Текст книги "Двуглавый Орден Империи Росс. Магия изначальная"

– Кибальчич. – повторяю я. – Нет! Не Кибальчич, а Келдыш. И этот… Сахаров. Отец водородной бомбы.

– Водородной? – переспрашивает бывшая сокурсница. Хотя, может, и тут вместе учиться будем.

– Водородной. – Уверенно повторяю я.

– А там радиация есть? – с сомнением уточняет Лерка.

– Спрашиваешь! – честно говоря, я очень удивлён, что она этого не знает. – Ты «Годзиллу» с Жаном Рено смотрела?

– Это старый что ли?

– Нет, не старый, а с Жаном Рено.

– Ну, я и говорю – старый. – раздражённо повторяет Лерка.

– Лера, а ты вообще в курсе, сколько снято фильмов про Годзиллу?

– Три?

– Тридцать три! – выпаливаю я, а потом думаю, что всё-таки по-больше, но пойдёт.

– Да ладно! – думает, прикалываюсь.

Не стал ей доказывать свою правоту, потом как-нибудь.

– Ну, вот в том фильме, где с Жаном Рено, там же в самом начале показывают взрыв водородной бомбы, а потом яйца игуаны какой-то. С понтом, вон, смотрите, что ваша радиация наделала!

– И чё?

А, правда? И чё?

– Ну, ты же про радиацию спрашивала!

– Саша! Я про Мнишека спрашивала! А ты мне про Годзиллу за чем-то начал!

Вот как с ней разговаривать?! Про Мнишека она спрашивала! Про Марину Мнишек. А кто она, кстати? Да, хрен с ней!

Перестав думать о радиации, возвращаюсь к доеданию экологически чистой и геннонемодифицированной курицы. Какое-то время мне это удаётся, потому что никто не мешает.

– Саня! – радостно окликает меня Лерка.

Я мычу набитым ртом, что слушаю.

– А я придумала, как они все туда попали!

Хорошо, что рот у меня занят, и не надо прямо сейчас спрашивать кто такие они, куда попали, и почему все. А Лерка ждёт, по-моему, именно этого. Ну, как же?! Должен же кто-то восхититься красотой решения и изяществом мысли. А он, подлец, жрёт и не восхищается. Казлина!

Настроение у Лерки падает, хотя и медленно, и она больше не тянет кота за рога, а хватает быка за хвост:

– Чё ты ничего не спрашиваешь? Тебе, что, не интересно, что я придумала?

Я, наконец-то, дожёвываю и проглотив последний кусок, интересуюсь тоном человека, которому параллельно:

– Ну, и что ты придумала?

– Ну, вот! – с жаром начинает она. – Они все зашли в пещеру.

Час от часу не легче!

– В какую пещеру?

Этот мой вопрос в леркины планы не входил, поэтому она его отметает:

– Да не важно! В любую!

– И чё?

– Ну, вот, зашли они в пещеру, а там портал!

– Кто они? – снова задаю я неудобный вопрос.

– Ну, эти! Которые с прадедом вместе!

– И чё с ними?

– Блин! Саня! – вспыхивает Лерка. – Я тебе объясняю, а ты слова не даёшь сказать! Не хочешь слушать, сам всё придумывай!

– Да я слушаю. – отвечаю я. – Просто ты как-то непонятно объясняешь. Какие-то ОНИ, в какую-то ПЕЩЕРУ… Я чё? Про всё догадываться должен?

Лерка немного успокаивается и продолжает:

– Ну, вот, зашли они все в пещеру, а там портал!

– До Австралии? – подсказываю я.

– Да! Прямо в Кэрнс выводит.

– И-и-и?

– Ну, вот так они все туда и попали.

Лерка смотрит на меня глазами человека, раскрывшего страшную тайну. А я думаю, как же с ней всё-таки трудно.

– Лера! – я пытаюсь сдерживаться. – Кто-то совсем недавно задавал мне вопрос из разряда «за каким?»… И вот щас я тебе его задам!

– Чего «за каким»? – напрягается собеседница.

– У них должна была быть какая-то причина. – повторяю я Лерке её же собственные слова. – За каким целая толпа, семьдесят пять человек, полезла в этот портал?

– В пещеру!

– Да! Да! В пещеру с порталом? – настаиваю я. – Какого икса им всем там было надо? Ты же мне этот вопрос задавала? А теперь я тебе его же задаю. Какого хрена они туда полезли?

Лерка уже не так радостно настроена. Она уже так гениально выглядит, но не сдаётся.

– Ну, от дождя там спрятаться, или от врагов. – Высказывает она робкое предположение.

– От радиации, Лера! – саркастически улыбаюсь я, демонстрируя своё отношение к идее.

– От годзиллы! – раздражённо выкрикивает она.

Вдруг выражение её лица резко меняется.

– От дракона! – говорит она.

Блин! А ведь похоже на правду! Ну, в том смысле, что если бы там, в окрестностях летал бы дракон, то стоило бы спрятаться в пещере.

Хотя, нет! Драконы же в пещерах живут. Значит, он бы все пещеры в окрестностях знал бы.

Это если он местный. А если залётный…

Блин!!! Какие, нахрен, драконы?! Мы, конечно, в какую-то сказку попали, но это ещё не значит, что у них тут вообще хоть когда-нибудь драконы были!

А чайник? Да, тоже ничего не значит! Ну, даже если и был где-то когда-то какой-нибудь дракон, то всё равно нельзя на него ссылаться! В огороде бузина, а в Киеве – дядька! Не мог Сталин Ломоносова репрессировать, даже если бы тот Советскую Власть последними словами бы поносил!

– Они должны были всей толпой куда-то идти, а то тогда зачем им туда лезть? – задумчиво говорю я.

– Ну, а чё? – спокойно продолжает Лерка. – Враги напали на деревню, сожгли её, или на что они там напали? Вот, а те, кто уцелел, пошёл спасаться в горы. Кто-то знал про пещеру, а про портал не знали, и всё!

Етит твою мать! А ведь да! Да! В Жигулёвских горах полно пещер! Ну, не то, чтобы прям полно, но есть. Вот они и за лезли в ту, что под руками оказалась. Да! Точно! А портал одноразовый. Односторонний! Вот они обратно и не смогли вернуться. Ну и всё! Так всем и будем говорить! Ну, если кто спросит, конечно.

Глава 12

Я сплю. Мне снится Волга. Мы купаемся. Почему-то на каких-то островах. Я их не помню. Вдруг все начинают суетиться и куда-то сваливать. Я в недоумении оглядываюсь по сторонам. Лерка с Морозовой стоят на берегу и ожесточённо жестикулируя, показывают куда-то туда. Я смотрю куда-то, как мне кажется, туда и вижу, как из-под ГЭС вылезает здоровенная такая Годзилла. Ростом, наверное, в полкилометра, или даже в целый киламетар. Здоровенная, короче. Все именно от неё и сваливают. Но в разные стороны.

Я не понимаю, откуда взялось это чудище. Ясно, что из-под ГЭСа, а там откуда? Наверное, мутант. Из-за радиации. Значит, ГЭС у нас ядерная. Или атомная. Или водородная. На воде же работает. Радиактивная в общем.

Годзилла эта ещё и трёхголовая. И огнедышащая. Зелёным таким пламенем пыхает. Ну, точно, радиактивный мутант. Сомов же восьмиметровых там видели, вот и Годзилла эта оттуда же.

Валить надо отсюда. На другой берег. В горы. Там какие-нито пещеры полюбому есть. Только туда доплыть надо как-то. Оглядываюсь на Лерку. Они с Морозовой про чё-то болтают, а сваливать и не думают даже. Годзилла уже близко совсем. Я кричу им, чтобы они прятались, но они мне показывают, чтобы это я прятался. И чтобы обязательно в горах.

Блин! Как же туда добраться? Я ныряю в воду и плыву. Только плыву я почему-то над водой. Ноги в воде, а сам я над ней. Если напрячься и не грести, то взлетаю аж на метр над водой. И даже вперёд лечу.

Лерка с Морозовой уже на острове, и руками мне машут, чтоб поторопился. Я напрягаюсь со всей силы. Лечу быстрее, но только вдоль берега. Останавливаюсь. Годзилла ещё далеко, но идёт ко мне. Лерка машет, чтобы торопился.

Я опять прыгаю в воду и лечу, и снова куда-то не туда. Опять попадаю на тоже место. Останавливаюсь. Ко мне подходит академик Келдыш. Я почему-то знаю, что это именно он. Келдыш даёт мне реактивный двигатель. Двигатель уже работает. Я сажусь на него и лечу на другой берег. Но двигатель тяжёлый. Он падает в воду и, конечно же, тонет. Он же железный. Тут мелко. Я вытаскиваю его и снова лечу. Он опять тонет. Я опять вытаскиваю. Напрягаюсь изо всех сил, но не помогает. Двигатель тонет. Это потому что он из железа.

Келдыш не доволен. Наверное, он думает, что я просто не умею как следует летать. Подходит папа Карло Мнишек. Он объясняет нам с Келдышем, что железо плавать не может. Из какой-то осины он начинает делать деревянный реактивный двигатель. Келдыш сомневается в успехе. А я жду. У меня же нет другого способа попасть на другой берег.

Годзилла пока не двигается. Палит кого-то на берегу, и всё. Голова у неё снова только одна. Но огонь всё равно зелёный и светится, значит, радиактивный.

Папа Карло уже выстругал движок и хвалится Келдушу. Тому движок нравится. Они отдают движок мне. Он хоть и легче железного, но всё равно работает. И не тонет. И не летит. Мощности не хватает. Папа Карло Мнишек вместе с Келдышем сажают меня на деревянный движок, который не тонет, цепляют мне на спину железный движок и отпускают.

Лечу я опять куда-то не туда. В смысле не в горы. Но это уже и не важно, потому что лечу я высоко в небе. Годзилла пыхает в меня той башкой, в которой у ней автоген, но я уворачиваюсь. Я теперь могу летать без движков, но всё равно ещё держусь за них. Остальные головы в погоне не участвуют. Они что-то объясняют одна Келдышу, а другая Эйнштейну. Тот тоже зачем-то припёрся. А папа Мнишек пытается кадрить Морозову. Лерка куда-то пропала.

Я закладываю мёртвую петлю. Мне навстречу летит Лерка. Только она без движков. Лерка показывает мне, чтобы я тоже движки бросил. Но я не хочу. Вдруг без них не выйдет. А ещё Келдыш может за свой движок спросить. Мнишек-то не спросит, он себе ещё может нарубить. А у Келдыша этот может быть ещё нужен куда-нибудь. Лерка говорит, что движки Келдышу в Прибрежном делают, и что этот надо бросать. Я не соглашаюсь.

Лерка берёт меня за руку. Руки у неё ледяные, даже инеем покрыты. Движки падают. А мы нет. Лерка отпускает меня и летит на берег.

Годзилла ростом уже с небольшого жирафа, и голова снова только одна. Вместе с Келдышем, Мишенком и Морозовой они смеются над Эйнштейном, а тот понуро бредёт прочь.

Келдыш говорит, что Годзилла хороший мужик и свой парень, просто инштейнов не любит.

На песке написана формула Е равно пи эр квадрат, причём на месте двойки нарисован маленький квадратик.

Келдыш говорит Годзилле, что пора испытывать двигатели нового поколения, сверхсветовые, на нем, на Годзилле. Типа у Годзиллы же крыльев нет, а ренец с движками наденет и будут. Опять же посрамить Эйнштейна и всю его гнусную СТО. Годзила просит у Келдыша подводные двигатели, для совершенно житейских дел – на Большой Барьерный риф смотаться. Кракенов погонять. База у них там.

Келдыш говорит, что база у кракенов в Бермудском треугольнике, а подводных движков в его КБ всё равно не делают, так что какая разница.

Келдыш раскланивается с Морозовой, и они с понурым Годзиллой уходят куда-то вверх по Волге, то ли в Тольятти, то ли в Прибрежный. Папа Карло увязавшись за ними, тоже уходит.

Я оглядываюсь по сторонам. Народ мирно отдыхает. Купается. Выпивает. Морозовой нигде не видно. Лерка говорит, что надо подняться повыше и сверху посмотреть. Я соглашаюсь с ней и иду к пригодку. Лерка окликает меня. Я поворачиваюсь, а она взлетает в небо. Ну, не то что бы совсем в небо, но определённо высоко. У меня нет движков. Ни железного, ни деревянного, поэтому я и не рискую.

Лерка спускается ниже и кричит мне, чтобы я тоже поднимался. Я подпрыгиваю и лечу. Прямо вверх. Ухожу на вираж. Кручу бочку. Закладываю мёртвую петлю. Кувыркаюсь. Вхожу в штопор. И просыпаюсь.

В этот раз меня никто не тормошит, нет никаких петушиных криков. И вообще всё спокойно. Я потягиваюсь и начинаю вставать. Надеваю штаны с лямками внизу. Снова думаю, про тапочки. Я слышу какое-то бормотание. Это, походу, Лерка что-то поёт. Начинаю различать слова, или мне только кажется:

– …нам дал стальные флюгерхэндэ. А вместо херца – аузенбортмотор!

Блин. Мерещится что ли? Наверное, я ещё не весь проснулся.

Выхожу в коридор. Дверь в Леркину комнату открыта. Она уже оделась и заправляет кровать. Киваю ей. Она мне тоже. Иду умываться.

Воды в бадейке, где-то на четверть осталось. На рукомойнике снизу сосулька. Да и вообще в «ванной» прохладно как-то. Пытаюсь растопить руками сосульку. Она тает на удивление быстро, а из самого рукомойника льётся более чем тёплая вода. Блин! Ну, и вот как это? Маги долбаные! Или это такие неполадки в местной системе водоснабжения?

Умываюсь. Трогаю щёки. Щетинка слабенькая, сегодня можно и не бриться, но мне же та-а-аку-у-ю бритву подарили. Надо обязательно опробовать. А то как же?!

Я заправляю кровать, надеваю рубашку, обуваюсь и иду искать Акимыча. Он опять «сливает» мне из ковшика на спину. И опять вода у него ледяная.

Поднимаемся к нам. Глаша с Аннушкой накрывают на стол. Время завтрака. Акимыч посылает Глашу за «тазиком» и другими мыльно-рыльными принадлежностями. Я спрашиваю у него, бреет ли он барона и других молодых господ. Терентий говорит, что ещё рано и смеётся в том смысле, что не час ранний, а господа ещё слишком молоды для такой процедуры. Я спрашиваю у него, сколько сейчас времени, и узнаю, что солнце уже встало, но до полудня ещё далеко.

Посмеявшись вместе с Акимычем, переспрашиваю, который сейчас час.

– Дык девятый, поди. – Отвечает он. – На рынок, сызнова?

– Да, – говорю я. – Графиня Морозова обещала заехать.

– Да чавошь ей на рынке-то делать? – удивляется Терентий. – Господа, они ить по рынкам-те не ходют. А тут ишь чаво, цела графиня! Она хоть и Танюшке-то нашей ровестница, а всё одно, вишь чо, сиятильства! – Он смотрит на меня и добавляет: – Так ведь и вы с сестрицей, чай ведь тоже, поди, из благородных?

– Ага. – Подтверждаю его догадку. – Сколько лет Татьяне Андреевне?

– Двадцатый пошел. – Произносит Терентий как бы даже с сожалением. – В девках засиделась, всё прынца ждёт.

– А Ольга Павловна, она тоже в гостинице проживает? – спрашиваю, потому что не совсем понимаю её слова про «заеду за вами».

– А чего ей в гостинице жить? – удивляется Акимыч. – У них же дом большой в верхнем городе. У них и имение вёрст тридцать от города. Вот родители-то, наверное, на лето туда и поедут. А так-то здесь живут. У Ольги Павловны раньше и у нас здесь номерочек был. Между занятиями забегала, книжки какие переменить, да и другое чего… – Терентий махнул рукой, мол, мало ли и добавил: – А щас-ту нет, токма в городе всё!

– Так она с родителями живёт? – на всякий случай уточнил я. – То есть она тоже не замужем?

– Так ведь ей учиться ещё, почитай, цельных два годка! Куды ж ей замуж-то?

– А Татьяна Андреевна? Она разве не учится?

– Танюшка-то? Не-е-е… Она на ентим… на бытовом три годка, да и всё!

– А почему так? – Пользуясь случаем, я решил узнать побольше. – Денег не хватило?

– Денег-то хватило, да и Дмитрий Францевич, тот бы тоже добавил.

– А чего ж тогда? – выяснять так, выяснять.

– Дак ведь Ваша Милость, – Акимыч был явно удивлён моей неосведомлённости. – Чтоб учиться одних-то денег маловато будет! Но ж дело-то такое, способностев требует. Без них токмо вон, бытовые енти три годка и всё! Больше ни-ни! – он помолчал, а потом как будто встрепенулся: – Пойду я, Ваша Милость. По хозяйству надо ещё тама поделать кой-чо.

– Подожди Акимыч. – Я полез за деньгами.

– Вы, Ваша Милость, коли мелких-то монеток нету, так и не к спеху. Потом как-нито. – и ушёл.

Оставшись один, я призадумался. Хотя, размышлять особенно-то и не над чем было. Ну, что я узнал? То, что Татьяне и Морозовой по двадцать лет? А, нет. Терентий сказал, двадцатый пошёл, если двадцатый год, то сейчас им по девятнадцать. И что мне это даёт? Получается, что обе старше меня. И что? Обе не замужем. И чё? Типа у меня две перспективные невесты? Не-а! Лерка правильно сказала, на хрена я им сдался?! Стоп-стоп-стоп! Это она про Татьяну сказала, а про Морозову в этом ключе даже шепотом думать не стоит! Где графиня, и где я?

Покумекав примерно таким вот образом, я решил просто принять всю полученную информацию к сведению и аккуратно распределить эти знания по закоулкам лабиринтов памяти. Пока сознание занималось архивацией новых данных по извилинам мозга, можно и перекусить.

Завтрак не сильно отличался от вчерашнего. Просто вместо чая был кофе, довольно посредственный, кстати. А к кофе нам зачем-то принесли сметану.

Ну, это мы думали, что сметану. На самом деле нам принесли как мы и просили сливки. Просто здешние сливки, они как наша двадцати пяти процентная сметана. А может и тридцати пяти процентная, только я никогда не видел сметану крепче 25 %. Ну, и не пробовал, конечно. Лерка, кстати, тоже. Вот. Выяснив со сливками и сметаной у Аннушки, мы попросили на будущее вместо сливок приносить молоко.

Сметану мы оказывается, здесь и не видели ещё, и Аннушка по Леркиной просьбе принесла нам чуть-чуть на пробу. Короче, это почти что масло, только гораздо белее. А то, что мы там у себя привыкли называть молоком, так здесь это вообще обрат какой-то. Когда из молока взбивают масло, вот то, что остаётся, вот оно как раз и прокатывает за молоко по меркам нашего мира. Прикольно.

Когда мы остались вдвоём, я спросил у напарницы:

– А чё ты там про стальные флюгерхэндэ пела?

– Это, Санечка, есть такой бард Тимур Шаов. Отец его очень любит. Он когда приезжает, они с матерью всегда на концерты ходят. – Сказала, а потом поправилась: – Ходили… когда он приезжал… – помолчала и добавила, но уже не столь грустно: – Прикольные у него песни такие, как бы сатира такая, но добрая, позитивная такая. Блин! – и поморщилась.

– Ты чего? – забеспокоился я.

– Да, нет! Это я просто слов паразитов наговорила.

– И чё? – реально ни хрена не понял.

– Ну, в речи, особенно в обычной разговорной люди часто произносят слова, которые не нужны, но они их произносят… ну, как бы по привычке, что ли, или для связки слов. И даже не замечают. – Она чё-то призадумалась, но ненадолго. – Вот, а другие люди их слышат, эти слова, и кому-то типа даже слух режет. – Она изобразила пальцами американские «кавычки». – Короче, слова паразиты – это не нужные слова, от них нужно избавляться. Ну, избавляться от привычки их произносить.

– Я не всё понял. Ну, я понял, что что-то там не надо говорить, а что именно?

– Я три раза сказала слово «такие». Совершенно не нужные в этом тексте.

– Не знаю, я ничё не заметил.

– Это потому, Саша, что ты не обратил внимание, а если бы обратил, то понял бы, что вместо «Прикольные у него песни такие, как бы сатира такая, но добрая, позитивная такая», очень запросто можно было сказать «Прикольные у него песни, как бы сатира, но добрая, позитивная».

Я призадумался.

– Знаешь, – сказал я немного погодя. – Разницы в принципе-то никакой, хотя второй вариант, и правда, получше что ли…

– Вот. Мама мне постоянно говорила, что если человек красиво говорит, то его и слушают с бо́льшим интересом, и верят ему, ну, опять-таки тоже больше. Она меня даже на тренинги специальные отправляла.

– А чё за тренинги? – никогда не слышал.

– Ну, есть такие. «Харизматичный оратор» называются. Тренер один из Тольятти проводит, Руслан Хоменко, по-моему. Блин! Или Фоменко… не помню. Классный такой дядечка! Вот, правда, он когда говорит, прямо заслушаться можно.

– И чё? Помогает?

– Знаешь, там по-разному бывает. – Лерка с какой-то теплотой вспоминала про этого Руслана. – Бывает, человек в самом начале двух слов связать не может, а через два дня на любую тему может закатить монолог минут на пять. А бывает, вообще разницы не видно в начале и в конце. Нет, ну, есть, конечно. Просто на фоне других не заметно, но человек сам прямо светится: «Я понял, я понял как надо!». Мне точно помогло. Ну, и маме, конечно, тоже. Она сама у него раза по три на каждую ступень ходила, поэтому и меня отправила.

– Зачем по три раза?

– Сань, ну это же как в спорте, чем больше тренируешься, тем лучше умеешь.

– А сколько ступеней? – вот оно мне зачем, а ведь всё равно спрашиваю.

– Три.

– А ты на скольких была?

– Два раза на первой, и по разу на второй и третьей. Будет возможность, сходи.

– Ага! – а ведь Лерка-то и вправду хорошо так разговаривает, ну, связно там… можно и послушать, когда не нервничает.

– Блин!!! – Лерка аж сморщилась вся.

– Ты чё? – думал, вдруг она подавилась там чем-нибудь, или ещё что.

– Чё-чё?! Ну, когда она у тебя теперь такая возможность-то будет? – и посмотрела на меня так, что мне её даже жалко стало. А потом и себя тоже.

Пару минут мы молча погоревали каждый о своём, потом Лерка спросила:

– Сань, а у тебя братья-сёстры есть?

– Сестра. – Сказал я, подумав с десяток секунд.

– Старшая или младшая? – живо заинтересовалась Лерка.

– Младшая.

– А как её зовут?

– Валерия Антуанетта.

– Дурак! Я серьёзно!

– Ну, теперь-то ты моя младшая сестра. Легенда, так легенда! – и я сделал очень серьёзное лицо. Слишком серьёзное. Лерка даже засмеялась.

– Нет! Это понятно! А ту как звали?

– Не было у меня сестёр, даже двоюродных. Только братья.

– А родные братья есть?

– Да.

– Сань, ну, кончай! Я же у тебя серьёзно спрашиваю.

– Вован. Младше меня на четыре года. А чё?

– Младше – это хорошо. – Задумчиво произнесла «сестра».

– Лер, а ты можешь не говорить загадками? Или это вас так на ваших тренингах научили? – мне и в самом деле было как-то неприятно вот так втёмную на вопросы отвечать.

– У меня тоже сестра младшая. На одиннадцать лет меня младше. – Вот сказала, и вроде бы даже довольна, а чем, не понятно.

– Я понял. А зачем всё это?

Похоже, что Лерка уже собралась вспылить, но что-то её остановило, и она начала совершенно спокойно пояснять свою мысль. Не самую плохую, кстати.

– Понимаешь, – начала она. – Когда-нибудь в разговоре или ты, или я всё равно про них что-нибудь ляпнем. Согласись, что нужно хотя бы знать, что у тебя есть ещё один брат и ещё одна сестра. – Она подождала, пока я осмыслю и кивну. – Это хорошо, что их не так много. – Тут Лерка почти засмеялась. – Запоминать легче.

– Твою как зовут? – я не стал говорить «звали» мало ли что…

– Светка.

– Светлана Константиновна?

Лерка посмотрела на меня так, как будто что-то обдумывала.

– Слушай! – выдала она, наконец. – А давай не Константиновна, а Викторовна!

– В смысле? – не понял я.

– Ну, пусть они оба будут нам не родные, а двоюродные. Дети дядя Вити.

Я задумался, но осмыслить не смог.

– А зачем?

– Ну, понимаешь, – похоже, она и сама не всё понимает, но всё равно, что-то в этом есть. – Понимаешь, и ты мне, и я тебе, всё равно всё про них заранее рассказать не сможем. А когда речь идёт про двоюродных, то одному из нас про них чего-то можно и не знать. А поскольку дядя у нас уже «есть». – Она опять амеровские кавычки показала. – То пускай они как будто бы его дети. Бритва Оккамы. Не множьте сущности сверх меры!

– Я уже побрился. – Констатировал я.

– И зачем ты мне это сейчас сообщил? – уперев локти в стол, спросила подельница.

– Ну, ты же сама про бритву чего-то там… – я поделал неопределённые движения руками.

– Бритва Оккама? – переспросила она, я кивнул, ожидая продолжения. – Ах, это! Ну, ты чё?! Это же такое философское… – она пощёлкала пальцами, подбирая нужное слово, не нашла и продолжила: – Ну, в общем, есть такое понятие, суть его в том, что ни к чему усложнять что-либо, особенно если в этом нет необходимости. Короче! Не множьте сущности сверх меры! Неужели не слышал?

– Мы ваших консерваториев не кончали! – гордо ответил я, хотя, чем тут гордиться? – И, это… бритва-то здесь причём?

Лерка страдальчески вздохнула:

– Бритвой отсекают всё лишнее.

– Кому?

– Блин, Саня! Ну, это же просто говорится так! Ну?

– А-а-а-а-а… – протянул я, стараясь выглядеть как можно глупее.

– Паяц!!! – выпалила она в порыве… гнева что ли… а может, тоже прикольнулась.

Я не понял, но решил отсечь это бритвой Роман-Григорича.

– Саша, – вдруг напряглась Лерка. – А маму у них как зовут? Папа – Виктор Родионович, а мама?

– Елена Андреевна подойдёт? – спросил я после пары секунд размышлений.

– Нормально… – протянула Лерка. – А это в честь кого-то или просто?

– Лер, Лера-а-а! – я помахал руками, стараясь привлечь максимум её внимания.

– Чего? – удивлённо спросила она.

– Лера! А нашу маму, как зовут?

«Сестра» явно не ожидала такого вопроса, потому что впала в лёгкий ступор.

– Лер, давай проще. – Я решил пойти на компромисс с ситуацией. – А твою маму как зовут?

– Людмила Геннадьевна, а что?

– Ну, пусть нашу маму тоже зовут Людмила, хотя, вот на счёт Геннадьевны я не уверен.

– А чё тебе не нравится?! – наехала Лерка.

– Ну, вдруг здесь это имя не в ходу. Есть же такие имена, которые ещё не придумали.

– И чё?! – не сдавалась сестра. – А это такое исконно Австралийское имя! Или они все Австралийские имена знают наперечёт? Да и кому какое дело?! Геннадьевна и Геннадьевна! Вон Шен, тот вообще Кежукетович, и чё?!

– Косиджанович! – поправил я.

– Тем более! Ни кого это не удивляет!

– Так ведь он же китаец! – возмутился я.

– А Шойгу – бурят, и чё?

– Он не бурят.

– А кто?

– Не помню. – Сказал я. – Но не бурят!

– А по мне так типичный бурильщик, – шлёпнула Лерка, типа закрывая тему. – Короче, мама – Людмила Геннадьевна. Всё!

Что-то мне не нравилось. Прямо вот не нравилось и всё. Что-то не так.

– Лер, пойми меня правильно. – Я старался возразить как-нибудь не очень неделикатно. – Мне бы всё равно когда-нибудь пришлось бы запоминать имя-отчество тёщи, но вот Людмила Геннадьевна… что-то тут не так.

Лерка аж взвилась:

– Да какая она тебе тёща?! Кто тебе дураку сказал, что я за тебя замуж пойду?! Ты кем возомнил себя? Вощще охренел! Видали?! Тёща!!! Забудь, на хрен!!!!!

– Лера!!! Тёща, в смысле – вторая мама! Как мою зовут, я, знаешь ли, помню!!!

Вроде подействовало. Успокоилась. По крайней мере, не орёт.

– Значит, говоришь, тёща – вторая мама? – с каким-то плохо скрываемым коварством в голосе переспрашивает Лерка.

– Ага! – соглашаюсь я и добавляю на всякий случай. – Свекровь, кстати, тоже!

– А свекровь-то с чего?! – снова негодует эта… даже не знаю, как её теперь называть…

– А вот так вот!!! – И я с гордым вызовом смотрю на эту, с позволения сказать, сестру.

Мы снова молчим, насупившись и набычившись.

– Лер, Лера-а-а! – зову я. – Валерия Антуанеттовна!

– Чо? – хмуро вопрошает она.

– Я понял, что мне не нравилось в Геннадьевне.

– И что же тебе не понравилось в имени твоей «второй мамы»? – ехидству нет предела.

– Помнишь, когда мы Морозовой метали лапшу про погибшего брата?

– Ну? – она всё ещё хмурая и мрачная.

– Мы ей тогда внушили, что меня назвали в честь второго деда.

– И?

– Что «И»? – удивляюсь я. – А второй дед, он кто?

– В смысле? – Лерка больше не хмурится, она не врубается.

– В смысле не может она быть Геннадьевной, потому что она Александровна!

Я торжествую. Здравый смысл, в моём лице, одержал грандиозную по своей убедительности победу.

Лерка вопросов не задаёт, но видно, что ещё не въехала. Ну, не во всё.

– Людмила Александровна! – повторяю я, для тех, кто на бронепоезде.

– Ладно-ладно! Поняла я уже. Александровна так Александровна. А тётя кто?

– Какая тётя? – моя очередь не врубаться. – У нас что, ещё и тётя есть? – Такая перспектива мне не по душе.

– Успокойтесь, сэр! – машет мне руками сестра. – Бритва Оккама, помнишь? Тётя – это не ещё кто-то, это жена нашего дяди. Которого ты, кстати, придумал. И мать наших кузенов, они же – Вован и Светка.

Кто такие кузены, я по счастью знал. Ну, и как зовут наших, тоже помнил. А вот про то что жена дяди, тоже тётя, как-то из башки вылетело.

– Чё предлагаешь? – спросил я у родственницы.

– Ну, давай, как твою маму что ли. – А потом так ехидненько добавляет: – Мне бы всё равно когда-нибудь пришлось бы запоминать имя-отчество свекрови!

– Охренела! – как бы в шутку «ору» я. – Да чтоб я… да на тебе… да ни за что!!!

Мы оба смеёмся.

– Ладно. – Говорит, наконец, Лерка. – Бабушек сегодня придумывать будем?

– А их-то зачем? – искренне не понимаю я. – Сама же говоришь бритвой отсечь всё лишнее.

– Так тож лишнее! А это семья! Нам вообще как можно больше всего про нашу жизнь в Австралии надо придумать.

– Давай попозже. – Предлагаю я. – Чё-то устал уже. Мозги устали.

– Давай позже. – Соглашается Лерка.

Она зовёт Аннушку, и та вместе с Глашей убирают. Глаша ещё в «ванную» и в «санузел» заходит, на секунду прямо.

Короче, всё убрано. Мы с Леркой снова одни. Я спрашиваю:

– Лер, ты там про флюгерхэндэ рассказывать начинала.

– Ну.

– Так чё там?

– В смысле «чё там»?

– Ну, песня-то эта… про чё она?

Лерка задумывается.

– Там это… один мужик… ну, ему кажется, что он потихонечку превращается в немца. Ведёт себя как немец, говорит… половина слов на немецком, половина на русском. Прикольно так.

Она замолкает и смотрит на меня, как будто всё объяснила. Потом не выдерживает и цитирует кусочек:

– Нужно что нам, злым тевтонам? Утречком пивка, в магазин иду как Зигфрид за граалем. – Перевела дух и продолжила. – Продавщице крикнул: «Матка! Бистро курка млеко, яйка!» Тут какой-то ветеран мне дал пинка.

– Прикольно! – согласился я. – А флюгерхэндэ?

– Ну, я всё-то не помню. – Начала она ломаться. – Там чё-то:

 
Та-та та-та… дас мерхен сделать былью,
Преодолеть дишперо унд дивайт.
Нам разум дал стальные флюгерхенде,
А вместо херца аузендбортмотор!
 

ОРИГИНАЛ:

 
Вир зинд геборн дас мерхен сделать былью,
Преодолеть ди шпере унд ди вайт.
Вернунфт нам дал стальные флюгельхенде,
А вместо херца – аузенбордмотор!
 

– Прикольно! – мне, правда, понравилось. – А что ты вдруг петь по утрам начала?

Лерка начинает ходить по комнате. Потом останавливается и говорит:

– Да, сон какой-то странный приснился. Летала там не хуже истребителя. Прям как Чкалов.

Я решил, что настала моя очередь петь прикольные песни, и я затянул:

– Здравствуй, Валерий Чкалов! Большой тебе хаудъюду! Кричали американцы, и он отвечал на лету…

Как дальше я знал, но забыл, а Лерка-то ждёт.

– Не помню дальше. – Виновато развёл руками я. – Забыл!

– А это кто? – спрашивает Лерка.

– Валерий Чкалов кто?! – непонятки какие-то.

– Блин! Саня! Кто такой Чкалов, я знаю. Меня, можно сказать, в честь него и назвали. Песню кто поёт?

– Тебя реально в честь Чкалова назвали??? – сказать, что я удивлён – это ничего не сказать. Я в шоке.

– Сань, не тупи ты уже! Нет, конечно! Я просто так сказала. Шутка такая!

– А-а-а-а-а… – мне прямо полегчало.

– Сань!

– Чё?

– Песня чья? Чё!

– А-а-а! Эти… «Ногу свело»!

Скалал, но чувствую, что-то не то.

– Не-не-не… Не они! – а сам лихорадочно вспоминаю. – Ну, эти… – и напеваю: – Таких не берут в космонавты…

С надеждой смотрю на Лерку. Она пожимает плечами. Блин! И этих забыл!

– А! Эти… «Манго-манго»!

Похоже, что Лерке это ни о чём не говорит. Ну, и бог с ним.

– Ладно! – Говорю. – Как говорят в сказках тысяча и одной ночи: «Хрен с ними обоими!»

– Договорились! – отвечает мне Лерка.

Как говорят в таких случаях в романах: «Наступила неловкая пауза». Я решил пошутить:

– Буду теперь тебе вместо «Доброе утро!» говорить: «Здравствуй, Валерий Чкалов!», или нет! «Здравствуй, Валерий Палыч!»

– Почему «Палыч»? – удивилась Лерка.

– Ага! Значит, на остальное ты согласна! – порадовался я возможности подколоть «сестру».

– А то ты мне прям вот каждый раз, как проснёшься так сразу же «Доброе утро» говоришь?

– Ну, знаешь! – я прямо… расстроился я. – Знаешь, вот вчера утро вощще ни хрена не доброе было! Вот ни разочку!