Текст книги "Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах"

Четверть часа спустя такси доставило меня в центр города, к гостинице «Латвия», в которой, если верить водителю, имелся вполне приличный ресторан. Впрочем, вкусные запахи уже достигли моего носа, едва мы подъехали к гостинице, и я, не теряя времени, тут же поднялся на второй этаж здания.

Часом позже, сытый и умиротворенный, я вышел на улицу и, перейдя шоссе, шагнул в небольшой скверик, где под сенью невысоких деревьев располагались уютные скамеечки, на одну из которых я собирался присесть, чтобы выкурить послеобеденную сигарету.

Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что лишь одна из скамеечек оказалась незанятой. Но едва я к ней приблизился, как с другой стороны к ней подошла миловидная, светловолосая молоденькая женщина, державшая в руке незажженную сигарету. Шагнув ей навстречу, я достал из кармана зажигалку и одновременно пачку сигарет «Мальборо», американских, кстати, которые имею обыкновение носить с собой именно для таких вот случаев. На ходу щелкнув зажигалкой, я поднес огонек и одновременно протянул ей открытую пачку.

Девушка удивленно приподняла бровки, от предложенной сигареты отказалась и, прикурив свою сигарету – это был «Кент», – от моей зажигалки, присела на скамеечку, положив рядом с собой элегантную белую кожаную дамскую сумочку. «Смотри, какая хорошенькая «прибалточка», – подумал я, спросив разрешения присесть рядом. Девушка кивнула, и я опустился на край скамеечки.

Надо сказать, что все мои знакомые, прежде побывавшие в этих краях, предупреждали меня, что в Риге можно потратить на поиски целый день и не встретить даже одного хорошенького женского лица.

– Спасибо, – сказала дамочка по-русски, красиво затягиваясь сигаретой, голос ее оказался приятного тембра. Исподтишка я стал разглядывать ее. Выглядела моя соседка весьма элегантно и привлекательно: белый брючный костюм из легкой ткани, и белые же туфельки на невысокой танкетке, под пиджаком тоже белая, тончайшая, почти прозрачная нейлоновая блузка, все, конечно же, импортного производства.

Набравшись смелости, я спросил ее о чем-то, она ответила, и уже через минуту между нами завязалась непринужденная беседа, – женщина говорила по-русски с милым акцентом, приятно волновавшим мой слух. На вид ей едва ли было больше двадцати, на лице имелся легкий дневной макияж, нанесенный достаточно грамотно.

– …И зовут вас?… – продолжая наш разговор, как бы между прочим спросил я, затем добавил, извиняясь: – Мое имя Савва.

– Вероника, – ответила она. – Вы знаете, у вас такое необычное имя, я раньше такого никогда не слышала.

– Я хочу сказать вам, Вероника, что когда я только собирался ехать сюда, в Прибалтику, мне говорили, что я здесь, вероятно, не встречу ни одной красивой женщины, однако случилось так, что первая же из них, которая заговорила со мной, то есть вы, оказалась красавицей, – сказал я, ничуть ни кривя душой.

– О, вы мне говорите комплимент, – слегка покраснев, сказала Вероника, – но я не местная, я из Польши, полячка.

– А, ну тогда все в порядке, – сказал я, улыбнувшись, – красота польских женщин известна во всем мире.

Вероника от моих слов и вовсе зарделась в смущении, но я непринужденно добавил еще что-то, затем мы заговорили о политике, о непростых отношениях между нашими странами, о том, что простому человеку, живущему в социалистическом лагере, за «железным занавесом», почти нет возможности путешествовать, посещать другие страны и так далее, и вскоре между нами установилось полное взаимопонимание.

За разговорами мы выкурили и по второй сигарете, после чего я спросил Веронику, не желает ли она подняться в бар, расположенный, как я заметил во время обеда, на втором этаже, в одном зале с рестораном. Она согласилась, и мы направились к зданию «Интуриста».

Бар, представший нашему взору, по своему типу называется пристенным – высокая деревянная стойка коричневого цвета была устроена вдоль одной из стен зала; народу же здесь было с самого обеда – не протолкнуться, и мы с трудом нашли крохотное свободное место у стойки, где мне удалось отвоевать один пуфик для дамы, – сам я остался стоять рядом с ней.

После нескольких минут ожидания мы, наконец, удостоились внимания: к нам вальяжной походкой подошел бармен в белой рубашке при черной бабочке. Кивнув в знак приветствия, он склонил вопросительно голову.

– Два коктейля на ваш вкус, будьте добры, только не очень крепких, – попросил я.

– Экскьюз ми. Вот ду ю вонт? «Простите. Чего желаете? (англ.)» – спросил бармен не «поняв» моего русского, и затем, щеголяя знанием отрывочных фраз из нескольких языков, повторил свой вопрос на местном языке, затем на польском, французском, немецком и, по-моему, на испанском.

Одарив его уничтожающей улыбкой, я протянул руку за меню, нашел там коктейли, написанные на английском, и через несколько секунд выдавил из себя:

– То дабл скрудрайвер, плиз. – Две двойные «отвертки», пожалуйста. (Международное название всемирно известного коктейля, который получил широкое распространение во всем мире, исключая, разумеется, Советский Союз).

Бармен ушел, а через пару минут вернулся и поставил перед нами две двойные водки с апельсиновым соком.

Подняв свой бокал, я обратился к Веронике:

– Прошу прощения, что заказал напитки не посоветовавшись, – сказал я, улыбнувшись. – В следующий раз будете заказывать вы.

Вероника улыбнулась мне в ответ, согласно кивнула, затем сунула соломинку в свой бокал, и мы, попивая свои коктейли, продолжили наш разговор, прерванный накануне.

Она рассказала, что учится в Варшавском университете на третьем курсе, факультет психологии, замужем два года, но детей они с мужем пока не завели. Уже во второй раз за последние три года она путешествует по Советскому Союзу, и что муж ее, работающий хирургом, зарабатывает вполне достаточно, чтобы обеспечить семью и требует от супруги лишь одного – чтобы она училась.

Когда мы допили свои коктейли, Вероника жестом подозвала бармена и на приличном английском заказала два коктейля «коблер-шампань».

Незаметно, за разговором, мы справились и с этими коктейлями, и от выпитого, как мне показалось, глаза Вероники пленительно и многообещающе заблестели.

– Давайте выйдем, прогуляемся, – предложила она, отодвигая от себя пустой стакан и распрямляя плечики, – мне уже надоело здесь сидеть.

Остановив проходившего около нас бармена, я спросил его по-молдавски:

– Кыт мэ фаче? (Сколько с меня?)

Бармен переспросил меня как минимум на шести языках, чего я желаю, но я упрямо, стараясь не улыбаться, спрашивал его все то же самое, по-молдавски.

Тогда он склонился над стойкой и тихо, по-русски, спросил:

– Чего вы хотите? – И, конечно, получил достойный ответ, который у меня был заготовлен заранее.

– Расчет, мудак, – с удовольствием делая акцент на втором слове, сказал я, – я тебя уже три раза спросил: «Сколько с меня?», неужели не понятно?

Когда я достал из кармана внушительной толщины пачку денег, опытный бармен при виде их не подал и виду, а Вероника удивленно приподняла бровки.

– Сдачу оставь себе, – небрежно сказал я, роняя на стойку 35 рублей – четвертной и десятку, и, даже не поглядев на склонившегося в благодарности бармена, сунул пачку обратно в карман, после чего подал Веронике руку, помогая ей сойти с высокого барного стульчика.

– Как это будет по-русски?.. Вы его ловко… сделали, – Подобрав, наконец, нужное слово, восторженно сказала она, когда мы направлялись к выходу. – Это на каком языке вы сейчас говорили?

– На молдавском, – с улыбкой ответил я.

– А что, у вас там, в Молдавии, все так хорошо зарабатывают? – с улыбкой спросила Вероника, кивнув на мой оттопыренный карман.

– Я представитель фирмы, которая отправляет вина во все республики нашей страны, – соврал я, – а также за границу. Поэтому нам оплачивают командировочные, представительские и прочие расходы.

– А какой сорт вина у вас самый главный, ходовой? – беря меня под руку, задала она новый вопрос.

– Портвейн, – ответил я после короткой паузы, после чего с любопытством поглядел на Веронику. Любая, и даже самая последняя ссыкуха, гражданка моей родины, наверняка сказала бы: «фи!», но Вероника произнесла: «О!», очевидно потому, что пила у себя в Польше, или где-либо еще, настоящий, португальский, довольно приличного, кстати, качества портвейн.

Мы долго гуляли по городу, разговаривая обо всем на свете, пока совсем не стемнело, и тогда Вероника спросила:

– А где вы остановились, Савва, где живете?

– Хм, – запнулся я, будучи не готов ответить на этот, в сущности, простой вопрос, впрочем, я не предполагал, что он будет задан. – Дело в том, что в Риге у меня живут родственники, и они, конечно, пригласили меня к себе, но мне бы не хотелось их стеснять. А вообще, у меня есть бронь на место в гостинице при заводе, где я сейчас представляю нашу коллекцию вин. (Я с ужасом представил себе ситуацию, пожелай Вероника зайти ко мне в гости.)

– Я тоже постеснялась бы, наверное, жить у родственников, – сказала Вероника. – Обычно я останавливаюсь в гостиницах, сейчас я живу здесь, в «Латвии».

– Ну что ж, раз вам там все знакомо, давайте вернемся и поужинаем вместе в вашем ресторане? – предложил я. – Если, конечно, вам еще не надоела моя компания.

– Да, теперь самое время поужинать, – бросив взгляд на свои миниатюрные часики, засмеялась Вероника. – Но я тоже хотела вас прежде спросить, не скучно ли вам быть со мной так долго?

– Нет, нет, – заверил ее я. – Мне с вами очень интересно. И ужасно приятно. – Я был искренен.

– Жаль, – вдруг сказала Вероника, решительно беря меня под руку. – Жаль, что завтра мне надо уезжать отсюда. А я ведь еще не пробовала ваш портвейн.

У меня от этих слов похолодело внутри. «Тогда бы я от стыда провалился сквозь землю, – подумал я. – Если бы нам пришлось его пробовать».

Ужин в ресторане оказался довольно скромным против моего ожидания. Вероника с удовольствием пила шампанское, но совсем отказывалась есть, лишь поковыряла вилкой в тарелке с салатом. Поэтому, наверно, когда мы одолели вторую бутылку, «моя» дама была уже в довольно приличной стадии подпития.

Акцент ее усилился, женщина, томно поглядывая на меня, что-то лепетала, и мне, глядя на нее, на секунду представилось, помечталось, что сегодня ночью я, возможно, окажусь в постели с иностранкой – первой в моей жизни. Ну, если уж быть точным, не совсем первой, но разве пьяная румынка Виолетта, с которой я по случаю имел дело пару лет тому назад, и тоже в гостинице, делающая мне минет в темной комнате, не соображая при этом кому, – считается?

Оркестр заиграл очередную мелодию, это оказался блюз, и Вероника пригласила меня. Мы закружились в медленном танце; она склонила свою головку мне на плечо, я обнимал ее стройное, милое и покорное тело, и вскоре у меня возникло чувство, будто я уже давно с этой женщиной знаком, и нет в ней ничего такого необычного, загадочного, а сама она обыкновенная наша советская, русская баба. После танца Вероника прошептала:

– Я уже устала, давай уйдем отсюда.

– Давай уйдем, – согласился я.

Подошел официант со счетом в руках, но я и теперь не дал Веронике рассчитаться, на что она сказала, чуть обиженно надув губки:

– Савка, мне неудобно, я чувствую себя обязанной, потому что ты все время платишь.

– Когда я приеду в Польшу, по делам своей фирмы, разумеется, то буду счастлив, если у тебя будет возможность сводить меня в ваш ресторан, – сказал я, задерживая пальцы ее руки в своей ладони.

– О Кей, – сказала Вероника, – договорились. – А когда мы будем пробовать портвейн твоей фирмы?

– С такой прелестной партнершей я могу пить только шампанское, – мгновенно ответил я. – А портвейн для меня, ну, наверное, то же самое, что для твоего мужа… скальпель. «О боже, лучше бы я этого не говорил, – запоздало пронеслось в моей голове. – И нашел же, балбес, подходящее сравнение. Совсем необязательно было напоминать ей о муже».

Вероника улыбнулась на мои слова своей милой всепонимающей улыбкой.

– Извини, – сказал я. Она кивнула. Поняла, значит. Да, Вероника, несомненно, была весьма самостоятельной и самодостаточной женщиной – не в пример очень многим нашим, советским дамам, но в то же время по-женски понятливой и уступчивой.

Покинув ресторан, мы миновали фойе и остановились в коридоре у лифтов.

– Давай пойдем ко мне в номер, Савва, – вплотную приблизив свое лицо к моему и теребя ладонью лацкан моего пиджака, просто сказала Вероника. Надо ли говорить, что при этих словах я словно жеребец чуть не взбрыкнул от радости.

Мы поднялись лифтом на 4-й этаж, и Вероника, передав мне пакет, прихваченный из ресторана, в котором была бутылка шампанского и шоколадки, открыла ключом с прикрепленным на нем массивным номерным жетоном дверь, и мы вошли внутрь.

Это был скромный одноместный номер с совмещенным санузлом, но зато при ванне. Оказавшись в комнате, я едва успел положить пакет на стол и обернуться, как Вероника шагнула ко мне, я подхватил ее на руки, боясь, как бы она не упала, и… оба мы в этот момент, наверное, сошли с ума: бросившись друг другу в объятия, мы стали целоваться, затем повалились в постель и уже там стали срывать с друг друга одежды, после чего слились в едином страстном порыве.

От восторга и радостного упоения я пришел к финишу довольно быстро, но удовольствие было обоюдоострым и потому ужасно сладостным. Немного погодя мы сидели в кровати, смеясь, кормили друг друга кусочками шоколада, пили шампанское из гостиничных чайных стаканов на брудершафт и целовались, целовались, пока вновь, отставив стаканы, не открывали навстречу друг другу свои объятия.

Погрузившись в любовное упоение, мы потеряли ощущение времени, но когда мы вместе принимали душ, в дверь неожиданно постучали и противный женский голос прокричал фальцетом:

– Посторонних в течение пяти минут прошу покинуть номер, иначе мы вынуждены будем вызвать милицию.

Я взглянул на Веронику, из всего сказанного она уловила и поняла лишь одно слово «милиция», и на лице ее в этот момент отобразилось такое смешное и по-детски обиженное выражение, что я невольно рассмеялся. Запустив руку в карман брюк, я, как был голым, подошел к двери, приоткрыл ее не более чем на ширину пальца и просунул в образовавшуюся щель десятирублевку, которая, словно по волшебству, мгновенно исчезла, после чего захлопнул дверь и запер ее на ключ. Все еще испуганная Вероника, держа в руках полотенце и прикрываясь им, без сил опустилась на кровать.

– Неужели это все, и так просто? – недоверчиво спросила она.

– В нашей, самой прекрасной и самой демократичной стране в мире, как видишь, все решается легко и просто. Для этого надо знать всего лишь несколько несложных правил, – сказал я, садясь у ног моей милой и целуя ее округлое, красивое колено. – Не волнуйся, моя прелесть, больше нас никто не побеспокоит, – уверенно добавил я.

Затем у нас с Вероникой была пылкая ночь, которая соответствовала, смею надеяться, самым лучшим международным стандартам, при этом никто нас больше не тревожил, а утро застало нас спящими в объятиях друг друга.

Часы показывали четверть девятого, когда я открыл глаза и посмотрел на себя как бы со стороны: я лежал в постели, обнимая очаровательную блондинку – иностранку, ставшую за одну-единственную ночь мне такой близкой, почти родной. Я совсем не знал, что происходит в эти минуты с моими вагонами, напарником, вином – и, честно говоря, мне почему-то на все это было наплевать. Я осторожно вынул руку из-под головы спящей Вероники, она шелохнулась, реснички ее глаз вздрогнули, а я склонил голову к ее чуть выпуклому в районе пупка холмику живота, коснулся губами великолепной нежной кожи с едва заметными золотистыми волосками и… почувствовал пробуждающееся желание. Вероника без слов обвила мою шею руками.

Через полчаса, с огромным сожалением оторвавшись от ее великолепного тела, я бросился в ванную, где, настроив прохладную воду, полез под душ, под которым очень долго стоял. И лишь почувствовав себя достаточно бодрым, я выбрался наружу, где Вероника встретила меня, держа наготове огромное банное полотенце почти в рост человека – явно не гостиничное, а привезенное с собой, потому что я прежде таких никогда не видел.

Спустя некоторое время мы оделись и спустились в ресторан; там в это время функционировала, отгороженная стульями, лишь половина зала, обслуживающая завтракающих иностранцев.

Я быстро умял две порции омлета – свой и Вероники, и еще какой-то салат в придачу, а моя милая женщина сидела напротив с чашечкой кофе в руках, очаровательное лицо ее светилось счастливой улыбкой, и я не мог оторвать взгляда от ее прекрасных серых глаз.

На прощание, с моей стороны больше напоминавшее бегство, я неловко уперся губами ей в шею, затем выскочил из гостиницы, а десятью минутам я уже входил в ворота винзавода.

И, как выяснилось, торопился я не зря: Петро, оставшись один, пребывал в такой растерянности, что даже не сумел толком объяснить начальнику снабжения и сбыта, где находится его напарник, то есть я, а тот уже собирался отметить в моем командировочном удостоверении, что я в такой-то день отсутствовал на рабочем месте.

Выслушав сбивчивый рассказ напарника, я тут же отправился в контору, по скорому объяснился с начальством, сказав, что ночевал в Риге у родственников, при этом сделал акцент на том, что свояченица моя – офицер милиции, которая может подтвердить сказанное, после чего мои дела были улажены в пять минут, и начальник снабсбыта, передавая мне документы, пожелав нам счастливого пути, попрощался и отбыл домой.

Теперь можно было спокойно вздохнуть: дорожно-транспортные приходно-расходные документы – а это главное в нашей работе – были в полном порядке.

Покончив с делами, я решил, что настало время заняться здоровьем напарника, а заодно санитарной обработкой нашего жилища – то есть купе. Поминутно испытывая жгучее желание немедленно все бросить и бежать обратно в гостиницу, где я еще мог застать Веронику, я в самых сочных красках обрисовал напарнику свою сегодняшнюю ночь, одновременно инструктируя его, как пользоваться серно-ртутной мазью и дихлофосом, а сам с удовольствием наблюдал, как лицо моего товарища в процессе лечения постепенно приобретает синюшный оттенок – то ли от воздействия мази, то ли от страха расставания с мандавошками, как не преминул пошутить я. Затем нами в вагоне была произведена генеральная уборка: белье мы прокипятили в заводской каптерке, кое-что постирали, а что-то выбросили – Петин матрас, например; мне казалось, что в нем живут тысячи «этих ужасных насекомых».

– Тебе-то хорошо, – ныл Петруха, намазывая пахучей коричневой мазью бритый наголо лобок во второй или в третий раз, – ты не мучаешься сейчас как я.

– Молчи уж, ты, неразборчивый гуляка, – отвечал я. – Я лишь погляжу на тебя, как все мое тело начинает чесаться. Впредь рекомендую тебе спать с приличными девушками, бери пример с меня.

Покончив с лечением и уборкой, что заняло у нас приличный кусок времени, мы привели себя в порядок, после чего подались с территории завода в город, где намеревались прогуляться и развеяться; на улице к этому времени уже начинало смеркаться. Сторож у ворот завода, интеллигентный старик, одетый в дорогое кожаное пальто, приветливо попрощался с нами и пожелал приятного вечера.

Глава четвертая

Чтобы попасть в ресторан «Латвия» (ноги меня сами туда принесли), необходимо было приобрести входные билеты стоимостью 12.50 – оказалось, что на сегодняшний вечер здесь была предусмотрена концертно-развлекательная программа, включавшая в себя варьете.

Я отдал за два билета четвертной и с тоской подумал о Веронике: не уехала бы она сегодня, как я уже успел выяснить у гостиничного портье, мы могли бы провести и этот вечер вместе.

Поднявшись в ресторан, мы с Петром уселись за обозначенный в билетах столик, который уже загодя был уставлен закусками, салатами и напитками, входившими в стоимость заказа. Свободных мест в зале почти не оставалось, да и за наш столик вскоре подсадили двух молодых мужчин кавказской национальности. Мы тут же познакомились с нашими соседями, и в ходе завязавшегося непринужденного разговора выяснилось, что один из них армянин, а другой – грузин.

Самым удивительным для меня оказалось то, что эти двое были словно братья: еще служа в армии вместе с многочисленными представителями этих двух наций, не считая прочих других, я запомнил, что не так часто случается, чтобы армянин с грузином дружили между собой. Однако ребята оказались симпатичными, вполне интеллигентными и весьма общительными, и в жизни действительно были друзьями, причем давними и неразлучными.

В знак дружеского расположения к нашим новым знакомым я заказал бутылку армянского коньяка, которую мы тут же вместе и распили, затем наши соседи заказали пару бутылок шампанского, и вскоре мы уже стали дружной и веселой монолитной компанией. Надо признать, нам с Петром повезло с соседями, так как ребята оказались просто записными весельчаками: Вахтанг – грузин, без конца рассказывал удивительные истории, по роду его трудовой деятельности случавшиеся с ним в разных странах и на разных континентах, и о людях, с которыми его сводила судьба, – это было так красиво подано, с таким мягким юмором и любовью к ближнему, что мы были буквально заворожены его рассказами. (В какой именно сфере работал Вахтанг, он нам не сказал, но насколько я понял, это был Внешторг); его друг, Ашот, армянин, по заграницам, по его собственным словам, не мотался, но в общении был не менее интересен, так как знал множество шуток, анекдотов и смешных историй, а его мягкий кавказский акцент был просто неподражаем.

Когда началась программа варьете, мы, дав себе передышку в разговорах, все одновременно уставились на сцену, и это стоило того: четверка хорошеньких стройных девушек, одетых в полупрозрачные одежды, исполняла различные танцевальные миниатюры. Все было замечательно в этот вечер – компания, музыка, уют, еда, обслуживание; всего вдоволь – выпивки и закусок, а также юмора и веселья, не хватало лишь общества милых дам, но с этим сегодня здесь, как ни странно, была напряженка: одиноких, без партнера дам в этот интуристовский ресторан не пускали, да и билет за 12.50 не каждая могла приобрести.

В зале присутствовало, конечно, некоторое количество профессиональных проституток (все же «Интурист», куда ж без них), которых своим, не менее «профессиональным» носом я чуял за версту, но, как говорят знающие люди, все они работают на КГБ, и на ночь соглашаются идти лишь с иностранцами, так как у них можно получить столь необходимую «Конторе Глубокого Бурения» информацию, а также валюту и подарки, а чего они могут ожидать от нас – обыкновенных совков? В лучшем случае – несколько скомканных купюр невысокого достоинства, в худшем – мата, оскорблений и побоев.

С этим племенем – проститутками – я, признаться, хотя и был дружен еще со времен своей работы в баре – исключительно по делам, – сексуальных контактов всегда избегал, так как мне не нравятся женщины, изображающие страсть за деньги. К тому же все они, благодаря своей профессии, многоопытны и изощренны – порой до цинизма, а это меня тоже отпугивает; не стоит забывать также, что эти дамочки почти поголовно болеют какой-нибудь заразой, а то и сразу несколькими.

На сцене сменялся номер за номером, сменялись одежды танцующих, а мы вчетвером все еще оглядывали зал в поисках представительниц прекрасного пола, но, увы – пока все безрезультатно. Наконец, сын армянского народа Ашот, обнаружил-таки за одним из дальних от нас столиков целую компанию девушек, не очень юных впрочем, но все же… все же…

Я пригляделся повнимательнее: все дамочки за указанным столиком были смуглыми и черноволосыми, а их носы выдавали кавказское происхождение, на что я и обратил внимание ребят.

– Иди ты, – сказал Ашот своему товарищу Вахтангу, – мне кажется, что это – ваши (имея в виду, что девушки – грузинки), – ты с ними, конечно, сможешь найти общий язык и договориться.

Вахтанг ушел, но уже через пару минут вернулся и выглядел он словно оплеванный.

– Теперь иди ты, Ашот, – только и сказал он, затем, наклонившись к столу, негромко добавил: – Это ваши.

Тут в прения сторон решил вступить я:

– Ребята, не важно какой именно национальности девушки, важно то, что они – дочери Кавказа и, следовательно, ни ты, Ашот, ни ты, Вахтанг, не обижайтесь, им в партнеры не годитесь, так как этого «добра» они могли и там, на родине, иметь предостаточно. Им, на мой взгляд, требуется экзотика, кто-нибудь из иностранцев, прибалтов, на самый крайний случай даже я, житель Молдавии, интереснее, чем кто-либо из вас, то есть своих.

Но Ашот, выслушав меня, решил все же, что ему стоит сходить, попробовать, попытаться, – в парне явно взыграла кавказская гордость; он встал, поправил галстук, взял с нашего стола нераспечатанную бутылку шампанского и, заранее обворожительно улыбаясь, отправился на разведку.

Он пробыл около столика, за которым сидели девушки, не дольше чем Вахтанг, и вернулся не солоно хлебавши, вернее, не хлебавши совсем, все с той же бутылкой шампанского в руках. Усаживаясь на свое место, он сказал с досадой:

– Видимо, Савва, ты был прав, они ни на какие, даже самые безобидные предложения не клюют.

Я на минуту задумался: если теперь я отправлюсь туда же, шансов у меня будет не больше, чем у моих предшественников, а возможно и меньше, потому что девушки могли заметить, что я сижу вместе с ребятами, которые прежде уже подходили к их столику.

Однако из мужской солидарности, любопытства, из принципа, наконец, я все же встал и направился к этому заколдованному, злополучному, но все же столь притягательному столику.

Выбрав одну из девушек, у которой, как мне показалось, был наименее выражен орлиный профиль, на вид наиболее юную и наивную, и, дождавшись начала новой мелодии, я направился к ней; подойдя к столу всем вежливо поклонился, после чего спросил девушку:

– Разрешите Вас пригласить на танец?

Девушка мельком, испуганно из-под ресниц глянула на меня, затем беспомощно поглядела на своих соседок, и тогда сидевшая рядом, более старшая по возрасту женщина, кивнула ей еле заметно, после чего девушка встала, а я, взяв ее за руку, ввел в круг танцующих.

Доброжелательно, исподволь, стараясь не спугнуть, я стал расспрашивать девушку, как ее зовут, кем ей приходятся ее спутницы и откуда они вообще. Девушка рассказала мне, что зовут ее Кетеван, что она по национальности армянка, но родилась и живет в Грузии, в Тбилиси, и что три ее спутницы приходятся ей тетушками, а четвертая, та, что помоложе – двоюродной сестрой, и ей как раз сегодня исполнилось 25 лет, в ее честь и банкет.

Еще Кетеван успела мне сказать, что они все вместе приехали сегодня в Ригу погулять, а живут девицы в снятом на Рижском взморье частном домике.

Танец закончился, я проводил девушку на место, а возвратившись к своему столику, был встречен аплодисментами; мне даже пришлось успокаивать соседей, чтобы они не испортили мне «дела».

Несколькими минутами позже я спустился в фойе ресторана, купил у входа довольно чахлый (другого не нашлось) букетик цветов за 30 (?!) рублей и, незаметно внеся его в зал, передал своему официанту.

Тот лишь спросил, за какой столик отнести цветы, и в течение нескольких минут моя просьба была исполнена – букетик, теперь уже в красивой вазе, занял почетное место посреди заветного столика, за которым сидели интересующие нас дамы.

Программа варьете окончилась в первом часу ночи, солистки варьете, упорхнув со сцены, исчезли в недрах ресторана, и теперь танцующие посетители завладели всей площадкой, а на сцену вышла солистка-скрипачка, наша с Петром землячка, заслуженная артистка Молдавии (имени и фамилии не помню). После ее сольного номера вновь зазвучала танцевальная мелодия, и я опять пошел приглашать понравившуюся мне девушку по имени Кетеван. Мы кружили с ней в танце, и я заметил, что Кетеван сосредоточенно старается держать между нами дистанцию, хотя и чувствовал, что не неприятен ей.

Проводив девушку на место, я заказал оркестру лезгинку и мы вместе с нашими новыми друзьями-кавказцами пошли танцевать. В какой-то момент, видимо, от переизбытка веселья и эмоций, я потерял равновесие и шлепнулся со сцены на пол. Мои партнеры бросились меня поднимать, отряхивая одежду и необидно посмеиваясь над моей неловкостью. Вернувшись на свое место, я бросил взгляд на столик, за которым сидела Кетеван – однако ни ее самой, ни тетушек за столиком не оказалось, и цветов в вазе, кстати, тоже не было.

Прошло еще некоторое время, их столик по-прежнему пустовал, оставаясь неубранным, и я понял, что дамочки ушли. И, конечно же, загрустил. А вскоре объявили, что ресторан закрывается, а несколькими минутами позднее мы в числе самых стойких клиентов, продержавшихся в ресторане до самого конца, высыпали на улицу. В эту самую минуту к ресторану подоспели сразу несколько машин-такси, толпа, расталкивая друг друга, бросились к ним, а я, хотя уже и не надеялся на удачу, стал глазами отыскивать в толпе Кетеван. И вдруг я увидел ее: оказалось, что мы стоим с ней рядом, почти соприкасаясь спинами. Обойдя девушку, я остановился перед ней: Кетеван, закусив губу, беззащитно озиралась по сторонам, по-прежнему не замечая меня. Я засмеялся и взял ее за руку.

– А я вас уже больше часа ищу, – сказал я.

– Ой, это вы? – улыбнулась она мне растерянно. – А вы… вы случайно не видели моих тетушек? Мы вышли из ресторана все вместе, вокруг была целая толпа людей. Потом приехали сразу несколько такси, началось такое… все забегали, начали толкаться, спорить… – Девушка на несколько секунд замолчала, затем с грустью в голосе закончила: —…Потом все как-то вдруг сразу уехали, а я осталась одна. И денег на дорогу у меня нет.

С минуту мы стояли с ней молча, затем я проникновенным голосом спросил:

– Хочешь, Кетеван, мы убежим от всех, тебя ведь твои тетушки бросили, правда?

– Ты что, хочешь меня украсть? – спросила Кетеван, подняв на меня свои черные глаза и боязливо отступив на полшага.

От этих слов я стушевался и на несколько секунд задумался: ведь украсть кавказскую девушку означает то же самое, что признаться ей в любви, то есть предложить ей выйти замуж, к чему я, согласитесь, никак не был готов. Но я быстро пришел в себя и сказал, взяв ее за руку:

– Нет, это не всерьез, понарошку, мы погуляем вместе часик, потом вернемся.

– Нет, я не могу, – недоверчиво сказала Кетеван, высвобождая свою руку из моей ладони, – ведь мои тетушки будут меня искать.

Я обреченно стоял рядом с ней, выискивая глазами ее тетушек и в душе надеясь на чудо, что мы не встретим их здесь, у ресторана.