Текст книги "Воронцов"

* * *

– Он, безусловно, сошел с ума. Но как же мне его жаль… – произнес я, почувствовав комок в горле. – Он уже никогда не станет таким, как прежде?

– Почему? Если можно сойти с ума, значит, можно… как бы сказать… снова войти в него?

– Не думаю, что в его случае это возможно. Столько испытаний для одного человека… мне кажется, это слишком.

– Люди бывают разные. Кто-то ломается под грузом событий, кто-то сгибается, но идет дальше. Воронцов всегда шел дальше.

– Как я вижу, он уже два года никуда не идет.

* * *

– Извини, что сорвался, – произнес Дмитрий после нескольких минут молчания. – Я давно ни с кем не разговаривал, и мне трудно держать себя в руках.

– Ничего страшного. Но, Дмитрий, тебе нужно собраться с духом. Твой сын все еще жив. У мальчика кроме тебя никого нет.

– Какой смысл во всем этом, если я его никогда не увижу? – прошипел со злостью Воронцов, – Я не знаю, с кем он сейчас! А может, его уже нет в живых? Может, Борман нашел его?

– Он жив. Я уверен.

– Ты уверен?

Наступило молчание. Дмитрий, не отрываясь, смотрел на доктора.

– Знаешь… когда я рассказывал тебе о том, что случилось за последние четыре года… я не заметил, чтобы ты хоть немного удивился моим словам.

Напряженная тишина повисла в мастерской. Воронцов поднялся, не сводя взгляда с доктора.

– Что вы скрываете от меня, Понфилов?

– Дмитрий, прошу тебя, успокойся…

Воронцов бросился на него и повалил на пол. Понфилов задыхался: рука Дмитрия намертво вцепилась в его горло.

– Кто ты? – кричал Воронцов.

Но он был уже не так силен, как раньше. Время ослабило его: доктор вскоре отбросил Дмитрия в сторону и помчался к выходу. У двери он обернулся.

– Прости, Дмитрий… Со временем ты поймешь.

– Стой! Стой!

Но Понфилов уже покинул здание Академии художеств. На улице его ждала женщина в черном. Увидев доктора, она вскинула голову, вопросительно посмотрев на него.

– С ним все очень плохо. Он теряет рассудок. Не могу видеть его таким и, тем более, обманывать его. Я выхожу из игры.

– Я так и думала. Будьте осторожны, доктор.

* * *

Тихая звездная ночь покрывала Москву. Здание Академии утратило свой дневной солнечный блеск, и теперь было окружено мраком. Напротив него стояла карета с задернутыми на окнах занавесками, в которой сидел мужчина в синем дорожном плаще и женщина в черном.

– Значит, Понфилов теперь вне игры… Что-ж, его можно понять…

– А ведь он в какой-то степени прав, – заметила женщина в черном, – Почему бы нам все не рассказать Дмитрию?

– Потому что я знаю Дмитрия как никто другой, и я уверен, что он обязательно совершит какую-нибудь глупость. То, что он сидит здесь – единственная причина, по которой он все еще жив.

– Он стрелял в Бормана…

– И что с того? Где же труп этого мерзавца? С тремя пулями в груди он выпрыгнул в окно со второго этажа, а через минуту его и след простыл. В таком состоянии он не смог бы сам далеко уйти. Нет, меня волнует не столько Борман, сколько человек, который ему помогает.

Мужчина немного помолчал.

– Еще и эти наемники… Воронцов понятия не имеет, что его смерти теперь хотят еще и англичане.

– Откуда они вообще взялись? – спросила женщина в черном.

– Мой человек в Англии сообщил мне, что их трое, и они посланы неким Стивенсоном.

– Стивенсон? Но он ведь друг Воронцова!

– Видимо, Дмитрий успел насолить и ему.

– Эти люди, наемники, уже здесь? В Москве?

Подумав, мужчина чуть отдернул занавеску в сторону и указал пальцем на крышу жилого дома возле Академии.

– Как видишь.

Женщина присмотрелась и вздрогнула: во мраке ночного неба едва можно было различить фигуру человека.

– И как давно ты его заметил?

– Примерно полчаса назад. Я не сказал тебе, потому что подумал, что ты…

Он смолк, увидев, как его спутница уже заряжает револьвер.

– Я убью его прямо сейчас, – прошипела она, открывая дверь кареты.

– Сошла с ума? Даже не думай! – рассердился мужчина, схватив ее за локоть. – Ты не знаешь, кто это. Это может быть Борман или один из наемников! Откуда ты знаешь, что если осмотреть ближайшие дома, мы не найдем еще несколько таких?

– Мне уже тошно от твоих нравоучений! Пусти меня!

– Если это наемник, он пристрелит тебя быстрее, чем ты сделаешь первый шаг. Нужно действовать обдуманно и просчитывать каждый… Какого черта?!

Мужчина остановился на полуслове и ошеломленно уставился в окно, на вход Академии художеств. Оттуда, закутываясь в плащ, вышел Дмитрий Воронцов и, оглядевшись по сторонам, медленно пошел вверх по улице. Пара в карете не могла поверить своим глазам. Мужчина взглянул на женщину в черном. Та развела руками.

– Он теперь творческая личность… наверное, решил погулять по ночному городу…

– Погулять по ночному городу? Творческая личность? Около десятка человек хотят его убить, а он гуляет по городу?

Он кинул взгляд на крышу дома, куда смотрел минуту назад: незнакомца там уже не было. Судя по протяжному стону женщины, она это тоже заметила.

– Быстро, – сказал мужчина, – Возьми револьвер и беги за Воронцовым. Не показывай себя.

– Поняла, – кивнула та и вышла из кареты. Мужчина, проводив ее тревожным взглядом, сокрушенно посмотрел на свою покалеченную ногу, перевязанную бинтом.

* * *

Воронцов медленно шел по улице, задумчиво осматривая окрестности ночного города, которые он хотел изобразить на холсте. Помимо мысли о том, какого вида блики лучше использовать, он думал о своем сыне, который находится сейчас неизвестно где, и о том, что скажет ему, когда это все закончится. Мальчик, наверное, спросит, где его мама. Воронцов сглотнул. Он похоронил Катерину в Лондоне на следующий день после ее смерти и понятия не имел, как сказать об этом сыну. Дмитрий свернул за угол. Свет луны падал на здание музея. Пожалуй, его стоит включить в картину… Внезапно в голове Воронцова возникла сцена, в которой бешеная лошадь тащит за собой привязанного к ней юношу… Дмитрий помотал головой, стараясь отогнать это воспоминание. Так… здание освещено луной только на одну треть, это значит, что придется делать контраст из серебристого и темно-синего цветов… Воронцов оценивающе смотрел на здание музея, словно представляя, как оно будет смотреться на холсте. Живопись хороша, но, увы, она не в состоянии передать истинную красоту многих вещей: серебристое сияние луны, игриво пенящиеся волны моря, свет жизни в глазах Елизаветы… Воронцов зажмурился и снова потряс головой. Никаких посторонних мыслей. Только этот музей, сочетающий в себе несколько разных цветов. Какой-то прохожий шел мимо здания. Дмитрий нахмурился. Он хотел, чтобы этот человек поскорее прошел и не портил впечатление о пейзаже, который должен быть безлюдным. Скоро Дмитрий приблизится слишком близко к зданию, чтобы в полной мере оценить его красоту, а останавливаться он не хотел. Прохожий не прошел мимо здания, а двинулся через дорогу, по направлению к Воронцову, отчего он становился все больше и больше на фоне музея. Дмитрий сердито смотрел на него. Он нарочно это делает? Теперь идеальный образ пейзажа рассеялся в голове Воронцова, он больше не видел ничего необыкновенного в нем, а значит, придется искать другой объект вожделения. И все из-за этого прохожего, появившегося не в то время и не в том месте. Что он делает? Достает из кармана трубку? Какое странное время для закуривания трубки… Странный человек… Но если это трубка, почему незнакомец держит ее в руках и продолжает идти, вместо того, чтобы остановиться и закурить? Последняя туча, гонимая ветром, ушла в сторону и открыла простор полной луне, засиявшей во всю свою силу. Серебристый свет упал на прохожего и отразился блеском на том, что он держал в руках.

Догадка вспыхнула в голове Воронцова, когда незнакомец уже поднял руку с револьвером. Машинально Дмитрий отскочил в сторону буквально за долю секунды до выстрела. Пуля провизжала в воздухе и отскочила от кирпичной стены дома, отколов от нее несколько кусков. Звук выстрела эхом пронесся по ночному городу. Воронцов не успел ничего придумать, как незнакомец снова выстрелил, продолжая идти к нему, и снова пуля просвистела рядом. Он третий раз взводит курок. На этот раз он не промахнется…

Выстрел.

Кто-то успел раньше. Без единого звука незнакомец упал, выронив револьвер на мостовую. Дмитрий обернулся и увидел приближавшуюся к нему женщину в черном платье, лицо которой скрывала вуаль.

– Это вы… как же давно я вас не видел…

– Безумный глупец! – воскликнула женщина в черном. – Вам что, не пришло более безумной идеи, чем погулять ночью по городу?

Воронцов не слушал ее. Он внимательно смотрел на женщину и мысленно представлял ее на холсте.

– Вы вообще слушаете меня? Что вы делаете?

– Я думаю, что вы бы прелестно смотрелись на картине сейчас, ночью.

Женщина всплеснула руками.

– Да что с вами? Где ваш трезвый ум? Хладнокровие? Предчувствие опасности? Вас только что пытались убить!

– Да, действительно, – прошептал Воронцов, не понимая, что происходит, – Спасибо вам.

– Спасибо мне? Вы даже не думали защищаться? Что вы теперь носите под плащом вместо револьвера? Краски?

Воронцов продолжал смотреть на нее, думая над тем, что ночь потрясающе влияет на образ этой женщины. Если ее лица и раньше не было видно из-за вуали, то теперь оно вообще представляло собой замысловатое темное пятно, что только придавало ему загадочности. Определенно, нужно нарисовать ее…

Женщина в черном вздохнула и убрала револьвер. Ей было невыносимо больно видеть, как некогда полный сил и идей человек сошел с ума.

– Идем. Я провожу вас до вашей мастерской. Надеюсь, сегодня вы осознали, что вам не следовало выходить оттуда даже спустя два года.

Она взяла Воронцова за руку и потянула за собой. Дмитрий пошел за ней, словно маленький ребенок, размышляя над тем, какие краски лучше использовать для передачи образа этой незнакомки.

Выстрел.

Женщина в черном с криком сжала руку Воронцова и, тут же разжав пальцы, упала на землю.

– Их двое… – простонала она.

Фигура высокого мужчины приближалась к ним из темноты. Выстрел. Пуля пролетела мимо. Тьма явно не играла на руку убийце. Внезапно мысли Дмитрия о том, как рисовать черную женщину на черном фоне, исчезли. Воронцов понял, что нужно сделать. Рука будто сама дернулась за плащ, чтобы нащупать холодную рукоятку револьвера, ждущего своего часа уже слишком долго. Прицел… Тьма… О, нет, в эту ночь тьма была на стороне Воронцова. Незамедлительный выстрел. Незнакомец мертв.

Воронцов стоял, продолжая держать в руке револьвер. Сделанный им секунду назад выстрел словно пробудил его после долгого сна, вернул обратно ему рассудок, вернул его к реальности. О чем он только думал последнее время? Как можно было погрузиться с головой в утопию искусства, напрочь забыв о том, что ожидает его в этом мире? Забыв о том, кто он в этом мире? Он не художник, он – убийца.

Не опуская оружие, Дмитрий огляделся по сторонам. Убедившись, что вокруг ни единой души, он спрятал револьвер под плащ и опустился на землю рядом с женщиной в черном, которая прерывисто дышала и дрожала всем телом.

– Все хорошо, – прошептал Воронцов, взяв ее за руку, – Здесь больше никого нет.

Она снова сжала его руку, чувствуя, что теряет сознание.

– Пожалуйста… не снимайте ее…

Выдавив эти слова, она обмякла на земле без чувств. Воронцов, взглянув на ее рану, осторожно взял женщину на руки и, поднявшись, пошел вниз по улице.

* * *

Я сидел с выражением ужаса на лице, не отрывая глаз от рассказчика. Радость от возвращения настоящего Воронцова смешивалась с переживанием от того, что происходило в ту ночь. Более того, меня мучили бесконечные вопросы, в частности, связанные с женщиной в черном и ее таинственным спутником, и их разговором в карете. Вероятно, это все отразилось на моем лице, потому что мой рассказчик остановился и внимательно посмотрел на меня.

– Обещаю, со временем ты получишь ответы на все вопросы, волнующие тебя. В этой истории действительно много загадок, но каждая из них должна раскрыться в определенный момент.

Я покорно кивнул.

– Женщина в черном… она умерла?

– Умерла? Нет. Не все, в кого стреляют, умирают после этого.

* * *

Солнце уже вовсю сияло на небе. Воронцов, зажмурившись от луча, отразившегося в зеркале, продолжал аккуратно водить лезвием по лицу, впервые за полгода избавляясь от своей бороды. Понадобилось около получаса, чтобы лицо стало полностью гладким. Закончив бриться, Дмитрий вытерся и посмотрел в зеркало. Теперь стало еще лучше видно, как сильно исхудало его лицо, утратило свой румянец, превратившийся в мертвенную бледность.

Из мастерской послышался стон.

Воронцов бросил полотенце и поспешил туда. Женщина в черном лежала на койке и, судя по всему, только что пришла в себя. Она медленно подняла голову и посмотрела на Воронцова, стоявшего в дверях, затем на свою перебинтованную руку и, наконец, вскрикнув, потрогала свое лицо.

– Я не снимал вуаль, – сказал Дмитрий, – Вы просили меня об этом перед тем, как потеряли сознание, и я не мог поступить иначе. Если вы скрываете свое лицо, значит, на это есть свои причины.

– Я знала, что достоинство для вас стоит выше любопытства, – проговорила женщина в черном, пытаясь встать и тут же повалившись обратно от боли. – Может быть, съездите за Понфиловым?

Тишина.

– Будь я проклята… – прошептала она, осознав, что только что сказала. Воронцов не сводил с нее внимательного взгляда.

– Понфилов… Значит, вы знакомы с доктором… Это объясняет то, что он в курсе всего, что произошло со мной после нашей с ним последней встречи.

Женщина в черном молчала. Лишь ее глаза блестели сквозь вуаль.

– Все что-то знают, кроме меня. Вы все заодно. Но зачем? Что происходит? На моей ли вы стороне?

– Я, кажется, уже давала вам ответ на этот вопрос тогда, в поезде.

– Мне начинает казаться, что за всем этим стоит Борман! Что вы все играете по его правилам!

– Зачем мне тогда спасать вам жизнь, Воронцов?

Дмитрий промолчал. Женщина в черном с трудом проговорила:

– Эти убийцы… Они – англичане.

– Я знаю. Вчера ночью я осмотрел тела. Особый скрой их сюртуков, английские револьверы и, самое главное, фамильные карманные часы выдают наемников Стивенсона. Но вам это, разумеется, и так известно.

– Почему ваш знакомый из Англии хочет вашей смерти?

– Я не знаю.

Воронцов откинул длинные волосы с лица. Женщина в черном, заметив, как морщина залегла у него на лбу, слегка улыбнулась.

– Я вижу, что вы вернулись, Воронцов. Приятно видеть вашу прежнюю целеустремленность, этот огонь в глазах. Ведь еще вчера вы были беспомощны и вели себя, как слабоумный.

– И мне стыдно за это.

Дмитрий подошел к шкафу и начал складывать вещи из полок в сумку.

– Что вы делаете?

– Забираю свои краски. Я все еще люблю рисовать, хоть и обрел ясность ума.

– Забираете? Куда?

– В дорогу. Я ухожу отсюда.

– Вы сошли с ума? Вчерашняя ночь вас ничему не научила?

– Совсем наоборот. Я понял, что в последнее время вел себя как мечтательный глупец, запершийся в каморке наедине со своими картинами в то время, как снаружи все хотят его прикончить. А самое главное – я не знаю, где мой сын. Люди, которые забрали его, оставили мне записку, где говорилось, что с ребенком все хорошо, и он будет в безопасности, если я не буду пытаться его искать. «Скоро все встанет на свои места» говорилось там. Я жду уже два года, а ничего на свои места так и не встало. Потому что никто, кроме меня, не сможет прекратить все это.

Дмитрий усмехнулся.

– Я разговорился… Это непохоже на меня. Должно быть, некая сентиментальность во мне все еще осталась… Мои слова пусты, потому что, как мне кажется, вы знаете обо всем, в том числе и о содержании того письма.

– Разумеется. Это ведь я его писала.

– Что?

Воронцов смотрел на женщину в черном во все глаза. Он не мог поверить в то, что только что услышал.

– Мой… сын… он у вас?

Она кивнула.

– Все это время… почему вы мне не сказали…

– Вы не особо мне доверяли, забыли? Узнай вы о том, что мальчик у меня, вы бы не оставили попыток найти нас обоих, и тем самым поставили бы под удар наши жизни. То решение, что я приняла, было жестоко по отношению к вам, но оно было правильным.

Прошло около пяти минут. Воронцов стоял и медленно осознавал то, что только что узнал. Женщина в черном, все еще неспособная подняться с кровати, лежала и смотрела на него через вуаль.

– С моим сыном… с ним все хорошо?

Она кивнула.

– Вы ведь все это не делаете в одиночку… помимо Понфилова… кто еще помогает вам?

– Я не могу вам сказать этого.

– Как Борман до сих пор вас не выследил?

– Мы хорошо прячемся. Воронцов, Борман… он не самый главный ваш враг. Я уже говорила вам это. Он оружие того, кто постоянно находится в тени и кого мы пытаемся поймать уже очень давно. Но… я уже сказала вам слишком многое.

– Надеюсь, когда-нибудь вы расскажете мне все остальное, – произнес Воронцов. Закинув сумку за плечо, он подошел к двери. Взгляд его упал на картину, прислоненную к стене.

– Прошу вас, заберите картину с собой. Не хочу, чтобы она досталась бездушному богачу на аукционе.

С этими словами Дмитрий вышел из мастерской. Женщина в черном посмотрела на портрет, на котором была изображена Елизавета Борман.

1849 г.

– Этой чертовой дороге нет конца! Попомните мои слова, сударь, еще пару часов под такой вьюгой – и мы сгинем в этой пустоши!

– Ты тратишь все свое тепло пустыми разговорами, старик, – равнодушно откликнулся второй путник, у которого был сильный английский акцент. – Продолжай идти и помалкивай.

Старик что-то проворчал вполголоса и усерднее двинулся вперед, утопая по колено в снегу. Англичанин следовал за ним по пятам, стараясь сильнее укутаться в свой плащ. Метель продолжала выть, окутывая степь непроглядной снежной пылью. Тропа, по которой шли путники, уже почти пропала из-за непрекращающегося снегопада, так что было непонятно, сбились ли путники с пути или нет. Вскоре старик остановился.

– Вот. Мы на месте.

– Что? – ошеломленно воскликнул англичанин, оглядываясь на бесконечную снежную степь, – Ты издеваешься, старик? Ты обещал довести меня до Барнаула, а это что? За что я заплатил тебе?

– Мы находимся как раз там, где нам и нужно быть, – прошамкал старик, оборачиваясь к путнику. – Вы же направлялись в Барнаул, чтобы найти Дмитрия Воронцова?

Англичанин побледнел.

– И, если это так, то вы нашли его.

Последние слова он сказал твердым и ясным голосом. Англичанин дернулся за револьвером, но старик быстрым движением сбил его с ног и повалил на землю. После недолгой борьбы Воронцов уже находился верхом на путнике, прижимая его к снегу, и держал в руках его револьвер.

– Что-ж, – протянул Дмитрий, сдергивая с лица бороду. – Ты – третий из наемников, посланных Стивенсоном убить меня, верно?

Англичанин ничего не отвечал и продолжал биться об землю.

– Если ты не хочешь задохнуться в снегу, тебе лучше начать говорить. Сколько вас всего?

– Я – последний из трех! – крикнул англичанин. – Но придут и другие! Стивенсон не остановится, пока не снимет с тебя голову!

Дмитрий наклонился к нему.

– За что?

– За что? – переспросил наемник, перестав биться, – Будто ты не знаешь ответ! Стивенсон узнал, что ребенок не от него! И твое счастье, что тебя уже не было в Англии в тот момент!

– Он думает, что ребенок мой… – прошептал Дмитрий. Теперь ему все стало понятно. – Я подарил ему счастье, и, вместо того, чтобы быть благодарным за это, он хочет моей смерти…

– Что? О чем ты говоришь?

Метель поглотила звук выстрела, раздавшегося после этих слов. Воронцов поднялся, спрятал револьвер под плащ и, отряхиваясь от снега, накинул капюшон на голову. Теперь ему была понятна причина, по которой Стивенсон охотился за ним. Воспоминания трехлетней давности пронеслись в голове Дмитрия.

* * *

– Вот сейчас я действительно запутался, – признался я, прервав мужчину. – Я не помню этой истории со Стивенсоном, ребенком и наемниками. Когда это произошло?

– Ты не помнишь этой истории, потому что я ее не рассказывал. Решил приберечь на потом. Это произошло в 1846 году, когда Воронцов был в Англии.

– Вечер у Стивенсона, верно? Вы ведь рассказывали про него.

– Воронцов побывал не на одном вечере у Стивенсона.

* * *

1846 г.

Ночь. Лондон. Женщина стояла на мосту, склонившись над рекой. Она собиралась прыгнуть вниз. Она твердо решила сделать это сейчас, ночью, когда люди не заполоняли улицы города, а кареты не раздражали скрипом своих колес. Она погладила рукой свой выпуклый живот, чувствуя, как еще не родившийся ребенок подает признаки жизни. Он бы понял ее решение… она была уверена в этом…

Эта ночь должна была унести с собой две жизни.

Воронцов в это время прогуливался по ночному городу. Ему не хотелось возвращаться в свое поместье на окраине: в том доме его преследовал образ Васнецовой. Поэтому, отпустив Бартего, он шагал по улице, отстраненно скользя взглядом по домам, так отличавшихся от тех, что он привык видеть в Петербурге. Когда он увидел женщину, стоявшую на мосту, он не поверил своим глазам. Он сразу понял, что она хочет сделать, но не понимал, зачем. Утратив множество близких ему людей, Дмитрий не раз подумывал о самоубийстве, но страх перед смертью отталкивал его от этой мысли. Неужели эта незнакомка настолько несчастна?

Он подходил все ближе и ближе к ней. Окликнуть ее? Она может сорваться от испуга: и так стоит на краю мостовой. Воронцов, стараясь ступать бесшумно, приблизился к ней сзади в тот момент, когда она уже сделала шаг вперед, в пустоту.

– Что? Нет, нет! Пустите меня! – вскричала женщина, когда Воронцов схватил ее за талию и потянул к себе. Но силы их были явно не равны, и вскоре Дмитрий оттащил ее от края моста. Женщина, резко обернувшись к нему, стала бить Воронцова по лицу.

– Зачем? – рыдала она, – Зачем вы это сделали?

– Я не мог позволить вам спрыгнуть вниз!

– Не вам это решать! Я больше не хочу жить! Отпустите меня!

Она так билась в истерике, что Воронцову пришла в голову безумная мысль позволить ей спрыгнуть и тем самым избавить женщину от мучений, но внезапно взгляд его упал на ее живот.

– Боже… У вас ребенок!

– Какое вам дело до этого? Он – мой! И я не хочу, чтобы он появлялся на свет!

– Убить свое дитя! – воскликнул Дмитрий. – Если вы выжили из ума, то ребенок здесь ни при чем! Вы дали ему шанс на жизнь, а сейчас хотите отнять его! Я не позволю вам!

Звезды высыпались на ночное небо. Воронцов и незнакомка сидели на дороге, уставшие и злые друг на друга. Дмитрий был в бешенстве от того, что эта женщина хотела убить себя вместе с ребенком. Женщина злилась на Воронцова, что тот остановил ее.

– Вы ведь все равно не сможете сидеть со мной вечно, – наконец сказала она ему. – Скоро вы уйдете, и я сделаю это. Вы лишь отсрочили неизбежное.

– Я никуда не тороплюсь, – ответил ей Воронцов, не оборачиваясь, – Я готов сидеть здесь, сколько угодно, даже когда взойдет солнце. А когда мне это надоест, я поймаю извозчика и увезу вас в свой дом. Запру в комнате и приставлю к вам охрану. Разумеется, я не буду держать вас там вечно. Мне хватило взгляда, чтобы понять, что до появления младенца на свет осталось несколько месяцев. Вы родите ребенка, и я вас отпущу. Можете сразу же вернуться сюда и прыгать с моста, сколько душе угодно.

– Я вас ненавижу… – прошипела женщина.

– Меня это мало заботит.

– Как вы не понимаете, что я не хочу, чтобы этот ребенок рождался!

– Вы правы! Я не понимаю! Объясните мне.

Женщина помолчала.

– Если я скажу, вы отпустите меня?

– Допустим.

– Я была прислугой в доме знатного человека… Работала у него, сколько себя помню. Мои родители давно умерли, и меня, сироту без денег и крова, нашел он. Большой дом в центре Лондона, приветливые слуги, семья, которая приняла меня, как родную. О большем я не могла и мечтать. Но… он всегда относился ко мне не так, как к остальным прислугам. И… вскоре он показал свою сущность. Он сказал, что выкинет меня на улицу, если я не стану его любовницей.

– Значит… этот ребенок…

– Да. Он от него. Первое время я скрывала, но потом это стало невозможным. Вскоре он узнал, что я жду ребенка от него. И он выгнал меня из дома. Вчера я осталась без семьи, которая стала мне родной.

Женщина повернула к Воронцову свое заплаканное лицо.

– Я не могу родить этого ребенка, понимаете? Он неизбежно станет таким же чудовищем, как и его отец! Да если и не станет… какая жизнь его ждет? Нищета! Он все равно умрет с голоду вместе со мной!

Воронцов взял ее за плечи и посмотрел прямо ей в глаза.

– Как вас зовут?

– София…

– Послушайте меня, София. Первое, что я хочу вам сказать – это то, что ребенок вырастет таким, каким воспитаете его вы. Только вы можете сделать так, чтобы он не стал таким, как его отец. Что касается нищеты… вы можете забыть о ней. Я сделаю все, чтобы вы и ваш ребенок ни в чем не нуждались.

Он встал и подал руку женщине, смотревшей на него с изумлением.

– Вы будете прекрасной матерью, София, поверьте мне.

Она взяла его руку и поднялась с земли.

– Простите, – сказала женщина, – но вы ошибаетесь. Я не хочу быть матерью этого ребенка. Не хочу жить с мыслью о том, что этот ребенок от него. Если он родится, я убью его.

Дмитрий не мог поверить тому, что услышал. Он уже был уверен в том, что смог убедить эту женщину сохранить жизнь младенцу, но нет. Она действительно все для себя решила. И тут Воронцов понял, что нужно сделать.

– Если вы не хотите быть матерью этому ребенку… то дайте шанс другой женщине стать ею.