Текст книги "Психотехнологии. (Базисное руководство)"

Сказанное, разворачивает нас к результатам углубленного психотехнического анализа качественных отличий «Святого Слова» от обыденной речи и, соответственно, механизмов воздействия этого горнего послания на состояние «праведника, исполненного Веры». То есть, речь в данном случае идет о прояснении потенциала супер-ресурсного состояния Веры, определяемого красочной метафорой способности «передвигать горы». Но также – и об оценке эффективности первородных гностических, магических и мифологических практик-мистерий, используемых в отношении наиболее актуального – во все времена – запроса избавления человека от телесных и душевных страданий. Мы, следовательно, должны получить подтверждение или опровергнуть тезисы того, что вот эти «архаические» психотехнологии имеют научную основу и существует возможность объективизации эффективности процесса и результата их действия. И далее мы должны обосновать внятную объяснительную модель того, как в данном случае обеспечивается целебный эффект и в какой степени этот эффект отличим от плацебо или так называемого хотторнского эффекта.

И здесь же встает вопрос: до какой степени идея «плацебо» (букв. «пустышка» – в лучшем случае проявление внушенного или самовнушенного эффекта, от которой необходимо избавляться, например, ради чистоты эксперимента по определению действия исследуемого лекарственного средства) пригодна для обоснования эффекта такого рода «мистериальных» практик.

Поиск и обоснование сущностных ответов на эти ключевые вопросы, помимо прочего, способны решить и сверх-важную задачу реанимации «ребенка», который был выплеснут с живой водой вот этой недифференцированной эпистемологической эпохи. Ибо выясняется, что отсутствие такого «ребенка» – желательно подросшего и вполне преодолевшего «комплекс неполной семьи» – в интеллектуальном поле «Человека Разумного», доминирующего в следующую диссоциированную эпистемологическую эпоху, ставит под вопрос правомерность этого самопровозглашенного титула. И конечно, без такого эпистемологического экскурса нам сложно прояснить сам факт выживания и развития человека во те времена, когда, скажем так, все шансы были на другой стороне.

Чуть забегая вперед скажем, что феномен, обозначаемый как «плацебо-эффект», следует понимать как проявление фундаментальной способности психики человека к эффективной самоорганизации или сверхбыстрой «перенастройке» на какие-либо приемлемые и предметные (в техническом смысле) варианты конструктивного прохождения кризисной фазы адаптивно-креативного цикла.

Компонентами, существенно усиливающими эффективность такого адаптивного перепрограммирования являются:

1) переход от защитно-конфронтационной стратегии внесознательных инстанций субъекта к синергетической, с формированием феномена гиперпластики (важно отметить, что осознаваемое Я субъекта при этом не удаляется на периферию сознания);

2) наличие актуального для субъекта варианта ресурсной поддержки, проговариваемого в деталях, имеющих непосредственное отношение к желаемому целебному эффекту;

3) формирование стыковочного сценария (т. е. устанавливаемого – за счет использования диагностических метатехнологий – факта «привязывания» желаемых целебных эффектов к алгоритму планируемого и реализуемого технического действия);

4) формирование, на основе последнего компонента, ресурсного для клиента состояния «особой веры в эффективность предлагаемого способа помощи». Вот этот последний и достаточно известный общетерапевтический фактор интерпретируется нами как полное принятие и утверждение (в том числе, и в основном на уровне внесознательных инстанций психики субъекта) стыковочного сценария или программы такой помощи, оформляемой, в данном случае, как посыл «Святого Слова» или иная «мистериальная» практика;

5) практически одновременная и даже опережающая критическая редукция состояния деморализации у субъекта, интерпретируемая как вполне закономерное следствие перехода от антиресурсного состояния неопределенности к ресурсному состоянию определенности и возможности мобилизации всего имеющегося потенциала на достижение желаемых целебных эффектов.

Вышеприведенные аргументы и адекватная для обсуждаемой предметной сферы интерпретация феномена «плацебо», во многом разделяемая таким исследователем, как Б. Долинская (2015), Д. Диспенза (2016), Б. Липтон (2018), позволяет отмести заимствованные штампы, являющиеся главным препятствием в обосновании основных целебных эффектов первородных психотехнологий.

Таким образом, опираясь на приведенные здесь аргументы, с высокой вероятностью можно предполагать, что эффекты и результаты обсуждаемых «архаических» психотехнологий, основанных на феномене Веры, как минимум, способствовали повышению адаптивных кондиций субъекта в ситуации перманентного жизненного стресса.

Что же касается способа персонификации потенциального-непроявленного статуса объемной реальности и «законного представителя» этого супер-ресурсного статуса в виде идеи Бога, практики «опредмечивания» этой трансцендентной сущности в кондициях и феномене «присутствия Духа» у субъектов такой практики, то иначе как гениальными эти находки не назовешь.

Еще одним существенным, если только не самым важным, аспектом рассматриваемых здесь вариантов актуализации такого способа познания объемной реальности как Гнозис, прямо связанного с драматическим переживанием присутствия вечного-бесконечного в настоящем, является манифестация горних этических императивов. Что, собственно, и является системой ресурсных идиом, координирующих бытие человека и сообщества в те далекие времена, и ныне и присно.

Так, например, наиболее известный специалист в области истории религий Мирча Элиадэ ясно говорит о том, что ранний религиозный опыт, лежащий в основе какого-либо религиозного движения и переживаемый его пророками, этими же пророками и их последователями трансформируется в более или менее структурированный миф. Такого рода миф «всегда является образцом не только для человеческих действий, но и по отношению к человеческому уделу» (М. Элиадэ, цит по изд. 2018). Здесь он цитирует простейшую и действенную во все времена максиму: «Так поступали боги, а теперь так поступают люди» (Тайттирия-брахмана, 1, 5, 9, 4).

Спектр психотехнической активности мировых религий

Описанные в предыдущем разделе психотехнические особенности оформления религиозных мифов, мистерий, молитвенной практики, религиозных праздников, обрядов, ритуалов в полной мере относятся и к мировым религиям. Но если в первородной гностической практике акцент делался на обретение и поддержание функции гнозиса как способа познания объемной реальности, включающей и то, что «не видит глаз, не слышит ухо и не входит в сердце человека» в обыденном состоянии сознания, то в соответствующей религиозной практике акцент делался на формировании трансцендентного феномена Веры и принятии заранее проработанной «персоны» божественной сущности. При этом психотехнологи устоявшихся религиозных конфессий очень хорошо понимали каким образом и за счет каких именно приемов обеспечивается необходимая в данном случае «ядерная» трансформация информационного поля будущего адепта.

Так, например, еще авторы стоической теории познания Хрисипп и Зенон Критийский говорили о том, что «восприятие изменяет состояние души… оно отпечатывается в душе, как в воске». А если это так, то понятно, что нужно делать, чтобы к моменту соответствующей информационной интервенции вот этот «воск» был вполне разогретым и максимально пластичным. Но и сама информация должна обладать особой впечатляющей силой, подаваться нужным образом и от лица «власть имеющего» (т. е. обладающего «харизмой» в исходном значении этого слова). Все эти моменты безусловно учитывались при подготовке и проведения соответствующих церемониальных (мистериальных) действий.

Но так же – и это особенно важно – учитывался и такой фактор, как особая устойчивость и возможность облегченного воспроизведения получаемого таким образом религиозного опыта, возможность эффективного противостояния обыденному восприятию мира, в котором какого-либо «реального» присутствия духовных сущностей не усматривается. Отцы церкви – в отличие от представителей академических ментальных дисциплин с их фокусом внимания на механизмах патологической устойчивости полученного травматического опыта в поле психического субъекта – хорошо разбирались и в способах обеспечения устойчивости «потрясающего» религиозного опыта. И удивительное дело – вот это пережитое и безусловно позитивное потрясение, сопровождающееся обретением феномена Веры, как оказалось, способно надежно блокировать и «превозмогать» жизненные невзгоды новоявленного адепта, в том числе и полученный им травматической опыт. То есть, целительный аспект особого ресурсного состояния Человека Верующего никаких сомнений не вызывает.

В этом же смысле наше внимание привлекает идея исповеди и отпущения грехов как безусловно целительная процедура. В данном случае особенно важным является достижение пластичного состояния психического вовлеченных в это священнодействие субъектов – т. е. актуализация функции гнозиса – но и сопутствующее усиление этического императива, исходящего от полюса вечного-бесконечного объемной реальности, персонализированного в образе Творца всего сущего. В ходе чего и возможна эффективная реализация базисной психотерапевтической триада: диссоциация (ядро личности субъекта совершившего греховные проступок, диссоциируется с «провинившимся» фрагментом активности психического) – трансформация («греховные» намерения, мысли, эмоции, действия и проч. – преобразуются в соответствие с актуализированным этическим императивом) – ассоциация (достижение ресурсной целостности субъекта с упрочением феномена Веры). Исключительно важным здесь является харизматический (в исходном значении термина «харизма») статус священнослужителя, реализующего мистерию исповеди и отпущения грехов. В этом случае осуществление чудесного Дара душевного исцеления и радикального (ис-коренного) прощения становится для субъекта реальностью. А формула, произносимая при завершении данного священнодействия: «именем Господа нашего отпускаю тебе грехи твои. Иди же и больше не греши», – воспринимается не как дешевый фарс, но в качестве стержневой ноты-завета этой потрясающей реальности. «Детектор правды» внесознательных инстанций психического субъекта отвечает на этот посыл актом присоединения-принятия («впечатыванием в воск» глубинных инстанций психического) соответствующих императивов.

Мировые религии как социальная мета-психотехнология

Многими известными исследователями спектр функциональной активности института мировых религий рассматривается в том числе и с позиции «больших» социальных психотехнологий. Речь во-первых идет о выдающимся произведении Арнольда Джозефа Тойнби «Исследование истории: Возникновение, рост и распад цивилизаций», все двенадцать томов которого были опубликованы в середине XIX века. Заметим, что именно при подготовки этой исторической эпопеи Арнольдом Тойнби была предпринята абсолютно беспрецедентная попытка применения принципов естественно-научного подхода к исследованию исторических реалий – инициируемых также и феноменом Веры, – хотя бы и для того, чтобы проверить «насколько далеко это нас заведет». В качестве главной характеристики итоговой концепции циклического развития выводимых им «цивилизационных единиц», Тойнби определяет феномен Веры в своем первичном, вдохновенном (в смысле проявлений особого состояния «присутствия духа») значении и выводимых отсюда трансцендентных смыслов бытия исследуемой им общности людей. То есть, этот смелый ученый почти что прямым текстом говорит нам, что феномен Веры, как минимум, нуждается в серьезнейшем исследовании. И да, – это вопрос науки. Другой вопрос – какой именно науки. Но к обсуждению этого важнейшего вопроса мы вернемся позже.

Тойнби убедительно и с массой примеров показывает, как с утратой вот этого супер-ресурсного состояния Веры подлинные лидеры социальных групп прогрессивно теряет способность к творчеству, устремленность в будущее и деградируют в смысле генерации адекватных ответов на постоянно возникающие вызовы – стимулы агрессивной среды. Что, собственно и знаменует стадию надлома и разложения цивилизационной системы. Такую циклическую метаморфозу Тойнби в своем неповторимом стиле обозначает как: «Кара Немезиды за творчество». Здесь он абсолютно гениально использует метафору идолопоклонства и расшифровывает эту метафору так, как будто бы он сам изобрел метод семиотико-герменевтического анализа: «Глупая бездеятельность по отношению к настоящему проистекает из слепого увлечения прошлым. Этим слепым увлечением является грех идолопоклонства. Идолопоклонство можно определить как слепое и в нравственном и интеллектуальном отношении почитание твари вместо творца. Оно может принять форму идолизации собственной личности идолопоклонника или общества на некой недолговечной фазе его не прекращающегося движения через вызов и ответ к следующему вызову, что и является сутью жизни. Или же оно может принять ограниченную форму идолизации какого-либо отдельного института или технического средства, которое некогда оказалось полезным идолопоклоннику» (А. Дж. Тойнби, цит. по изд. 2012). То есть, на той стадии цивилизационного развития, когда приоритетом становятся мумии, а не сама жизнь, подлинный исторический процесс затормаживается, останавливается и деградирует (распадается на до-исторические фрагменты). История, следовательно, – это и есть осмысленная жизнь сообщества в подлинном, высоком и одухотворенном значении данного понятия.

Также заметим, что многие из вышеприведенных характеристик стагнации и деградации процессов социального развития и, соответственно, особого состояния Веры как источника вдохновенного творчества инициативных интеллектуальных и социальных лидеров, как нельзя лучше подходят под описание и глубинное осмысление перманентных кризисных процессов Новейшего времени.

Следом, мы обратимся к трудам Карла Ясперса – блестящего ученого-медика, философа и историка – опубликованным так же в середине XIX века. Речь, прежде всего, идет о выдающемся произведении Ясперса «Смысл и назначение истории», в котором он представил свои экстра-ординарные идеи, далеко выходящие за рамки «чистой» историографии. В частности, здесь он пишет следующее: «Глубина длительной доистории – всеобщей основы – по существу, не проясняется тусклым светом нашего знания… Эта история открыта в прошлое и будущее. Ее нельзя ограничить ни с той, ни с другой стороны… В этой истории находимся мы и наше время» (К. Ясперс, цит. по изд. 1991).

Сам Ясперс видел возможность выведения системообразующего стержня исторического процесса в разработанной им концепции «осевого времени». В самом кратком определении «оси времени» Ясперс говорит о том, что это есть особая в жизни человечества эпоха – длительностью до 600 лет (между 800 и 200 гг. до н. э.) – когда и «были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основные мировые религии, и сегодня определяющие жизнь людей». И далее, об этом своем открытии он высказывается следующим образом: «при создании этой схемы я исходил из уверенности, что человечество имеет единые истоки и общую цель. Эти истоки и эта цель нам неизвестны, во всяком случае, в виде достоверного знания. Они ощутимы лишь в мерцании многозначных символов. Наше существование ограничено ими. В философском осмыслении мы пытаемся приблизиться к тому и другому, к истокам и к цели». Вот эта многозначительная сентенция Ясперса становится нам вполне понятной из содержания итоговой формулировки целеполагания написанного им труда: «Но совершенное настоящее заставляет нас заглянуть в вечные истоки. Пребывая в истории, выйти за пределы всего исторического, достигнуть всеобъемлющего; это – последнее, что недоступно нашему мышлению, но коснуться чего мы все-таки можем». В заключительной, в отношении этого, конечного целеполагания, он выражается еще более ясно: «Мы выходим за границы истории в сферу вневременной значимости истины, не зависящей от истории… в устойчиво существующем находит покой только наш рассудок, не мы сами. Однако тот факт, что эта значимость есть независимая и освобожденная от истории, в свою очередь указывает на вневременность» (К. Ясперс, цит. по изд. 1991).

От этих, последних высказываний Ясперса совсем уж близко до идеи «объемной реальности», один из фундаментальных полюсов которой и есть «вечное-бесконечное», в поле которого собственно и «располагается» психическое с его памятью – т. е. «мы сами» по определению Ясперса. Другой вопрос, соглашаться или нет с его другим, ранее процитированным тезисом относительно недоступности нашему мышлению вот этого замечательного, во всех отношениях, полюса реальности. Но и здесь Ясперс, будучи пессимистом в данном вопросе, более или менее ясно обозначил направление, ведущее, если не к сущностному решению, то, по крайне мере, к приближению такого «прорывного» и важнейшего для авангардной науки, результата интеллектуальных усилий многих поколений философов и ученых-исследователей.

И здесь особенно важно сказать о том, что Ясперс – первый из крупных ученых, кто обратил внимание на вопросы формирования исторического сознания в популяции, но так же, и особенно – у исследователей-ученых. Используя свои фундаментальные знания в области психологии, психиатрии, психоанализа – говорил о не осознаваемых, либо не вполне осознаваемых установках, способных оказывать существенное влияние на формирование «вполне научных» концептуальных воззрений тех или иных авторов: «Эти воззрения могут быть некритичными, более того, неосознанными и поэтому непроверенными. В историческом мышлении они обычно являются само собой разумеющимися предпосылками». Чуть забегая вперед, заметим, что вот этот тезис Ясперса о неосонаваемых эпистемологических установках следует считать фундаментально важным не только для исторической науки, но и корпуса науки в целом.

Далее Ясперс был одним из первых, кто глубоко осмыслил и провидел особую значимость эпохального конфликта «логоса» и «мифа». При том, что под «мифом» Ясперс, судя по контексту соответствующего фрагмента цитируемого произведения, понимал не только и не столько содержание исторического фольклора, но принципиально отличный от рационального способ постижения реальности (у нас – «первородная гностическая традиция»). Ясперс показывает сложную динамику этого конфликта в таких, например, сентенциях, относимых к периоду старта эпохи «осевого» времени: «Началась борьба рациональности и рационально проверенного опыта против мифа… Древний мифический мир медленно отступал, сохраняя, однако, благодаря фактической вере в него народных масс свое значение в качестве некоего фона, в последствии мог вновь одерживать победы в обширных сферах сознания».

Особенно интересны и во всех отношениях показательны высказывания Ясперса в отношении способов продвижения человека к новому горизонту бытия: «Подлинный человек… будучи связан и сокрыт плотью, скован своими влечениями, лишь смутно осознавая самого себя, стремиться к освобождению и спасению и действительно способен обрести его уже в этом мире в порыве вознесения к идее, в несокрушимом спокойствии души, в медитации, в понимании того, что он сам и весь мир есть атман, в состоянии нирванны, в единении с дао или с покорности воле Божьей». И если к этому перечню добавить еще и гениально прописанную Ясперсом метамодель «осевого времени» – то перед нами почти полный перечень ареалов необъявленной социальной психотерапии, выводимых из первородной гностической традиции: мистические, духовные, религиозные и светские (социальные) институты, основанные на приоритетах «осевого времени».

Раскрытие социально-психотерапевтической миссии наиболее распространенных религиозных конфессий мы встречаем в великолепном историческом труде Стивена Протеро «Восемь религий, которые правят миром: все об их соперничестве, сходстве и различиях» (2019). Здесь автор глубоко и последовательно изучает вопрос того, какие именно актуальные проблемы человека и общества решает та или иная религиозная конфессия. Но так же – отдадим должное честности и мужеству исследователя – вопрос того, какие немалые проблемы эти религиозные течения создавали в прошлом и генерируют в настоящем.

В частности, Протеро обращает внимание на проявления религиозной нетерпимости, откровенной вражды, этно-религиозного терроризма и проч., и относит все эти проявления к наиболее тревожным и масштабным социальным проблемам современности. И вот одно из таких знаковых высказываний С. Протеро: «Увы, мы живем в мире, в котором религия с одинаковой вероятностью способна как взорвать бомбу, так и обезвредить ее. И если идеализм нам необходим, то в реализме мы нуждаемся еще сильней. Нам требуется понять религиозных людей такими, какие они есть, не только в лучшем, но и в худшем проявлении». Тем самым, автор прямо ставит вопрос о необходимости, как минимум, более глубокого осмысления вот этих «темных сторон» религиозных течений. Он весьма убедительно аргументирует свою точку зрения в отношении того, что альтернативное течение «нового атеизма» (отцы-основатели этого интеллектуального посыла – Р. Докинз, Т. Харрис, Д. Деннет, К. Хитченс, М. Онфре и другие), обосновывающее необходимость отказа от идеи бога, не только контрпродуктивно, но способно привести к еще более тяжелым социальным и цивилизационным последствиям. Отсюда – необходимость продолжения поиска ответов на вопросы, которые, в сущности, и ставили перед человеком истинные пророки: «…это относится и Мухаммаду, некогда сказавшему, что умение задавать хорошие вопросы – половина учения, и к Иисусу, притчи которого предназначены не только для того, чтобы преподать нам урок, сколько для того, чтобы мы основательно призадумались» (С. Протеро, 2019). То есть, целеполагание глубокого тематического исследования – по мысли смелого и проницательного ученого Стивена Протеро – может и должно включать в том числе и креативное развитие идеи Бога, феномена Веры-Знания и соответствующих психотехнологий, приближающих нас к обновленному статусу ресурсной целостности.