Текст книги "Заднесельские оскорёнки"

«Егоров омут»

Кихта – небольшая мелководная речка в Усть-Кубинском районе. Она начинается где-то в томашских болотах, бежит между песчаных гряд и впадает в Кубену около деревни Филисово. Местные жители в бытовом говоре издавна говорят Кихть, теряя последний звук. На новых картах название тоже пишется с мягким знаком на конце слова.

В среднем течение Кихти располагается небольшое село с одноименным названием. Кихть XXI в. – это глухомань, хотя до хорошей дороги село отделяет несколько сотен метров. Постоянных жителей здесь почти нет, жилых всего пять домов, кругом разруха. Одна только молодая пара вот уже несколько лет упорно развивает здесь сельский туризм. Молодцы, ребята!

В селе, как и положено, раньше была церковь во имя святых бессеребреников Козьмы и Демьяна, свой приход. Теперь ничего не осталось.

В годы борьбы за построение социализма сравняли с землей и церковь и старое кладбище, ломали весело под песню «отречемся от старого мира».

Отреклись, а с новым миром не заладилось. Сначала война, потом разруха, политика укрупнения поселений, отток жителей в города, отсутствие бытовых удобств, продовольственная проблема и как результат – запустение.

Светлана, хозяйка гостевого дома в Кихти, говорит, что у них «тихое местечко» и приглашает сюда туристов. Народ едет и очень доволен. Еще бы, полтора часа от Вологды и полная релаксация.

Современные туристы ничего не знают об истории села и его легендах. Они любят стоять на мосту через Кихту и смотреть на темные воды реки. За поворотом, недалеко от села, бобры устроили плотину. Живут, никого не боятся. Бобров здесь не бывало с XV в., извели всех еще при князьях Пенковых из-за ценного меха. Сейчас приоритеты поменялись и бобровые шкурки никого не интересуют. Зато зверькам раздолье.

В паре километров от села Кихть вверх по течению реки располагалось поместье Мерцалова – Радилово. Сейчас там высокий лес. Полторы сотни лет назад культурный помещик Александр Евграфович объезжал свои владения, следил, чтобы крестьяне не сделали «закосы» на чужой территории, беседовал с ними, интересуясь местными преданиями. Одно из таких преданий и сообщил ему житель села Кихть Афиноген Смирнов.

В здешних местах в старину жил «водяник». Зловредное существо обитало в глубоком «Егоровом омуте», нехорошем, неблагословенном месте, где утонуло немало народа. Сказывали старые люди, кто в Кихте начнет купаться не перекрестясь, того «водяник» хвать и тащит на дно. Каков он из себя никто не знал, вот только известно, что силы он немалой, человеку ни в жизнь не вырваться.

Афиноген Смирнов в молодости был мужик сильный, рыбак и охотник. Вздумали они как-то раз с приятелем поставить сетку-однонитку у «Егорова омута», выбрали место, перегородили реку. Сами отошли на сто сажень на мелководье. Взяли колья и давай по воде лупить, рыбу в сеть загонять.

День был жаркий, ни облачка, ни ветерка. Как вдруг на небе потеменело, поднялся вихрь, закрутило вокруг. Смотрят рыболовы, а навстречу им над самой водой несется толстое бревно спереди как бы с крылышками. Подлетело бревно к самой сетке и плюх в воду. Парни испугались, побросали все и бегом в деревню.

«Были мы у страсти, – говорил старик Смирнов помещику Мерцалову, – зато водяного насмотрелись».

С тех пор минуло полторы сотни лет, что за возраст для водяного? Бобровая плотина, перегородившая речку Кихту подняла уровень воды. Привольнее стало и рыбам и прочим речным жителям. По вечерам у реки, если сидеть тихо, слышны сильные всплески на омутах. Может рыба играет, может бобры орудуют, а может сам водяной, хозяин этих мест, на прогулку выходит!

Деревенские сословия

Основу сельского мира всегда составляли крестьяне. Однако в деревнях бывшего Кадниковского уезда они никогда не были единственными обитателями. Всегда был еще кто-то. Сначала вотчинники со своим двором: тиунами, холопами, стражей. Потом, после Смутного времени начала XVII в., служилые помещики с семьями.

Интересно, что духовное сословие в деревне тоже формировалось не сразу. Первые сельские священники были выходцами из крестьян, назначались миром по «приговору» для выполнения треб. Надо же кому-то крестить и отпевать. Должность сельского попа, кстати, первоначально была малопрестижной, от нее всячески уклонялись. Именно в связи с этим крестьянский мир обязался кормить своего приходского священника, поскольку тот, занятый по духовным делам, не успевал заниматься своим хозяйством.

Постепенно в этом процессе стали проявляться сословные признаки. Дети священства шли по стопам отцов. Приходы часто стали передаваться по наследству. Уже в XVIII в. церковь прочно вошла в систему государственной власти.

Во второй половине XIX в. в связи с реформами и ростом общественного интереса к деревне сюда проникают первые разночинцы. В конце столетия сельский учитель и доктор являются малочисленными, но очень важными составляющими деревенского мира.

Отходничество, получившее развитие во второй половине XIX столетия, также изменяло деревню. Мужики возвращались из городов, имея не только деньги, но и большой социальный опыт. Это были уже не те люди, которые за пределами своей волости ничего не видели и боялись как огня любого человека в форменной фуражке.

Женщины-отходницы также изменяли деревенские нравы. В городе такая, как правило, была прислугой или бесправной работницей, а в деревню возвращалась почти барыней, в новой одежде, изготовленной из фабричных тканей, зная новомодные словечки, песни и частушки городских окраин.

После отмены крепостного права не прошло и 40 лет, а деревню стало не узнать. Поместное землевладение, лишенное крепостной рабочей силы, быстро утратило свое значение. Земли массово продавались часто потомкам тех же крепостных крестьян.

Оставшиеся жить в деревне помещики-землевладельцы в условиях бурно развивающегося капитализма вынуждены были либо сдавать земли в аренду, зачастую за символические суммы, либо обрабатывать их своими руками. Помещик Мерцалов, например, все лето занимался сенокосами, имея с продажи сена основной, но весьма незначительный доход.

В августе 1897 г. в письме к знакомому редактору журнала он так охарактеризовал деревенские изменения: «Я все сижу у себя в Радилове. На днях был у меня некто господин Китаев из Петербурга, командированный этнографическим бюро князя Тенишева. Из своих поездок по России он вынес такие заключения, что народ шибко развивается. В деревнях чистота, газеты, интересуются внешней и внутренней политикой».

До начала первой русской революции оставалось каких-то семь лет, до падения самодержавия меньше двадцати. Ничто тогда не предвещало ужасов новой смуты.

Господин Китаев приехал в Радилово с поручением. Этнографическое бюро разработало анкету о крестьянской жизни и желало, чтобы представитель местной интеллигенции за небольшой гонорар ответил на эти вопросы. Мерцалов взялся за эту работу скорее из интереса к истории, чем из-за денег. Именно благодаря его труду мы сегодня можем узнать массу самых разных сведений о крестьянском мире Заднеселькой волости в самом конце XIX в. Часть этих данных мы уже предали огласке в предыдущих главах, но впереди пожалуй самое главное – характеристика социальной жизни округи на рубеже веков.

Многое из сведений, собранных Мерцаловым, представляет исторический интерес, а кое-что актуально и по сию пору.

Население и земельный вопрос

Заднесельское сельское поселение в его нынешних границах находится на территории двух дореволюционных волостей: Заднесельской и Томашской. По данным на февраль 2014 г. здесь проживало 736 человек. Если вычесть из этой цифры 260 жителей Томаши, то получится, что вся заднесельская округа насчитывает менее 500 жителей. В самом Заднем зарегистрировано 405 человек, в соседних деревнях еще 71 житель. К этом следует прибавить дачников типа меня, еще где-то 50 человек – вот и все население округи.

В настоящее время жилыми числятся 16 близлежащих к селу деревень и еще 15 значатся пустующими. Не внушающая оптимизма картина.

Когда-то ситуация была совершенно иной. Благодаря исследованиям Мерцалова мы можем даже сопоставить современные данные с материалами 1628 и 1883 годов.

Вот что по этому поводу написал знаменитый историк: «При писцах (т. е. в 1628 г.) в Задносельской волости были 69 деревень; в настоящее время (данные на 1883 г.) из них существуют только 43. Из остальных 24 деревень – 22 запустели, хотя название их урочищ сохранилось, и две превратились в усадьбы. Из 3-х усадеб, значащихся по писцовой книге 1628 г., одна превратилась в деревню, а две запустели. Вновь образовались на пустошах две усадьбы и одна деревня.

В настоящее время всего в волости 46 деревень и 4 усадьбы, что вместе с селом Задним составит 61 жилое поселение. Таким образом оказывается, что число жилых поселений в волости, не смотря на увеличение населения, уменьшилось, вместо 73 стало только 61, а число волостных пустошей увеличилось, вместо 42 стало 62. Это объясняется тем, что во время писцов население жило очень разбросанно, деревень было больше, но они были очень малолюдны. Теперь же население живет гораздо скученнее и деревни несравненно более населены. В деревнях, входивших «изстари» в состав Задносельской волости, считается по 10 ревизии 1858 г. 1478 душ, следовательно население увеличилось в течение 250 лет с небольшим в 3 раза.»

У нас есть возможность сравнить эти данные и со статистикой начала XX в. В 1908-11 гг. земли Кадниковского уезда были детально описаны по многочисленным параметрам. Заднесельская волость не стала исключением. В указанные годы в ней было 63 населенных пункта. По сравнению с данными середины XIX в., приведенными Мерцаловым, увеличение очень незначительное, но с положительным уклоном.

Если взять статистику по населению, то ситуация совершенно другая. В волости проживают 5439 человек, в том числе 2607 жителей мужского пола. Данные по хозяйствам немного разнятся. В волости насчитывается от 1149 до 1219 хозяйств. Видимо подсчет по разным позициям производился в разные годы, и поэтому возникли разночтения. 996 хозяйств показаны как «сеющие», т. е. занятые в обработке земли.

Интересны сведения и по самой земле. Проанализируем их по той же схеме, сначала дадим слово Мерцалову, потом – статистам начала XX в., а потом глянем на современную ситуацию.

«Во время писцов, в начале XVII в., Задносельская волость была обильно покрыта лесами. В северной ее части залегал дремучий лес на пространстве шести квадратных верст, в остальной территории леса были рассеяны отдельными грядами или перелесками, представлявшими удобные места для устройства подсек, почему и назывались они пашенными лесами. Мы уже видели, что лесистым характером местности обусловливалось подсечно-перелоговое хозяйство крестьян того времени.

В настоящее время Задносельская волость, за исключением северной ее половины, почти безлесна; древесные насаждения встречаются лишь на помещичьей земле в двух усадьбах, да на крестьянских выгонах виднеется жалкий кустарник из порослей ольхи и вереса.

В северной части волости леса также быстро исчезают, и скоро о строевом лесе не будет и помину. Обезлесение и теперь уже гибельно отражается на трехпольном крестьянском хозяйстве, ведя за собой излишнее осушение почвы, последствием чего является ухудшение лугов и недород хлеба», – пишет Мерцалов.

В начале XX в. по данным статистических источников в волости было в современном пересчете более 2700 гектаров пашенных земель, 7600 га сенокосных лугов. Всего из 28 тысяч гектар земельных угодий волости только 3.5 % были признаны неудобьями.

Ответы Мерцалова на вопросы этнографического бюро, данные в 1897 г. существенно дополняют статистику:

«Земля требует сильного удобрения и крестьяне ежегодно вывозят навоз на одно из трех полей – паренину. Так как у редкого домохозяина встречается достаточное количество его, то крестьянская пашня вообще тощается, хлеба родятся год от году хуже».

Выражение «голодная паренина» мне известно давно, но никогда не думал, что оно означает недостаток навоза на поле.

Читателя, уже уставшего от цифири в этом очерке, прошу потерпеть еще немного. При Советский власти в совхозе «Усть-Кубинский», располагавшемся на землях бывшей Заднесельской волости, было 2460 гектаров пашни, что немного меньше, чем в начале XX в. Сейчас на территории поселения обрабатывается 1380 гектаров земли, в том числе пашут на 400 гектарах, остальное под лугами. Комментарии излишни…

Плоды трудов и дары природы

Среди культурных растений, которые выращивали местные крестьяне, в конце XIX в. называется рожь, овес, ячмень, пшеница, горох и конопля, которая не была тогда в числе запрещенных растений и использовалась для изготовления веревочных изделий. На огородах садили картофель, лук, редьку, капусту. Интересно, что свеклу, морковь и огурцы выращивали далеко не все, а бобы вообще были лакомством.

Особое значение для заднесельских домохозяев представлял сад. Это было мерилом богатства и вызывало большие споры при разделе имущества. Хозяйство с садом считалось зажиточным. Впрочем, Мерцалов весьма критически описывает продукцию, произрастающую в этих садах.

«Чаще всего встречаются черемуха или рябина, затем яблони, дающие мелкие и невкусные яблоки, затем черная и красная смородина, дикая малина и изредка крыжовник».

Окрестные леса давали местным жителям много грибов и ягод. В документах упоминаются «серые», по-местному «обабки», белые грибы, боровики, то есть «красноголовики», «масленники» – маслята, «солодяжки» – сыроежки, «волдяницы» – волнушки, сухари, «подосиноватики» – желтые грузди, кубари, свинари, изредка – грузди, видимо черные или белые. В описании есть и неизвестные мне грибы – ситки.

Но более всего заднесельские жители уважали рыжики. За ними ездили далеко, за пять вест от села. Рыжики и сейчас излюбленное блюдо местных жителей. Их собирают в кустарнике на заросших полях. Рыжик появляется ненадолго, «ростками», и надо успеть собрать, пока он маленький. Большие рыжики все червивые, вкусный гриб нравится не только людям.

Из дикорастущих ягод больше всего жители округи собирали голубики и клюквы, далее, как пишут в источниках, «шли черница, брусница, морошка, костяница». На сугорках, небольших возвышенностях, собирали «земляницу».

Охотились местные жители на зайцев, белок, уток, тетеревов и куропаток, но больше для удовольствия, чем для промысла.

Интересно, что Мерцалов совсем не упоминает лосей, видимо в безлесой волости их почти не было. Нет никаких сведений и о кабанах, расплодившихся в настоящее время по всему району.

А теперь взглянем на существующее положение в начале XXI в. Хорошего леса как не было, так и нет, мужики-лесопромышленники жалуются на нехватку угодий. В то же время говорить о безлесности не приходится, за последние 20 лет площадь пашенных земель и сенокосов существенно сократилась. Из 44 тысяч га. земли используется только 18 тысяч. И это данные на все поселение, включая и значительные по размеру угодья в Томаши.

Там, где некогда были поля, теперь растет, выражаясь словами историка Мерцалова, «жалкий кустарник» или, по-местному, «кабанятник».

Что уж говорить о лугах и прочих сенокосах, если даже ближнее к селу поле, где крестьяне традиционно садили картофель, заброшено и заросло сорняками. Кое-где появились кусты ивы и, если не принять срочных мер, то через десять лет «кабанятники» вплотную подступят к сельским домам.

Сравнивая современное огородничество с тем, что было сто лет назад, увидим существенные улучшения в качестве продуктов. Сады и «садовники» т. е. палисадники, в селе до сих пор в почете и в августе-сентябре во многих из них свисают до земли ветви урожайных яблоней. Кислые плоды «дичков» теперь можно найти разве что в старом школьном саду.

Грибами современные леса все так же богаты, скажу более, местные жители не собирают какие-то там «солодяжки, кубари и свинари», все больше грузди и рыжики. Это называется «солонина», потому что идет в засол на зиму. Непосредственно грибы – это те, что надо сушить и жарить.

По дороге к себе на дачу встречаю знакомого с большой корзиной грибов.

– Где брал?

Ответ поражает своим простодушием:

– В лесу.

– Понятно, что не в поле, махни хоть рукой, в какую сторону ходил?

– Да там уж все обобрано.

Не то что современному крестьянину жалко ничейных грибов в лесу, срабатывает принцип «грибные и рыбные места не выдаем». Так что все нужно находить самому. Такие теперь в деревне порядки.

Про кошек и собак

У меня живут две среднеазиатские овчарки, алабаи, Чангар и Джеки. Летом в обязательном порядке по очереди они ездят на дачу в Заднее. Джеки и приглашать не надо, как только я надеваю дачную шляпу, сама прыгает в машину, ложится на заднее сидение – готова ехать. Чангар наоброт – домосед, и ему надо обязательно сказать «апорт», чтобы он нехотя залез в машину.

Зато на даче им хорошо, есть где побегать, что порыть, и, конечно, вволю искупаться в пруду.

Хитрая Джеки пару раз убегала за территорию: поднимет носом сетку-рабицу у забора и вперед: по полям, лесам и соседским землям. Алабай – собака умная, на свободе никакой агрессии, бегает по своим делам, ну разве что насчет куриц соседских поинтересуется, поднимет куриный переполох, но на охраняемой территории – это цербер. Джеки просто никого чужого не пустит без разрешения, да и сам человек не пойдет, когда 70 кг. густой шерсти и оскаленная пасть встречают около калитки. Чангар другой по характеру, он может запустить нарушителя на территорию, отрезать ему пути отхода и начать разборку.

Как-то раз Славик, хороший парень-строитель, делал у меня что-то по своей части. В полдень, как и положено, ушел на обед. Я выпустил Чангара размяться, предварительно предупредив Славика, чтобы, как вернется, крикнул меня от ворот.

Славик пообедал и довольный прет на объект. О том, что я ему говорил, и не вспомнил. А Чангар-то гуляет! Славик прошел по территории метров 15 как вдруг почувствовал, что его кто-то останавливает, вежливо так, взял за локоть и держит. Славик обернулся и обомлел – это Чангар. На счастье я вышел из-за угла, увидел, скомандовал собаке отойти, локоть у Славика получил свободу.

– Я другой раз его лопатой, – недовольно бурчал испуганный строитель.

– Ты, Славик, только ему это не говори, – отвечаю, – а то хрюкнуть не успеешь, схватит за горло, он же все понимает, может осерчать.

Славик молчит, обидно ему, что собака сильнее человека, а делать нечего, так и есть.

Через месяц спрашивают меня в магазине, что де у вас за собака такая, чуть Славика не съела? А вот, отвечаю, туркменский алабай называется. С тех пор местные даже мимо ходят с большой оглядкой, мало ли где алабай притаился.

Вообще-то к собакам в Заднем отношение никакое, не было в селе хороших собак еще лет тридцать назад, нет и теперь, разве что дачник какой завезет. Охотничьи собаки в основном гончие, у кого по дворам сидят, у кого на беспривязном содержании.

Собак не ценят, жалеют, если пропадет в лесу которая хорошо зверя гонит. Бывает нередко, что пропадают. Виной всему волки. Развелось их многовато, а что, еды в лесу, лосей и кабанов, навалом, что еще нужно хищнику? Тех же собак, что по улицам бегают, полагаю, никто не считает и скорее всего не кормит.

Этому есть историческое объяснение. Сто с лишним лет назад в некоторых заднесельских деревнях собак не было вообще: «На что их, пустокормов»? – удивленно говорил Мерцалову знакомый крестьянин. И вся правда, не было в собаках необходимости в крестьянской жизни, дома и дворы не запирались, разве что в притвор, «на палку», и охотников в волости было мало. Против волков местные дворняги так же бесполезны, на один хамок хищнику.

Другое дело – кошка. Кошки были в каждом заднесельском хозяйстве. Про человека бедного говорили: «У него не только коровы – и кошки в доме нет».

Мяуки – животные полезные: и от мышей-крыс защита, и в случае чего на воротник. Не верите, так и написано у краеведа: «кошка, кроме своего прямого назначения истреблять мышей и крыс, дает шкуру на воротники и шапки». Нам, современным людям, такой прагматичности не понять!

Разговор о домашней живности был бы не полон без перечисления прочей скотинки. Традиционно считается, что до революции в северных деревнях было много скота. Не везде. В Заднесельской волости по данным Мерцалова в 1897 г. лошадь держали только в каждом третьем дворе, в каждом шестом доме рогатого скота не было вообще, обходились овцами, курами, иногда, редко, держали уток. Все это считалась полезная скотина.

В числе животных-вредителей крестьяне называли волка, а из птиц ястреба, уничтожавшего поголовье цыплят и взрослых кур. Главная беда крестьянина того времени – крысы и в меньшей степени мыши. Крысы съедали не только зерно, прогрызали и деревянную посуду, где оно хранится. Именно поэтому статус кошки в доме был так высок.

В волости много болот, где живут змеи. Любая пресмыкающаяся особь для крестьянина враг. «Убей змею и тебе простится 40 грехов», – говорили местные жители.

Есть и еще один неприятель, появлялся он в жаркие летние дни и очень досаждал скотине. Это паут.

По части вредителей спустя сто лет мало что изменилось. Мужики на строительстве дома у меня на участке убили змею, которая выползла из травы погреться на доски. Были очень довольны собой. Конечно, столько грехов простилось! С тех пор, я всю территорию по 5 раз за лето окашиваю, чтобы не дай бог какая тварь не приползла из близлежащего лесочка.

Ястребы все также кружат в летнем небе, зимой мужики на снегоходах устраивают сафари на волков, очень успешно, кстати. Крысы и мыши есть, куда же им деться, но у себя в хозяйстве я видел только водяных полевок, живущих в пруду, и тех за лето перетаскал соседский рыжий кот.

Зато пауты никуда не делись, летними днями кружат над головой, а есть еще и овода, тоже неприятное насекомое, хоть и поменьше размером. Спасают от них только спреи и то ненадолго.

А вот чего не встретишь сейчас в Заднем, так это лошадей и частных коров. Нет и настоящего деревенского молочка, жители приучились к городскому из тетрапакетов.

Все течет, все изменяется, вечны только комары да мухи!