Текст книги "И станешь ты богом"

XVII

Ранней весной начал Пислэг собирать для очередного набега лихую ватагу. Кинул клич по стойбищам, деревням и городкам. И не просто ватагу решил он набрать в этот раз, а целое войско. Только найти людей – ещё мало, нужно спаять их единой целью и дисциплиной. Поэтому отбор проводился чрезвычайно тщательно и строго даже для такого привередливого атамана, как Пислэг.

Атаман не торопился. Для начала, уже отобранных им людей он решил проверить в деле, ближайшим летом совершив короткий, недалёкий набег на кыргызов или хазар. Тайну о главной своей цели Пислэг, как всегда, хранил до последнего дня. А загорелся он идеей совершить военный поход в далёкую, загадочную страну абазгов[51]51
  Абазины, абазги, или абазы – коренные жители Кавказа, которые составляют единый этнос с абхазами. Это один из древнейших этносов мира. Этнический термин «абаза» встречается в сочинениях античных авторов начиная с V века до н. э. (сообщение Страбона). Абазги в числе первых народов Кавказа, в 40 г. н. э., приняли христианство.


[Закрыть].

Той зимой пришёл к ним в гости сэсэн[52]52
  Сэсэн – поэт-импровизатор у башкир, певец и музыкант. Импровизации слагались в форме песенного речитатива под аккомпанемент думбыры – особого трёхструнного музыкального инструмента.


[Закрыть]. Долгими вечерами, когда за стенами юрты выла свою тоскливую песнь метель, он пел башкирские героические эпосы, пел о народах и странах, где ему самому довелось побывать во времена своих странствий, либо услышанное им от других сказателей. Пел он и об абазгах, что живут на берегу тёплого моря, за Кавказскими горами. С проходящим караваном пришёл сэсэн в эту благодатную страну, жил там три года, путешествовал по ней. Выучил местный язык и пел абазгам свои песни. Абазги пели ему свои. Он их запоминал, перекладывал услышанные мелодии на думбыру.

Богата страна абазгов и населена очень красивыми людьми. Известна она с глубокой древности: ещё Ясон плавал в неё за золотым руном и женился на дочери местного царя. Однако народ этот, хоть и доброжелателен к гостям, свиреп в бою и весьма искусен в воинском деле. Завоёванные когда-то Римом, абазги в конце концов сумели освободиться от рабской зависимости, впоследствии нанеся ромеям ряд поражений. Отбили они и арабов в многочисленных кровопролитных сражениях. Высокие горы, неприступные каменные башни-крепости охраняют сей благодатный край.

Вот тогда и начал грезить суровый башкир об абазгинках неземной красоты, о золотом руне, о несметных сокровищах. Попросил атаман сэсэна рассказать о том, как пройти в эту сказочную страну. Снежными, холодными вечерами и ночами рисовал Пислэг карты, уточнял перевалы, стоянки, переходы. Какие народы живут по дороге к стране абазгов? Как управляются? Чем вооружены? Какой боевой порядок соблюдают? С кем и чем торгуют? Чьими вассалами являются? Или живут сами по себе? И многое, многое другое, столь же необходимое для серьёзного похода. Ибо только безумец отправляется воевать, ничего не зная о будущем противнике, не рассчитав переходов, переправ через реки, не разведав перевалов через горы, не определив будущих стоянок, не выяснив численности противостоящих сил…

Как-никак, Пислэг недаром считался атаманом удачливым. Но только за этой удачей всегда стоял чётко выверенный, продуманный до самых последних мелочей, план, включающий кропотливую работу с картами – пускай и самодельными, а также расспрашивание самых разных людей, от простых странников до купцов. Нужно было не только проложить путь, но и собрать сведения о том, кто на этом пути тебе враждебен, кто примет как гостя, а кто выступит совместно, как союзник. Чем питаться в пути? Отбирать у местного населения – это плохо. Ведь придётся ещё возвращаться. Сколько войск и ватаг погибло на обратном пути! Отягощённые военной добычей, они неожиданно встречали дружины вооружённых, обиженных ими ранее, людей. Всё, всё нужно просчитать, учесть, решить и продолжать думать, думать, думать.

И сейчас Пислэг вновь и вновь переспрашивал сэсэна, уточнял, пересматривал, прикидывал. Он не собирался завоёвывать страну. Но совершить удачный набег, напав внезапно, представлялось ему вполне возможным: обойдя крепости, захватить пару деревень, пленить жителей, награбить имущества, украшений, и – стремительно отступить.

Однако сначала нужно было испытать на деле людей, которые были отобраны для похода. С этой целью следовало совершить набег на чей-нибудь захудалый хазарский род, чтобы потом некому было мстить. Или – напасть на стан какого-нибудь из более далёких племён, например, кыргызов. И там и там – можно было поживиться неплохой добычей.

Подумав ещё немного, взвесив все «за» и «против», Пислэг решил на этот раз пощекотать более дальних кыргызов. Через хазар лежал ближний путь в абазгинские земли, но зачем дразнить медведя, плюя ему в морду? Может быть, хазар лучше привлечь в союзники. Совместно пограбить. А потом прикрыться ими от разъярённых абазгов. Пускай друг с другом и воюют!

Но когда всё было уже готово – назначен день выхода на кыргызов, наточены мечи, топоры, жала копий и стрел, – к Пислэгу в юрту посреди ночи явился странный гость: в чёрном плаще, с надвинутым на лицо чёрным капюшоном, в руках – посох с вырезанной головой коршуна.

– Здравствуй, атаман, – густым басом поприветствовал Пислэга вошедший в юрту незнакомец.

– И тебе здравствовать. Кто ты? Как прошёл мимо стражи?

– Это неважно. Важно другое. Ты собираешься идти в поход на кыргызов, а затем, на следующий год, на абазгов, так?

– Ещё раз тебя спрашиваю: кто ты? И открой лицо. Невежливо разговаривать, не показывая своего лика, – Пислэг заметно занервничал. Откуда этот странный гость знает про его затаённые мысли? Неужели сэсэн проболтался? Почему его не задержал воин перед входом в юрту? Убит? Заснул на посту? Ну, тогда он его выкинет из войска! Ему такие воины не нужны!

Гость рассмеялся густым басом. Откинул капюшон. Перед Пислэгом предстало бледное лицо мужчины лет сорока с небольшой, волнистой, тёмной бородкой, тонкими губами, хищным хрящеватым носом, острым подбородком. Огромные чёрные глаза. Просто бездна, а не глаза – с искорками в глубине необъятного омута тьмы.

– Кто я, да что я, тебе знать незачем. Достаточно того, что я тебе скажу. А ты мне поверишь. Я – Бог. Стражник твой жив и честно тебя сторожит. Не спит. Хочешь – посмотри сам.

Пислэг откинул полог юрты. У её входа, подобно изваянию, стоял, опёршись на копьё, воин.

– Как, всё тихо? – спросил его Пислэг.

– Да, атаман. Всё в порядке. Не беспокойся. Скоро у меня смена. Что-то случилось?

– Нет. Ничего не случилось.

Пислэг опустил полог. Вытер пот со лба. Ему стало очень страшно.

На его плечо легла тонкая рука с длинными пальцами. Но в этой руке чувствовались холод льда и тяжесть камня.

– Не бойся меня, атаман. Я пришёл к тебе по делу. Ты поможешь мне, а я помогу тебе.

– Чего ты хочешь, неизвестный Бог?

– Я хочу, чтобы ты не ходил на кыргызов.

– Почему?

– Какая тебе разница. Ты пойдёшь походом на своего кровного брата – нападёшь на деревню Кудымы.

– И что дальше?

– Как – что? – удивился Бог. – Разрушишь её. Жителей, кого сможешь, убьёшь. Но при этом очень сильно стараться не надо. Кто будет спасаться – пускай себе спасаются. Про подземный ход тебе известно. Ты неоднократно бывал в гостях у Кудымы, так что ловушки вокруг деревни тебе тоже должны быть хорошо знакомы.

– Ничего не понимаю. Что ватага будет иметь с этого набега? Кудыма с товаром сейчас в Городище. Деревня пуста, для набега неинтересна. Ну, убьём мы две-три сотни чудинцев, и что? Да и, кроме того, деревня – не на границе. Как мы к ней подберёмся? Кстати, охраняется она хорошо. Пёсье племя многочисленно.

– Слишком много вопросов ты задаёшь, червь! – блеснул своими бездонными глазами незваный гость. Что-то неуловимо звериное мелькнуло в его облике и снова пропало. Густой рык оглушил Пислэга, заставив его в ужасе присесть.

«Неужели никто, кроме меня, не слышит этого громоподобного голоса?» – мелькнула в голове у атамана мысль.

– Ты правильно подумал, – ухмыльнулся гость, – никто не слышит. Даже если я сожру тебя с потрохами, а ты при этом будешь орать, всё равно никто не услышит твоих криков. Но может быть, перейдём к делу?

– Да-да, – часто закивал головой Пислэг.

– За перемещение твоей ватаги к подступам к деревне можешь не беспокоиться – перенесу вас. И по поводу пёсьего племени не переживай. Никто в деревне не залает. Всё пёсье племя погибло весной от болезни, которую даже Кудыма не смог определить, – Бог коротко хохотнул. – Тихонько проберётесь, откроете ворота, ворвётесь. И режьте любого, кто под руку попадёт. Убьёте всех – хорошо, не всех – и то ладно. Главное – само нападение. Остальное не столь важно. Принимаешь это условие?

– Но кровное братство, как тебе известно, выше всего на свете. Как же я могу причинить боль своему кровному брату?

– Сможешь. И за это злодеяние можешь просить у меня, что хочешь. Кроме одного: я не смогу сделать тебя Богом. Вот это, сразу оговорюсь, не в моих силах. Богов не делают, ими становятся. Итак, твоё желание? Не торопись. Подумай. За то, что тебе предстоит совершить, можно очень многое потребовать. Нарушение клятвы кровного братства – самое серьёзное злодеяние. Однако ты не очень сильно будешь страдать, я же вижу. Ты, Пислэг, человек себе на уме. Потому я к тебе и обратился.

Пислэг задумался. Этот Бог проник в самые потаённые уголки его души. Никогда атаман не воспринимал всерьёз идею кровного братства, всегда действовал только так, как выгодно ему. А здесь такое открывается – аж дух захватывает! Если этот незнакомец говорит правду, если действительно можно просить всего, тогда зачем ему богатства? Богатство – сегодня есть, завтра его нет. А вот если потребовать бессмертия… Да не просто вечной жизни, а чтобы при этом вечно оставаться молодым и чтобы тело имело возможность восстанавливаться после ран и увечий. Что-то в этом есть! Получив такой дар, уйти в глухое место, переждать, когда умрут все тебя знающие. Вечно живой, вечно молодой! Не торопясь, собрать новую ватагу, потом войско. Незаметно подчинить сперва ближние земли, потом дальние. А там – как знать, стать ромейским кесарем или арабским халифом. А может, всё это завоевать – и остаться на престоле навеки! Проиграет сражение – не беда. Времени ему на всё хватит в избытке.

Бог с любопытством смотрел на Пислэга. Потом, неожиданно для него, густым басом проговорил:

– Я согласен на твоё предложение.

– Но я ещё ничего не сказал!

– Зато подумал. Есть некоторые трудности в исполнении твоего желания. Но все они преодолимы. Объясняю: никто не властен над временем. Даже боги.

Потом Бог забормотал какие-то, совершенно непонятные для Пислэга, слова: «Стволовые клетки… реорганизация… обструкция… метаболизм… адекватность… регенерация…» и другие. Атаман в изумлении открыл рот.

Наконец Бог сладко потянулся и сказал:

– Ну, всё решаемо. Есть лишь одно условие. Необходимые изменения будут происходить только с твоим телом. Поясняю: если тебе в печень воткнётся меч, твоя печень восстановится. Если тебе отрубят голову, твоя голова прирастёт обратно к твоему телу. Или рука. Или нога. Но именно твоя. Не вырастет вновь, а прирастёт. Если плоть твою разбросает, плоть твоя сама соберётся и оживёт, и будет новее новой. Учти, при таком действии, боль – неизбежное зло. Всё остальное зависит от тебя. Учись драться в совершенстве на любом оружии, береги своё тело, живи вечно и будь молодым. Думаю, возраст в тридцать пять вёсен тебя устроит? Итак, по рукам?

– По рукам – это как?

– Экий ты глупый! Согласен?

– Да. Согласен.

– Согласия мало. Помни: слово Бога – нерушимо. Сам Бог не может потом его отменить. Вечность и вечная молодость тела – это… очень надолго. Поэтому, прежде чем мы заключим сделку, подумай ещё раз. Я подожду.

– Я согласен!

– Что ж, решение принято! Даю слово, что ты будешь жить вечно, возраст твоего тела вечно будет – тридцать пять биологических лет, все механические разрушения, происходящие с твоей плотью, она будет регенерировать сама. СЛОВО МОЁ НЕРУШИМО! ДА БУДЕТ ТАК!

– И что теперь?

– Проверь. Возьми нож и отрежь себе палец, например.

Пислэг взял клинок, с опаской посмотрел на незнакомца. Затем положил ладонь на узорный столик и рубанул ножом по пальцу. Резкая боль обожгла руку, отрезанный палец скатился на пол. Хлынула кровь. И вдруг атаман с ужасом увидел, что палец шевелится и ползёт обратно к нему. Вот он уже на ноге, вот на груди, и вот уже на руке. Примостившись на своё место, на мгновение замер. Руку пронзила чудовищная боль. И вдруг всё кончилось. Пислэг с изумлением посмотрел на ладонь. Мизинец был на месте. Осторожно пошевелил пальцем. Шевелится! Исчезла красная каёмочка раны, осыпалась кровь. Будто бы ничего и не было.

– Ты понял? – спросил Пислэга Бог.

– Да, – с благовейным ужасом ответил атаман.

– Избегай ран. Но помни, убить тебя никто никогда не сможет. Даже если нанесут сколько угодно смертельных ударов. Однако возвращение и восстановление плоти – это боль. Тут я бессилен.

– Ничего, я понял и принял твои пожелания. Я буду учиться драться на любом оружии. Я достигну совершенства боя. У меня теперь много времени.

– Теперь о набеге. Завтра ты, ровно в полночь, построишь дружину. Я перенесу вас поближе к деревне – оттуда до неё останется совсем недалеко. Обратно, после набега, вернётесь на то же место. С собой захватите всех своих раненых. Про убитых не беспокойся, это не твоя забота. После того как придёте на место, я перенесу твою дружину обратно сюда, а тебя и тех, кого ты назовёшь – сразу туда, куда ты укажешь. Я слушаю.

– О, Великий… – Пислэг всё ещё не мог окончательно прийти в себя. – Я хотел бы, чтобы меня, мою семью и нескольких моих рабов ты перенёс на это место… – атаман представил себе поляну на пограничной реке: место глухое, безлюдное. – А также попрошу тебя перенести несколько сотен овец, нескольких псов для охраны, оружие и пару юрт… Тебе не трудно?

– Перенесу. Мне не трудно, – Бог улыбнулся. – Я тебе всё перенесу. Даже то, о чём ты сейчас не вспомнил: одежду, утварь, инструмент, нескольких коней. И всё-всё, что необходимо для жизни человека. А пока – до завтра. Ты меня не увидишь больше. Но почувствуешь силу. Подготовь людей.

Так был совершен набег на деревню. Зачем? Пислэг не знал. Какое ему, вечному, теперь до этого дело? Ах, если бы не эта трагическая случайность новой встречи с Кудымой! Но шаман дал слово, если Пислэг обо всём поведает, будет поединок. Что же, Кудыма, давай сразимся! И решим этот никому не нужный спор. Только ты всё равно проиграешь. Уже проиграл.

Пислэг ухмылялся.

XVIII

С ужасом слушал Кудыма рассказ Пислэга. Потом сказал показавшиеся странными тому слова:

– Ты сам, Пислэг, наказал себя за клятвоотступничество. Ты даже не представляешь, как ты себя наказал. В этом походе я узнал, что были времена, когда не было ни богов, ни людей. Как знать, что ждёт нас впереди. А ты будешь жить вечно. Даже Мать-Земля когда-нибудь преобразится, состарится. А ты будешь молодым. Будешь бродить по старой Земле, на которой не будет ни богов, ни людей, ни животных, ни птиц, ни рыб, ни деревьев. Я не знаю, когда это случится, но это будет. Ты когда-нибудь захочешь умереть, но Слово Бога нерушимо, даже если уже не будет самого Бога.

Кудыма покачал головой.

– Ты просто мне завидуешь!

– Я? Тебе? Я тебя жалею. Послушай, Пислэг, тебе нужно очень постараться убить меня. Ты знаешь, что я иначе с тобой сделаю?

– Убьёшь? – Пислэг был полон сарказма.

– Нет, оставлю жить. Но не всего тебя, а только голову. Пусть её клюют вороны. Остальное сожгу и пепел развею над рекой. Посчитай, сколько твоему телу понадобится времени для того, чтобы собраться вновь в единое целое? И какая будет при этом боль? И сколько поколений сменится за это время? Кому ты будешь мстить, Пислэг, за эти свои страдания? Нас уже не будет. Может быть, даже нашего народа уже не будет. Ведь вечность – это очень долго.

Атаман побледнел.

Поединок решили провести на берегу реки, ранним утром.

Ватажники развязали Пислэгу руки и ноги.

Пока Пислэг растирал руки и, приседая, восстанавливал кровообращение в ногах, несколько воинов привели на берег пленных башкир и положили на песок несколько ножей и боевых топоров. Плотным кольцом окружили место будущего боя. От разгорячённых людских тел и их дыхания над толпой поднимался парок, тающий в синеве морозного утра.

Согласно условиям, первым должен был выбирать оружие Пислэг. Скинув толстый, стеснявший движения халат и оставшись в свободной холщовой рубахе, башкир подошёл к оружию, перебрал несколько ножей. Выбрал нож хорезмийской работы с хищным кривым, длинным лезвием и костяной рукояткой. Долго примерял по руке боевые топорики. Его никто не торопил. Все прекрасно понимали, что значит в смертельном поединке правильно выбранное оружие. Наконец Пислэг сделал свой окончательный выбор и отошёл в сторону, предоставляя противнику сделать свой. Кудыма подошёл к оружию и равнодушно взял первые попавшиеся под руку нож и топор. Нож ему попался плохо сбалансированный, а топор – тяжеловатый. Пислэг с удивлением взглянул на противника. И его вдруг поразили совершенно пустые, мёртвые разноцветные глаза Кудымы. Будто не живой человек стоял перед ним, а оживший мертвец.

Чтобы сбросить с себя странное оцепенение, Пислэг несколько раз взмахнул топориком и ножом – пусть рука попривыкнет к их тяжести. Собственная ловкость вернула ему утраченную было уверенность. Он не подозревал, что бой им уже проигран. Пислэг боялся лишь поражения. Кудыма же не боялся смерти.

Бойцы встали друг от друга на расстоянии броска. Рослые, сильные, ловкие, статные. Трудно было отдать предпочтение кому-либо из них. Оба – искуснейшие воины. Оба – мастера поединков.

Рукопашный бой обычно укладывается в один удар. Иногда – в два. И совсем редко – в несколько. Одно неловкое движение, неправильно выбранная позиция, и ты – труп.

Пислэг, приняв стойку «сокола», крепко укоренился на чуть подпружиненных ногах, обутых в кожаные сапоги с бронзовой окантовкой – тоже своего рода оружие. Правильным ударом такого сапога можно сломать противнику ногу, разбить рёбра, пробить живот. Небольшие шипы по краям канта не позволяют скользить по льду, снегу, мокрой траве, дают дополнительную устойчивость при ударе. Правая рука была полусогнута и чуть отведена вбок, в ее ладони, лезвием вперёд, поблескивал нож. В левой Пислэг, посередине древка, держал боевой топор.

Кудыма, в отличие от Пислэга, никаких стоек не принимал. Стоял прямо, небрежно опустив оружие вниз. Пальцы левой руки едва удерживали кончик рукоятки опущенного лезвием вниз ножа. Тактически его позиция была тоже проигрышной: всходящее солнце било в Кудыме прямо в глаза – разноцветные, широко открытые, пустые, ничего не выражавшие. Но даже бьющее в самый зрачок солнце не заставило Кудыму сощуриться или моргнуть. Каменное лицо застыло. Казалось, что вовсе не человек противостоит Пислэгу, а какой-то страшный, загадочный истукан. По толпе прошёл невнятный гул. Затем стало необычайно тихо.

Пислэг прищурил и без того узкие глаза. Едва заметно пошевелил плечами. От лёгкого движения под ногами у него скрипнул подмёрзший песок. Пислэг прекрасно знал, с кем имеет дело. Они дважды ходили с Кудымой в набеги. Он его видел в бою. Знал, что не стоит обманываться видимым безволием, которое в одно мгновение способно превратиться в стремительную, всесокрушающую силу.

И вдруг… чу! Кудыма, в сторону и чуть вбок, сделал небольшой, лёгкий, скользящий шажок. При этом его рука с топором едва заметно отошла назад. Башкир мгновенно отреагировал – перекинул нож обратным ходом и вскинул топор на уровень глаз. Кажется, он разгадал план врага: сейчас Кудыма снизу, без замаха, метнёт топор, а затем, используя силу инерции, резко приблизится к Пислэгу на круговой удар ножом. Вот тут-то ты просчитался, шаман! Его, опытнейшего мастера поединков, таким маневром не купишь! Кудыму встретит защита «нож на нож», топор же довершит кровавое дело! Ну, давай, Кудыма, поиграем!

В следующие несколько мгновений никто даже не успел ничего толком понять в вихре движений двух вождей. Кудыма, в прыжке, снизу-вверх мощно метнул топор. Башкир легко отбил его в сторону, одновременно поворачивая хорезмийское лезвие по линии тела, для отражения скользящего горизонтального удара ножом. Хрустнули пролетевшие над толпой половинки древка. Но Кудыма обманул Пислэга. Вместо ожидаемого кругового движения вокруг оси, он вдруг резко поднырнул под руку с ножом, вывернул её с хрустом и с размаха ударил обухом рукоятки своего ножа по затылку противника. Тот безмолвно рухнул лицом в песок. Поединок закончился.

Остаток дня посвятили подготовке к предстоящему долгому переходу: в больших котлах, до загустения, варили жирные щи – «пока ложка стоять не будет». Потом эти щи укладывали в специальные туеса. Теперь в походе для приготовления пищи достаточно было загрести черпаком смесь, кинуть её в котёл, добавить немного воды – и великолепное духмяное варево готово. Подшивали истрепавшуюся одежду и обувь, точили оружие, увязывали добычу. Её, этой добычи, было очень много – такой удачи не знали даже старые, много раз ходившие в набеги, ватажники – настолько велика она была.

Тем временем ночь опустила над землей свои чёрные крылья. На небе зажглись мерцающие огоньки звёзд, из-за кромки леса выкатилась и поплыла по небу ярко-синяя луна. Вдали раздался тоскливый волчий вой. Воины развели большие костры, подвесили над ними котлы с водой. Зарезали и освежевали нескольких баранов. После того как варево было готово, один котёл уволокли к пленным в шатёр, временно развязав им руки. После ужина заново крепко связали и оставили теперь до утра.

Следующим утром Кудыма сделал всё, что обещал. Пислэгу аккуратно отделили голову, шаман со всей силой пригвоздил её копьём к растущему на краю поляны дубу. Тело сожгли на костре, а пепел развеяли над рекой. Всех башкир зарезали и, без погребения, бросили тут же, на поляне. Пусть Пислэг любуется их видом!

И ушли.

Через пять дней ватага подошла к секрету, а через седмицу была уже в крепости.

Кудыма отомстил за своих. Но легче ему от этого не стало. Теперь ему было всё безразлично. Какая-то странная усталость и апатия ко всему всё сильнее овладевали им.

Дальше он решил идти один.