Текст книги "Двуглавый Орден Империи Росс. Магия изначальная"

Глава 5

Дорога домой в два раз короче. Да чёрта с два она короче! Идти-то уже в гору. Тут ещё свёртки с покупками. Свёртков четыре, а рук только две. Очень неудобно. Вообще никогда не любил ходить по магазинам. К сожалению, в нашем случае это неизбежное зло. Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное, а чтобы купить что-нибудь денег у нас полно. Мы даже дом с участком земли здесь купить можем. Правда, не в «центре».

Говорят, будто бы своя ноша не тянет, ещё как тянет. Нести все эти покупки не тяжело, просто неудобно. Но, сдаётся мне, что это «зло не столь большой руки», надо же ещё за сапогами будет идти через три дня, да и за «парадным мундиром» завтра. Блин! Завтра! Завтра Леркина очередь отовариваться, и хрен ведь она одна пойдёт, так что завтра мне по-любому в город переться. И вот завтра сегодняшний день мне праздником покажется, ибо ШОПИНГ.

Вспомнив это страшное слово, я даже забыл о неудобствах текущего момента, обо всех свёртках с покупками, о бечёвке режущей руки, о дороге в гору, наконец. Конечно, на счёт бечёвки я малость приврал, резать-то руки она не резала естественно, но нести это как-то неловко, да и пальцам не комфортно.

Шопинг, безусловно, жутко бесчеловечная пытка, но если посмотреть правде прямо в левый глаз, то получится, что Лерку одну в город отпускать никак нельзя, а кроме меня здесь у неё никого нет. Так что я не просто должен, а просто обязан идти завтра вместе с ней. Стиснуть зубы правой рукой в кулак и идти.

Город закончился. Закончился и пригород. Вот КПП со скучающими солдатами, лениво про водившими меня глазами. Вот поле без рекламных щитов. Вот дорога без асфальта. Вот огороженная забором (или изгородью) территория института для чародеев. Вот гостиница господина Мозеля. Теперь это наш дом. Дом, милый дом.

Подходя к подъезду, я вспомнил, сначала про Акимыча, а потом про то, что в кармане у меня лежит подарок от Роман-Григорича – бритва. Сразу захотелось узнать мнение Терентия, как человека, на мой взгляд, способного оценить сей девайс. Только его-то как раз и не видно. Ладно, не к спеху.

Когда я вошёл в фойе, то обнаружил на рецепшене не Мозеля, как ожидал, а очень милую такую барышню. Брюнетка, ростом с Лерку, чуть пополнее, правда, но очень красивая. Я аж засмотрелся. И платье на ней не как у горничных Ани и Глаши, а побогаче, из дорогого золотистого материала. Не знаю, как он называется, но видно, что не для прислуги.

Хотя… Нет, она точно не гостья, она из местных, в смысле из персонала. Вот и передник у неё… кстати тоже не из дешёвых. И ещё на ней был чепчик. Только и он не как у служанки какой, он изящный весь такой, шёлковый. И атласная лента на нём в эдакий красивый бантик завязана. Сам не знаю, почему я решил, что чепчик шёлковый, а лента атласная, просто ленты – они обычно атласные, эта ещё и бирюзовая. Так что чепчик этот, и не чепчик совсем, а прям-таки целая шляпка. Только домашняя. Бывают же домашние тапочки, а это домашняя шляпка.

– Добрый день, Александэр Константинович! – у неё ещё и голос красивый.

– Ну, что Вы, девушка, – с деланным смущением произнёс я. – Зачем же так официально? Зовите меня как-нибудь попроще.

– Тогда можно я буду называть Вас господин Александэр? – как у неё интересно это выходит: она улыбалась одними глазами, а получалось, что она вся улыбается!

Я вспомнил, как оговорился в лавке у Михайлова, и мысленно махнув рукой выдал:

– Можно даже господин Александр, если Вам так будет удобней, – я подумал, что слова «будет удобней» в этом случае подойдут больше, чем «будет угодно», а то вдруг она всё-таки просто служанка, а я тут расшаркиваюсь.

– Значит, господин Александр, – сказала она, не прекращая улыбаться таким причудливым образом. – А сестрица Ваша говорила Александэ́р.

– Зовите всё же Александр, – и я попытался улыбнуться так же, как она.

Не знаю как у меня получилось, и чтобы усилить эффект галантности добавил:

– Очень обяжете!

Наверное, в этот момент ей жутко хотелось прыснуть от смеха, но она просто улыбнулась.

Дивное создание. Просто прелесть какое чудо!

Поскольку больше никаких мыслей мне в голову не пришло, то решив не стоять тут столбом, я поднялся в наш с Леркой номер.

– Ух ты! – Лерка стояла в дверях «спального блока» и расчесывала гребнем волосы. – Это гдейто ты так круто затарился?

– Представляешь, – я выдержал паузу секунды на три-четыре, – Встретил нашего знакомого из поднебесной, и уговорил его открыть портал в супермаркет. Вот я чуток и прибарахлился.

– А серьёзно? – похоже, моя шутка Лерку не вдохновила.

– Серьёзно встретил Шена, – я стал раскладывать свёртки на диване.

– И-и-и?

– И он повёл меня по магазинам, – я помассировал затёкшие пальцы.

– Повёл по магазинам, – передразнила меня «сестра». – Прям как девушку.

Я повёл плечами, подвигал лопатками, чтобы спину привести в порядок.

– А вот, кстати, о девушках, – решил всё-таки спросить я. – Что за прелестное создание я встретил сейчас в вестибюле?

– Чё? Понравилась? – в Леркиных глазах вспыхнул какой-то дьявольский огонёк.

– Просто прелесть! – я решил поиграть в Леркину игру. – Прямо чудо, как хороша!

– Слюни подбери, ловелас! Это Татьяна – племянница Дмитрия Францевича. Училась тут хозяйственной магии, ну, и осталась.

– И так, она звалась Татьяна, – попытался я изобразить что-то пафосное. – А то неудобно будет подойти и сказать: «Девушка, Вы сегодня – само очарование!»

– Саша! Ты смотри не вздумай на улице так кому сказать! Девушка!

– А чё такого?

– Чё такого?! Да ты хоть понимаешь, где мы находимся? Это другой мир, другое время! Здесь другие порядки, другие обычаи! Здесь слова другое значение имеют!

– И чё?! Ты хочешь сказать, что к девушке нельзя обращаться «девушка»? Типа, обидится, на хрен!

– Ты чё, Саня, долбанутый что ли?! А если она замужем?

– И чё?!

– Нет, ну ты – дебил!!! Нельзя здесь к людям обращаться ни «девушка», ни «женщина»! Это верх неприличия! Да какой неприличия?! Это вообще как оскорбление может оказаться! Как ты тогда объяснять будешь, что никого обидеть не хотел? Скажешь, мол я из Австралии, там все так делают? Придурок! Головой надо думать! А мозгами соображать!

– Да чё ты взвилась-то опять?! Девушки не девушки, женщины не женщины! А кто они? Бабы? Да, это как раз очень вежливо! Прям сама любезность! Галантность в чистом виде! Ага! А если чё, так и скажу: у нас в Австралии, если девушку бабой не назовёшь, пристрелить могут. Ибо моветон на грани добра и зла! Только кровью смыть можно!

Лерка не то чтобы успокоилась, напряжена так, только искры не летят, но говорить стала вкрадчиво, с расстановкой:

– Саша, ты, когда фильмы смотришь, слушаешь, что там люди друг другу говорят, как обращаются? Иностранные фильмы. В Америке там «сэр», «мэм». Не замечал, нет?

– Ну, слышал, конечно, а при чём здесь это?

– Да при том, они когда обращаются к мужчине, говорят «мистер такой-то». Даже если этому «мистеру» пять лет. А когда к женщине, то «мисс такая-то», то «миссис такая-то».

– Ну, так понятно: к молодой «мисс», а к старой «миссис».

– Ни хрена!!! «Миссис» это если она замужем, а «мисс» если нет. У французов «мадам» и «мадмуазель», у немцев «фрау» и «фрейлейн». Синьора и сеньорита. Понял?

– А синьорина – это кто?

– Я тебя убью щас! Баран тупорогий!

– Слышь ты, миссис фрау! Ты к чему это всё? Можешь объяснить? А то «сэр», «мэм», не понятно ни черта!

Распалившаяся Лерка опять как бы остывает, и опять начинает говорить членораздельно.

– Традиционно для женщины очень важно замужем она или нет. Это статус, понимаешь?

– Что-то я не видел, чтобы ты загонялась на эту тему. У тебя и так статус дай боже! Все завидуют.

– Это там, в той жизни не важно. То есть важно, конечно, но не так, и статусов там никаких нет. Но это там, понимаешь? Здесь всё по-другому. Здесь это охренеть как важно! Здесь у женщин прав почти нет, они здесь от мужчин зависят. Замужняя от мужа, незамужняя от отца. И, кстати, если кто-то захочет ко мне посвататься, то придут к тебе.

– Это ещё зачем?!

– Да за тем, дубина ты стоеросовая, что ты – брат, хотя и дурак. Когда у девушки нет отца, как в нашем случае, то просить её руки приходят к брату. Даже если он совсем тупой. Как в нашем случае.

– А я-то, откуда знаю, вдруг ты за него замуж не хочешь. Что я сказать-то должен? Или наоборот?

– Скажешь, что подумаешь и всё! А я тебе потом скажу, пойду я за него или нет. Всё!

– Ладно, подумаю. Хотя кому ты такая нужна?

Лерка аж взвилась. Классную шпильку я ей завернул.

– Это какая «такая»?!

– Нудная миссис Фрау! Начала чё-то, наорала, ни хрена не объяснила, а ты её тут замуж выдавай! – И передразнил писклявым голосом: – Какая-такая? Почему к девушке нельзя «девушка» обращаться?

– Здесь вообще ни к кому нельзя так обращаться!

– Особенно к мужикам!

– Придурок!!!

– Да почему нельзя-то?!

– К мужикам?

– Лер, кончай! Ты поняла, про что я спросил!

– Саша, «девушка» и «женщина», это как «мисс» и «миссис». Это не возрастной показатель, это – семейное положение. Вот мисс Марпл – это же вообще старуха древняя, но раз не замужем, значит «мисс». Понимаешь, во всём мире это нормально. И только тупое население Российской Федерации считает, что обращение «девушка» – это вежливо, а «женщина» – это такое оскорбление.

– Да походу, кроме тебя про это никто и не в курсе. Одна ты только умная!

– Саша! Да это же простейшие понятия! Это как уметь считать, это как знать алфавит. Это как красный-стой зелёный-иди, наконец. Этого нельзя не знать! Это основа основ!

– Ты забыла добавить: «Элементарно, Ватсон!»

– Не ёрничай!

– Ты мне щас такую лекцию по словесности завернула! Я аж чувствую, как прям на глазах умнее становлюсь. Прям, сам над собой вырос!

– Саша, это к словесности никакого отношения не имеет, это скорее обществознание.

– Да, я дурак думал, что когда много слов о словах словословят, то это – словесность.

– Ты ошибался!

– Я теперь уже и сам вижу. Только, Валери, дорогая, скажи мне как брату, ШТО это было, если не словословие?

– Саша, словами нужно пользоваться правильно, или хотя бы аккуратно. Вот то же самое слово «было», его же куда только не воткнут! А на самом деле его значение не такое вездесущее.

– Как-как? Вездессущее?!

– Вездесрущее!

– Сильно! Ну, так что там с ним, этим вездегадящим-то дальше было?

– ВОТ!!! Опять! Было! «Было» – это глагол «быть» в прошедшем времени! То есть раньше было, а сейчас нет! Куда-то подевалось. Понял?

– Слушай, Лер, а вот «понял» – это же тоже глагол?

– Да.

– И тоже в прошедшем времени?

– Тоже.

– То есть раньше понимал, а теперь нет? Вот и я тебя тоже раньше понимал, а теперь ты какую-то хрень несёшь! Было, не было! Чушь собачья! Никто это слово так, как ты не рассматривает. А если и есть какие-то долбанутые яйцеголовые филологи, дак и плевать! Я им если хочешь сотню таких слов найду, про которые они ни хрена умного не скажут. Вот скажи мне, чем винтик от шпунтика отличается? Что молчишь? Не знаешь?

– А должна?

– Да, это основа основ, это как левый и правый, это как вкл и выкл. Что молчишь? Ты вообще знаешь, что такое шпунтик? Вот когда будешь знать, тогда и будешь умничать.

– Это шурупчик такой.

– Ага! Левый. Он третьим зелёным идет по алфавиту! Или ты не в курсе про зеленый алфавит?

– А что тогда это?

– А ты погугли!

Лерка встала и начала что-то искать. Блин! Да она же телефон ищет! А вот так тебе! А то ишь чего! Носки на батарее висят! Постирала она! Ищи вот теперь свой айфон питьдесятдесятого поколения!

– Придурок! – сообразила она, наконец, суть шутки юмора.

– А кто сегодня утром мои носки на батарее развесил?! – парировал я.

– Не было у тебя никаких носков, – устало выдавила из себя Лерка, – Специально всю комнату облазила.

– Ты надо мной прикололась – я над тобой. Один-один!

– Очень смешно! – возмутилась «родственница» по несчастью.

Я сел на стул, Лерка пошла было в свою комнату, но вернулась. Наверное, какую-нибудь гадость сказать.

– Слышь, и ещё, – тоном взрослого, разговаривающего с ребенком, произнесла Валери. – Если… Нет, не если, а когда! Так вот когда к тебе придут. А к тебе придут. Сватать меня. – Тут она сделала паузу, приосанилась, и продолжила: – Ты должен будешь решать вопрос с моим приданым!

С этими словами «сестра» гордо удалилась к себе, не забыв при этом очень громко закрыть дверь.

Приехали! Прям просто «хватайте мешки, перрон отходит»! Ещё и приданое! Как вам это нравится?

Вот они, бабы, все что ли такие? Сядут на шею, ноги свесят, и ну погонять: мне это, мне то! Где хочешь, там и бери! Ты – мужчина, ты – должен! А я – слабая женщина. Я – принцесса, я для красоты. Я – принцесса, все преклоняйтесь! Я – принцесса, я чё хочу, то и делаю! А ты ей должен, и всё тут! И когда только успел столько занять?

Нет, ну вот какого чёрта?! Вот чего ей щас надо было? Ну, про мисс и миссис, это я понял. Не принято тут «девушка», «женщина», это понятно. А как тогда надо?

И это ещё, «было»! Хлахол прашэтшава вреними! Тахда было, а сичас нету! АХА!!!! И вот что это за вездесущее «было» было?! Зла не хватает!

Я разозлился так, что даже не распаковал свои покупки. Хотил по комнате взад-вперёд, махал руками, нервничал, короче. Взяла наорала, ничего не объяснила, обозвала по-всякому, да ещё и приданое ей!

В дверь постучали. Я мгновенно подобрался. А вдруг это она – Татьяна, а я тут такой весь из себя бука букой, целым миром недоволен.

– Да-да, – сказал я голосом как можно более беззаботным.

Дверь открылась и в комнату пошла Аннушка. Я не то чтобы расстроился, или сник как-то… А… Как бы это… Да расстроился я, расстроился. Я почему-то хотел увидеть сейчас именно её – Татьяну. Она же как луч света во тьме. Как прохладный ветерок в жару. Она же не такая как эта… долбанутая принцесса.

– Добрый день, Александэр Константинович, – Аннушка сказала это с несомненной учтивостью и безусловной вежливостью, но пришла-то она по делу, по этому, дождавшись моего кивка, на большее я сейчас не способен, продолжила: – Сестрица Ваша, Валерия Антуанетта, наказывали не подавать обед, покуда Вы не воротитесь. А Таня… Татьяна Андревна сказали, что Вы воротились. Прикажете подавать?

Значит, Татьяна Андреевна…

– Валери! – крикнул я. – Обедать будем?

Но дверь «спального комплекса» уже открывалась, Валериантуанетта, чтоб её, вся такая улыбается, прямо вот ангелочек:

– Аннушка! Да, да, да, конечно, накрывай, золотце!

Золотце-Аннушка моментально расцвела, агакнула и удалились. Даже не удалилась, а изчезла, потому что на всё это ей понадобилось секунды полторы. Ну, мне так показалось.

Я посмотрел на Лерку. От улыбки и след простыл.

– Чё ты здесь барахло своё разложил? К себе в комнату отнеси.

Я посмотрел ей прямо в глаза. Какая-то холодная не ненависть даже… презрение не презрение… В общем создавалось ощущение, будто бы она – хозяйка, а я – плебей. Э, нет, дорогая! В эти игры мы играть не будем!

– А повежливей нельзя?! – я за собой вины не чувствовал, вот и нехрен на меня наезжать.

– Вещи свои убери! – всё тот же приказной тон.

А вот хрен тебе!

– Я тебе вопрос задал! – я ведь тоже обертона в голос добавлять умею.

– Сейчас люди придут, а у нас бардак! – она привела этот странный аргумент тоном, который больше похож на крик, чем на приказ.

Я не сдамся. Надо идти в атаку. Я повысил голос так, чтобы казалось, что вот-вот на крик перейду:

– Ты какого хрена разоралась?! – и чуть громче, – Тебя кто-то главной назначил?! Захочу – уберу! Поняла?!

– Ты чё орёшь?! – изумлению Лерки не было предела.

Ура, мы ломим, гнутся шведы!

Ну-ка ещё поднажмём!

– Хочу и ору! Я мужчина – могу себе позволить! Приданое ей?! Женщины от мужчин, говоришь, зависят? Свататься, говоришь, придут? – я распалялся и распалялся. – Выберет она за выйдет, за кого нет. За кого отдам, за того и замуж! А разводов здесь нет! Всё! С глаз долой – из сердца вон!

Не знал, что глаза у неё такими большими бывают. Она уже даже воздуха в грудь набрала, чтоб ответить, но тут входная дверь открылась, и появилось «золотце», несущее поднос с обедом и временное перемирие. Температура сразу упала до комнатной. За золотцем-Аннушкой вошла золотце-Глаша тоже с подносом. Это ещё более сгладило ситуацию, потому что Лерка сразу направилась осмотреть принесённое.

И тут случилось чудо. В наш номер вошло солнце. Да, вот так запросто. Через дверь.

– Господин Александр, Дмитрий Францевич спрашивал, что Вы на ужин желаете? – поинтересовалось солнце голосом Татьяны.

Я решительно не представлял себе не только возможности местной кухни, но и… Короче, не ходил я никогда по ресторанам. Вот. Я не ходил, а Лерка точно бывала, пусть теперь отдувается:

– А Вы, Татьяна Андревна, с сестрицей моей обсудите, – и рукой повел в сторону «сестрицы».

Та не спасовала, но начала явно не с того:

– Татьяна Андреевна, голубушка, – почти пропела Лерка, – Не Александр, а Александэ́р…

– Лера! – решительно прервал я эти ненужные нравоучения, – Это я велел ей так меня называть!

Сказал и со всей возможной твёрдостью во взгляде уставился на Лерку. Она подняла брови, имитируя удивление, и слегка склонив голову вправо вопросила:

– Чево вдруг?

Делая вид, что ничего не случилось, и не мы с ней только что орали друг на друга, я совершенно беззаботно сказал, как будто бы спохватился:

– Так я ж тебе не сказал! Я же в городе Шена встретил! Вот он мне и говорит, Александэ́р это вроде, как и не по-русски совсем, а вот Александр – это совсем другое дело. А он, кстати, не просто Шен, Шен Косиджанович, – в конце тирады я сделал такое хитрое движение головой, так-то мол.

– Косиджанович? – Лерка скептически сдвинула брови.

– Да. Все его так зовут. А правильно Ксиаоджи… Блин! Не помню! Ну, вот короче из-за этого он и посоветовал, чтоб язык не ломать, Александром… Так всем привычнее и вообще… – я сделал неопределённый жест рукой, который и должен был объяснить всё остальное.

Наступила пауза. Я посмотрел на Татьяну, мне показалось, что она чем-то удивлена, но при этом взгляд у неё какой-то отсутствующий, такой бывает у людей, которые глубоко задумались о чём-то своём. Словно она только что услышала что-то удивившее её, и сейчас тщательно обдумывает.

Между тем, Аня и Глаша закончили сервировать стол и, сделав по лёгкому книксену удалились. Первой нарушила тишину Лерка:

– Татьяна Андреевна, Вы давеча про ужин спрашивали, – и, выдержав лёгонькую паузу, продолжила, – Мы люди нездешние, традиций местных не знаем, расскажите, а что обычно на ужин подают?

К чести Татьяны, из задумчивости своей она вышла мгновенно:

– Поросёночка можно зажарить, курочку, утку с яблоками запечь, – по мере перечисления блюд, взгляд её прекрасных серых глаз устремлялся всё выше к потолку. – Перепелов можно, рябчиков. Рыбку можно щучку, судачка, осетра, коли пожелаете, с икрой или с молоками…

– С икрой?!!! – даже не знаю, кто из нас с Леркой первый спросил.

Мы с «сестрой» переглянулись, и она вкрадчиво поинтересовалась:

– Татьяна Андреевна, а вот осетровой икры, отдельно, без рыбы можно?

– Как прикажите, – ответила та, совершенно не смутившись.

Ну, правильно, а чего ей смущаться, у них здесь чёрную икру в красную книгу ещё не занесли!

– А утка с яблоками – это что? – всё так же хитро сощурившись, спросила Лерка.

– Утку яблоками фаршируют и в печи пекут, – пояснила Татьяна. – Шен Косиджанович Марфу Васильевну научил.

– Утка по-пекински? – решил поумничать я.

– Нет. По-пекински это другая, её только на праздники делают, – Татьяна посмотрела на меня своими бездонными черными глазами. – Тоже Шен Косиджанович научил. Он много всяких кушаний редких иноземных знает, и Марфу Васильевну учил их готовить.

Возникла пауза. Лерка про чё-то думала, а Татьяна просто ждала.

– Может курицу? – повернулась ко мне Лерка.

Я пожал плечами. Курицу так курицу.

– Тогда, наверное, и правда, курицу и икры осетровой, – сообщила Лерка Татьяне своё решение.

Мне показалось, что Татьяна такой выбор посчитала странным, но вслух она сказала только:

– Как прикажите.

Снова пауза. Я смотрел на хозяйскую племянницу, а она на Лерку.

– Чаю прикажете заварить или кофе? – поинтересовалась Татьяна.

– У вас и кофе есть? – я тоже хотел этому удивиться, но Лерка меня опередила.

– Есть только не всем он по вкусу, а вы люди приезжие…

– Танечка! – елейным голосочком пропела моя напарница. – А нельзя ли нам кофе со сливками на завтрак?

– Как прикажите, – был ответ. – Что ещё подать?

Лерка бросила на меня быстрый взгляд и сказала:

– Да всё, пожалуй.

– А к чаю, что обычно полагается? – не удержался я.

Татьяна внимательно посмотрела на меня и стала не спеша перечислять:

– Пастилки можно, лавашники, пряники медовые, бараночки, пироги с ягодой или с мясом.

– А с луком-яйцом можно? – с надеждой спросил я.

– Можно, – сказала она и как-то странно улыбнулась.

Лерка тоже посмотрела на меня с явным недоумением, но сказало только:

– Ну, и всё, пожалуй? – и кивнула, как бы спрашивая: так мол.

Я тоже кивнул, но уже утвердительно. Мы оба повернулись к Татьяне. Она подарила беглый взгляд Лерке и лучезарный мне, слегка склонила голову и произнесла:

– Будет исполнено, – ещё раз кивнула и вышла.

Когда дверь за ней закрылась, мы с Леркой посмотрели друг на друга и молча сели обедать.

Грибной суп со сметаной и гречку с говядиной мы съели, не проронив ни слова. Когда Лерка добралась до странного чая со вкусом толи гвоздики, толи корицы, она радостно опознала его как сбитень. Не знаю что это такое, но вкусно.

После того, как с обедом было покончено, я подумал о необходимости перенести-таки приобретения к себе в комнату. Только собрался, как был остановлен словами:

– Ну, похвались, чего ты там накупил.

Это было произнесено какой-то снисходительной усмешкой, типа «хозяйка уже не сердится». Посчитав эскалацию конфликта излишней, я распаковал все свёртки. Похвалы или одобрения не последовало, но их я и не ждал, а вот полное отсутствие критики, приятно удивило.

– А мне ничего не принёс? – без особой издёвки, но и без надежды спросила Лерка.

– Ты ничего не просила, – сдержанно, но холодно ответил я.

– Мог бы и сам догадаться, – опять же без издёвки, но с сожалением.

Я сунул руку во внутренний карман сюртука, и извлекая оттуда ножницы спросил:

– Так пойдёт?

Весь её вид говорил: «О-о-о-о-о!», сама же она взяла у меня ножницы и начала их осматривать. Сперва она взяла их в правую руку и «постригла» воздух, потом то же самое проделала левой рукой. Поморщившись, выдернула у себя волос и, снова взяв инструмент правой, попробовала разрезать его. Получиться-то получилось, но что означало появившееся на её лице выражение удивления, я поначалу не понял.

Дальнейшее же заставило удивиться уже меня. Лерка выдернула ещё один волос, подбросила его и, как в фильмах про самурайские мечи разрезала его на лету. Ножницами! Наверное, рожа у меня в тот момент была на редкость идиотская. А вот у неё на челе читалась гордость за победоносное деяние. Как будто это исключительно её заслуга, а Михайлов со своим необычайным даром делать инструмент такого качества вообще ни при чём. Ну, сейчас я тебе!

Я вспомнил одну фразу из «Невинной девушки с мешком золота», придал морде лица выражение посерьёзней и выдал:

– А вдоль сможешь?

– Чиво? – полное непонимание на лице.

Ага! Получила, рисовщица?! Это ещё не всё, погоди! Я сделал гримасу приличную моменту цитирования классики:

– «Лука и раньше видел, как подброшенный волос саблей на лету надвое перерубали. Но штобы ВДОЛЬ!..»

– Дурак! – правда, совершенно беззлобно.

Сначала я хотел так же проверить свой складной нож, но рассудив, что уж он-то точно не хуже, выпендриваться не стал.

– Почём такие? – Лерка вертела ножницы в руках и, кажется, была очень довольна.

– Подарок! – гордо ответил я.

– Саня, я и не собиралась их у тебя покупать. Я спрашиваю: сколько ты за них заплатил?

И эта девушка хочет быть моей сестрой!

– Лера! Я и впрямь не планировал брать с тебя за них деньги. Так что в этом смысле действительно подарок. Мой, тебе, подарок, – я перевёл дух и продолжил: – Вот только и с меня за них денег не взяли. Мне их, – я сделал паузу, – подарили.

– Ну, так ты так бы сразу и сказал! – опять она начала заводиться.

– А я так сразу и сказал! – я тоже повысил голос. – Это ты вечно во всём какой-то подвох ищешь! С тобой поговорить, как мылом обожраться!

– Ну вот чё ты опять начинаешь?! – напряглась Лерка.

– Я?!

– Нет, блин, Пушкин!

У меня нет слов! Да какой, слов?! Букв и тех нет! Как с ней вообще можно разговаривать?! Всё вывернет! Пушкин! ХХА! Слыхали?! Пушкин!

Стоп!!! А ведь Пушкина здесь, наверное, нет. Или есть? А как узнать? Хотя какая мне разница, есть он или нет?

– Слышь ты, Наталья Гончарова! – обращаюсь я к этой, с позволенья сказать, родственнице. – А как ты думаешь, Пушкин здесь есть, или нет?

– Те зачем? – удивляется она.

– Ну, если нет, то его стихи за свои выдавать можно.

Лерка задумывается.

– А ты чё, много его стихов знаешь? – ехидно спрашивает меня.

– Ну, много не много, а «Лукоморье» помню, – вроде бы парировал, но вопрос-то по существу. – Это ещё помню, – пытаюсь сосредоточиться, и выдаю: – «Я помню чудное виденье, передо мной явилась ты. Как мимолетное мгновенье, как гений чистой красоты!»

Лерка смотрит на меня и ждет, потом спрашивает:

– А дальше?

А дальше я не помню. А может и не знал никогда. Да. Стремновато. Но вот если это Татьяне прочитать, думаю, очень даже пойдёт! О! Татьяна! «Евгений Онегин»! Так и говорю.

– Типа ты всего «Онегина» наизусть помнишь? – интересуется мой персональный критик.

Я чешу в затылке.

– Пушкинского нет. А вот альтернативный вариант, много, – произношу гордо, но так, чтоб не засмеяться.

Лерка похоже тоже вспомнила:

– Это который с ненормативной лексикой? – походу, точно вспомнила, смехом давится. – Саша! Сашенька! Да нас же здесь за такое четвертуют, колесуют, а потом ещё живых над костром повесят и расстреляют раз сорок.

– Да и ладно, кроме Пушкина стихи есть, – не сдавался я. – Есенин там, Блоки всякие… Высоцкий! – вспомнил я любимые песни отца. – Можно просто слова из песен брать и читать как стихи.

– Саша, да можно-то можно, – скептицизма Лерке не занимать, – только много ли ты их наизусть помнишь? Так чтоб от начала и до конца? Ты ещё учти, что стихи хорошие должны быть, а не бестолковая попса. С шоколадным зайцем ты тут популярности не добьёшься.

Так-то она права, конечно, но вот опять только критикует, нет бы, что-нибудь самой предложить. Тут я вспомнил одну шикарную песню и запел:

– Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные Стеньки Разина челны.

Остановился, любуясь произведённым впечатлением. Устремленный на меня заинтересованный взгляд красноречиво говорил о том, что… или нет?

– И за борт её бросает в набежавшую волну? – предположила осквернительница гениальных идей. – Вряд ли ты её всю знаешь, но дело даже не в этом…

Она остановилась в своих рассуждениях, а я гадать не стал и так и спросил:

– А в чём же тогда?

– Выдыщь лы, Адэго… – имитируя какой-то кавказский акцент, произнесла Лерка, потом, правда, на нормальный русский перешла. – Этот самый Стенька Разин… короче, его могло здесь просто не быть. Но это-то бох бы с ним, а вот если он был, но при этом народной любви не снискал, тогда может совсем уж нехорошо получиться.

Я не понял, поэтому сразу попросил пояснить эту глубокую мысль.

– Ну, вот если бы ты девятого мая спел бы нечто вроде: на передней Адольф Гитлер, с Евой Браун обнявшись… сколько бы ты после этого прожил?

Я задумался. Не над тем, конечно, сколько можно прожить после таких песняков, тут как раз всё понятно, а про то, что история здесь действительно пошла как-то не так, и что очень полезно будет в ней разобраться потщательней. На всякий случай.

Но Лерка потщательней решила разобраться именно с покупками. Напялила треуголку. Посмотрела на своё отражение в серванте. Покрасовалась так-эдак и выдала:

– Ты чё, в пираты собрался?

Я прифигел настолько, что ничего не ответил, только и смог, что глазами похлопать. А Лерка не отступалась:

– Треуголка зачем? Под Джека-Воробья закосить решил?

Решил. Ага!

– Шен зачем-то велел купить, – я подумал, что надо просто сказать как есть и всё.

– А для чего? – не переставая вертеться перед сервантом и нахлобучивая несчастный головной убор всяко разными способами не унималась «сестра».

– Не знаю. Он сказал – я купил, – по-моему, достаточно.

– Ну, он должен же был объяснить, с какой целью приобретается такая винтажная шапочка, – не отставала эта язва и заноза.

– Объяснил, конечно, как же без этого?! – раз ответ так необходим, значит, он будет.

– И зачем?

– Не скажу!

– Ну, Сань!

– Ни за что!

– Ну, Сань, ну, скажи!

– Не скажу, а то ты тоже захочешь!

Она наконец замолчала. Но кривляться перед стеклом серванта не перестала.

– А я тогда себе эту заберу!

– Да пофиг! Бери! – я сделал совершенно безразличное лицо, и с этой отрешённой мордой начал собирать вещи для последующей переноски в свою комнату.

Лерка вдруг бросила свои самолюбования, и сделавшись вполне себе даже серьёзной задала очень уместный, но неожиданный вопрос:

– Ты всё это на полтора рубля купил?

Я прекратил сборы вещей и непонимающе уставился на неё.

– Ты, когда уходил, – начала пояснения своей мысли Лерка, – взял с собой полтора рубля. Ты что, всё это на полтора рубля купил?

Точно! Я же ей про махач не рассказал. Так. С чего начать?

– Ну, не на полтора, а где-то рублей на пять, – напрягшись, я припомнил более «точную» цифру: – Четыре девяносто, или четыре девяносто пять, как-то так…

Лерка смотрела на меня и… и молчала. А я… а я тоже молчал. А вот так!.. А вот помучайся! А то ишь чего, когда бы помолчать, рта не закрывает. Ну-ну!

– Саня! – не выдержала сестра-подруга-сокурсница-язва-заноза. – И…? Ну?…

– Чё? – я сделал вид, что не понимаю.

– Саня-а-а-а! – тихо «прокричала» Лерка. Для верности она даже руками так помахала, чтобы, типа, внимание привлечь. – Тебе, что Шен денег дал что ли?

– Нет, – я старался выглядеть тупым и спокойным. Спокойным и тупым.

– А где? – она опять помахала руками, – Где ты взял остальное? Там же три писят! Это же не вот копейки какие! Это же серьёзные деньги! Или чё? Скажешь, на дороге нашёл?!

– Нет, – мне так понравилось, когда она нервничает.

– Саша! – она упёрла руки в бока, типа, всё, шутки кончились. – Откуда у тебя остальные деньги?

– Ну, так, подкалымил малясь, – стараюсь выглядеть совершенно не возмутимо. – Или не надо было?

Лерка взрывается:

– Блин! Саша! Ты можешь нормально объяснить! Или это просто пипец как сложно?!

Сработало! Аллилуйя! Сейчас! Сейчас, солнышко, я тебе всё объясню!

– Да, в смысле могу, и нет, в смысле не сложно, – корректно и вежливо. Прохладно вежливо. – Я тебе больше скажу, я и сам люблю когда «нормально». Особенно когда со мной «нормально». Тогда я тоже нормальный.