Текст книги "Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах"

– Да все я про вас знаю! – вдруг перебила она меня. – Вы никакие не молодожены. И, кроме того, эта женщина, Тоня, вообще тебе не жена, потому что в паспорте указано совсем другое имя, Марта.

– Ну вот видишь, теперь ты знаешь о нас всю правду, – засмеялся я и обнял ее покрепче…

– Просто я подумала вначале, – усмехнулась Светлана, приникая ко мне всем телом, а затем укладываясь навзничь на одеяло, – что вы – единственная семейная пара из всех, что у меня записаны.

Я не выдержал и вновь засмеявшись, спросил:::

– Неужели? Неужели это правда? Ты хочешь сказать, что на всех пяти этажах на две сотни отдыхающих не отыщется ни одной официальной пары??

– А чему ты удивляешься? Я работаю здесь седьмой год, и каждый раз здесь все одно и то же…

– Тогда давай поцелуемся за это, – сказал я, накрывая ее тело своим. – Будем сто первой спонтанно создавшейся парой, а в журнал нас, так и быть, можешь не заносить.

Далее мы без лишних разговоров отдались друг другу. Несмотря на свой возраст – 32 года, Светлана выглядела просто великолепно, а ее тело с замечательным загаром было гладким и без намека на увядание, но при этом она вела себя застенчиво, словно девчонка – везет же мне, черт возьми, на этих великовозрастных скромниц.

После долгой и жаркой любовной схватки, сладостной во всех отношениях, мы нехотя раскрыли наши объятия и направились к воде. Море не охладило нас, лишь слегка освежило, водичка была теплой и нежной, а волны этой ночью и вовсе отсутствовали. Интересно было плавать в такую ночь – ты словно паришь в воде, не разбирая где дно, где поверхность, где верх, где низ. Вдоволь накупавшись, мы, шепчась и опасливо обходя темнеющие, едва заметные в ночи, тут и там расположившиеся на песке парочки, возвращались назад. У входа в свою комнату Света, осторожно оглядевшись по сторонам и лишь после этого подставив мне щеку для поцелуя, сказала на прощание::

– А знаешь, ты мне, Савва, сразу понравился. Молодой, а уже такой уверенный в себе и сильный мужчина, к тому же с чувством юмора и не жмот. Только я очень расстроилась из-за того, что ты приехал с женой, как мне тогда показалось…

Оказавшись в своей комнате я, стараясь не шуметь, сполоснулся под душем прохладной водой, затем вытерся насухо полотенцем и осторожно прилег к Тоне. Она дышала ровно и спокойно, точно так же как и перед моим уходом. Я почувствовал себя неловко, словно муж, вернувшийся от любовницы, впрочем, это почти так и было на самом деле. Тошка, ощутив меня рядом, сладко всем телом потянулась и стала поворачиваться, ощупывая меня руками, но не открывая при этом глаз, и тогда я поцеловал ее в висок и шепнул: «спи-спи, радость моя», затем осторожно пододвинул свою голову на ее подушку, прислонился, ощутив мягкое прикосновение ее волос и приятное тепло, исходившее от ее тела, и почти мгновенно провалился в сон…

Мы провели в Коблево 13 дней и могли, как вы понимаете, остаться на любой дополнительный срок в этом же пансионате (для этого надо было лишь за пару дней предупредить Светлану), но времени на дополнительный отдых я себе не мог позволить: меня в родном городе ждала работа – я должен был получить новый рейс, ну и, кроме того, конечно, были другие дела, друзья, новые приключения и… конечно, новые девушки…

Когда закончился наш с Тоней двухнедельный отдых, специальный курортный автобус с группой прочих отдыхающих отвез нас в Одессу, на центральный автовокзал. Тоня решила оттуда ехать на Кишинев: так ей потом удобнее было добираться в свой родной город…

Всю дорогу по пути в Одессу Тоня порывалась заговорить со мной о чем-то важном, но я не давал ей этого сделать: когда она приникала губами к моему уху, я тут же начинал целовать ее – мне было не по себе от предстоящей разлуки с ней, и я, признаться, в эти минуты готов был заплакать, и только объяснений в любви мне сейчас не хватало.

В ресторан «Красный», куда я пригласил ее обедать, Тонька ехать отказалась, сказав, что такое долгое расставание ее окончательно выведет из равновесия. На автовокзале она, стоя у своего автобуса и глядя на меня, расплакалась, словно маленькая девочка, и мне пришлось ее утешать…

– Прощай, любимый, – прошептала она мне вслед, когда я уже сделал первый шаг, направляясь к своему автобусу, но я, торопясь, лишь улыбнулся ей и ответил воздушным поцелуем. Провожая ее автобус взглядом, я малодушно радовался тому, что мы с Тоней так мало времени провели вместе – она была замечательной женщиной, приятной во всех отношениях, и подходящей любому нормальному мужику для семейной жизни. Зато я, увы, подходил ей только для короткого отдыха, но не для долгих отношений, и уж тем более не для брака. К тому же официально я был женат, и именно поэтому мы с Тоней решили друг друга не разыскивать и больше не встречаться.

На прощание Антонина все же оставила мне свой телефон и адрес в Бельцах (а я до сегодняшнего дня не знал, что она из этого города), записанные на клочке бумаги, и автобус увез ее, разлучая нас навсегда. (Так мне, во всяком случае, тогда казалось).

Я сел в свой автобус, отправлявшийся получасом позднее, место мне досталось в заднем ряду, как говорят «на моторе», и соседками моими оказались в основном говорливые сельские бабушки в платочках и с баулами под ногами. Погруженный в свои думы, я, не обращая на окружающих никакого внимания, занял свое место. Водителя еще не было, а автобус уже был переполнен пассажирами, которые беспрерывно галдели, в основном споря по поводу мест и верхних багажных сеток…

Вдруг голоса спорящих людей стали звучать громче, и я поневоле поднял голову. И увидел, что в одном из передних рядов сидит молодая женщина лет тридцати, беременная с немалым сроком, примерно на 7–8 месяце. У нее, как я понял, вышел спор с молодым человеком по поводу места, потому что у обоих оказались билеты на одно и то же – 12– Е. Я не обращал на их разговор внимания до тех пор, пока не услышал от мужика оскорбительные слова, и лишь тогда решил вмешаться::

– Але, вы там, ну-ка выражайтесь, пожалуйста, покультурнее. Сейчас водитель придет и всех вас как полагается, рассадит.

Казалось, никто на мои слова не обратил внимания, спорящие только на секунду притихли, после чего стали ругаться еще громче и азартнее…

Наконец пришел водитель, он вполуха выслушал претензии спорящих, затем хмыкнул и сказал, что ему уже некогда идти в кассу, чтобы выяснять, что к чему, и, предложив пассажирам самим разбираться с местами, завел двигатель и стал выруливать со стоянки автовокзала…

Полсотни пассажиров нашего автобуса, не оставшись равнодушными к инциденту, мгновенно разделились на две противоборствующие группы: одна из них болела за беременную, другая – за мужчину, который, потрясая дипломатом, буквально навис над несчастной женщиной; при этом он беспрерывно что-то говорил, будто плевался; в потоке этих слов я не услышал ни одного приличного. Вид у мужчины, однако, был респектабельный, и я крикнул ему, надеясь по-хорошему пристыдить и урезонить:

– Эй, парень, ты, наверное, считаешь себя джентльменом? Вот и будь им, не оскорбляй женщину, тем более беременную. (Я решил вступить в спор из-за того, что, как ни странно, большинство пассажиров в автобусе оказалось на стороне этого парня). Парень поглядел в мою сторону и стал оправдываться, объясняя, что он-де, купил билет две недели тому назад, и место у него поэтому «правильнее». Тут ему стал вторить какой-то развязный парень примерно моего возраста, который открыл рот пошире, чем любая торговка с одесского Привоза, при этом он часто, с презрением повторял: «беременная, беременная», будто это было каким-то ругательством. Тщедушного сложения офицер в форме подполковника, сидевший неподалеку, попросил его утихомириться, на что тот незамедлительно отозвался: «А ты молчи, полкан, не то счас пасть порву». Не выдержав, я встал, подошел к спорящим и сказал брезгливо::

– Ты, липовый интеллигент, пойди-ка сядь на мое место и успокойся. А ты, – обратился я ко второму парню, развязному наглецу, лицо мое в этот момент посуровело и приобрело каменное выражение, – закрой рот, а если еще раз вякнешь, я тебя сделаю беременным. Понял?! – Парень отвел свой взгляд. После этого я обратился уже ко всем присутствующим: – До тех пор, дорогие друзья-товарищи, пока в нашей стране к женщине будут относиться без должного уважения, а уж тем более к беременной, толку не будет, и ничего хорошего ждать ничего…

Пассажиры, особенно представители старшего поколения, закивали согласно головами, а те, что помоложе, захихикали, говорливый парень захлопнул таки свою варежку, а «интеллигент» с дипломатом, прошел и сел на мое место – то есть, сила, как всегда, победила. Разрешив, таким образом, конфликт, я прошел в голову автобуса, бросил свою сумку на пол рядом с водителем и сел на нее, опустив ноги на ступеньки вниз – я нередко ездил так и прежде, когда мне не доставалось места. Водитель крутил баранку и, изредка бросая взгляды на меня, тихо посмеивался – из-за моих частых поездок в Одессу и обратно он хорошо меня знал.

Недели через две после возвращения из Коблево домой я, стосковавшись по Тоньке, несмотря на наш уговор больше не встречаться, отправился на такси в Старые Криганы, но Антонину там не обнаружил, а в сельсовете мне сказали, что она все еще считается в отпуске. А спустя еще пару недель я наведался туда вновь и на этот раз повстречал Любу, которая сообщила мне, что Антонина с неделю тому назад забрала свои документы и больше сюда не приедет..

Позднее, уже находясь дома, я стал искать листочек с телефоном, который Антонина дала мне в последние минуты перед прощанием, но не нашел его; я точно помнил, что не выбросил его, очевидно, он попросту где-то затерялся…

Вот и все, таким образом, связь между нами окончательно оборвалась, а ведь Антонина могла бы по пути в село заехать в город и найти меня хотя бы через ребят-барменов, подумал я с легкой обидой, после чего, с чувством выполненного перед своей совестью долга перестал ее разыскивать..

Записка с адресом Антонины обнаружилась в моей дорожной сумке ровно через год, когда я стал, собирая вещи, готовить ее к новой поездке к морю. И, конечно же, я позвонил по телефону, который там был записан, потому что нахлынули приятные воспоминания, и всплыла в памяти вся прошлогодняя история, которая произошла у нас с Антониной.

В трубке мне ответил немолодой женский голос.

«Мама, наверное» – подумал я, и сказал в трубку:

– Здравствуйте! Будьте добры, позовите, пожалуйста, к аппарату Тоню.

Я всегда неловко себя чувствую, когда звоню куда-либо после долгого перерыва, или вообще впервые, как, например, в этот раз – бог его знает, что могло произойти за такой срок с человеком, которому звонишь.

– А кто ее спрашивает? – поинтересовалась трубка.

– Это… так… один ее знакомый. С юга… Молдавии.

– А-а, очень приятно, молодой человек. Савва, если не ошибаюсь. Вы-то мне как раз и нужны.

– Я?.. – растерялся я.

– Дело в том, молодой человек, что я немного в курсе ваших отношений с Тоней, я ее мама. Но сейчас это не важно, а важно то, что она через три дня уезжает.

– Куда уезжает? – спросил я, уже совсем ничего не понимая.

– Насовсем уезжает, – не расслышала женщина.

– Але, скажите, куда Тоня уезжает? – спросил я на этот раз погромче.

– Уезжает на Дальний Восток. Вместе с мужем и сыном.

У нее муж офицер, его туда посылают. Служить.

– С мужем и сыном… С какими такими мужем и сыном? – совсем уже запутался я, мне казалось, что мы с Тоней, несмотря на то, что со дня нашей разлуки пролетел уже год, расстались будто вчера, и она никак не успела еще обзавестись мужем и, уж тем более, сыном. Черт возьми, может быть это вообще не та Тоня, или я перепутал номер телефона.

– С вашим, с вашим сыном, Савва, – воскликнула женщина.

«Может быть, она знает историю любви Антонины с этим… председателем колхоза, а дочь, рассказав ей эту саму историю, слегка приукрасила ее», – мгновенно подумалось я, в то же самое время чувствуя, что это все не то, ведь женщина, мать Антонины назвала мое имя..

И спросил::

– А как, позвольте узнать, зовут сына Антонины?

– Саввой она его назвала, как же, как и тебя, дорогой папуля. Хотя я лично была против этого…

У меня голова пошла кругом.

– Знаете что, мамочка?! – сказал я. – Извините, не знаю вашего имени… что? Ах, Анна Ивановна? Я очень вас прошу, Анна Ивановна, мне нужно… помогите мне встретиться с Тоней. Срочно! Хотя бы ненадолго, на час. Просто свидеться.

– А зачем тебе это??

– А вот об этом, дорогая мама, она вам потом сама расскажет, – слегка раздражаясь, сказал я. – Если захочет. А сейчас давайте адрес и расскажите, где и как вас можно найти, обрисуйте ваши координаты.

– Записывай, но только, если что… я тебе ничего не давала и не говорила.

– Сообщите Тоне, я буду по этому адресу завтра ровно в два часа дня, – сказал я, записывая адрес, затем спросил: – А скажите, сын ее… Савва… какого числа-месяца родился? – Сын, сын, СЫН, у меня есть сын, – набатными ударами стучало в голове.

Женщина ответила, назвала дату.

От этой даты я отсчитал три месяца вперед, и получилось… выходило, что начало Тонькиной беременности приходилось прямо на середину нашего «медового месяца». Голова моя пошла кругом. Я забыл поблагодарить женщину, трубка выпала из моих рук. Здорово, а! Ай да Тонька! Какого черта она мне ничего не сказала, не сообщила?! Гордая. А замуж все-таки выскочила. А муж ее, интересно, знает, что это не его ребенок? Или же он встретил ее сразу после того, как она приехала в свой родной город Бельцы, и влюбился в Тоньку без памяти. Что и говорить, у нее тогда был такой потрясный загар, абсолютно ровный по всему телу.

Ах, Антонина, а я ведь не принимал наши отношения всерьез, считал капризом то, что она поехала со мной к морю, и еще ревновал ее к этому… председателю, считал, что уж его-то она любила по-настоящему, а меня так… как забавную, но чужую игрушку.

На следующий день к назначенному часу я был в Бельцах, и, отчего-то боязливо озираясь по сторонам, торопливо шагал к дому, где проживала тетя Антонины, сестра ее матери, у которой мы должны были встретиться.

А вот и нужная мне улица, вот дом № 16. Правильно, небольшой частный домик. Миновав калитку, я прошел прямиком ко входу и постучал в дверь, которая тут же отворились – меня ждали.

Шагнув внутрь, я увидел ИХ: Антонина стояла в небольшой прихожей, держа на руках ребенка. Мои глаза в одно мгновение наполнились слезами: моя милая Антонина, Тоник, Антошка, Тошка была прекрасна, как мадонна. Мадонна с моим, а вернее с нашим сыном на руках.

– Ты, ты… скажи мне, почему ты так поступила, Тоня? – выдавил я из себя, не найдя в себе силы быть в этот момент учтивым.

– Потому что ты не свободен, Савва, – мягко ответила она.

– Да и я была уже не девушка, чтобы вешаться тебе на шею, – стала она нести какой-то вздор. Я подошел и обнял их: такую непохожую на прошлогоднюю мою любовницу Тоньку – теперь солидную, слегка располневшую даму – и этого незнакомого, темноволосого ангелочка у нее на руках, смотревшего на меня из своего пакета пеленок внимательно и серьезно. И Тонька не отстранилась. Обняла меня свободной рукой, прижалась. Затем развернула ребенка и дала посмотреть.

– Когда вы уезжаете? – спросил я дрожащим голосом, держа в руках и не переставая разглядывать малюсенького Савку, сам еще не понимая, кто он, и что он для меня значит.

– Мы улетаем, – ответила она. – Завтра утром служебной машиной мой папа отвезет нас в Кишинев, в аэропорт, а потом мы полетим далеко– Далеко, во Владивосток. – Она бережно взяла мальчика из моих рук.

– Я хочу видеть его свидетельство о рождении, – неожиданно для себя самого сказал я. – Если можно, конечно, прости меня, – добавил я, смягчая тон.

– Нам ничего от тебя не надо, – спокойно сказала Тоня.

– Я понимаю, и все же, пожалуйста, я прошу тебя, – сказал я. – Это моя единственная просьба.

Тоня, вновь отдав мне сверток с малышом, сходила в комнату, принесла оттуда дамскую сумочку, вынула из нее какие-то бумаги и протянула мне кусок картона – свидетельство о рождении.

– Скажи, Тошка, – сказал я, как называл ее когда-то, в минуты близости. – А муж твой… офицер… он знает?

– Нет, это ему ни к чему, – без улыбки глядя мне в глаза, ответила она. – Мы встретились с ним на второй или третий день после моих морских приключений, когда я вернулась домой. А он как раз получил старшего лейтенанта, приехал в отпуск, он наш сосед и мой одноклассник, мы вместе в школе учились. Он и сказал тогда, что любит меня еще со школьной скамьи, и предложил выйти за него замуж. Ну, я и согласилась… Поэтому я тебе и не хотела ничего сообщать, да и ты мне не звонил целый год, и лишь вчера неожиданно позвонил, и моя мама… Это все она, моя мама… – Тоня слегка скривилась.

Я развернул свидетельство и прочел его. Мне было достаточно и трех секунд, чтобы на всю жизнь запомнить все, что там было написано. Потом достал из кармана тугую пачку сотенных купюр, завернутых в обычную газетную бумагу, и вложил ее внутрь свидетельства.

– Подъемные, – улыбнулся я, возвращая ей документ. – Офицеру на новом месте службы полагаются подъемные, так что соблаговолите и на сына получить.

Тоня как-то брезгливо коснулась пакета пальцем.

– Что это?

– Бери-бери, здесь деньги, одиннадцать тысяч, это все что я дома наскреб.

– Не надо, Савва, это же такие деньжищи, – прошептала Антонина, лицо ее мгновенно изменилось, в глазах мелькнула растерянность, затем блеснули слезы.

Я еще раз обнял ее и ребенка, прижав их нежно к груди.

– Это ужасно много. Ты сумасшедший. Я не хочу, чтобы ты отбирал эти деньги от своей семьи, – сказала она, решительно протягивая мне пакет.

– Бери, дуреха, я эти деньги в карты выиграл, – сказал я, отталкивая ее руку и еле сдерживаясь, чтобы вновь не расплакаться. – А тебя вот и своего сына упустил, проиграл. – Сказав это, я медленно, ничего не видя и не соображая, направился к выходу.

Новелла четвертая
Комсомольский рейд

Готов я без утайки и кокетства

признаться даже страшному суду,

что баб любил с мальчишества

до детства,

в которое по старости впаду.

Игорь Губерман

Случилось так, что в один из понедельников мы с Кондратом оба оказались свободными, а такие совпадения случались достаточно редко из-за загруженности трудового графика моего товарища. Но вот у него этот день получился выходным, а у меня так и вовсе не было каких-либо планов на этот вечер, так как после очередного рейса я находился в долгосрочном отпуске и практически каждый мой вечер был свободен.

Созвонившись уже в предвечернее время, и вскоре встретившись в центре города, у кинотеатра, мы стали прогуливаться по «стометровке» – центральной улице города – Ленина. Неспешно гуляя и болтая обо всем понемногу, мы долго не могли решить, куда бы нам сегодня направиться и чем заняться: дружеские попойки, откровенно говоря, уже порядком наскучили, девицы местные – тоже, в обоих залах единственного в городе кинотеатра шли индийские фильмы, на которые у меня лично была аллергия. Поэтому, погуляв бесцельно еще некоторое-то время и так и не придумав ничего более стоящего, мы отправились в ресторан – с некоторых пор это стало нам наиболее привычным местом времяпровождения.

На первом этаже ресторана, в левой его части располагается бар, бывший в описываемый период вотчиной Кондрата. Бар, конечно же, был вполне подходящим местом для отдыха и развлечений, но мой товарищ заявил, что сегодня там его ноги не будет, надоело, мол, до чертиков, так как, находясь в баре, он себя чувствует, даже в нерабочее время, словно на работе и потому не отдыхает полноценно. Вот поэтому-то мы и поднялись на второй этаж, в ресторанный зал.

По понедельникам оркестр в ресторане не играет, музыканты в этот день отдыхают, по этой же причине, конечно, и посетителей в зале собирается гораздо меньше, чем обычно. Наверху я приостановился у столика администратора и по своей старой привычке внимательно осмотрел полуосвещенный зал, не обходя вниманием ни одного из немногочисленных посетителей. В одной из боковых кабинок я приметил двух девушек, явно не местных, – настороженно озираясь по сторонам, они торопливо ужинали.

– Судя по всему, эти девушки – студентки, – придержав меня за локоть, шепнул Кондрат, – видишь, шугаются, наверное, на своих преподавателей боятся нарваться.

К слову сказать, в нашем городе и районе в описываемый период, то есть в сезон сбора овощей, находилось немалое количество студентов из Татарии, что-то около двух тысяч, дешевый труд которых использовался на колхозных полях и местном консервном заводе.

Пройдясь неторопливо мимо кабинок, я еще раз бросил взгляд на девушек. Да, ошибиться было невозможно: хотя обе они были одеты в платья, а не в стройотрядовскую униформу – брюки и курточки серо– Зеленого цвета, – девушки наверняка были приезжими, так как разительно отличались от местных дамочек внешним видом, прическами, одеждой, да и, пожалуй, манерой поведения. Отличались от наших они также и говором, но для этого надо было еще с ними заговорить, или хотя бы приблизиться на достаточное расстояние.

Пока я разглядывал девушек, в моей голове родилась идея розыгрыша, и, когда она созрела, я, не раздумывая более, направился к их столику. Сделав Кондрату знак, что начало разговора беру на себя, я, напустив на себя строгий официальный вид, шагнул к кабинке и предстал перед девушками. Подходя, я успел заметить, что на столе перед ними кроме блюда с хлебом стояли тарелки с капустным салатом и бокалы, наполненные каким-то темным на цвет напитком.

– Добрый вечер, милые дамы, – сказал я вежливо. – Правда ведь, я не ошибусь, если скажу, что вы являетесь студентками Казанского стройотряда? Не так ли?

Девушки прекратили жевать и испуганно уставились на меня.

– Ну же, я жду ответа, – нетерпеливо повторил я, и тогда одна из девушек, хорошенькая брюнетка, сидевшая по правую руку от меня, отложила вилку, подняла глаза, и спросила:

– Да, а в чем дело?

– А дело в том, товарищи студентки, – продолжил я, – что мы – я и коллега – указал я на Кондрата, стоявшего в полушаге позади меня, – являемся членами районного совета стройотрядов. – Я сделал движение рукой, будто собираясь достать из кармана соответствующее удостоверение, которого у меня, естественно, не было. – И как раз сегодня мы проводим рейд– Проверку по городу. Поэтому попрошу вас назвать свои имена и фамилии, а потом уже мы разберемся, по какому праву вы здесь находитесь. Товарищ Бойко, – обратился я на этот раз к Кондрату, – запишите личные данные студентов.

Мой товарищ, удивленно поглядев на меня, растерянно захлопал ресницами – он никогда не носил с собой ручки, и уж тем более записной книжки, поэтому, взяв в руки один из свободных стульев, он сделал хитрый маневр и подсел к девушкам сбоку – как бы перекрывая им тем самым путь к бегству.

Надо было видеть реакцию девушек на мои слова: ведь за посещение ресторана по дурацким законам, написанных для студентов стройотрядов, их могли отстранить от практики, а затем и вовсе поставить вопрос об отчислении из учебного заведения – таковы были суровые реалии нашего времени.

У второй девушки, сидевшей по мою левую руку, шатенки, вилка в руке с лохмотьями капусты на ней застыла в воздухе, словно заколдованная.

– Я – Алла… Рудницкая, – судорожно сглотнув, пролепетала девушка, после чего ее рука безвольно опустилась прямо в тарелку с салатом.

Брюнетка же несколько секунд глядела на нас в отчаянии, затем спросила запальчиво:

– А что, нам даже зайти поесть сюда нельзя? – И резко отодвинулась от стола вместе со стулом.

– Назовите ваше имя и фамилию, пожалуйста, а также попрошу вас вести себя прилично и голос на нас не повышать, – проговорил я четко.

– Регина Усмалатова, – сказала девушка, гордо вскинув голову. – Нам сказали, что по понедельникам здесь не ресторан, а просто… обычное кафе, даже музыка не играет, вот. – И девушка в отчаянии развела руками.

– Кафе тоже разные бывают, – проговорил Кондрат, затем, протянув руку, осторожно взял со стола один из бокалов и, взболтав его содержимое, поднес к своему носу. – Вино, – сказал он, слегка скривившись, словно сделал невесть какое открытие.

– Так с какой целью вы, говорите, пришли сюда?.. – подняв брови, спросил я девушек, после чего присел на свободный стул, развернув его к себе спинкой.

– Ну как же, просто поесть, – почти одновременно проговорили девушки.

– Хороша еда, – сказал я и укоризненно покачал головой. – Грустно, девушки, пьем вино и даже не закусываем.

– Но ведь нам еще… – заикаясь, проговорила Регина.

– …Ах, ну да, еду вам еще не принесли, – мягким тоном закончил за нее я. – Понятно. – И добавил поучительно: – Комсомольцы, да будет вам известно, должны питаться в студенческих столовых, молодежных и диетических кафе, в крайнем случае – в пельменных…

– …если там, конечно, не подают горячительныхнапитков, – торопливо дополнил меня Кондрат.

– Поэтому, – повысил я голос, одновременно бросив на него строгий взгляд, – посещать злачные места, эти гнезда разврата, где собираются в основном воры, расхитители социалистической собственности, вы не имеете никакого морального права. К тому же, – добавил я с фальшивой ненавистью в голосе, – тут нередко встречаются женщины, так сказать, легкого поведения. – Кондрат при этих словах отчего-то вздрогнул. – И потому честное имя советского студенчества мы вам марать не позволим, – закончил я, чувствуя, что сегодня в ударе и в своих разоблачениях могу зайти весьма далеко.

Мне даже показалось, что я слегка перегнул палку, но девушкам ничего такого не привиделось, они сидели, понурив от стыда головы, и молчали.

– А теперь, – сказал я, чуть понижая тон и вставая со стула, – давайте-ка вместе с нами пройдем в более подходящее для разговора место. Там вы напишите объяснительные, а дальше… дальше видно будет, что с вами делать.

Кондрат отодвинул стул и неспешно направился к служебному выходу – девушки покинули свои места и последовали за ним, я замыкал процессию.

– А что вы сами тут делаете? – внезапно остановившись посреди зала, спросила Регина, взгляд ее прекрасных черных глаз, которые я уже успел хорошо разглядеть, был устремлен прямо на меня.

– Я же вам уже объяснил, мы ловим здесь несознательных студентов, – нашелся я, тут же отведя свой взгляд – мне трудно было без улыбки смотреть в глаза этой хорошенькой девушки.

Ловя любопытные взоры, обращенные на нас со всех сторон, так как все постоянные клиенты ресторана знали нас здесь с Кондратом как облупленных, мы проследовали по коридору к служебной лестнице. И уже почти дошли до нее, когда нам навстречу откуда-то вынырнула невысокая девушка по имени Мария, – она еще недавно работала официанткой, а теперь получила повышение и была назначена администратором ресторана. При виде меня лицо ее скривилось в иронической усмешке, а я, заметив, что с ее губ в мой адрес вот-вот сорвутся какие-нибудь слова – шуточка или колкость, – на которые Маша, девица весьма бойкая на язычок, была скора, и, предупреждая их, украдкой приложил палец к губам, затем спросил:

– Извините, вы тут старшая? Откройте нам, пожалуйста, кабинет на первом этаже, нам необходимо получить от этих девушек объяснительные.

Маша, с заметным трудом удержавшись от язвительного замечания, кое-как справилась с собой. Молча вынув из кармана ключ, она протянула его мне.

– Пожалуйста, располагайтесь там, – сказала она с играющей на губах тонкой улыбкой, – я скоро подойду.

– Спасибо вам, – выговорил я. И негромко добавил: – А заодно принесите нам чего-нибудь поесть. На ваше усмотрение.

Спустившись по слабоосвещенной служебной лестнице на первый этаж, мы в том же составе, вчетвером, проследовали в отдаленный конец коридора, где я полученным от администратора ключом открыл малоприметную дверь без какой-либо надписи над ней. Войдя в нее, мы попали в малый банкетный зал, который также можно было назвать кабинетом – это было небольшое, уютное помещение, рассчитанное не более чем на десять-двенадцать персон.

Девушки, войдя внутрь, остановились, и в растерянности стали осматриваться в полуосвещенном помещении: этот кабинет, возможно, и не блистал какой-либо особой роскошью, но все же выгодно отличался от других помещений ресторана приличной мебелью орехового цвета, великолепной деревянной отделкой стен и потолка, оригинальной подсвеченной стойкой-холодильником, панно на стенах, множеством цветов и мягким светом скрытых под потолком светильников, – все это придавало ему особый уют. Много сил и фантазии в оформление этого интимного кабинета, задуманного и построенного для обслуживания партийного и всякого другого городского и районного начальства, а также гостей города, вложили мы с Кондратом, поэтому чувствовали мы себя здесь уверенно, по-хозяйски, в противоположность нашим бедным гостьям, которые в удивлении тараща на все это глаза, все силились понять, с какой целью их сюда привели.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – пригласил я наших дам к столу, сам опускаясь в удобное полукресло.

– Нам тоже можно садиться? – спросила Алла.

– Ну конечно, – Кондрат широким жестом указал на кресла. – Вы же не какие-нибудь преступницы, а простые нарушительницы режима.

– Скажите, а вы случайно не из КГБ? – спросила Регина, останавливаясь передо мной и чуть ли не всхлипывая.

– Вот когда вы успокоитесь, я вам представлюсь по всей форме, – усмехнулся я, одновременно с интересом разглядывая девушку, затем обратился к ее подруге: – Вы садитесь около меня, Алла, сразу видно, что вы девушка сознательная, а вот Регине уже впору умыть лицо – у нее с глаз вся тушь поплыла. – И действительно, Алла, судя по всему, к этому времени уже справилась с волнением, тогда как ее подруга выглядела совершенно расстроенной.

Регина утерла рукой глаза, под которыми действительно расплылись темные пятна, затем, заметив дверь, ведущую в туалетную комнату, направилась туда.

Алла присела рядом со мной и, вертя головой в разные стороны, с интересом продолжала разглядывать интерьер кабинета, а я тем временем обратился к Кондрату:

– А вы, товарищ Бойко, приготовьте, пожалуйста, объяснительные в четырех экземплярах.

Кондрат поглядел на меня удивленно, затем перевел взгляд на стол, сервированный на шестерых, кивнул радостно – понял, мол, и сдвинул два лишних прибора на край стола так, чтобы осталось четыре.

– Вы на каком отделении учитесь? – спросил я Аллу.

– На филологическом, – ответила она, – 22 группа.

– А что это вы пили там, наверху? – задал я новый вопрос.

– Каберне, – ответила девушка, в раскаянии опустив голову.