Текст книги "Заднесельские оскорёнки"

Связь времен

Всамом центре села Заднего около бывшей церкви возвышаются стены большого старинного двухэтажного дома с мезонином. Здесь когда-то проживал настоятель Георгиевской храма Николай Иванович Либровский. Он местный, родился в 1875 г. в семье псаломщика Спасо-Преображенской Репно-Пустынской церкви, переведенного в 1876 г. в Георгиевский приход с. Заднего и прослужившего там сначала псаломщиком, потом дьяконом до 1896 г. Николай окончил Вологодскую Духовную семинарию, служил сначала дьяконом, сменив на этой должности своего отца, потом был рукоположен священником в Космодемьянскую церковь села Кихть и в 1906 г. переведен священником Георгиевского прихода в с. Заднем. Впоследствии в 1916 г. он был назначен помощником благочинного, а в 1921 г. – благочинным округа.

Мерцалов, когда писал о пороках местных попов в 1897 г., разумеется не имел ввиду Либровского, который в это время был еще только рукоположен в дьяконы. Более того, они с Мерцаловым, который был прихожанином Кихтенской Космодемьянской церкви, где с 1902 до конца 1906 г. служил священник Либровский, были хорошо знакомы. Но вряд ли пороки духовенства исчезли и при его служении, в противном случае объяснить ту ненависть, с которой уничтожались в тридцатых годах XX в. православные храмы, невозможно.

На этом можно было бы закончить рассказ о Николае Ивановиче Либровском, если бы не одно но, у него был знаменитый внук – председатель вологодского горисполкома. 17 лет Владимир Дмитриевич Парменов трудился на этом посту и целый пласт истории областной столицы связан с этим именем. О таких говорят, он не мог жить без работы. Так и случилось, В. Д. Парменов умер в 61 год, на следующий день после выхода на пенсию. Сердце, привыкшее к нагрузкам, не выдержало покоя.

В. Д. Парменов – несомненно выдающийся советский работник, сын своей эпохи, для одних – разрушитель памятников деревянного зодчества, для других – создатель современного, удобного для жизни города. Все это один человек, сложный, упрямый, конфликтный, требовательный. Именно такой председатель горисполкома и нужен был в то время. Первый секретарь обкома товарищ Дрыгин «размазню» на этом посту теперь бы не стал, слишком масштабные были поставлены задачи. Конечно, «компетентные органы знали, что председатель горисполкома из семьи врага народа, но ведь «сын за отца не ответчик, тем более – внук».

Судьбы священников после революции были похожи. Сначала тех, кто не выступал против Советской власти, не трогали. Потом, сразу же после победы большевиков в Гражданской войне началась травля церкви. В 1922 г. была проведена кампания по изъятию материальных ценностей, хранящихся в церквях и монастырях. Недовольных и тех, кто сопротивлялся, репрессировали. Часть священства соблазнили перспективами новой «Живой церкви» и кое-кто «подался в обновленцы». До сельской округи в массе своей эти новшества не дошли, и тревогу сельские священники почувствовали, когда во второй половине 20-х годов стали массово закрывать приходы.

Не миновала эта участь и Георгиевский храм в с. Заднем. Общину ликвидировали, вероятно, в 1928 г., двери церкви закрыли на замок и повесили печать. Через какое-то время, как вспоминает правнук отца Николая Дмитрий Парменов, священник Либровский сломал печати, открыл церковь и стал служить. Из Устья приехала комиссия, печати восстановили, смутьяна предупредили о последствиях. Через какое-то время история повторилась. Потом еще раз. Видимо с этими актами неповиновения и был связан первый арест Либровского в 1928 г. Он месяц провел в заключении.

В семье сохранилось мнение отца Николая, будто бы сказанное им кому-то из родственников: «это моя работа, не могу я без нее».

В 1932 г. бывшего заднесельского попа арестовывают второй раз как участника контрреволюционной группировки духовенства. Он вышел на свободу через пять месяцев, но, как выяснилось, ненадолго. В марте 1934 г. священник Либровский был арестован в третий раз как руководитель «контрреволюционной группировки церковников» и после месяца пребывания в тюрьме был сослан в Верхне-Тоемский район Северного края (ныне Архангельская область), где служил священником на лесобирже.

В 1937 г. он вернулся в вологодские пределы. В Заднее уже не возвращался, дом был реквизирован, жить бывшему настоятелю стало негде. Не понятно, когда и куда уезжает из Заднего его супруга. В 1937 г. младший сын Николай учился в Вологодском ветеринарном техникуме, скорее всего семья перебралась в Вологду.

После освобождения из ссылки Николай Либровсикй уехал в Грязовец к дочери Елене, какое-то время служил в одной из грязовецких церквей. Новый арест трудно было назвать внезапным. Еще в 1934 г. Либровскому поставили в вину «иосифлянскую ересь», т. е. поддержку взглядов опального ленинградского митрополита Иосифа Петровых, который конфликтовал с местоблюстилетелем патриаршего престола митрополитом Сергием Старогородским, говоря о нем: «Сергий хочет быть лакеем Советской Власти, мы – хотим быть честными, лояльными гражданами Советской Республики с правами человека, а не лакея, и только». Петровых, как и Либровский, сначала был сослан, а в 1937 г. арестован и расстрелян.

Такая же участь ждала и бывшего заднесельского благочинного. Он был реабилитирован в 1970 г. задолго до массовой кампании во восстановлению справедливости, видимо не без участия внука-председателя горисполкома. Тогда становится понятна и лояльность партийных органов к внуку «врага народа».

Знаменитый внук сельского батюшки в детстве бывал в Заднем, ездил с дедом на телеге, вспоминал, что у того была большая библиотека. Его сын Дмитрий рассказал мне, что очень сожалеет, что не расспрашивал отца о прадеде-священнике. Впрочем, если бы и расспрашивал, вряд ли смог получить сведения от советского хозяйственника, родство которого с репрессированным попом было черным пятном в биографии.

У Либровского была большая семья, жена Евстолия Ярославцева родом из Кихти, дочери: Галина – мать В. Д. Парменова и Елена, сыновья Павел, Феодосий, Владимир, Николай. Разница между рождением детей весьма значительна, целых 22 года. Эти данные сообщил мне краевед Юрий Малоземов, у которого оказались выписки из клировых ведомостей Георгиевской Заднесельской церкви за 1928 г.

Священник Либровский до революции преподавал в Заднесельской школе пение и Закон Божий, состоял на ответственных должностях в попечительских и благотворительных организациях, был в самом центре общественной жизни. После закрытия прихода стал изгоем. На что жила семья в это время – не известно. Сыну Владимиру, родившемуся в 1914 г., закончить учение после ареста отца не дали «по социальному происхождению». После Либровских в их большом доме располагался сельсовет, теперь ничего…

Мне почему то кажется, что председатель горсовета Вологды В. Д. Парменов был характером в своего деда, священника Георгиевского прихода и благочинного Заднесельской округи Н. И. Либровского, а сын его Дмитрий во всем похож на отца. Они с женой Татьяной интересуются памятью предков, много раз бывали в Заднем и любезно сообщили мне немало ценных фактов о жизни прадеда.

А еще благочинный Либровский наверняка был знаком с настоятелем церкви в деревне Лукачево, Александром Воробьевым, прадедом моей жены, дочь которого Нина училась в епархиальном училище в одно время со старшей дочерью Либровского Галиной, а потом всю жизнь учительствовала в селе Заднем, где и похоронена. Вот такая связь времен.

Частушки в зеркале эпохи

Работая в архиве, я обнаружил довольно много разных сведений о Заднесельской волости. Кое-что уже вошло в предыдущие «оскорёнки», многое требует дополнительного изучения.

Среди этих материалов есть интересная тетрадь с частушками, записанными зимой 1911 г. в селе Заднем членом общества изучения Северного края Дмитрием Башкардиным. Сто шесть страниц коротких рифмованных частушек представляют разные стороны жизни молодежи в начале XX столетия.

Частушки любят изучать филологи, но историки очень редко используют этот своеобразный источник о народной жизни. Попробуем нарушить сложившееся положение и рассказать о заботах и чаяниях заднесельской молодежи, используя эти короткие четверостишия.

Главные думы парней и девушек были конечно о любви: о дролечках, миленочках, замужестве. Этой теме посвящен основной массив частушек. Нам интересны те из них, которые имеют необычные характеристики героев, часто с местным уклоном:

 
«Вечерина, вечерина, не свеча горит – лучина,
Не лучина – керосин, кого надо – пригласим».
 

Начинается своеобразное соревнование, кто кого перепоет:

 
«Голубые глазки злые, карие – лукавые,
У моего милого черные – любимые самые»,
 

– начинает девушка.

 
«Попил пива, попил я, попил бы столового,
Полюбил бы я тебя, ты не чернобровая»,
 

– задорит в ответ девушку парень.

 
«У меня миленок есть, носит шапку на бочок.
Я на шутку подмигнула – подскочил, как дурачок»,
 

– обостряет тему его товарка.

 
«Сапоги, сапоги, сапоги с калошами
У милашки у моей зубы как у лошади»,
 

– быстро отвечает парень.

Девушке обидно и вслед парню летит новая частушка:

 
«Катаники серые, волосья кудреватые.
Ты сидел бы на печи, чучело горбатое».
 

Так препираться пары могут достаточно долго, и, наконец, кто-то из двоих идет на мировую, но очень своеобразно:

 
«Ой, миленький, косорыленький,
Пара, пара нас с тобой, косорылый да рябой».
 

Парень отвечает уже более миролюбиво:

 
«Акулина Саввишна! Уважать то станешь ли?»
 

Девка, решив, что ее взяла, продолжает:

 
«Стану, стану, милый мой, тебя березовой метлой».
 

И тут же, не дав парню опомнится, снова начинает с ним мириться:

 
«Не кури милый сигару – голова болит с угару.
Не пей, Колечка, вина, послушай девушку – меня».
 

Парню нравится новая, более нейтральная тема и он дает ей ход:

 
«Я не буду больше пить, буду денежки копить.
Пятачок в сундучок, восемь гривен в кабачок».
 

 
«До чего мальчишка допил, до чего и догулял
Только вышел на крылечко, черт старухой напугал»,
 

– не уступает парню девка.

Тому только это и надо, пошла хмельная похвальба:

 
«Меня резали ножами – я рево́львер заряжал.
Прострелили буйну голову – и то не убежал».
 

 
«Экой милый у меня. Дорогой не пьет вина,
Табаку не куривал, без калош не гуливал»,
 

– снова меняет тему девушка.

 
«С неба звездочка упала на стеклянный на завод
парень девушку не любит, за рогульку продает»,
 

– поет Устьянскую частушку кавалер, все видом показывая, что девушка ему не дорога.

Та немедленно отвечает тем же:

 
«Как по Кубине реке ехал милый в доннике.
Поварешкой правился – всем девицам нравился».
 

Парень решает попугать девушку и начинает рекрутскую частушку:

 
«Все я думал, не забреют, по беседам похожу.
У милашки фартук новой – на коленях посижу».
 

На этот случай у девушек всегда есть припасенные истории:

 
«Дура с рекрутом связалась, рекрут просит на вино:
«Пойду лягу под машину, помирать-то все равно».
 

В этой теме много трагического, хотя рекрутчина была отменена еще в 1874 г., но призывников-новобранцев в деревне по-прежнему величали рекрутами. Страх перед тем, что миленок не вернется со службы, был велик, и многие девушки предпочитали не связывать себя отношениями с призывниками. Конечно парням, которые попадали под призыв, было обидно и в ответ звучала новая припевка:

 
«Вы не пойте петухи, не кудахте куры.
Не гоняйтесь за ребятам, Заднесельски дуры».
 

Это была уже большая обида, на которую следовало дать достойный ответ:

 
«Я сегодня ввечеру пойду гулять к учителю,
учитель-то молоденький, его зовут Володенькой».
 

Разозленный парень встает и выходит из избы, прокричав на прощанье:

 
«По деревенке пройдем, папиросочку зажжем,
Мужики заматюкают, всю деревенку сожжем».
 

Оставшись в одиночестве, девушка продолжает петь, правда уже на другие темы:

 
«Сошью юбку с волано́м, а другую на меху,
Одного люблю исправно, а другого для смеху».
 

 
«Я надела платье черное, какую черноту,
Попадаю за учителя в какую чистоту».
 

«Попадать» – выходить замуж. Брак с учителем – мечта деревенской девушки, ведь тогда она становится почти барыней, будет носить не сарафаны с фартуками, а городские платья:

 
«Я сидела под окошком, шила платьице с горошком,
Три оборочки на ряд для хорошеньких ребят».
 

Деревенские сарафаны к 1911 г. в Заднем вышли из моды, уступив место городским фасонам, традиционный наряд носили только в дальних деревнях. Новое, покупное, требовало денег, которые приходилось просить у родителей:

 
«Попросила я у тятеньки суконного пальта,
Посулил родимый батюшка ременного кнута».
 

Как же не горевать по такому поводу:

 
«Сидит девушка на кухне, плачет глазоньки подпухли
дайте перышко мне в руки – напишу письмо от скуки».
 

Ответы, особенно от кавалеров, находящихся в дали от дома, зачитывали до дыр:

 
«Есть от милого письмо, от маменьки скрывается.
В черной юбочке в кармашке пять раз в день читается».
 

Не зря Мерцалов дарил заднесельским детям новое здание школы, грамотность в селе повысилась, это открывало новые перспективы:

 
«У нас то есть в селе – новое правление
Дай бы господи далось милому ученье».
 

Иногда, разругавшись с кавалером, девка видела его измену и очень страдала по этому поводу:

 
«Погасите эту лампочку – невесело горит,
Разведите эту парочку – бессовестно сидит».
 

Или еще, уже в отчаянии:

 
«Поедем, девушки, домой, а то я насиделася
Моего милого нет, на ваших нагляделася».
 

А вот частушка девушки, которой есть из кого выбрать кавалера:

 
«Как от сердца от души, четыре парня хороши
Коля по богатее, Сережа – тороватее,
Федя поспесивее, Володя всех красивее…»
 

Интересно отразился в частушке мотив переезда на новое место жительства:

 
«Золотце ухаживал, на село показывал,
Поедем, милая, в село, в деревне жить не весело́».
 

Отгремела свадьба, началась замужняя жизнь и милый дролечка почти сразу же изменялся. Исчезает и лирика в темах о замужней жизни, все чаще появляется скорбь на свою долю:

 
«Кто бы, кто бы покосил, я б тому пожала.
Кто про горюшко спросил, все бы рассказала».
 

Рассказы об этом довольно часто встречаются в частушках:

 
«Милый пьяный – черт упрямый. Никому не совладать
Принародно кольца просит, лучше трезвому отдать».
 

Это о том, как пьяный муж грозится пропить обручальные кольца.

А вот запоздалое признание в том, что вышла замуж не по любви:

 
«Не ходите девки замуж не за милого дружка,
Лучше в реченьку скатиться со крутого бережка».
 

Были предпочтения и по месту жительства будущего мужа:

 
«Не пойду на Томаш замуж, тама мушники едят.
Лучше выйду в Заднесельщину, там хоть чаем напоят».
 

Рассказ идет про две соседние волости, а «мушник» – это ячневый пирог. Девушка кокетничает, обычно выходили, куда позовут.

В случае несчастливого брака, была возможность вернуться домой, или сбежать от ненавистного мужа куда подальше.

 
«Я сидела под окном, хлебала кашу с молоком.
За удалого попала, с первой ночи кулаком».
 

Обычай не осуждал домашнее рукоприкладство, еще по «Домострою» жену надлежало «учить», но терпели самодуров далеко не все:

 
«Самоходочкой уйду, тут не убытки.
Барышем останутся кружева да нитки».
 

 
«Песня вся, песня вся, песня кончилася.
Мужик бабу колотил, баба огорчилася».
 

Заднесельские частушки интересны не только как зарисовки народного быта. В них иногда упоминаются местные географические названия: горка в деревне Косково, деревни Поповка, Турово. В первую заднесельские ходили драться, во второй любовались на девочек-подростков.

В текстах упоминаются и центры соседних волостей село Новое и Никольское, в Никольском был призывной пункт, откуда рекруты уходили в армию, из Нового в заднесельщину ходили кавалеры выбирать себе невест. В 1911 г. забирали на 3 и 4 и 5 лет, если на флот. Но вернуться назад призывникам того года пришлось немногим. В 1914 г. началась первая Мировая война и большинство солдат ранних призывов приняли первые удары немецких войск и полегли на полях сражений, даже пехота и артиллеристы призыва 1911 г, кто успел демобилизоваться, были снова призваны на действительную службу и отправлены на фронт.

В одной частушке сообщается, что под деревню Корнилово ходили за рыжиками, а деревня Ивакино «стоит на глинушке». Из реальных персонажей упоминается приказчик купца Катинова, который будучи пьяным щедро одаривал девушек, и гармонист Коля Кондратьев:

 
«Хорошо гармонь послушать, кто играет хорошо?
Поиграй, Коля Кондратьев, я послушаю еще».
 

Никаких намеков на социальное расслоение или революционную ситуацию в заднесельских частушках 1911 г. мне уловить не удалось. Тем не менее случившаяся война и революция очень быстро разрушили крестьянский мир. В 30-х годах в Заднем кроме школы работает детдом, где собраны дети «врагов народа».

Наступили другие времена. Наверное о них можно будет написать отдельное произведение.

В гости к «Карпу Савельичу»

Как ни крути, оскорёнки – это строительный материал. Я потихоньку возвел из них здание целой книги о старинной русской деревне. «Оскорёнки» сложились в произведение особого жанра, о котором можно сказать – это очерки и рассказы по истории России в рамках одной волости, от феодальной раздробленности до сегодняшних дней.

Когда знакомил с отдельными главами читателей, не раз не два слышал: а приехать туда можно, чтобы своими глазами посмотреть, где рождались знаменитые кадниковские кружева, проживал ученый помещик Мерцалов, у которого в 1889 г. гостил будущий великий художник Василий Кандинский?

Любопытно посмотреть на изделия из рога, высоко оцененные самим царем. Многие хотели бы посетить остров на Белавинском озере, помолиться на месте упокоения преподобного Марка Белавинского.

А кому-то интересны места, связанные с народными поверьями и легендами о казацком разорении Заозерского края. Все это здесь, по соседству, дело за малым, организовать в Заднесельскую округу туристический маршрут.

Раз-два-три… Это столько лет прошло, и вот уже готово несколько маршрутов: «По следам Василия Кандинского», «Легенды старинного села», «Прошлое Заозерья Кубенского» и даже «Путешествие в Азлу, на родину писателя Василия Белова».

«А ночевать где? – спросит приезжий, – да не так, чтобы в гостинице в каменных стенах, а на природе, чтобы вечером с удочкой посидеть или в бане попариться».

«Так остановиться у меня можно, – говорю, – на даче есть гостевой домик на восемь мест, баня, пруд с карасями и карпами».

«Это что же получается тогда, – думаю, – не дача, а маленькая база отдыха. А раз так, надо ей название придумывать. Название – дело не простое, вот назовешь вещь обыденно, так никто никогда и не запомнит, а надо так, чтобы сразу в память легло, чтобы с изюминкой!»

– У нас в пруду карпы живут, – сказал мне сын, – вот давай и назовем базу отдыха в честь этой рыбы! Примеры в литературе поищем.

– Ага, – рассуждаю, – примеры есть, только все какие-то не очень положительные. В фильме «Место встречи изменить нельзя» главного бандита Карпом звали. Помните крылатую фразу: «Ты, Карп, на руки его погляди, ну какой он шофер?» Нет, не годится.

– Так и других примеров много, – отвечает сын, – Карп Савельич из комедии «Иван Васильевич меняет профессию» чем плох?

– Режиссер Якин? Ну ты сказал!

– А что, в общем-то смешной безобидный персонаж и имя отчество для названия базы подходящее.

– Карп Савельич?

– Конечно, и запомнится на раз. А это с точки зрения маркетинга правильное решение.

Думали мы, думали и решили переименовать дачу в базу отдыха, назвать ее «Карп Савельич» и приглашать в гости всех, кто желает воочию посмотреть на то, о чем в книжке написано. А кто книжку еще не читал, все равно приглашаем. В Заозерье есть на что посмотреть. А там, глядишь, и деревне полегче жить станет с туристами. Кто-то кружево купит, кто-то меду. Каждый привезет по сувениру, не зевай, поставляй товар для туристов! Тут и деревня заживет свежими идеями.

Вот тебе и оскорёнки!

* * *

Автор выражает благодарность всем, кто помогал ему в нелегком труде по сбору материалов для книги. Имена этих людей включены в повествование.