Текст книги "Три мушкетера"

Глава XVIII
Любовник и муж

– Ах, сударыня, – сказал д’Артаньян, входя в дверь, которую отворила ему молодая женщина, – позвольте мне вам сказать, у вас весьма жалкий муж.

– Так вы слышали наш разговор? – испуганно спросила мадам Бонасье, с беспокойством глядя на д’Артаньяна.

– Весь, от слова до слова.

– Но каким же это образом, боже мой?

– Известным мне способом, благодаря которому я слышал также ваш более оживлённый разговор с клевретами кардинала.

– И что же вы поняли из того, что мы говорили?

– Тысячу вещей! Во-первых, что ваш муж болван и дурак, к счастью; потом, что вы находитесь в затруднительном положении, чему я был очень рад, и что это даст мне возможность предложить вам свои услуги, а видит бог, что я готов броситься за вас в огонь; наконец, что королеве нужно, чтобы храбрый, сметливый и преданный человек отправился ради неё в Лондон. Я обладаю по крайней мере двумя из этих трёх качеств, и я к вашим услугам.

Мадам Бонасье молчала, но сердце её забилось от радости, а в глазах заблестела тайная надежда.

– А какое вы мне дадите ручательство, – спросила она, – если я соглашусь доверить вам это поручение?

– Мою любовь к вам. Говорите, приказывайте: что надо делать?

– Боже мой, боже мой, – прошептала молодая женщина, – могу ли я вам доверить такую тайну? Ведь вы почти ребёнок!

– Я вижу, что вам кто-нибудь должен за меня поручиться.

– Сознаюсь, что это меня очень успокоило бы.

– Знаете вы Атоса?

– Нет.

– Портоса?

– Нет.

– Арамиса?

– Нет. Кто эти господа?

– Королевские мушкетёры. Знаете вы господина де Тревиля, их капитана?

– О да, его я знаю, правда, не лично, но королева о нём часто говорила как о храбром и благородном дворянине.

– Вы не боитесь, что он выдаст вас кардиналу, не правда ли?

– О нет, конечно.

– В таком случае откройте ему вашу тайну и спросите, можно ли её мне доверить, как бы важна, драгоценна и страшна она ни была.

– Но эта тайна не моя, я не могу открыть её.

– Хотели же вы её открыть своему мужу, – заметил д’Артаньян с досадой.

– Как доверяют письмо дуплу дерева, крылу голубя, ошейнику собаки.

– Вы видите, однако, что я вас люблю.

– Вы это говорите.

– Я честный человек!

– Я этому верю.

– Я храбр!

– О, в этом я убеждена.

– Так испытайте меня.

Мадам Бонасье смотрела на молодого человека, всё ещё колеблясь. Но в глазах его был такой огонь, в голосе такая убеждённость, что всё это побуждало её довериться ему. К тому же она была в одном из тех положений, когда приходится рисковать всем ради всего: королеву могла погубить как излишняя доверчивость, так и излишняя осторожность. Наконец, сознаемся, что невольное чувство, питаемое ею к юному покровителю, побудило её решиться.

– Послушайте, – сказала она ему, – я уступаю вашим уверениям и полагаюсь на вас. Но клянусь вам Богом, который нас слышит, что если вы предадите меня, то даже если мои враги и простят меня, то я покончу с собой, обвиняя вас в моей смерти.

– А я клянусь Богом, – сказал д’Артаньян, – что если меня схватят при исполнении ваших приказаний, я умру, но не скажу и не сделаю ничего, что могло бы кому бы то ни было повредить.

Тогда молодая женщина сообщила ему страшную тайну, часть которой он уже случайно узнал на мосту у Самаритянки.

Это было их взаимное объяснение в любви.

Д’Артаньян сиял от гордости и счастья. Эта тайна, которой он обладал, эта женщина, которую он любил, её доверие и любовь превращали его в исполина.

– Я еду, – сказал он, – еду тотчас.

– Как, вы едете?! – вскричала мадам Бонасье. – А ваш полк? Ваш капитан?

– Клянусь, вы заставили меня забыть обо всём этом, дорогая Констанция. Да, вы правы, мне нужен отпуск.

– Опять препятствие! – с грустью прошептала мадам Бонасье.

– О, это препятствие, – вскричал д’Артаньян после короткого размышления, – я преодолею, будьте покойны!

– Каким образом?

– Я сегодня же вечером отправлюсь к де Тревилю и попрошу его испросить мне эту милость у своего зятя, господина Дезессара.

– Тогда другое дело…

– Что? – спросил д’Артаньян, видя, что мадам Бонасье не решается продолжить.

– У вас, может, нет денег?

– Может – лишнее слово, – сказал д’Артаньян, улыбаясь.

– В таком случае, – продолжала мадам Бонасье, открывая шкаф и доставая мешочек, который за полчаса перед тем так любовно ласкал её супруг, – возьмите этот мешочек.

– Деньги кардинала? – вскричал со смехом д’Артаньян, который, как мы помним, благодаря снятым половицам не упустил ни слова из разговора между Бонасье и его женой.

– Мешок кардинала, – отвечала мадам Бонасье, – как видите, его вид довольно внушителен.

– Чёрт возьми! – воскликнул д’Артаньян. – Это будет вдвойне забавно: спасти королеву с помощью денег его высокопреосвященства!

– Вы славный и любезный молодой человек, – сказала мадам Бонасье. – Поверьте, что королева не останется неблагодарной.

– О, я уже и без того вознаграждён! – вскричал д’Артаньян. – Я вас люблю, – вы мне позволяете сказать вам это, в этом уже больше счастья, чем я смел надеяться.

– Тише! – вдруг сказала мадам Бонасье, вздрогнув.

– Что?

– На улице разговаривают.

– Это голос…

– …моего мужа. Да, я узнаю!

Д’Артаньян побежал к двери и запер её на задвижку.

– Он не войдёт, пока я не уйду, – сказал он. – А когда я уйду, то вы ему откроете.

– Но я тоже должна была уже уйти. И как объяснить пропажу этих денег, если я останусь тут?

– Вы правы, вам тоже надо уйти.

– Уйти? Но как? Если мы выйдем, нас увидят.

– В таком случае надо подняться ко мне.

– Ах! – вскричала мадам Бонасье, – вы говорите это таким голосом, что я не решаюсь…

Мадам Бонасье произнесла эти слова со слезами на глазах. Д’Артаньян увидел эти слёзы и, взволнованный, растроганный, бросился к её ногам.

– У меня вам ничто не грозит, как в храме, – сказал он. – Даю вам слово дворянина.

– Идёмте, я верю вам, мой друг.

Д’Артаньян осторожно отодвинул задвижку, и оба, лёгкие, как тени, скользнули через внутреннюю дверь в коридор, бесшумно поднялись по лестнице и вошли в комнату д’Артаньяна.

Возвратившись к себе, молодой человек для вящей безопасности загородил дверь. Потом они оба приблизились к окну и через щель в ставне увидели Бонасье, разговаривавшего с каким-то человеком в плаще.

Увидев человека в плаще, д’Артаньян подскочил и, обнажив до половины шпагу, бросился к дверям.

Это был мёнский незнакомец.

– Что вы делаете? – вскричала мадам Бонасье. – Вы нас погубите!

– Но я поклялся убить этого человека, – сказал д’Артаньян.

– В эту минуту жизнь ваша отдана и вам не принадлежит. Именем королевы запрещаю вам подвергать себя какой бы то ни было опасности, не имеющей отношения к вашему путешествию.

– А вашим именем вы мне ничего не приказываете?

– Моим именем, – сказала мадам Бонасье с сильным волнением, – моим именем я вас прошу об этом. Но послушайте, мне кажется, они говорят обо мне.

Д’Артаньян приблизился к окну и стал слушать. Бонасье отворил дверь и, видя, что в доме никого нет, вернулся к человеку в плаще, которого на минуту оставил одного.

– Она ушла, – сказал он, – должно быть, возвратилась в Лувр.

– Вы уверены, – спросил незнакомец, – что она не догадалась, куда вы отправились?

– Нет, – самодовольно отвечал Бонасье, – она женщина слишком легкомысленная.

– А ваш гвардеец дома?

– Не думаю. Как видите, ставни его заперты и сквозь щели не видно света.

– Всё равно надо бы удостовериться в этом.

– Каким образом?

– Постучав в дверь.

– Я спрошу у его слуги.

– Ступайте.

Бонасье возвратился к себе, прошёл через ту же дверь, что и оба беглеца, поднялся к дверям д’Артаньяна и постучался.

Никто ему не отвечал. В этот вечер Портос для большего блеска попросил д’Артаньяна уступить ему Планше. Сам же д’Артаньян и не думал подавать признаков жизни.

Когда Бонасье постучал в дверь, молодые люди почувствовали, как забились их сердца.

– У него никого нет! – крикнул Бонасье.

– Всё равно, пройдём к вам. Там безопаснее, чем на пороге.

– Ах, боже мой! – прошептала госпожа Бонасье, – мы теперь ничего не услышим.

– Напротив, – сказал д’Артаньян, – мы будем слышать ещё лучше.

Д’Артаньян разобрал три или четыре половицы, что превратило пол его комнаты в Дионисово ухо, постелил на полу ковёр, стал на колени и сделал мадам Бонасье знак наклониться так же, как и он, к отверстию.

– Вы уверены, что дома никого нет? – спросил неизвестный.

– Ручаюсь, – отвечал Бонасье.

– И вы полагаете, что ваша жена…

– …возвратилась в Лувр.

– Не поговорив ни с кем, кроме вас?

– Я уверен в этом.

– Это очень важно знать, понимаете ли вы?

– Следовательно, известие, которое я вам принёс, имеет значение…

– Весьма большое, любезный Бонасье, не скрою от вас.

– И кардинал будет мною доволен?

– Не сомневаюсь.

– Великий кардинал!

– Вы точно помните, что в разговоре с вами жена ваша не назвала ни одного имени?

– Мне кажется, нет.

– Она не назвала ни госпожу де Шеврёз, ни герцога Бекингема, ни госпожу де Верне?

– Нет, она сказала мне только, что хочет послать меня в Лондон, чтобы оказать услугу знатной особе.

– Предатель! – прошептала мадам Бонасье.

– Молчите, – сказал д’Артаньян, взяв её руку, которую она, не замечая того, оставила в его руке.

– Всё равно, – продолжал человек в плаще, – вы поступили глупо, что не притворились, будто принимаете поручение. Теперь письмо было бы у вас, государство, коему угрожают, было бы спасено, а вас…

– А меня?..

– А вас кардинал возвёл бы в дворянское сословие.

– Он вам это сказал?

– Да, я знаю, что он хотел сделать вам этот сюрприз.

– Будьте покойны, – сказал Бонасье, – жена моя меня обожает, и время ещё не ушло.

– Дурак! – снова прошептала мадам Бонасье.

– Молчите! – сказал д’Артаньян, сжимая ещё крепче её руку.

– Как время ещё не ушло? – продолжал человек в плаще.

– Я возвращаюсь в Лувр, спрашиваю госпожу Бонасье, говорю, что передумал, беру поручение, получаю письмо и бегу к кардиналу.

– Ступайте же скорее! Немного погодя я зайду узнать об успехе ваших действий.

Неизвестный ушёл.

– Подлец! – сказала мадам Бонасье, имея в виду своего мужа.

– Тише! – повторил д’Артаньян, сжимая ей руку всё крепче.

Ужасный вопль прервал вдруг наступившую тишину – Бонасье обнаружил исчезновение мешка и закричал «караул!».

– О боже мой! – воскликнула мадам Бонасье. – Он поднимет на ноги весь околоток!

Бонасье кричал долго. Но так как подобные крики были здесь не в диковину и никого не привлекли на улицу Могильщиков, а дом лавочника пользовался с некоторых пор неважной репутацией, то Бонасье, видя, что никто не идёт, вышел, продолжая кричать, и слышно было, как его голос удаляется по направлению к улице Дюбак.

– А теперь, когда он ушёл, пора поспешить и вам, – сказала мадам Бонасье. – Мужество, а главное – осторожность! И помните, что вы принадлежите королеве.

– Ей и вам! – вскричал д’Артаньян. – Будьте покойны, прелестная Констанция, я возвращусь достойным её признательности, но возвращусь ли я достойным вашей любви?

Молодая женщина отвечала только живым румянцем, покрывшим её щеки. Несколько секунд спустя д’Артаньян вышел, закутанный в большой плащ, воинственно приподнятый ножнами длинной шпаги.

Мадам Бонасье проводила его тем долгим взглядом, которым женщина провожает человека, которого она любит. Но когда он исчез за поворотом улицы, она упала на колени и сложила руки.

– О боже! – воскликнула она. – Защити королеву, защити меня!

Глава XIX
План кампании

Д’Артаньян отправился прямо к де Тревилю; он рассудил, что через несколько минут этот проклятый незнакомец обо всём уведомит кардинала, у которого он, по-видимому, состоит на службе, и справедливо заключил, что нельзя терять ни минуты.

Сердце молодого человека было переполнено радостью. Ему наконец представлялся случай приобрести славу и деньги, в то же время, что самое замечательное, случай этот ещё и приближал его к женщине, которую он обожал. Таким образом, этот случай с первого же раза приносил ему больше, чем он смел требовать у провидения.

Де Тревиль был у себя в гостиной, в кругу своих знатных друзей.

Д’Артаньян, которого знали как приближённого человека, направился прямо в кабинет и велел доложить, что ожидает капитана по важному делу.

Не прошло и пяти минут, как в кабинет вошёл де Тревиль. При первом же взгляде на оживлённое лицо д’Артаньяна достойный капитан понял, что действительно случилось нечто особенное.

По дороге д’Артаньян размышлял, как ему поступить: довериться ли де Тревилю или просто попросить у него содействия для выполнения секретного дела. Но Тревиль всегда так дружески относился к нему, был так предан королю и королеве, так искренне ненавидел кардинала, что молодой человек решился всё рассказать ему.

– Вы хотели меня видеть, молодой друг мой? – сказал де Тревиль.

– Да, капитан, – отвечал д’Артаньян, – и, я надеюсь, вы меня простите, что я вас побеспокоил, когда узнаете, по какому важному делу я к вам пришёл.

– Говорите, я вас слушаю.

– Речь идёт ни больше ни меньше, – сказал д’Артаньян, понизив голос, – как о чести, а может быть, и о жизни королевы.

– Что вы говорите? – спросил де Тревиль, оглядываясь кругом, чтобы убедиться, что они одни, и обратил на д’Артаньяна свой вопросительный взгляд.

– Я говорю, капитан, что случай познакомил меня с тайною…

– …которую вы сохраните, надеюсь, молодой человек, даже ценою жизни?

– Но которую я должен доверить вам, капитан, потому что вы один можете помочь мне в поручении, возложенном на меня её величеством.

– Тайна эта – ваша?

– Нет, это тайна королевы.

– Её величество дозволила вам доверить её мне?

– Нет, капитан! Напротив, мне предписано хранить её как можно строже.

– Так почему же вы собираетесь открыть её мне?

– Потому что, повторяю вам, без вас я ничего не могу сделать и я опасаюсь, что вы мне откажете в той милости, которую я пришёл просить у вас, если вы не будете знать, с какой целью я вас о ней прошу.

– Сохраните вашу тайну, молодой человек, и скажите, чего вы желаете.

– Я желаю, чтобы вы испросили для меня у господина Дезессара полумесячный отпуск.

– Когда?

– В эту же ночь.

– Вы уезжаете из Парижа?

– Меня посылают.

– Можете ли сказать мне – куда?

– В Лондон.

– Кто-нибудь заинтересован в том, чтобы вы не достигли вашей цели?

– Кардинал, я полагаю, отдал бы всё на свете за то, чтобы я потерпел неудачу.

– И вы едете один?

– Я еду один.

– В таком случае вы не попадёте далее Бонди, поверьте слову Тревиля.

– Как так?

– Вас убьют.

– Я умру, исполняя свой долг.

– Но поручение ваше не будет исполнено.

– Это правда, – согласился д’Артаньян.

– Поверьте, – продолжал Тревиль, – в таких предприятиях надобно быть вчетвером для того, чтобы доехал один.

– Вы правы, капитан, – сказал д’Артаньян, – но вы знаете Атоса, Портоса и Арамиса и знаете также, что я могу на них рассчитывать.

– Не открыв им тайны, которую я не захотел узнать?

– Мы поклялись друг другу раз и навсегда в слепом доверии и беспредельной преданности, впрочем, вы можете им сказать, что доверяете мне вполне, и они не будут недоверчивее, чем вы.

– Я могу дать каждому из них отпуск на пятнадцать дней; Атосу, который ещё не оправился от раны, – для поездки в Форж на воды, Портосу и Арамису – для сопровождения их товарища, которого они не хотят оставить в таком тяжёлом положении. Отпуск будет служить доказательством, что я разрешил им это путешествие.

– Благодарю вас, капитан. Вы бесконечно добры.

– Так ступайте за ними тотчас, и пусть всё будет исполнено сегодня же ночью. Да… только сначала напишите ваше прошение к господину Дезессару. Может быть, за вами следили, когда вы шли сюда, и ваше посещение, в таком случае уже известное кардиналу, будет иметь законную причину.

Д’Артаньян написал прошение, и де Тревиль, принимая из его рук бумагу, обещал, что не позже чем через два часа все четыре отпуска будут доставлены отъезжающим домой.

– Будьте добры, пошлите мои бумаги к Атосу, – сказал д’Артаньян, – я опасаюсь, что если вернусь домой, то натолкнусь на какую-нибудь неприятность.

– Будьте покойны. Прощайте, счастливого пути! Кстати… – сказал де Тревиль, подзывая д’Артаньяна.

Д’Артаньян вернулся.

– Есть у вас деньги?

Д’Артаньян звякнул мешочком, который был у него в кармане.

– Достаточно ли? – спросил де Тревиль.

– Триста пистолей.

– Хорошо, с этим можно ехать на край света. Ступайте.

Д’Артаньян поклонился де Тревилю. Тот подал ему руку. Д’Артаньян пожал её с почтительной благодарностью; с самого своего приезда в Париж он не мог нахвалиться этим добрейшим человеком, который всегда выказывал себя благородным, честным и великодушным. Первым делом д’Артаньян направился к Арамису. Он не был у него с того достопамятного вечера, когда преследовал мадам Бонасье. Более того, он с тех пор почти не видел молодого мушкетёра, а всякий раз, когда встречал его, он замечал на его лице какую-то глубокую грусть.

И в этот вечер Арамис был мрачен и задумчив. Д’Артаньян заговорил с ним об этой его меланхолии. Арамис приписал её комментарию к восемнадцатой главе Блаженного Августина, который ему необходимо было написать по-латыни к следующей неделе, что его и заботило столь серьёзно.

Пока приятели беседовали, явился посланный от де Тревиля с запечатанным пакетом.

– Что это такое? – спросил Арамис.

– Отпуск, который вы изволили просить, – отвечал слуга.

– Я? Я не просил отпуска.

– Молчите и берите, – сказал д’Артаньян. – А вам, друг мой, вот полпистоля за труды. Скажете господину де Тревилю, что господин Арамис душевно его благодарит. Ступайте.

Человек низко поклонился и вышел.

– Что это значит? – спросил Арамис.

– Захватите с собою всё, что вам необходимо для двухнедельного путешествия, и идите за мной.

– Но я не могу оставить Париж в настоящую минуту, не зная…

Арамис остановился.

– …что с нею сталось, не правда ли? – спросил д’Артаньян.

– С кем? – спросил Арамис.

– С женщиной, которая здесь была, женщина с вышитым платком…

– Кто вам сказал, что здесь была женщина? – сказал Арамис, побледнев как смерть.

– Я её видел.

– И вы знаете, кто она?

– Мне кажется, я догадываюсь.

– Послушайте, – сказал Арамис, – раз вы так много знаете, то не знаете ли вы, куда исчезла эта женщина?

– Я полагаю, что она возвратилась в Тур.

– В Тур? Это так. Вы её знаете! Но как она могла уехать в Тур, не сказав мне ни слова?

– Потому что она боялась, что её арестуют.

– А почему она мне не писала?

– Потому что боялась вас скомпрометировать.

– Д’Артаньян, вы мне возвращаете жизнь! – воскликнул Арамис. – Я считал себя брошенным, обманутым, я был так счастлив её увидеть! Я не мог поверить, что для меня она рискует своей свободой, а между тем для чего же ей надо было приезжать в Париж?

– Для того же, для чего мы сегодня отправляемся в Англию.

– Что всё это значит?

– Когда-нибудь узнаете, Арамис. Пока же я хочу быть скрытным, как племянница того самого доктора богословия.

Арамис улыбнулся: он вспомнил историю, которую однажды вечером рассказал своим друзьям.

– Ну, что же! Если её нет в Париже и вы в этом уверены, д’Артаньян, то меня здесь ничто не удерживает и я готов последовать за вами. Вы говорите, мы отправляемся…

– Пока что – к Атосу, и если вы хотите идти со мной, то я вас прошу поторопиться, потому что мы и без того потеряли много времени. Да, кстати, скажите Базену…

– Базен едет с нами? – спросил Арамис.

– Может быть. Во всяком случае, пока ему следовало бы пойти с нами к Атосу.

Арамис позвал Базена и велел ему нагнать их у Атоса.

– Итак, едем, – сказал он, взяв плащ, шпагу и свои три пистолета и тщетно отпирая несколько ящиков, чтобы посмотреть, не найдётся ли в них какой-нибудь завалявшийся пистоль. Потом, убедившись в бесплодности этих поисков, он последовал за д’Артаньяном, недоумевая, каким образом молодой гвардеец знает так же хорошо, как и он, кто была та женщина, которая нашла у него убежище, и лучше его самого, куда она девалась.

Но, выходя, Арамис положил руку на плечо д’Артаньяна и пристально посмотрел на него.

– Вы никому не говорили об этой женщине? – спросил он.

– Никому решительно.

– Даже Атосу и Портосу?

– Ни слова.

– Ну, и прекрасно.

Успокоенный на этот счёт, он продолжал свой путь с д’Артаньяном, и вскоре они уже были у Атоса.

Они застали его держащим в одной руке отпуск, а в другой – письмо от де Тревиля.

– Можете ли вы мне объяснить, что значит этот отпуск и это письмо, которые я только что получил? – спросил удивлённый Атос.

«Любезный Атос, так как ваше здоровье настоятельно требует этого, то я согласен на то, чтоб вы отдохнули недели две. Поезжайте же в Форж на воды или на какие-нибудь другие по вашему усмотрению и выздоравливайте скорее.

Преданный вам Тревиль»

– Этот отпуск и это письмо означают, что вам надо следовать за мной, Атос.

– На воды?

– Туда или в другое место.

– Для службы королю?

– Королю и королеве. Разве мы не слуги их величеств?

В эту минуту появился Портос.

– Вот странное дело, чёрт возьми, – сказал он, – с каких это пор мушкетёрам дают отпуск, когда они о нём и не просят?

– С тех пор, – сказал д’Артаньян, – как у них есть друзья, которые за них об этом просят.

– Ах вот как, – сообразил Портос, – тут, видно, есть новости?

– Да, мы отправляемся в путешествие, – сказал Арамис.

– Куда? – спросил Портос.

– Не знаю, право, – сказал Атос, – спроси у д’Артаньяна.

– В Лондон, господа, – сказал д’Артаньян.

– В Лондон! – вскричал Портос. – А что мы станем делать в Лондоне?

– Этого я не могу сказать вам, господа. Вам придётся довериться мне.

– Но чтобы ехать в Лондон, нужны деньги, а у меня их нет.

– И у меня нет, – сказал Арамис.

– И у меня также, – сказал Атос.

– А у меня так есть, – продолжал д’Артаньян, вынимая из кармана своё сокровище и кладя его на стол. – В этом мешке триста пистолей, возьмём каждый по семьдесят пять. Этого будет довольно, чтобы добраться до Лондона и вернуться. Впрочем, возможно, не все из нас попадут в Лондон.

– Почему?

– Потому что, по всей вероятности, иные из нас останутся в дороге.

– Так, значит, мы предпринимаем поход?

– И весьма опасный, предупреждаю вас.

– Однако если мы рискуем нашими головами, – сказал Портос, – то я хотел бы, по крайней мере, знать, для чего.

– Легче тебе будет от этого? – спросил Атос.

– И всё же, – сказал Арамис, – я разделяю мнение Портоса.

– А разве король имеет обыкновение давать отчёт в своих действиях? Нет, он говорит просто: господа, в Гаскони или во Фландрии дерутся. Пожалуйте драться, и вы идёте. Зачем? Вы об этом и не спрашиваете.

– Д’Артаньян прав, – сказал Атос, – вот наши три отпуска, присланные де Тревилем, вот триста пистолей, присланные не знаю кем. Пойдёмте умирать, куда нас посылают. Стоит ли жизнь того, чтобы задавать столько вопросов? Д’Артаньян, я готов следовать за тобой.

– И я также, – сказал Портос.

– И я, – сказал Арамис, – к тому же я рад оставить Париж: мне нужно развлечься.

– Развлечения у вас будут, господа, будьте покойны! – воскликнул д’Артаньян.

– А когда же мы едем? – спросил Атос.

– Тотчас, – отвечал д’Артаньян, – нельзя терять ни минуты.

– Эй, Гримо, Планше, Мушкетон, Базен! – крикнули четверо друзей своим слугам. – Начистите нам сапоги и приведите наших лошадей.

Каждый мушкетёр оставлял в главной квартире, как в казарме, свою лошадь и лошадь слуги. Планше, Гримо, Мушкетон и Базен поспешно бросились исполнять приказание.

– Теперь составим план кампании, – сказал Портос. – Куда мы направляемся?

– В Кале, – сказал д’Артаньян. – Это кратчайший путь в Лондон.

– В таком случае вот моё мнение, – сказал Портос.

– Говори.

– Четыре человека, путешествующие вместе, подозрительны. Д’Артаньян каждому из нас даст инструкции. Я поеду вперёд, по булонской дороге, чтобы осмотреть путь. Два часа спустя Атос отправится по амьенской. Арамис последует за нами на Нуайон. Д’Артаньян пойдёт по какой ему угодно, в платье Планше, а Планше последует за нами, изображая д’Артаньяна, в гвардейском мундире.

– Господа, – сказал Атос, – моё мнение, что не следует доверять подобного дела лакеям. Дворянин может случайно выдать тайну, но лакей почти всегда продаст её.

– План Портоса кажется мне неприемлемым, – сказал д’Артаньян, – потому что я сам не знаю, какие вам дать инструкции. Я везу письмо, только и всего. У меня нет трёх копий этого письма, и я не могу их сделать, потому что письмо запечатано; следовательно, по-моему, должно ехать всем вместе. Письмо здесь, вот в этом кармане, – и он указал на карман, в котором было письмо. – Если меня убьют, один из вас возьмёт письмо и вы будете продолжать путь; если убьют и его, то настанет очередь другого и так далее, лишь бы прибыл один. Это всё, что требуется.

– Браво, д’Артаньян! Я с тобой согласен, – сказал Атос. – К тому же надо быть последовательным: я еду на воды, вы меня сопровождаете. Вместо Форжских вод я еду на морские купания, я волен выбирать. Нас хотят задержать – я показываю письмо де Тревиля, а вы – ваши отпуска, на нас нападают – мы защищаемся, нас судят – мы твёрдо стоим на том, что не имели иного намерения, как только окунуться известное число раз в море. Четырёх человек порознь извести нетрудно, но четыре человека вместе составляют отряд. Четырёх лакеев мы вооружим пистолетами и мушкетами. Если против нас вышлют армию, мы дадим сражение и оставшийся в живых, как сказал д’Артаньян, доставит письмо.

– Хорошо сказано! – вскричал Арамис. – Ты говоришь нечасто, Атос, но когда заговоришь, ты – Иоанн Златоуст. Я принимаю план Атоса. А ты, Портос?

– Я также, – сказал Портос, – если д’Артаньян согласен. Д’Артаньян – хранитель письма, законный начальник экспедиции. Пусть он решает, мы исполним.

– Итак, – сказал д’Артаньян, – я сообщаю, что мы принимаем план Атоса и отправляемся через полчаса.

– Принято! – подхватили хором три мушкетёра.

И каждый, протянув руку к мешку, взял по семьдесят пять пистолей и стал готовиться к отъезду в назначенный час.