Текст книги "Новое назначение"

– Мне, Александр Леонтьевич, тут уже сообщили насчет вашего переселения. Дело хорошее.

Онисимов почти небрежно спросил:

– Вы беседовали с врачом?

– Да, справился про вас. – Челышев действительно, перед тем как войти к Онисимову, отыскал бородатого заведующего отделением; тот сокрушенно почмокал: «Неоперабелен». – Справился и теперь не беспокоюсь. Ваше дело на мази. Отличное у вас будет лекарство – свежий воздух. И начнете поправляться полным ходом.

– Вряд ли. Болезнь затяжная.

– Ничего. Уж если бы врачи за вас тревожились, то, будьте уверены, не рискнули бы послать вас в санаторий. Эта публика рискованно поступать не любит.

Устроившись поудобнее на диване, Челышев вытянул длинные ноги. Пожалуй, эта непринужденная поза подействует на Онисимова верней, чем успокоительные речи. Тот и впрямь снова улыбнулся – радушно, привлекательно. И все же горошинка над левым уголком рта чуть скривила эту улыбку.

Черт побери, теперь Челышеву придется тронуть еще одну тему, о которой… О которой нельзя же совсем промолчать.

– Я тоже, Александр Леонтьевич, собираюсь в путь. Лечу завтра в Андриановку на совещание доменщиков.

– А-а… Вернетесь, тогда подробно мне расскажете. Идет? Над чем, Василий Данилович, сами-то работаете?

Втайне гость изумлен выдержкой Онисимова. Так болен и так собой владеет. Избавил и Челышева и себя от трудного разговора насчет третьей неожиданности.

– Э, что моя работа? Заседаю. По два, а то и по три раза на дню. Хотя чего Бога гневить? Не все же попусту просиживаем штаны. Случается, толкуем и о стоящих вещах. Да вот только сегодня…

Чувствуя, что освобождается от томительной неловкости – неудобные темы, кажись, позади, – Василий Данилович сообщает: нынче слушали агломератчиков. Они теперь ходят в именинниках: отработали, отладили выпуск офлюсованного агломерата. Об этом авторская группа и докладывала сегодня. Он пускается в подробности и вдруг видит сероватые маленькие руки сидящего рядом Онисимова. Одна кисть сжимает другую. Челышеву памятно – Онисимов так делал и раньше, когда хотел скрыть непроизвольную дрожь пальцев. Василий Данилович спохватывается. Вот угораздило! Как мог он позабыть, сколь тяжело эта новинка продиралась еще при Онисимове.

Ба, вот ведь о чем можно поговорить: металлургический комбинат на Шексне. Это, конечно, Онисимову будет интересно. Бросив агломератчиков, Василий Данилович рассказывает, что комиссия, назначенная Советом Министров, отвергла наконец всякие сомнения насчет этого комбината. Больной оживляется, даже лицо словно свежеет. Уже примерно полгода назад появилась статья, утверждавшая, что завод на Шексне, расположенный далеко от угля и от руды, всегда будет нерентабельным, и его сооружение явилось, таким образом, ошибкой. Это обвинение тяготело над Онисимовым. Некогда он по заданию свыше готовил вопрос о развитии металлургии на ближнем Севере, провел десятки совещаний, придирчиво выверял каждую циферку, не раз вынимал из стола счеты, щелкал костяшками, изучая сметы, балансы, калькуляции. И пришел к убеждению: строить экономически целесообразно. И получил сверху добро.

Сейчас он с интересом выспрашивает о перипетиях заседания комиссии, о формулировках решения. Василий Данилович поясняет: спор, собственно, был решен самими металлургами Шексны. Они доказали делом, что могут работать безубыточно. Добились лучшего за всю историю советской металлургии коэффициента использования полезного объема. К этому привела высокая культура работы – не одно какое-либо средство, а весь комплекс передовой технологии.

Онисимову приятно это слушать. Культура работы. Технологическая грамотность, четкость в каждой мелочи. Именно этак он, близко знавший иностранные заводы, «немец», как в шутку окрестил его Серго, именно этак Онисимов годами неуклонно школил, воспитывал металлургов.

Василий Данилович, однако, снова осекается. Разговор опять слишком близко подошел к опасной зоне. Не рассказывать же Онисимову, что металлурги северного комбината включили немало нового в свой комплекс передовой техники, смелее других применили способ, за который настойчиво ратует Головня-младший.

Неожиданно Онисимов сам произнес это имя:

– Вот еще что… В Андриановке вы, конечно, встретите и Петра Головню. Заглянул бы ко мне, когда будет в Москве.

Его тон опять небрежен. Так, вскользь брошенное приглашение. Но руки по-прежнему сцеплены.

– Передам, Александр Леонтьевич.

Онисимов бодро встает.

– Сидите, сидите, Василий Данилович. А я, с вашего разрешения, буду укладываться.

Челышев тоже поднимается. Газета с его «Третьей неожиданностью» так и покоится, не затронутая, на диванной подушке.

– Да и меня еще ожидают сборы. Пойду. А вы, Александр Леонтьевич, поправляйтесь.

– Постараюсь. Не забывайте меня. Жду вас в «Щеглы».

Пожав костистой пятерней маленькую руку больного, ощутив ее дрожь, академик с облегчением покидает палату-полулюкс.

51

Одетый в темно-синюю пижаму, Василий Данилович сосредоточенно пишет за столом в доме приезжих. Верхний свет погашен, настольная лампа освещает тетрадку, которую строка за строкой он быстро заполняет не совсем разборчивым, стариковским, без нажима, почерком.

Стук в дверь отвлекает Челышева.

– Да, да.

Он дописывает фразу, поднимает голову, видит Головню-младшего.

Петр уже успел умыться, переодеться, пообедал. На нем сейчас тот же щеголеватый, с багряной искоркой костюм, в каком Василий Данилович видел его в министерстве. Свежая голубая рубашка, празднично сияют ботинки – во всем угадывается заботливая рука жены. В нещедром отсвете настольной лампы волосы после душа выглядят темными, рыжеватый оттенок почти незаметен. Одну руку Петр прячет за спину. И не сдерживает улыбку:

– Разрешите, Василий Данилович, поздравить вас с юбилеем.

– Ох, сегодня уж меня напоздравляли. Пора бы с этим кончить.

– У меня особенное поздравление. Не с пустыми руками к вам пришел. – Из-за спины Петр выпрастывает тяжелого, поблескивающего разноцветным оперением селезня. – Примите, Василий Данилович.

– Что вы? Куда мне? Значит, все-таки добыли? Не ожидал. Никак не ожидал.

– Вот как раз кстати и придется. Еще один пример к вашей «Третьей неожиданности».

– Э, это уж четвертая.

– А что? Еще вас, Василий Данилович, удивим. И наверное, не разок.

– Чем же? Выкладывайте, выкладывайте, ежели уж начали. Что еще придумали?

– Да многое замыслено. Но надобно испробовать. Для таких проб мы на Кураковке решили заменить выгранки малыми домнами.

Держа по-прежнему увесистого селезня в руке, Петр увлеченно излагал свою мысль. Вагранка – устарелая вещь. Приходится расплавлять чугун, опять пускать в дело кокс, снова избавляться от серы, получать шлаки. Не лучше ли малые домны? Будем выплавлять чугун для литейного цеха, и одновременно эти малые домны послужат базой для всяческих опытов. Пробовать, пробовать – вот чего жаждут изобретатели. Право на опыт, на опробование – мы это должны провозгласить. И, как требует марксизм, подкрепить это право материально. Таков смысл малых домен. Уже и средства, Василий Данилович, мы на это выкроили.

«Настоящий инженер», – вдруг думается Челышеву. И лишь в следующий миг на ум приходит: именно этак когда-то и его, молодого Челышева, окрестил Курако. Что же, пожалуй, уже не очень страшно сойти, как говорится, с круга: есть наследники. А впрочем, почему же еще и не пожить? Старик произносит:

– Ей-ей, кажется, и впрямь доживу до четвертой неожиданности.

– Безусловно!

Этот свой пылкий возглас Петр еще подтверждает взмахом руки. И вдруг улыбается, глядя на охотничью свою добычу.

– Разрешите, Василий Данилович, я этого незапланированного селезня тут где-нибудь устрою.

– Не надо. К чему мне?

– Да везите хоть в Москву. Или здесь нам, кураковцам, закажите ужин.

Петр озирается, видит брошенную на диван газету, укладывает на нее селезня.

Челышеву невольно вспоминается диван, горка газет в больничной обители Онисимова. Без всякой связи с предыдущим он сокрушенно произносит:

– Онисимов-то… Слышали? Безнадежен. Погибает. Вчера был у него.

Петр молча воспринимает эту весть. Василий Данилович продолжает:

– Просил вам передать, чтобы вы заглянули к нему, когда будете в Москве.

Петр по-прежнему безмолвствует. Губы сжаты. Нервно заиграли, заходили желваки. Тяжелые складки словно бы еще потяжелели.

– Надо бы, Петр Афанасьевич, к нему пойти. – Директор Кураковки опять не отзывается.

– Так не буду вам мешать, – наконец сумрачно говорит он.

Сутулый, широко раздавшийся в лопатках, он оставляет комнату.

– Орешек, – бормочет Челышев.

И немного погодя снова берется за перо.

Час спустя Василий Данилович в шляпе, в пальто шагает по каменным приступкам дома приезжих под ночное небо Андриановки, чуть окрашенное мерцающим багровым отливом. Доменщика-академика влечет завод.

1960–1964

Об авторе

Известный прозаик Александр Альфредович Бек родился 21.12.1902 (3.01.1903) в Саратове в семье военного врача. По семейному преданию, в роду были датчане, Петр I вывез из Дании почтмейстера Бека. Александр окончил 2-е Саратовское реальное училище, в 1919 году ушел добровольцем в Красную армию, затем выступал с очерками и редактировал дивизионную газету. С 1922 года работал на Московском кожевенном заводе.

В 1922–1925 годах Бек был рабкором газеты «Правда», публиковался в газете «Рабочая Москва» и др. Как литературный критик выступал в «Литературной газете», журналах «Октябрь» и «На литературном посту». Бек вспоминал, что все его тогдашние очерки – это зарисовки заводской жизни рабочих окраин. Работал он и в заводской газете «Вагранка».

Важную роль в становлении писателя сыграла его творческая работа в редакции «Истории фабрик и заводов», созданной М. Горьким, куда он был приглашен в 1931 году. По заданию редакции выезжал на строительство Кузнецкого металлургического комбината. «Литературная газета» позитивно отметила его очерк «Главы из истории Кузнецкстроя» (1933). Материалы этой поездки легли в основу первой повести Бека «Курако» (1934) о жизни выдающегося русского металлурга М. К. Курако. В том же году он опубликовал повесть «Записки доменного мастера», а также принял активное участие в другом горьковском начинании – в «Кабинете мемуаров», организованном при редакции, готовившей серию «Люди двух пятилеток».

В начале Великой Отечественной войны Бек вступил в ряды народного ополчения Москвы, затем стал военным корреспондентом и в начале 1942 года прибыл в 316-ю стрелковую дивизию под командованием И. В. Панфилова. В 1943–1944 годах им была написана повесть «Волоколамское шоссе» о героических защитниках Москвы, которая выдвинула автора в первые ряды советских писателей. Бек выступил против примитивно-плакатного изображения войны, высмеяв «ефрейторов от литературы», которые пишут о бойцах, будто бы вовсе не ведающих страха, а ведь нечеловеческие трудности, трагедии выносят на своих плечах обычные люди. Среди героев повести – командир батальона старший лейтенант Баурджан Момыш-Улы, от имени которого ведется повествование. В его батальоне под Москвой треть бойцов были казахи. Естественно, в повести возникает тема интернационализма, боевого братства народов. Автор показывает, что истоки победы не только в способности идти на подвиг, но прежде всего в умении воевать, в повседневном ратном труде, подготавливающем и подвиг, и победу.

Книгой зачитывались в тылу, она была в полевых сумках бойцов на фронте, в ней была правда о войне. О повести «Волоколамское шоссе» писали во Франции как о шедевре, в Италии – как о самом выдающемся в советской литературе произведении о войне, она вдохновляла строителей новой Кубы, в Финляндии ее изучали в Военной академии.

В послевоенные годы Бек продолжил работу над произведениями об энтузиастах отечественной металлургии. В 1948–1949 годах были изданы книга повестей «Доменщики», повесть «Тимофей – Открытое сердце», сборник рассказов и очерков «Зерно стали». В 1951 году Бек публикует повесть «Новый профиль», в 1954 году – роман о новаторах металлургии «Молодые люди» (написан совместно с Н. Лойко). В традициях «Кабинета мемуаров», где сотрудничал Бек, было стенографирование бесед с передовиками производства, стенограммы давали материал для литературной обработки. Документальность лежит в основе и романа Бека «Жизнь Бережкова» (1956), который посвящен советскому конструктору мощных авиамоторов, здесь детально раскрывается процесс формирования характера изобретателя, биение его творческой мысли.

В дальнейшем Бек продолжает работать в различных жанрах, публикует предисловие к книге Дитера Нолля «Приключения Вернера Хольта», с режиссером И. Копалиным пишет документальный киносценарий о Гражданской войне «Страницы бессмертия». Продолжением «Волоколамского шоссе» явились повести «Несколько дней» (1960) и «Резерв генерала Панфилова» (1960). Тему современности Бек продолжает разрабатывать в романах «Новое назначение» (1965), «На другой день» (1967–1970), получающих поддержку в печати («Октябрь», «Знамя» и др.). Большой жизненный материал подытожен в романе-записках «На своем веку» (1975).

Скончался писатель 2 ноября 1972 года и похоронен в Москве на Головинском кладбище.

Избранная библиография Александра Бека

«Кружок друзей книги в рабочей библиотеке» (1927)

«Главы истории Кузнецкстроя» (1933)

«Жизнь Власа Лисовича. События одной ночи» (1939)

«Восьмое декабря. Хроника одного дня» (1943)

«Панфиловцы на первом рубеже» (1944)

«Волоколамское шоссе» (1945)

«Доменщики» (1948–1949)

«Тимофей – Открытое сердце» (1948)

«Зерно стали» (1950)

«Молодые люди» (1954)

«Жизнь Бережкова» (1956)

«Резерв генерала Панфилова» (1961)

«Несколько дней» (1961)

«Новое назначение» (1971)

«На своем веку» (1975)

«На другой день» (1989)