Текст книги "Рыбинск. Мозаика былого"

Путь к разводу

По данным российской переписи населения 1897 года, в стране на 1000 мужчин приходился один разведенный. В 2008 году в Российской Федерации на 1 178 000 браков пришлось 703 000 разводов (на 1000 браков – 597 разводов).

Развестись в Российской империи для православного человека было чрезвычайно трудно. Решение о разводе принимал сам Святейший синод. Одним из оснований для развода было наличие у одного из супругов болезни, препятствующей половым отношениям.

В 1860 году жена ротмистра П. П. Курбатова подала в Московскую духовную консисторию иск о разводе: «Со времени венчания моего с ротмистром П. П. Курбатовым прошло уже три года, но означенный муж мой доселе брачного ложа со мной не разделил по неспособности его к этому…»

Провели медицинское освидетельствование супруга: «Означенный Курбатов был освидетельствован в Медицинской Конторе, причем оказалось, что телосложения он посредственного, имеет, по-видимому, около 36 лет от роду, лицо у него бледновато-желтоватое, половой член, хотя формы и натуральной, но более обыкновенного сморщен, вял и мал…»

Повод для развода признали более чем убедительным и супругов развели.

Еще одним поводом для развода являлось доказанное прелюбодеяние. Для этого требовались показания двух-трех свидетелей.

Лучший способ удержать мужа – быть молодой и красивой. Этим вечным желанием женщин пользовались и пользуются ловкие мошенники. В 1914 году некая Рита Нельсон рекламировала изобретенный ею препарат «Альбукола»: «Могущественное средство для омоложения. Я была хворая и дурно сложена – посмотрите, какой я стала здоровой и привлекательной». «Альбукола» была обычной пищевой добавкой.

Открытка начала XX века

Реклама начала XX века

Любители «клубнички» всегда находились в зоне риска. Летним вечером 1905 года рыбинский купец Х. прогуливался по Черемховскому бульвару. Неожиданно к нему подошла дама приятной наружности и пригласила поужинать вдвоем.

В разгар вечера в дверь громко постучали. «Муж!» – побледнела красавица и дрожащими руками открыла засов на двери. В комнату с криком «Убью!» ворвался верзила с тростью.

Купец уже попрощался с жизнью, но гнев верзилы вдруг начал утихать. В результате переговоров верзила согласился на солидную денежную сумму в качестве отступного. Благословляя судьбу, купец отправился домой.

Довольны были и двое рыбинских мошенников, таким способом зарабатывавших на жизнь.

В первые годы советской власти коренным образом изменилось законодательство о браках и разводах в России. В. И. Ленин считал, что введение свободы развода является условием раскрепощения женщины. В отделах ЗАГС стало возможным развестись в течение нескольких минут.

Но как со средствами на жизнь? Женщины полны оптимизма. Некая рыбинчанка, скрывшаяся за инициалами «М. П.», опубликовала в 1923 году в городской газете «Рабочий и пахарь» «Бабьи частушки»:

 
За работу я возьмусь
Вместе с мужиками,
Научусь да подтянусь, —
И не хуже стану…
 

Но не всем удалось научиться да подтянуться. В годы НЭПа, в условиях безработицы, многие дамы вынужденно «пошли на панель».

При разводе алименты на детей назначал суд. Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве, принятый в сентябре 1918 года, вводил прелюбопытнейшую практику многоотцовства. Например, женщина указывала, что кроме мужа она имела пятерых любовников, и называла их имена. Анализа ДНК тогда не существовало. Суд назначал выплату алиментов всем шестерым мужчинам.

Закончим публикацию современным фольклором:

 
Чую хахаля на хате.
Нет в шкафу? – Ищи в кровати!
 

Советский агитационный плакат

Письма из Калифорнии

Письмо первое

В конце 1991 года в Рыбинск из города Сан-Ансельмо (штат Калифорния, США) пришло письмо:

«Уважаемый господин председатель городского совета, или – городской голова.

В 1906 году я родился в городе Рыбинске и жил там в доме, принадлежащем моему отцу и находящемся на углу улиц Крестовой и Фроловской.

У меня осталось много хороших воспоминаний о Рыбинске, а в особенности о Волге. Об интересной и шумной набережной, на которой в те времена так было много жизни: тут крючники носили большие ящики на баржи и пароходы, там лежали связки листьев табака, бродили продавцы с маленькими тележками, полными лимонов или пирогов. Лодочники-перевозчики с их ярко-нарядными и индивидуально покрашенными будками на ночлег. Сколько шума, крика и чисто русской ругани, всего не перечислишь, но как много народа кормилось от Волги-матушки.

Как мой дальний родственник Некрасов в одной из своих поэм говорит, “и Волга-матушка сама его карману служит”.

Я, одиннадцатилетний мальчик, и моя семья уехали из Рыбинска в 1918 году и с тех пор живу я в далекой замечательной Калифорнии, но до сих пор вспоминаю мое детство на Родине.

У моего отца Степана Фёдоровича Рябинина было два магазина на Крестовой улице, в том квартале, где в середине был рынок. Один магазин торговал ситцем и т. д. для простонародья, а в другом магазине продавались лучшие шерстяные материи из Англии для мужских костюмов и пальто, а также шелка, бархат и прочее для дам, при этом были портные для тех и других.

Степан Фёдорович Рябинин

Судьба раньше не позволяла мне вернутся повидать старые места (так изменившиеся), а в это время уже поздно – путь далёк для меня и моей супруги. Мне очень хотелось бы получить фотографии, которые бы показали все изменения, произошедшие в Рыбинске, в особенности Крестовую улицу, собор и площадь, здание биржи, набережную, запруду и весь разлив водохранилища.

Я прилагаю 10 долларов в надежде, что это может покрыть расходы тому человеку, кто захочет сделать эти фотографии и принесет мне большое удовольствие. Если этой суммы не окажется достаточно, то примите мои уверения, что я в тот же час пришлю надлежащую. В надежде, что моя просьба не очень затруднит Вас, остаюсь. Андрей Степанович Рябинин».

Мне удалось ознакомиться с содержанием этого письма непосредственно после его получения. И сразу возник вопрос: как этот рыбинец оказался на другой стороне земного шара? Не очень надеясь на ответ, я отправил уже свое письмо в далекую Калифорнию…

Купцы Рябинины

Купеческая династия Рябининых была одной из самых заметных в Рыбинске. Основатель династии Степан Леонтьевич Рябинин, родившийся в 1801 году, стал в Рыбинске купцом третьей гильдии.

Его сын Фёдор Степанович Рябинин, 1834 года рождения, был купцом уже более богатой, второй гильдии. В начале XX века получил звание потомственного почетного гражданина. Был женат на Марии Ивановне, урожденной Некрасовой. Избирался гласным Рыбинской городской думы. Состоял членом учетного комитета рыбинского городского Общественного банка, где решали, кому выдать кредит, а кому отказать.

Представителем третьего поколения Рябининых был Степан Фёдорович Рябинин, родившийся в 1877 году. У него были братья Пётр и Иван. Степан поступил в университет, но не смог окончить учебу из-за болезни. Лечился за границей. Вернувшись в Рыбинск, открыл свой магазин. Вёл дела по-новому, как видел в Западной Европе. Это отец автора письма из Калифорнии.

Петра и Ивана при советской власти не расстреляли, но они получили статус лишенцев и испытывали сильнейшее неприятие со стороны местной прессы. Так, в 1922 году газета «Известия Рыбинского губкома РКП и губисполкома» писала, что бывшие владельцы крупных мануфактурных магазинов Пётр и Иван Рябинины вновь работают заведующими магазинов, тогда как «пролетарии напрасно обивают пороги в поисках работы!».

В 1923 году и вовсе «шедевр»: «В доме № 26 по улице Урицкого проживает зажиточная семья Рябининых. Их великовозрастный сынок каждое утро выходит на балкон без кальсон и… отправляет естественные нужды».

Письмо второе

Итак, в декабре 1991 года я послал в Калифорнию письмо потомку рыбинского купца А. С. Рябинину с просьбой поделиться воспоминаниями. Ответ пришел через полгода:

«Глубокоуважаемый Александр Борисович. Прошло уже так много времени с тех пор, когда я ответил на Ваше письмо, что я начал сомневаться, получили ли Вы его. Последнее письмо из Петербурга шло ровно два месяца.

Вы спрашиваете мои воспоминания о купечестве Рыбинска. Юношеские воспоминания больше всего заключаются в съестных припасах, а именно о пекарне Седова, где пекли самые лучшие в мире французские булки, и о колбасной Гюнтера, где запах чеснока и сала был очень привлекательный. Другие магазины были галантерейныя Никитина, аптеки Гольдберга и Зильберберга и дамских шляп Пинкуса. Вот всё, что запечатлелось в памяти.

Магазин С. Рябинина на улице Крестовой

Дом купца Седова

Опять прошу прощения за мое чистописание, вернее калякание. Надеюсь, у Вас найдется картограф, который сумеет прочитать это. Мое знание русского языка заключалось только в пройдении первого класса в коммерческом училище. Дальше были несколько лет, когда я совсем не имел общения ни с русскими людьми, ни с языком, и писать совсем не приходилось. Мои знания о знаках препинания – ноль!

Когда мы приехали в Америку, в 1923 году, то на иностранные фамилии часто смотрели очень “сбоку”, поэтому пришлось переменить на Райберн.

В 1926 году в Сан-Франциско, когда я пошел искать работу, то бывали времена, когда спрашивали: “Русский? Значит, еврей!” Я отвечал таким балбесам, что в России, кроме евреев, есть еще и русские люди.

Прилагаю, по Вашей просьбе, историю (вкратце) наших путешествий и жизни за границей. Опять большое спасибо за Ваше письмо. С уважением, Ваш А. С. Рябинин».

Прочитав «Историю путешествий и жизни за границей А. С. Рябинина», я был ошеломлен. Передо мной лежал полноценный сценарий для киноэпопеи…

Купец А. А. Седов

Дом № 23 на улице Крестовой не может не удивлять своей красотой. До 1917 года он принадлежал рыбинскому купцу Артемию Андреевичу Седову (1856–1924).

А. А. Седов родился в деревне Баренцево Грязовецкого уезда Вологодской губернии в крестьянской семье. Переехав на жительство в Рыбинск, купил дом № 11 на улице Крестовой. Открыл здесь пекарню и булочную.

В 1913 году, уже будучи рыбинским купцом, А. А. Седов продал дом торговому дому «Братья Пережогины» и взамен купил тогда еще двухэтажный дом № 23 на этой же улице. Через год А. А. Седов надстроил третий этаж здания. Угол дома увенчал полукруглый эркер.

В новый эффектный дом А. А. Седов перенес пекарню и булочную. Остальные многочисленные помещения хозяин сдавал в аренду редакции газеты «Рыбинский листок», магазину швейных машин Зверева, парикмахеру, зубному врачу Флигельтаубу.

А. А. Седов избирался гласным Рыбинской городской думы. На свои средства обновил иконостас в одной из православных церквей своего родного Грязовецкого уезда в Вологодской губернии. Был награжден серебряной медалью за заслуги в делах Общества Красного Креста во время Русско-японской войны 1904–1905 годов. Имел серебряный жетон Императорского человеколюбивого общества.

История путешествий и жизни за границей А. С. Рябинина

«Вот в конце концов пришел момент, когда я могу начать, по Вашей просьбе, описание нашей эпопеи.

В 1918 году наша семья состояла из моего отца Степана Фёдоровича Рябинина, моей мамы Юлии Васильевны, урожденной Иконниковой, родом из города Весьегонска, брата Юрия, на семь лет старше меня, брата Феди, на шесть лет старше меня, сестры Милицы, на четыре года старше меня, брата Романа, на два года старше меня, и сестры Магдалины, на пять лет старше меня.

Первое мое яркое воспоминание о том времени, когда в 1914 году, после начала войны, мама и её сестра тетя Фина (Буренина) служили как сёстры милосердия в здании старой биржи, где лежали раненые с фронта, у нескольких из которых были привязаны длинные фарфоровые трубки для курева, возможно, из Австрии.

Далее, темный вечер зимы 1917–1918 года. Юрий, Роман и я катаемся на лыжах с набережной вниз на лёд, недалеко от новой биржи. Вдруг видим освещение перед гранитной стеной балкона биржи. Что происходит? Оказывается, расстреливают каких-то несчастных, бросают тела в розвальни и увозят.

Артемий Андреевич Седов

Слышу, что семью Леонтия Лукича Попёнова, соседа по дачам по ту сторону Волги, всю убили какие-то пьяные солдаты. Производят поиск у нас, но ничего не находят. С едой становится очень трудно, наша чудная кухарка Евлампеюшка, несмотря на все её кулинарные знания, печет хлеб не сдобный.

В понедельник, августа, кажется, 11-го, мама говорит нам, что в субботу мы едем к дедушке и бабушке, так как там могли достать муку и т. д., и что мы там проведем, наверное, довольно много времени. Начинается упаковка матрасов, одеял и много другого в сундуки. На самом деле мы собираемся бежать. Железнодорожная команда подкуплена посадить нас в вагон и запечатать как мебель.

Во вторник приходят новости, что команда переведена на четверг. И вот, в четверг мы со всем нашим багажом, с семьей Василия Игнатьевича Воробьёва, семьей Василия Степановича Валова – спичечного фабриканта, Иваном Фёдоровичем и тетей Финой Бурениными находимся в этом вагоне.

После трех дней то путешествия, то стояния неизвестно где наш вагон остановился окончательно.

Ночью стук, и дверь отворяется. Все вон! Спускаемся и идем по тропинке через лес, куда ведут нас какие-то солдаты.

В полутемноте августовской ночи я вижу, как мама вдруг вынимает платок из сумки и как будто кашляет. Приходим к маленькому домику, там за столиком сидит офицер, и начинается обыск, а именно: женщин одну за другой отводят в другую комнату, где женщина заставляет их раздеться и распустить волосы. Она проверяет все швы на одежде, нет ли ювелирных изделий в волосах.

Скоро придет и мамина очередь. Но вместо того, чтобы ждать это, мама идет к офицеру и кладет на стол те бриллианты и т. д., которые были в сумке, говоря: “У меня больной муж (папа был только что после операции), шесть человек детей и вот всё, что у нас есть. Что же вы хотите? Чтобы мы голодали?” Он посмотрел и спросил: “Нет ли у Вас что-нибудь похуже? Ведь я должен дать какую-нибудь вещь той, которая делает обыск”. В конце концов открывает ящик из стола и кладет туда что-то из тех вещей, которые были на столе. Таким образом мама обошлась без обыска.

Леонтий Лукич Попёнов

Юлия Васильевна и Степан Фёдорович Рябинины

А на другое утро мои старшие братья пошли в лес и нашли те бриллианты, которые мама бросила, когда вынимала платок, они оказались невредимы в мягкой пыли тропинки.

Кто-то заказал, кажется, двенадцать телег, и рано пополудни они прикатили к нашему вагону. Пора загружать их, но тут пришли солдаты и захотели обыскать все наши сундуки. Взяло много времени, и мы отправились в путь только около трёх часов пополудни. Было всего 12 вёрст до немецкой границы, но, к несчастью, мы достигли ее только в 10 минут после пяти, и ограда была уже заперта.

Пришлось разгружать весь наш багаж прямо на дорогу. Но скоро воробьёвская гувернантка, немка, пошла и завела знакомство с немецким офицером. Не долго взяло послать деньги, и появились несколько офицеров, а также коньяк. Зажгли палюшку, и начался экспромтом пир. А на следующий день мы уже были в немецких бараках, где провели две недели.

Дальше Рига. Сначала несколько дней в отеле, а потом обмеблировали квартиру и переехали туда.

Скоро началось школьное время, Роман и я пошли учиться. Раньше, когда у нас была немка как гувернантка, мы говорили по-немецки. Но когда началась война, мы прекратили это, а теперь пришлось снова вспоминать. Было нелегко.

Страдали мужчины нашей компании, привыкшие всегда быть занятыми очень. Страдали без работы, но все питали надежду, что вот-вот, если не завтра, то, конечно, послезавтра, эта несчастная революция придет к концу. Да не тут-то было.

Пришел одиннадцатый час одиннадцатого дня одиннадцатого месяца, и было подписано миролюбие. Война кончилась! Но в декабре Красная армия обступила Ригу, и пришлось бежать опять. Папе сделали еще операцию (седьмую) на туберкулезные ребра, и он был в больнице. Как и куда бежать? В гавани стояли три германских корабля, нагруженных углем. Мама и дядя Ваня Буренин пошли узнать, нет ли возможности уехать на них, но оказалось, что все места давно уже проданы.

В очень подавленном настроении они возвращались домой и шли по площади, огороженной забором. Вдруг английский матрос, стоящий в сторожевой будке, вышел из нее и начал бить себя руками от холода. Мама к нему по-русски, по-французски, по-немецки – ничего не понимает. Он начал семафорничать какому-то судну, стоящему в отдалении. В конце концов пришел переводчик и спросил – что нужно?

Мама попросила узнать, возможно ли это будет – уехать на одном из этих английских кораблей? Стояла эскадра, состоящая из крейсера, двух миноносцев и большого пассажирского парохода, во время войны переделанного сбрасывать мины. Переводчик сказал, что пойдет спросить капитана.

Капитан дал разрешение, сказав, что мы все должны быть не позже пяти часов и захватить провиант на две недели. Было два часа пополудни. С громадной радостью мама и дядя Ваня сейчас же приехали домой, и вся наша группа начала собираться, упаковывать что можно. Меня послали искать ветчину, колбасу и прочия съедобныя припасы. Романа мама послала с извозчиком в госпиталь с запиской папе: “Стёпа, собирайся, мы едем в Лондон”.

Как-то было спроектировано, что после окончания университета Юрий и Федя поедут в Германию… а Роман и я – во Францию, но никогда даже и не думали об Англии. Папе подумалось, что, может быть, он бредит. Лондон? Никогда! Он на той же бумажке написал: «Ты с ума сошла!» Когда Роман возвратился, маме пришлось самой ехать в больницу. Там уже не было ни сестер милосердия, ни докторов, но с помощью извозчика как-то удалось завернуть папу в одеяла и посадить в санки. Был конец декабря.

И вот! В пять часов вечера двадцать два извозчика, нагруженных до отказа, привозят нашу группу к кораблю, со всем нашим скарбом, провизией, и всех старых и малых, но никого, говорящего по-английски.

Папе, маме, моим двум сёстрам и Феде, больному сердцем, отвели две кабинки, а остальные мы устроились в трюме. К нашему полному удивлению, скоро нас вызывают в столовую, где накрыты столы, полные каких-то неизвестных яств. Тут и заячье мясо, и свежий настоящий белый хлеб, которого мы давно уже не видали, и вдобавок какой-то странный коричневый напиток, который служащие называют “чай”. Но всё очень вкусно и питательно.

Русские эмигранты первой волны

Лондон в 1920–1930-е годы

С кораблей и набережной большие прожектора освещали небо своими лучами. Возможно, англичане боялись, что русские аэропланы могут бомбардировать город. Несколько бомб уже пали на город.

Прошел еще один день, и на следующее утро мы вышли в море, и 21 день спустя приехали в Лондон.

Пока мы путешествовали, молодой англичанин, радист, влюбился в мою старшую сестру Милицу, и, когда мы очутились на суше, помог сначала поселиться в отеле, а потом найти дом, который мы арендовали.

Роман и я пошли в школу, конечно, не говоря ни слова по-английски. Что же думали наши мужчины? Без работы или какого-нибудь занятия ходили в какое-то русское сборище, где получали газеты и беседовали о слухах, что белая армия прогрессирует. Казалось, что вот-вот они будут в Рыбинске. Что делать? Было принято решение ехать назад, и наша семья разъехалась в разные страны.

Юрий уехал в Германию, в университет. За время нашего пребывания в Лондоне Роман очень подружился с Роландом, радистом, который до войны жил в Америке. Теперь, будучи демобилизован, Роланд собирался вернуться туда и уговорил маму отпустить Романа с ним. Мама согласилась, и они отправились туда.

Милицу и меня послали в разные школы, и мы остались в Англии, а папа, мама, Федюша и Магдалина уехали на юг России в надежде скоро попасть домой.

Прошло время. Как Вы знаете, белое движение кончилось, и нашей семье пришлось бежать опять. Это было очень трудно, и только благодаря тому, что двое из детей оставались в Англии, мама, настаивая на этом, смогла уговорить английского консула дать ей разрешение уехать на последнем пароходе, эвакуировавшем английских солдат. После пребывания на каком-то греческом острове они оказались в Константинополе и в конце концов попали назад в Англию.

Иван Фёдорович и Руфина Васильевна Буренины

Надо было чем-то заниматься, и папа открыл магазин мужского белья. Как раз после подписания Версальского договора масса английских военных сил была демобилизована, и всем им понадобилось белье. Дело пошло очень хорошо. Знакомые, бывшие купцы Василий Иванович Воробьёв, Воронин и два других, уговорили папу войти в компанию и открыть еще четыре магазина. Дело было благополучно до тех пор, пока папа не заболел. После долгой болезни нашли, что у него начался процесс размягчения мозга в одном месте. Сказали, что нужна операция, иначе он умрет в ужасных муках.

Пришлось делать эту операцию. В те времена трепанация черепа была довольно редкая, и доктора запросили колоссальную сумму. Все деньги были вложены в магазины, и маме пришлось ликвидировать другое имущество, а именно продать свой каракулевый сак, котиковое пальто и все её бриллианты.

Госпиталь и доктора съели всё-всё-всё, и мама с детьми плюс маленький полуторагодовалый Серёжа, который родился, пока они были на юге России, остались без копейки.

Дядя Ваня и тетя Фина Буренины, которые бежали с нами из Рыбинска, теперь жили в Ницце, во Франции, и дядя Ваня уговорил двух русских дельцов, которые тоже были в лесном деле в России, но продавали лес Англии и поэтому имели деньги в банке там, начать лесное дело в Ницце. Но, несмотря на все усилия очень энергичного дяди Вани, дело пошло очень слабо, и его заработок был очень маленький. Тем не менее они поселили нас в их квартире жить с ними…»

Купец И. Ф. Буренин

Иван Фёдорович Буренин родился в 1877 году в деревне Кремнево Рыбинского уезда. Его отец был капитаном небольшого судна, перевозил грузы по Шексне.

Иван Фёдорович Буренин

И. Ф. Буренин получил домашнее образование. Переехав в Рыбинск, стал купцом, занялся строительными подрядами.

В конце XIX века Иван Фёдорович построил в Копаеве нефтяные склады по заказу товарищества «С. М. Шибаев и К», занимавшего четвертое место в России по объему добываемой нефти. Не случайно в начале XX века современный поселок им. Кирова называли Шибаевским.

В 1910–1912 годах И. Ф. Буренин совместно с М. И. Семянниковым построили второе здание рыбинской биржи. Перед этим предприниматели выиграли конкурс на право строительства, в котором участвовали строительные фирмы из Москвы и Киева. Биржевики отдали подряд рыбинцам потому, что те запросили наименьшую сумму за строительство. Сейчас это главное здание Рыбинского музея-заповедника.

И. Ф. Буренин избирался гласным Рыбинской городской думы. Несмотря на большую занятость, Иван Фёдорович честно выполнил свой воинский долг, когда в августе 1915 года его мобилизовали на фронт Первой мировой войны. Два с половиной года он находился в действующей армии.

Когда в Ницце у И. Ф. Буренина не получилось с торговлей лесом, он не пал духом и организовал успешно работающую кондитерскую фабрику. Но в 1927 году Иван Фёдорович скончался в возрасте пятидесяти лет.

История путешествий и жизни за границей А. С. Рябинина (окончание)

«Федя скончался от болезни сердца и был похоронен в Лондоне, где стоят могилы Степана Фёдоровича и Фёдора Степановича Рябининых рядом. Юрий остался в Лондоне работать в бывшей папиной компании, у которой дела шли всё хуже и хуже, так что от вложенного капитала не осталось ничего.

Милице было 20 лет, и она пошла работать в парфюмерном магазине, а я, 16-ти лет, пошел на фабрику. Другого выхода не было, так как я говорил по-французски очень плохо. Работа была тяжелая, часы длинные (60 часов в неделю), плата очень маленькая… Для того чтобы прокормиться, и я, и Милица отдавали все наши жалованья дяде Ване, но и тогда хватало только на самую простую пищу, спагетти с оливковым маслом и немного сыра – все будни одно и то же. В конце концов система шестнадцатилетнего, всё еще растущего мальчика не выдержала, и я чуть не умер от сильного гастрита.

Скучно без друзей и какого бы то ни было развлечения.

Из Америки Роман писал, что он тоже работает на фабрике, но не так трудно, и что если будет возможность получить визу на впуск в США, то он может попросить хозяина поручиться за него и занять деньги на проезд. Прошел год. Получили визу. Мы едем в Америку!!!

Как только мы нашли дом, мне нашли работу быть помощником в мастерской, работать с листовым железом. Здесь работали только 50 часов в неделю, и мне казалось, что это вечные каникулы. Да и заработок был гораздо лучше, так что скоро я мог купить себе кожаные ботинки, а не сандалии, сделанные из матерьяла. Чувствовал себя богатым!

Так началась наша жизнь в Америке.

Три года жили в маленьком городке на севере, где не было ни одного русского человека. Захотелось поехать туда, где русские барышни, где православная церковь – в особенности для мамы, – где более космополитная атмосфера.

У нас был старый “Форд”… Купили повозку, которую причалили к нему, загрузили все наши вещи и поехали. В те времена дороги были плохие, автомобиль самым быстрым ходом шел 35 миль в час. Шесть человек в автомобиле и коляска, которую надо было разгружать каждый вечер, чтобы поставить кровать для мамы с Магдалиной и Серёжей!!! А мальчики спали на брезенте на земле.

Для того чтобы готовить какую-нибудь еду, приходилось зажигать палюшку, а днем мы захватывали хлеб и что-нибудь на бутерброды (сандвичи). Но, поскольку мы были молодыми и здоровыми, часа в четыре вечера начинался разговор о еде, воспоминания блюд, приготовленных нашей доброй кухаркой Евлампеюшкой, и вообще о вещах, о которых может мечтать голодная молодежь.

Шины в те времена были очень плохие, а дороги немощеные, полные гвоздей и т. д., так что очень часто (в один незабываемый день – 17) приходилось чинить камеру и снова надувать. Но у нас с практикой выработалась система: один берется за домкрат, второй уже начинает снимать шину, третий готов с кусочком наклеить на дырку и скоро накачивать воздух помпой.

И вот, после трёх недель такого путешествия, в конце концов спустились с гор. Со всем нашим грузом и шестью человеками в “Фордике” все тормоза износились до такой степени, что остановить машину можно было только соскочивши на землю и подложив бревно.

Нашли кабинку, которую арендовали на неделю, и на следующий день все три молодчика побежали искать работу, так как наши фонды были исчерпаны. Это было в октябре 1926 года. Так пробежал 26-й и 27-й годы. Жить в самом Сан-Франциско, где плохой климат, нам надоело, и мы решили поехать в близлежащую волость, где, несмотря на то, что это всего в 20 милях от Сан-Франциско, летом очень часто бывает теплее, чем в городе. Удалось купить домик, конечно, в рассрочку, и поселились там.

Я нашел работу как коммивояжер, то есть представитель одной компании, и уехал на автомобиле объезжать штаты Аризона, Нью-Мексико и Техас. Это громадное пространство, так что домой приезжал раз в шесть месяцев.

Все мы работали, и всё было спокойно до большого краха в 1929 году. В 30-м году компания, у которой я работал, обанкротилась, и я остался без работы. Была такая депрессия, что найти работу было невозможно.

Случайно один наш знакомый приехал из города в 26 милях от нас и сказал, что там есть мясник, у которого своя бойня, и что благодаря этому продает мясо по очень низовой цене и хорошо торгует, а занимает только половину помещения, и что народ к нему идет, и хорошо бы занять вторую половину и открыть там лавку съестных припасов.

Сан-Франциско в 1920-е годы

У меня было маленькое сбережение, и я решил так и сделать. Начал торговать, но первые два года было неимоверно трудно, так как ни у кого не было денег. Но, так или иначе, выдержал и торговал так 31 год, с каждым годом увеличивая магазин, и в конце концов был большой супермаркет. Видимо, купеческая кровинка помогла.

В 32-м году умер мой старший брат Юрий от туберкулеза, а год спустя скончался младший брат, 15-ти лет, Серёжа, в автомобильной аварии. У старшей сестры Милицы было двое детей, девочка и мальчик, и трое внучек. У Романа (скончался в 1976 году) была одна дочь. У Магдалины – две дочери, сын и семь внучат. А у меня три дочери, один сын Степан и шесть внучат.

Климат здесь, в Сан-Ансельмо, незаменимый. Зима не очень холодная. Дождь идет только с ноября до апреля, а потом не капает до ноября. Солнышко светит больше 300 дней в год. Рай земной.

Нам повезло. Моя жена русская, Наталья Ивановна Иванова, из города Ташкента, где её родители имели промысловое предприятие “Товарищество бр. Ивановых” с пивоваренным заводом, винокуренным и многими другими предприятиями – всё осталось там».

Это было последнее письмо из Калифорнии. В 1993 году потомок рыбинского купца Андрей Степанович Рябинин, он же Эндрю Райберн, скончался в возрасте 86 лет.