Текст книги "Прелюдия к большевизму"

Но давайте представим на миг, что я отправил Львова с инструкциями к генералу Корнилову. С какими инструкциями? На этот вопрос невозможно получить никакого прямого и вразумительного ответа от людей из партии Корнилова. Господин Уилкокс ссылается на заявление генерала Корнилова в его показаниях следственной комиссии: Львов, приехавший от моего (Керенского) имени, лишь пытался все узнать, но что он сам (Корнилов) в ответ на эти вопросы заговорил о необходимости диктатуры в той или иной форме. Между тем 9 сентября Корнилов вновь сказал Савинкову по прямому проводу, что Львов прибыл к нему якобы с предложением от премьер-министра «принять диктатуру и объявить об этом факте через нынешнее Временное правительство».

В. Львов заявлял во всех своих показаниях, что он ничего не предлагал от моего имени, но в показании, о котором упоминает господин Уилкокс, В. Львов фактически объявляет, что Корнилов не передавал ему «никакого ультиматума» и то, что происходило между ними, было «простой беседой», по ходу которой обсуждались различные пожелания насчет укрепления правительства.

И все же того же 8 сентября сам Львов подтвердил в присутствии свидетеля, что предложения, которые он сделал в письменной форме, исходили непосредственно от генерала Корнилова. Когда эта несогласованность между двумя партиями всплыла в разговоре? Почему генерал Корнилов доложил о том же разговоре с Львовым совершенно по-другому? Почему он со временем стал отрицать свое собственное заявление, что будто бы я сам предложил ему через Львова устроить государственный переворот против себя?

Это дело можно легко объяснить. Ни те, кто посылал Львова ко мне, ни сам Львов не знали до недавнего времени, что мой разговор с Львовым 8 сентября, который, предположительно, должен был проходить между нами двоими, на самом деле был услышан третьим человеком, о чем Львов не знал. Этот человек, помощник директора департамента милиции, дал следующие показания на juge d’instruction[37]37
  Следственный суд (фр.).


[Закрыть] 9 сентября, через день после разговора Львова со мной. «Я оказался в кабинете Керенского и собирался выйти из него ввиду разговора, который тот должен был провести с Львовым. Однако Керенский попросил меня остаться, и я остался в комнате на все время разговора. Керенский принес с собой два документа: сначала он вслух зачитал Львову телеграфную ленту по прямому проводу из Ставки, в которой содержался разговор Керенского с генералом Корниловым, – ту самую, что вы сейчас показываете мне. И Львов подтвердил правильность разговора, переданного по ленте. Затем Керенский вслух прочитал Львову его собственную ноту, которую вы мне сейчас показываете, и Львов также подтвердил правильность этого документа, заявив, что все, что было предложено в ноте, исходило от генерала Корнилова… Далее Львов сказал, что общественность и все в Ставке так настроены против Керенского и Временного правительства, что генерал Корнилов не может поручиться за личную безопасность Керенского в любом месте России, и поэтому поездка Керенского и Савинкова в Ставку необходима; Львов со своей стороны дал Керенскому «добрый совет» принять и выполнить условия Корнилова. Советуя Керенскому выполнить требования Корнилова, Львов сказал, что генерал Корнилов предлагает в новом кабинете министров, который он формировал, Керенскому пост министра юстиции, а Савинкову – военного и, думаю, морского министра».

8 сентября генерал Корнилов еще не знал об этих показаниях свидетеля, но впоследствии он узнал о них, и этим объясняется перемена. Но вот оригинальный текст документа, который господин Уилкокс так презрительно называет «некоторые дополнительные соображения»:

«Генерал Корнилов предлагает: 1) ввести в Петрограде военное положение; 2) передать всю военную и гражданскую власть в руки главнокомандующего; 3) отставку всех министров, включая самого премьер-министра, и временную передачу контроля над министрами их помощникам до учреждения нового кабинета главнокомандующего. (Подписано) В. Львов, Петроград, 26 августа (8 сентября) 1917 г.».

Таким образом, если бы господин Уилкокс использовал все эти материалы, а не только свидетельства, хитро подтасованные заговорщиками, то он мог бы убедиться, что Львов «не просто взял на заметку некоторые дополнительные соображения», а в точности записал предложения генерала Корнилова, и что я не вырвал у него документ, а свернул его и положил в карман, но не для того, чтобы не дать Львову возможность ознакомиться с тем, что он сам написал; наоборот, я прочитал ему его документ, и он подтвердил правильность последнего. Львов был арестован не сразу после того, как он изложил на бумаге предложения Корнилова, а только после того, как их подтвердил по прямому проводу сам генерал Корнилов.

Я посоветовал бы читателю сейчас вновь перечитать мой разговор с генералом Корниловым от 8 сентября по прямому проводу и сравнить его с «дополнительными соображениями» Львова и с приведенным выше заявлением, сделанным нашим свидетелем, который присутствовал при разговоре. И тогда каждый увидит, что у меня были веские основания после всех этих разговоров сделать выводы, что Львов выступал в качестве полномочного посла генерала Корнилова и что сам генерал Корнилов в достаточной степени подтвердил то, что мне сказал Львов: «Вчера вечером во время моего разговора с премьер-министром по прямому проводу я подтвердил ему то, что передал через Львова», – сказал генерал Корнилов Савинкову по прямому проводу 9 сентября.

Даже господин Уилкокс соглашается с тем, что «министр-президент спросил о подтверждении сообщения Львова и получил его, но ни один из говоривших не указал, что это было за сообщение; кроме как в том пункте, где речь шла о поездке в Ставку».

В разговоре со мной по прямому проводу генерал Корнилов отвечал на вопросы, заданные в конспиративной манере, как мог ответить лишь человек, который точно понимал суть этих вопросов, между тем как для посторонних они показались бы загадочными. Кто-то может спросить: почему господин Уилкокс не счел необходимым дать своим читателям текст «дополнительных соображений» Львова? Почему он спрятал в карман ключик к моему «таинственному» разговору с генералом Корниловым? Кстати, на странице 508 господин Уилкокс говорит, что В. Львов не присутствовал у аппарата во время моего разговора с генералом Корниловым, что он не знал, какому оскорблению подвергается его имя, и что позднее он протестовал против свободы, с которой премьер-министр обращался с его именем. Из приведенного выше свидетельства человека, присутствовавшего при моем втором разговоре с Львовым, когда у меня в руках была лента с записью моего разговора с генералом Корниловым, ясно, что Львов не только не увидел никакого «оскорбления», но, напротив, подтвердил разговор. То есть он признал, что в разговоре с генералом Корниловым я не преступил те пределы, которые были предварительно оговорены между мною и Львовым. Я должен был вести переговоры с генералом Корниловым по прямому проводу без Львова только потому, что последний прибыл почти на час позже, чем мы договаривались, и нельзя было заставлять генерала Корнилова дольше ждать у аппарата.

«Перед следственной комиссией, – продолжает господин Уилкокс, – Керенский ответил, что в свете тяжелого положения он чувствовал себя обязанным использовать эту уловку для того, чтобы побудить генерала Корнилова говорить более свободно, чем он мог бы сделать в другом случае».

Я никогда не говорил ничего подобного следственной комиссии; я сказал лишь то, что только что повторил. Господин Уилкокс стал жертвой фальсификации моих показаний, о которых я уже говорил. Молчание господина Уилкокса о документе Львова служило той же цели, как и его прямой вымысел в отношении «независимой инициативы» Савинкова. Из-за этого умалчивания о документе Львова события вечера 8 сентября, которые послужили началом формальной ликвидации авантюры Корнилова, остаются для читателей господина Уилкокса непонятными и смутными. А господин Уилкокс, следуя своим источникам, может объяснить ликвидацию мятежа как трагическое недоразумение, вызванное необъяснимым вмешательством моего «посланника» В. Львова. По мнению Уилкокса, все попытки безболезненно устранить это недоразумение оказались тщетными, поскольку премьер-министр под влиянием злонамеренного советчика Некрасова и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов после некоторых колебаний отказался протянуть руку примирения генералу Корнилову, и «к вечеру 10 сентября разрыв между Корниловым и Керенским был полный и окончательный».

На самом деле приезд Львова и ответы, данные мне генералом Корниловым по прямому проводу вечером 8 сентября в связи с приближением кавалерийского корпуса к Петрограду, сделали для меня ситуацию предельно ясной. Принимая во внимание все предшествовавшие события и всю серьезность информации о подготовке заговора, которой мы располагали, я не сомневался, что лишь решительными и быстрыми мерами можно в самом начале потушить разрушительный пожар и спасти страну от мятежа, к которому стремились подвести ее недальновидные политики и дерзкие авантюристы.

Ночью 9 сентября Временное правительство наделило меня особыми властными полномочиями для ликвидации мятежа. Я немедленно принял решительные меры, чтобы предотвратить дальнейшее продвижение войск генерала Крымова на Петроград, предложил правительству отстранить генерала Корнилова с его поста и вызвать его в Петроград и т. д. Господин Уилкокс заявляет, что я в ночь на 8 сентября получил «полную власть», то есть что я фактически стал диктатором и, следовательно, «Керенский должен нести всю полноту ответственности за все, что было сделано от имени правительства в те дни. В частности, его назначение главнокомандующим должно было быть делом его рук, а не решением кабинета, как об этом было официально объявлено».

Ответственность за все, что в те дни делало Временное правительство, лежит на мне, и я вполне готов нести ее. Между тем 9 сентября я не просил для себя полной власти и не получил ее. Мне дали власть только для того, чтобы «принять быстрые и решительные меры и в корне пресечь все попытки напасть на суверенную власть в стране и на гражданские права, завоеванные революцией» – так было указано в моем официальном обращении к населению. Поэтому то, что я взял на себя обязанности главнокомандующего, не было «делом моих рук», но общим решением членов Временного правительства, вызванным особыми обстоятельствами, говорить о которых у нас нет ни времени, ни места.

Я думаю, что в достаточной мере прояснил недостаточную связь между представлениями господина Уилкокса и реальными событиями, которые происходили в России между 4 и 14 сентября. Я лишь вкратце затрону некоторые другие противоречия, значение которых достаточно ясно само по себе.

«В течение 9 сентября, – говорит господин Уилкокс, – Керенский не предпринимал абсолютно никаких непоправимых шагов, но в ночь на 10 сентября, когда генерал Алексеев, которого Керенский попросил взять на себя Верховное командование, узнал на квартире Керенского в Зимнем дворце о документах по делу Корнилова, Керенский, очевидно, принял Исполнительный комитет Петроградского Совета. Мы не знаем, что произошло между Керенским и комитетом», – продолжает господин Уилкокс. Однако он довольно прозрачно намекает на враждебную и бескомпромиссную позицию Петроградского Совета по отношению к Керенскому, говоря, что его решения «воздействовали на него разрушительно» и вынудили его опубликовать прокламацию, в которой к деятельности Корнилова впервые было применено слово «измена». Не только господин Уилкокс не знает, что произошло между мною и Советами в ночь на 10 сентября, – об этом не знает никто в мире. Потому, что никакого совещания между мною и Исполнительным комитетом Петроградского Совета не было не только в ночь на 19 сентября, но и за все время, пока шла ликвидация Корниловского мятежа. Не очевидно, но абсолютно верно, что господин Уилкокс или его вдохновители сознательно желали придать своим предположениям вид реального факта.

Поскольку в обращении к народу фигурировало слово «измена», внушенное, стало быть, Советами, «Керенский признавал, – говорит господин Уилкокс, – что эта прокламация была делом рук министра финансов Некрасова и была послана по железнодорожным путям без ведома министра-президента», и якобы текст обращения оказался для меня полной неожиданностью.

Я не признавал ничего подобного. И здесь господин Уилкокс вновь руководствуется сфабрикованными показаниями. Текст моего обращения к народу от 9 сентября с первого до последнего слова был просмотрен мною совместно с министром финансов Некрасовым. В этом обращении нет слова «измена» или объявления Корнилова предателем. Вот соответствующее место в этой прокламации: «Учитывая, что в предъявлении этих требований [Корнилова] Временному правительству в моем лице выражено желание определенных кругов русского общества воспользоваться серьезностью положения в стране и установить в государстве правительство, которое не будет противоречить завоеваниям революции, Временное правительство считает необходимым…» Далее следует список мер, предпринятых правительством, и призывы к гражданам сохранять спокойствие. И все.

Господин Уилкокс вновь возвращается к вопросу «о разрушительном влиянии» на меня Советов и прозрачно намекает на то, почему я отказал Милюкову и генералу Алексееву в просьбе позволить им вмешаться в мой конфликт с генералом Корниловым и попытаться привести противоборствующие стороны к компромиссу:

«Богданов, один из главных чиновников Советов, хвастался на собрании, что политический отдел Петроградского Совета, услышав о посредничестве Милюкова и генерала Алексеева, действовал со всей энергией и предотвратил всяческие соглашения между Корниловым и правительством».

Возможно, Богданов и хвастался, хотя я никогда раньше ничего не слышал и не читал об этом. Однако Советы не могли иметь никакого влияния на мой отказ позволить Алексееву и Милюкову вмешаться, как бы им этого ни хотелось, по той простой причине, что, когда я услышал о просьбе Милюкова и Алексеева, я отказал им сразу же, решительно и категорично. «В то же время Советы сами узурпировали многие функции правительства», – пишет Уилкокс. И в самом деле, восстание Корнилова, возбудив в массах психологию полнейшего недоверия к властям, воскресило в Советах большевизм и его тенденцию узурпировать функции правительства, однако это произошло гораздо позже, и правительство все время боролось против этих попыток. Ликвидация мятежа генерала Корнилова проводилась Временным правительством настолько независимо от всех влияний, что именно со стороны советских кругов я впервые услышал упреки за то, что в те трудные дни я не пожелал опереться на Советы и советские организации. Один из наиболее выдающихся демократических лидеров и мой личный друг фактически публично упрекнул меня за это, сказав, что у меня «голову снесло» властью.

В конце своего исследования господин Уилкокс говорит, что генерал Корнилов «хотел эмансипировать ее [власть] от противоправного и парализующего влияния Советов. В конце концов это влияние разрушило Россию, и защита Корниловым правительства была последней надеждой остановить процесс разрушения».

Это вполне соответствует первым словам обращения Корнилова от 9 сентября, в котором он объявляет войну правительству: «Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов…» Это явная ложь, поскольку перед восстанием Корнилова политическое влияние Советов было меньше, чем в любое другое время революции. Летом начали действовать органы местного самоуправления, созданные на основе всеобщего избирательного права; возбуждение первых месяцев революции спадало, а Советы теряли свое исключительное значение в жизни масс. Эта здоровая и нормальная эволюция приветствовалась в прессе наиболее активными членами Центрального исполнительного комитета самих Советов. Нелепая попытка генерала Корнилова форсировать события привела к кризису, уничтожившему весь интенсивный полугодовой труд по созданию национальной машины, и опять бросила массы в хаос анархии и разрухи. Через неделю после Корниловского мятежа Советы были захвачены большевиками. И тогда повсюду возникло большевистское большинство, и под лозунгом «Вся власть Советам!» начался роковой конфликт разнузданных масс с государственностью и порядком в России.

Авантюра Корнилова была прологом к большевистскому государственному перевороту. Если бы не 9 сентября, не было бы и 7 ноября.

Однако сам Корнилов по-своему глубоко любил Россию, и не легкомыслие, но недостаток знания и политического опыта толкнули его на губительную тропу, куда увлекли его определенные безответственные группы финансовых дельцов и политических авантюристов. Завойко, Аладин и компания была лишь случайными людьми с двусмысленным прошлым; за их спиной стояли влиятельные анонимы, которые в решительный момент спаслись, но бросили Корнилова.

Разрешите в заключение привести довольно длинную цитату из письма генерала Алексеева, написанного 12 сентября 1917 года и обращенного к вновь оперившемуся германофилу Милюкову; оно проливает яркий свет на экран восстания Корнилова:

«Дело Корнилова не было делом группы авантюристов, и вы знаете до известной степени, что определенные круги нашего общества не только все знали об этом, не только симпатизировали идее, но помогали Корнилову насколько могли… У меня есть еще один вопрос: я не знаю адресов Вышеградского, Путилова[38]38
  Хорошо известные русские финансисты, стоявшие во главе определенной группы банков.


[Закрыть] и остальных. Семьи заключенных в тюрьму офицеров начинают голодать, и я настаиваю, чтобы они пришли им на помощь. Наверняка они не бросят их на произвол судьбы и не позволят голодать семьям тех, с кем они были связаны общими узами идеи и подготовки… В таком случае [то есть если это требование не будет немедленно удовлетворено] генерал Корнилов будет вынужден подробно заявить перед судом весь план приготовлений, все переговоры с людьми и группами и их участие, чтобы показать русскому народу, с кем он работал, какие настоящие цели преследовал и как, покинутый всеми в момент нужды, он вынужден предстать перед импровизированным судом с небольшим числом офицеров».

Комментарии излишни.

Словарь имен и названий

Авксентьев — лидер партии социалистов-революционеров. В 1905 году был членом Петроградского Совета рабочих депутатов. Был арестован администрацией Витте в ноябре того же года вместе с другими членами Совета и выслан в Сибирь, откуда ему удалось бежать за границу. До амнистии 1917 года Авксеньтев жил за границей, главным образом во Франции, и принимал активное участие в жизни социал-революционных центров и в партийной прессе. Незадолго до войны Авксентьев со своими друзьями основал газету «Почин», орган социал-революционного ревизионизма, в которой подчеркивал необходимость приведения социалистических принципов в согласие с идеями государства и народности; он также боролся против международного экстремизма в своей партии. Во время войны Авксентьев вместе с Плехановым и другими русскими социалистами, поддерживавшими национальную оборону, начал издавать газету «Призыв», носившую острый провоенный и антигерманский характер, в которой подчеркивалось влияние освободительного эффекта войны на Россию и неизбежность падения автократии. По возвращении в Россию весной 1917 года Авксентьев стал одним из выдающихся представителей того крыла партии социалистов-революционеров, которое поддерживало национальную оборону и национальные интересы. Председатель Всероссийского совета крестьянских депутатов. В июле Авксентьев стал членом Временного правительства как представитель крестьянских организаций. Он получил портфель министра внутренних дел и в этой должности пребывал до начала сентября. В октябре 1917 года избран председателем Предпарламента. Пылкий патриот и защитник национальной обороны, Авксентьев был яростным врагом большевизма; неудивительно, что после своей победы большевики повсюду искали его и, когда, наконец, нашли его в Петрограде, заключили в тюрьму Петропавловской крепости. Авксентьев был избран в Учредительное собрание несколькими избирательными округами.

Аладин — член (от правительства Симбирска) 1-й Думы. Принадлежал к Трудовой партии. Обрел популярность и известность через свои речи в Думе. Накануне роспуска 1-й Думы Аладин поехал в Англию как член делегации, направленной Думой, для передачи ее послания с выражением сочувствия британскому парламенту, а когда Дума была распущена, он остался в Англии. Его последующая деятельность носила такой характер, что она изменила отношение к Аладину его политических товарищей, и он вскоре утратил свой престиж и даже оценку, которую ранее имел среди русских демократических и интеллектуальных кругов. В течение последних лет своего жительства в Англии он даже сделался лондонским корреспондентом газеты «Новое время». Аладин был формально исключен из списка Трудовой партии. Летом 1917 года Аладин вернулся в Россию.

Алексеев — генерал, профессор Академии Генерального штаба. Один из высочайших военных авторитетов в Европе. Играл выдающуюся роль в Русско-японской войне. Во время первого периода настоящей войны под командованием великого князя Николая Николаевича в качестве главнокомандующего генерал Алексеев руководил операциями Северо-Западного фронта и отличился организаторскими способностями и мастерством, с которым ему удалось вывести свои войска из критического положения. После тяжелой ситуации 1915 года, когда великий князь Николай был освобожден с поста Верховного главнокомандующего, генерал Алексеев принял Верховное командование с полномочиями начальника штаба номинального главнокомандующего – царя Николая II. В решающий момент революции Алексеев оказал поддержку Думе и вместе с другими генералами посоветовал царю отречься от престола в соответствии с требованиями Думы. Временное правительство назначило Алексеева главнокомандующим, и он занимал эту должность до конца мая 1917 года. Сразу же после восстания Корнилова Алексеев ненадолго возобновил свою военную деятельность с полномочиями начальника штаба у главнокомандующего Корнилова; однако он оставался на своем посту только две недели, а затем его место занял генерал Духонин.

Альтватер — контр-адмирал. В 1916 году Альтватер, тогда еще капитан, служил в штабе морского флота в Ставке царя. В 1917 году был приписан к командующему группой армий Северного фронта. После большевистского государственного переворота Альтватер стал служить при большевистском правительстве и участвовал в качестве «эксперта» во время переговоров в Брест-Литовске. После этой акции Альтватер продолжал сотрудничать с Троцким.

Багратион — князь, боевой генерал. Летом 1917 года и во время восстания Корнилова он командовал кавказской туземной дивизией (Дикой дивизией).

Багратуни — генерал, офицер Генерального штаба; принимал участие в войне. С начала лета 1917 года до большевистского государственного переворота он был начальником штаба Петроградского военного округа.

Баку — город в Закавказье, на берегу Каспийского моря; центр исключительно богатых нефтяных скважин.

Балавинский — адвокат. Известный в Москве общественный деятель. Много лет принимал участие в революционном движении. Принадлежал к партии социалистов-революционеров и преследовался полицией. Во время войны много работал в общественных организациях при Временном правительстве. Был приглашен Министерством внутренних дел выступать в качестве ответственного директора организации местных административных и полицейских служб.

Балуев — генерал, офицер Генерального штаба. Летом 1914 года командовал специальной армией на Юго-Западном (Галицийском) фронте. Позже был назначен командующим Западным фронтом, и на этой должности находился до большевистского государственного переворота.

Барановский — генерал, офицер Генерального штаба. Боевой генерал. Сражался во многих битвах в Карпатах и Восточной Пруссии. В 1916 году Барановский активно работал в Ставке Генерального штаба главнокомандующего. Когда Керенский стал военным министром, Барановский был вызван им в Петроград и назначен начальником военного кабинета министров. В сентябре 1917 года Барановский сменил этот пост на должность начальника интендантской службы Северного фронта. После восстания большевиков был арестован в Пскове и заключен в Петропавловскую крепость, в которой провел несколько месяцев.

Бердичев — город, после отступления из Галиции был резиденцией Генерального штаба Юго-Восточного фронта.

Бернадский — профессор, специалист по финансовым вопросам. Принимал участие в освободительном движении 1905 года. Один из основателей Радикально-демократической партии, которая начала расти после революции и стремилась сорганизовать республиканские и демократические, хотя и не социалистические, элементы русского городского населения. В июле 1917 года Вернадский был назначен заместителем Некрасова, министра финансов; в сентябре, после восстания Корнилова, стал членом Временного правительства как министр финансов. После большевистского государственного переворота Вернадский был арестован и заключен в Петропавловскую крепость.

Бонч-Бруевич — генерал, офицер Генерального штаба. Тесно сотрудничал с генералом Рузским. После отставки последнего он оставался начальником штаба Северного фронта до начала сентября. Брат писателя Бонч-Бруевича (выдающегося большевика и близкого соратника Ленина). После большевистского государственного переворота генерал, до тех пор пылкий слуга царизма, сумел приспособиться к «коммунистическому» правительству. Генерал Бонч-Бруевич вместе с Троцким, Крыленко и другими большевистскими военными авторитетами приложил руку ко многим недостойным деяниям большевиков.

Брусилов — генерал, один из наиболее блистательных боевых командующих русской армии; знаменит благодаря своему блистательному наступлению в Галиции в 1916 году, которое не только оказалось серьезным ударом по австрийской армии на русском фронте, но и спасло итальянскую армию от (до тех пор) успешного наступления австро-германцев. Несмотря на то что Брусилов далеко не был равен Алексееву по военным знаниям и теоретической квалификации на своем высоком посту, он был наделен неоценимыми качествами армейского вождя: инициативой, смелостью и талантом поднимать боевой дух солдат. После поражений 1915 года Брусилов начал сочувствовать либеральному движению, поддерживал общественные организации в их работе на фронтах и накануне революции был в контакте с представителями оппозиционных групп в Думе. Когда разразилась революция, Брусилов открыто и без колебаний встал на сторону народа и таким образом сохранил значительную протяженность Юго-Западного фронта (Галицию) от анархии и распада. В мае 1917 года Временное правительство по инициативе Керенского (который тогда принял портфель военного министра) назначило Брусилова главнокомандующим. Под его руководством русская революционная армия предприняла наступление 1 июля 1917 года. Оно столкнулось с серьезным препятствием ближе к концу этого месяца, и генерал Брусилов, уставший и изможденный, был освобожден Временным правительством от Верховного командования, которое было доверено, по инициативе А.Ф. Керенского, генералу Корнилову. Во время обстрела Москвы большевиками Брусилов был серьезно ранен осколком шрапнели, влетевшим в его комнату, и ему пришлось ампутировать ногу.

Бубликов — заметный человек в бизнесе. Закончил Институт путей сообщения. Был членом 4-й Думы. Когда разразилась революция, Бубликов по приказу думского комитета занял с отрядом Министерство путей сообщения и центральный железнодорожный телеграф и таким образом ускорил «выдувание» старого режима.

Быков — небольшой городок недалеко от Могилева, где находилась Ставка Генерального штаба. Этот город был выбран для заключения генерала Корнилова и его соучастников, где они содержались до суда. В первые дни после большевистского переворота Корнилов и его друзья бежали из Быкова на Дон.

Васильковский — генерал, казак, принимал участие в войне. После июльского восстания большевиков был назначен командующим войсками Петроградского военного округа.

Величко — генерал, профессор военной инженерии; известный специалист. В 1917 году Величко возглавлял все инженерные войска и организации на фронте.

Вердеревский — контр-адмирал, блестящий морской офицер. Сначала служил на Черном море, затем на Балтике. После японской войны Вердеревский принимал активное участие в работе по воссозданию и реорганизации Балтийского флота; был членом штаба адмирала Эссена. За несколько месяцев до войны вышел в отставку по собственной инициативе. После объявления войны Вердеревский вернулся на Балтийский флот, где его поставили командовать сначала крейсером, а затем первой крейсерской эскадрой, а после – дивизией подводных лодок, состоявшей из британских субмарин на русской службе. В момент начала революции Вердеревский находился в Ревеле, где была сконцентрирована значительная часть Балтийского флота; в те дни он руководил событиями на флоте и сделал многое для того, чтобы установить порядок и мирные отношения между офицерами и рядовыми. Министр флота Гучков назначил его начальником штаба Балтийского флота; позднее, в мае 1917 года, был назначен тогдашним морским министром, Керенским, командующим Балтийским флотом. Вердеревский занимал этот пост во время первого восстания большевиков (в июле 1917 года). Под давлением моряков, симпатизировавших большевикам, он отказался выполнять приказы Временного правительства и послать усмирительный эскадрон на Неву для борьбы с мятежниками. Временное правительство приказало Вердеревскому прибыть в Петроград, где он был арестован и предан суду за государственную измену. Проводившееся судебное расследование немедленно установило, что настоящим мотивом Вердеревского в его акте открытого неповиновения по отношению к правительству было его желание спасти офицеров Балтийского флота от линчевания матросами, а также стремление восстановить до какой-то степени боеспособность флота. Когда все обстоятельства дела прояснились, следствие против Вердеревского было немедленно прекращено. После восстания Корнилова Вердеревский был назначен морским министром.

Верховский — генерал, молодой офицер Генерального штаба. Перед революцией 1905 года, обучаясь в Пажеском корпусе Его Императорского Величества, был направлен в армию как частное лицо из-за его сочувствия к освободительному движению. Он принимал участие в Русско-японской войне и был награжден солдатским Георгиевским крестом. После Февральской революции Верховский участвовал в организации Центрального исполнительного комитета Черноморского флота – выборного органа, в котором матросы работали в согласии с офицерами, благодаря чему долгое время сохранялись дисциплина, организация и боеспособность Черноморского флота. В мае 1917 года Верховский получил звание полковника, и ему поручили командовать боевым сектором на фронте. В тот же месяц он был назначен командиром Московского военного округа, где оставался до восстания Корнилова, после которого был назначен военным министром. Незадолго до большевистского государственного переворота Верховский, не уполномоченный Временным правительством, объявил на армейской и флотской комиссии Совета республики, что необходимо немедленно заключить мир. За это заявление он был фактически освобожден от обязанностей министра, и ему было приказано немедленно покинуть Петроград и отправиться «в отпуск».