем, ни в Верхнем. Вандом, ты – дурак набитый!
 

Впрочем, по-французски это звучало лучше, потому что получалось в рифму.

* * *

Великое отступление 1710 года можно кратко описать так: это было бесконечно долгое и кошмарное передвижение войск. Путь в Барселону оказался долгим, бесконечно долгим. Что бы там ни говорили географы, после пережитого мною Отступления Барселона для меня всегда будет дальше от Толедо, чем Земля от Сатурна.

Стэнхоуп и его англичане настояли на том, что будут двигаться параллельно основному войску, и нам приходилось терять много времени и сил на поддержание связи между нашими колоннами. Наступающая или отступающая армия опустошает огромную территорию на своем пути, чтобы запастись провизией. Поскольку кастильские земли были так бедны, а зима стояла такая суровая, как вы понимаете, колоннам приходилось двигаться на значительном расстоянии друг от друга. «Сражайся плечом к плечу, но передвигайся порознь», – гласит правило военных. Но не настолько же порознь, черт бы их драл!

8 декабря Стэнхоуп, этот чванливый осел Стэнхоуп, позволил бурбонским войскам окружить его в маленьком городке под названием Бриуэга[73]73
  Бриуэга – небольшой город в провинции Гвадалахара.


[Закрыть]. Он понятия не имел, на каком расстоянии находится неприятель, и, каким бы невероятным это ни показалось, задержался в Бриуэге на три дня, чтобы его части отдохнули, а он смог выпить свою чашечку горячего чая. Когда Стэнхоуп пришел в себя, Вандом уже был тут как тут, и англичанин решил укрепиться в городке. Стэнхоуп послал основному союзному войску целых шесть отчаянных донесений, прося прийти ему на помощь.

Почему он так легко дал заманить себя в ловушку? Объяснить это нетрудно. Стэнхоуп не располагал глазами дона Антонио. Его всадники тяжелой кавалерии не умели устраивать засады и нападать исподтишка. А Стэнхоуп при этом был грубым последователем Кегорна, и всей его ловкости хватало лишь на то, чтобы наносить тяжелые лобовые удары по противнику.

После долгих переговоров с другими командирами дон Антонио вышел к нам из палатки, чтобы рассказать, как обстоит дело. Когда мы спросили, что думает лично он, генерал покачал головой:

– Англичан слишком мало, чтобы выдержать атаку многочисленной армии. Вандом это знает и бросит в наступление все свои силы. Им конец.

Однако союзное войско все-таки двинулось на выручку Стэнхоупу. Запели горны, и все войско развернуло лошадей, чтобы спешно двинуться назад к Бриуэге. Политические и военные последствия потери всех английских частей были бы не менее серьезны. И вот после стольких отвлекающих маневров, стольких усилий, потраченных на то, чтобы отойти от неприятеля как можно дальше, мы повернулись вспять и по собственной воле отправились на битву, которой столь настойчиво пытались избежать. Покорнейше благодарю, лорд Раз-и-готово!

Ну хорошо, не будем столь строги, – возможно, этот маневр и не был так уж безрассуден. Союзное войско спешило на помощь, и, если бы Раз-и-готово немного продержался, бурбонское войско оказалось бы между двух огней. Пока мы изо всех сил подгоняли своих коней, Вандом окружил Бриуэгу и потребовал, чтобы англичане сдались. Стэнхоуп ответил ему запиской в самом наглом тоне: «Скажите герцогу Вандому, что я и мои английские солдаты будем сражаться до последнего».

Кто-нибудь должен был вовремя объяснить нашему Раз-и-готово, что высокопарные высказывания в героическом тоне впоследствии служат для бесконечных издевательств над тем, кто не держит своего слова. После третьего штурма Стэнхоуп призадумался. Зачем ему умирать в этом тоскливом кастильском городишке, если тем же вечером он может откушать фазана вместе с генералом противника Вандомом? Когда мы приблизились к окрестностям Бриуэги, пушки уже молчали. Нетрудно было догадаться, что случилось: англичане, весь английский корпус целиком, сдались врагу.

Четыре тысячи опытных солдат были захвачены в плен со всем их оружием и снаряжением! И во главе их стоял тот самый генерал Стэнхоуп, который явился в Испанию со своей конницей и со своим высокомерием. Я это вам в два счета устрою – раз и готово! А теперь четыре тысячи англичан отправлялись в плен пешком, склонив головы, под охраной штыков.

Представьте себе: мы, высунувши языки, примчались к Бриуэге – и кто же нас там ждал, потирая от радости руки? Вандом и все войско Двух Корон, построенное для битвы.

Численность бурбонского войска вдвое превышала численность союзного. Наши люди и лошади были изнурены после целого дня и целой ночи похода на выручку Раз-и-готово. Неприятель оказался так близко, что отступление было невозможно. Никогда еще сражение не выглядело столь нежелательным и столь неизбежным.

Инженеру никогда не суждено стать военным. Наше мировоззрение в корне различно: почему человеческим существам так нравится убивать себе подобных в открытом поле, когда уже давно изобретены такие чудесные защитные сооружения, как окопы и бастионы? На всякий случай прилагаю для вас здесь «Краткое руководство к действию, написанное Марти Сувирией: как выжить во время битвы в открытом поле». Звучит оно так:

Глава первая. Под каким-нибудь благовидным предлогом покиньте свою часть, которая вступает в бой.

Глава вторая. Лягте на землю лицом вниз, изображая убитого, и при этом спрячьте голову за самый большой камень, какой только найдете поблизости. Не шевелитесь, пока ваши уши не скажут вам, что стрельба кончилась.

Глава третья. Конец руководства.

Уверяю вас, что сей труд очень мне пригодился. Чему доказательством служит тот факт, что в свои девяносто восемь лет я могу диктовать эти воспоминания моей дорогой и ужасной Вальтрауд, хотя все кости у меня побаливают, половины лица давно нет, а в заднице аж три дыры. Единственный недостаток моего руководства в том, что в некоторых случаях – например, в Бриуэге – его нельзя использовать. И знаете почему? Так вот – из всех генералов этого мира мне в командиры достался тот единственный, который использовал свое звание не для того, чтобы скрыться от пуль, а для того, чтобы под них подставиться.

Вильяроэль родился в мундире, и для такого человека гибель в битве была не более чем издержкой профессии. Победить в битве, которая нам предстояла, не представлялось возможным. Средством передвижения на поле боя мне служил конь, измученный долгой скачкой, недоеданием и холодом, и ребра у него так торчали, что напоминали мехи. Бедное животное стояло рядом с лошадью дона Антонио, который, не оборачиваясь, обругал меня:

– Держите спину, капитан Сувирия! Любой солдат, который повернет голову, должен видеть, что его офицеры горделиво сидят в седле и готовы к наступлению. А вы расселись, точно мешок с крупой.

Я не ответил. Он легонько щелкнул мне по спине хлыстиком и добавил:

– Офицер – это душа войска и его зеркало. Если офицер в себе не уверен, солдаты теряются.

Я чуть-чуть выпрямился, но не слишком, и заговорил, тоже не глядя на него. Мы как будто вдруг оказались в исповедальне.

– Я не офицер, и вы это знаете не хуже меня, – пожаловался я и выругался по-каталански: – Merda!

Слово merda вызвало у него улыбку.

– Может быть, вы не знаете, но я родился в Барселоне.

Я посмотрел на него в изумлении. Вильяроэль был воплощением кастильских добродетелей – суровости, непоколебимости и справедливости, и эта новость меня поразила.

– Мой отец тоже был военным, и его туда направили, – пояснил он. – Поэтому мать родила меня в Барселоне. Это красивый город.

Пока Вильяроэль непринужденно описывал красоты Барселоны, увиденные глазами кастильца, сражение развернулось по всему фронту. До нас доносился только грохот выстрелов, и со своей позиции мы видели, как раненых относили в тыл, и слышали крики сержантов, которые пытались поддержать порядок в рядах солдат.

– Дон Антонио, – простонал я, – это безумие. Вы прекрасно знаете, что такую битву невозможно выиграть.

Вместо ответа он направил хлыстик к моему лицу, кончиком его приподнял мой подбородок и рявкнул:

– Будьте добры говорить мне «генерал»! Офицерам моего штаба позволительна такая фамильярность, потому что эти люди под моим командованием доказали, на что способны. О вас этого сказать нельзя.

В эту минуту к нам приблизился гонец на коне, бока которого блестели от пота, несмотря на холод.

– Генерал! Враг теснит нас на левом фланге! Маршал Штаремберг просит вас восстановить линию фронта.

Вильяроэль отбросил свой хлыст, вытащил шпагу из ножен и закричал:

– Давно пора было, черт побери!

Половина кавалерии союзного войска устремилась за ним. И я тоже, к моему огромному сожалению.

День тянулся мучительно долго. Стоило бурбонским отрядам прорвать наши ряды, как туда устремлялась кавалерия дона Антонио, готовая закрыть брешь. На протяжении всей битвы я скакал рядом с генералом.

– Я ваш верный оруженосец, дон Антонио! – закричал я, чтобы не молчать все время.

– Тогда скажите мне, – ответил он, смеясь, – почему, когда неприятель справа от нас, вы скачете слева от меня, а когда враг слева, вы перемещаетесь на другую сторону и едете справа? Не желаете ли вы использовать меня в качестве передвижной фашины?

Вам когда-нибудь доводилось видеть кошмары пять часов подряд? Бриуэга была таким кошмаром. С полудня и до заката бурбонские войска пытались прорвать фронт союзников. Наши офицеры группировали батальоны, восстанавливали ряды штыков. Наши полки стояли твердо, несмотря на большие потери, на лицах солдат отражалось напряженное изнеможение. К трем часам пехота от отчаяния начала строится в каре.

Моя дорогая и ужасная Вальтрауд, которая ничего в этом не смыслит, требует разъяснений. Это же так просто! Но ничего не поделаешь, придется ей уступить.

Когда батальон пехоты видит, что неприятель его окружает, солдаты образуют в буквальном смысле слова квадратное людское заграждение: штыки пехотинцев щетинятся наружу, а в центре каре располагаются офицеры, барабанщики и раненые. Это крайняя мера защиты, в особенности против кавалерии, и такое построение означает, что данная часть отказывается от атаки. (Теперь тебе ясно, моя белокурая медведица?) А бурбонские войска нападали снова и снова, снова и снова. И стоило им прорвать наши ряды, туда направлялся дон Антонио и его кавалерия, закрывая бреши атакой своих тощих кляч, снова и снова.

Если вам когда-нибудь придется участвовать в атаке конницы, действуйте следующим образом. Самое главное – избежать яростного столкновения. В последний момент пригните голову к шее животного и спрячьтесь за ней, чтобы никто не заметил, как вы натягиваете поводья, останавливая лошадь. В пылу атаки никто не заметит, что вы сдерживаете коня. Направьте все силы своего тела к щиколоткам, и обхватите бока своего скакуна ногами, словно клещами. Задержитесь между первым и вторым рядом наступающих всадников. Если неприятель бежит, пришпорьте своего коня и мчитесь вдогонку, крича так, будто вы сами прорвали линию обороны врага (так вы сможете после битвы похваляться своими подвигами). Если враг держится, размахивайте шпагой над головой и посылайте проклятия всадникам вашего подразделения, которые оказались между вами и врагом. Но ни под каким предлогом не продвигайтесь вперед! В случае отступления разворачивайте коня и, не стесняясь, скачите прочь. Первая линия идиотов, которую вы пропустили вперед, защитит вашу спину.

Исход битвы при Бриуэге решила усталость, – иными словами, сражение не привело к победе. Бурбонские войска не пожалели сил, но не смогли разрушить строй союзного войска. Некоторые полки выдержали до двенадцати последовательных атак. А когда их силы иссякали, дон Антонио со своими всадниками уже был тут как тут и наносил удар по врагу, чтобы его отбросить.

Во время последней контратаки мы так продвинулись вперед, что оказались за линией пехоты союзников. Когда мы остановились, вся земля вокруг нас была усеяна трупами врагов, словно под копытами наших лошадей расстелили ковер из белых мундиров. Я завопил, точно мальчишка:

– Ну и картинка, дон Антонио! Славно мы их порубили! – Я соскочил с лошади и посмотрел вокруг. Мертвецов было так много, что мне приходилось делать гигантские шаги, чтобы на них не наступать. – В результате вы оказались правы. Мы не проиграли битву! А Вандом-то воображал, что загнал нас в тупик. Ха!

И тут генералище спешился, подошел ко мне, бросил на меня взгляд, полный ярости, влепил мне звонкую пощечину и ушел.

Я замер не столько от боли, сколько от обиды, потому что ничего не понимал. Вильяроэль целыми днями ругал меня за отсутствие боевого духа и воинского энтузиазма, а стоило мне проявить восторг, как он дал мне пощечину. Нет, я еще не понял, что война, ремесло дона Антонио, порождала в его душе противоречия и причиняла ему боль. Потирая рукой горящую щеку, я заворчал:

– Что я такого сказал?

Один из адъютантов генерала пояснил за него:

– Идиот, не прошло и года с тех пор, как дон Антонио командовал этими ребятами.